трым" бриться
все равно не станет, потому что побоится занести инфекцию. Да и борода еще
не настолько мешала жить.
  За имевшееся у него в распоряжении время человек успел более-менее
досконально изучить эти коридоры и прежде всего - из-за опасения, что
заблудится и не сможет найти отсюда выхода. Он даже пожертвовал своей
единственной книгой.
  Тоже дурацкая, по сути, история. Когда приехал в город, заглянул в первый
попавшийся киоск и купил первый попавшийся покетбук - толстую дешевую
книжонку в мягкой обложке, с револьвером и черепом на обложке. Сунул ее в
карман куртки да так и позабыл - не до того было... А сколько думал,
сколько прикидывал: вот окажусь на необитаемом острове, что бы предпочел
взять с собой? И терзался, выбирал среди любимых авторов и любимых вещей,
втискивал в воображаемый чемодан, стараясь не превысить отпущенного
лимита. А вот тебе, пожалуйста! - дешевый покетбук, где от начала до
конца, хоть бегло читай, хоть изучай с увеличительным стеклом, - не
найдешь ни одной стоящей мысли. "Она отдалась ему при луне, оба были
довольны вполне".
  И если бы только с книжкой... - со всем так в жизни. "Вот сейчас
отстрадаю, отмучаюсь, а там уж... - там уж для души своей, бессмертной,
единственной, которая должна быть не потому что церковь так утверждает, а
потому что я так чувствую: есть она, душа; для нее, родимой, и жить
начну... завтра. Ну самое позднее... - через месяц. Надо с текущими
делами, с рутиной разобраться, а потом уж..."
"Да уж!" - восклицает Ипполит Матвеевич. "Торг здесь неуместен!"

  10. Одним словом, вырвал из покетбука лист, чтобы на нем, на листе то
есть, начертить схему коридоров. Яснее ясного, что полагаться лишь на
память в подобном деле - безрассудство, которого он не может себе
позволить. Однако же - мертвые боги! - чем, скажите на милость, наносить
схему?! У человека не было с собой ни ручки, ни карандаша. И он еще не
опустился настолько, чтобы использовать в качестве краски собственные
фекалии.
  Вышел из положения просто. Стал ногтем выдавливать полоски на бумаге.
Правда, та рвалась - книжонка-то дешевая - но он не сдавался. Был пущен в
ход не один лист творения неизвестного автора, но в конце концов - вот
она, схема! Впрочем, к тому времени, когда человек закончил чистовой ее
вариант, он способен был ориентироваться в лабиринте коридоров и безо
всяких чертежей.
  Теперь он мог позволить себе отправиться на поиски каких-нибудь полезных
вещей. (Да, человек знал расположение проходов, но не их содержимое. К
тому же, время от времени, там обнаруживались новые вещицы, то ли раньше
им не замеченные, то ли невесть как и откуда совсем недавно появившиеся в
коридорах).
  На сей раз женщина была одета. Она сидела на полу, подобрав под себя ноги
и со звериным любопытством наблюдала за человеком, который вышел из-за
поворота и замер при виде ее. Женщина повела плечиком и поднялась, не
спуская с человека больших карих глаз с невероятно длинными и тонкими
ресницами.
  - Кто ты? - спросил он; голос прозвучал хрипло и напряженно. Женщина,
разумеется, ничего не ответила - остановилась в трех шагах от человека и
поправила длинное облегающее платье кровавого цвета.
  - Пойдем, - он протянул руку, но женщина отпрянула, хотя и не убежала.
  Раздражение; оно пробежало где-то внутри, семеня маленькими членистыми
лапками сколопендры.
  - Как знаешь, - сказал человек. - Но учти, нынешние Обитатели не слишком
разборчивы и с удовольствием тебя сожрут. Так что будь поосторожнее,
красавица.
  Слова получились фальшивыми, как будто играл одну из своих киношных ролей.
  Человек развернулся и пошел прочь, приказав себе не оглядываться. Однако
же он лукавил и шагал не слишком быстро, чтобы женщина могла угнаться за
ним, ведь в этом узком платье ей и так придется напрячься как следует,
чтобы не отстать.
  Самое подозрительное, что лицо молчуньи казалось человеку знакомым. Как
будто он где-то видел его, и не раз и не два, а многажды. Но вот
вспомнить, когда и при каких обстоятельствах, - не мог, как ни напрягал
память.
  Он вошел в свою комнатку и повернулся, чтобы закрыть дверь, но женщина уже
была рядом. Дальнейшее тоже напоминало дешевые голливудские фильмы, в
которых совершенно незнакомые друг другу люди через пять минут экранного
времени уже срывают с себя одежду и целуются в засос, а потом гасят свет и
шумно возятся в темноте. ...Когда-то он над этим смеялся.

  11. Собственно, свет он не тушил - просто не мог, даже если б захотел. Да
и не любил он, без света...
  Лучи солнца проникали в комнатку через круглые отверстия в потолке. Вместе
с ними сюда попадал и мусор с городских улиц, но в таких малых
количествах, что жаловаться не приходилось. Кроме того, жаловаться было
некому, разве только мертвым богам последнего спектакля...
  Вот в свете последних солнечных лучей женщина и сломалась. Она уже
поднялась с пола - вероятно, чтобы уйти, - но в этот момент превратилась в
статую. Как и предыдущая, окаменела (вместе с надетым на нее платьем),
покрылась сетью трещин и начала разваливаться на куски. Человек едва успел
среагировать и инстинктивно, еще не отдавая себе отчета в том, что и зачем
делает, подхватил женскую голову. Остальное тело разбилось на мелкие
куски, он смел их в мусорный угол и потом вынес-таки в специально
отведенный им для всякого подобного сора коридор. Держать в комнате
подобную дребедень, которой с каждой неделей становилось все больше, уже
не представлялось возможным.
  Назавтра он нашел для новой головы еще один кусок трубы и установил
постамент рядом с предыдущим.

  12. Поначалу это забавляло. Женщины приходили в самые неожиданные моменты,
являлись ниоткуда и неизменно рассыпались после того, как... ну, в общем,
именно после того. Однажды человек провел эксперимент (до тех пор, пока не
попал сюда, он даже не подозревал, какой великий ученый-практик таится в
нем) и с очередной гостьей не позволил себе абсолютно ничего. Просто
разговаривал (разумеется, безо всякой ответной реакции), пытался накормить
- отказалась. Через сутки она рассыпалась в серый ломкий пепел, и вся
комната провонялась густым запахом дыма, исходящим от этого пепла. Человек
выбросил пепел вон, долго проветривал комнатку, но еще несколько ночей
спустя едкая вонь не давала спать спокойно, ввинчивалась в ноздри и
вызывала усиленную работу слезных желез.
  И все-таки он получал от них удовольствие. С затаенным нетерпением ждал
следующего визита, пытался угадать, во что будет одета очередная статуя,
подойдет ли к коллекции. Естественно, в мысли время от времени
проскальзывали определенные подозрения, но он отбрасывал их прочь, как
надокучливых приблудных шавок.
  Потом неожиданно человеку стало противно. Наверное это случилось в тот
день, когда он позволил своим подозрениям оформиться в некие целостные
мысли, а мыслям, соответственно - открыто прозвучать в сознании.
  Ну разумеется. Все тот же старый добрый метод кнута и пряника. Ты
выполняешь то, что требуется, и дрессировщик удовлетворяет все твои нужды.
А иногда даже позволяет небольшое поощрение в виде...
  Следующую человек выгнал прочь. Запер - захлопнул! - дверь и еще долго
дрожал от ярости.
  Очередной разбил голову обломком трубы. Он ожидал, что тело ее развалится,
как развалился бы муляж или раскололось бы изваяние, но нет, из раны
брызнула кровь. Правда, через несколько мгновений убитая все же
превратилась в статую, но...
  Головы к тому времени выстроились вдоль одной из стен, как экспонаты
диковинного музея древних статуй. По своему совершенству они, пожалуй,
даже превосходили некоторые известные человеку творения великих мастеров.
Обломки труб для постаментов он находил, как только в этом возникала
необходимость, и был уверен, что нашел бы и сейчас. Однако же выбросил
обломки
/убитой/
статуи прочь, после чего около часа с неким спокойным исступлением выметал
пол.
  Как бы там ни было, с тех пор город больше не посылал своему подопечному
таких подачек. Не посылал до самого последнего момента, до сегодняшнего
дня.

  13. И еще одно. Те - не умели разговаривать. Вероятно, их создатель считал
это совершенно лишним, так сказать, побочным свойством, не имеющим
значения. До сих пор.

  ГОРОД. БИБЛИОТЕКА.

  14. Помни о своей природе. Помни о своих желаниях.
  Изучи их досконально,
чтобы уметь обуздать, когда в этом возникнет необходимость.



                                  Глава третья


  ЧЕЛОВЕК. СЕЙЧАС.

  1. Утро щедро вливалось в комнатку через шесть ассиметрично расположенных
отверстий в потолке. Свет падал на пыльный пол и куски ржавых труб, он
сдувал тени с белых каменных голов неизвестных женщин, с их замерших волос
и омертвевших глаз. Потом прошелся туда-сюда, задумчиво коснулся дверной
ручки (поцарапанной, тускло блестящей даже в его свежих лучах), осветил
саму дверь, но ее правильный прямоугольник, в который буквально въелись
отчаянье и одиночество, отталкивал. Свет отступил.
  В конце концов лучи добрались до самого дальнего и темного угла комнатки и
здесь замерли. В углу сидел человек. Он выгнул спину, уперся одним из
позвонков в холодную стену и дышал, обхватив руками подтянутые к телу
колени. Свет не стал беспокоить человека - не решился. Вздохнув, он
рассыпался по комнатке и остался тут, чтобы дождаться вечера, который
решительно возьмет его за руку и уведет прочь, отдыхать...
  Но если бы даже солнечные лучи коснулись одинокой фигуры в темном углу,
она вряд ли заметила бы их. Погруженный в воспоминания, человек позабыл о
том, на каком же именно участке собственного времени он находится. Однако
мелодичный звук, протяжный, как ожидание выстрела, родился наверху, на
улице, и дерзко проник в комнатку, отрывая человека от грез. Он встряхнул
головой и потянулся за одеждой.
  Натягивая на тело рубашку, человек продолжал рассеянно слушать звуки,
доносившиеся из отверстий в потолке. Теперь их - звуков - стало несколько,
и с каждым мгновением количество "поющих" увеличивалось. (Почему "поющие"?
Наверное потому, что он считал, будто именно новые Обитатели являются
источниками этих мелодий). Звуки очень сильно походили друг на друга, и
почему-то в сознании возникла картина: огромное количество магнитофонов,
прокручивающих одну и ту же запись.
  Одевшись, человек поцепил на пояс ножны с мечом, и прищурившись, посмотрел
в одно из отверстий. Разумеется, там он не увидел ничего, кроме
безоблачного неба. И то хорошо. Дожди никогда не посещали этот город, но
мало ли... А человеку сейчас было необходимо пройтись... кое-куда. И
попытаться кое-что выяснить. Кроме того, нужно же взглянуть на новых
Обитателей. Это оставалось одним из немногих развлечений - пытаться
предугадать, как выглядят новые Обитатели. Разумеется, его предположения
никогда не приближались к истине, но ведь не в этом же дело.

  2. В подземный лабиринт канализационных коридоров можно было попасть не
только через сливную решетку в фонтане. И хотя человек не думал, что
Обитатели представляют для него сколько-нибудь серьезную опасность, он все
же решил подняться наверх там, где несколько домов образовывали
/должны были образовывать/
глухой и узкий проулок.
  Приподняв ромбическую крышку люка, он несколько мгновений оглядывал
абсолютно пустынный участок мостовой; затем решился выйти.
  Сонно лязгнул меч, зацепившись за металлические ступеньки.
  Убедившись, что никто не собирается его атаковать, человек вернул крышку
люка на место и поправил ножны. Теперь можно осмотреться по-настоящему.
  Звук, между прочим, никуда не исчез. (Вернее - звуки, - но они были
настолько похожи, что сами собой сливались в один: нечто подобное ощущаешь
ночью в поезде, когда приглушенный гул голосов, стук колес, дыхание людей,
шорох покачивающегося на вешалке костюма, - все это превращается в нечто
целое, неразделимое). Он доносился отовсюду и уходил во все стороны, и в
этом был сродни гулу пчелиного улья, но отличался от жужжания насекомых
прежде всего тем, что не нес в себе угрожающего оттенка. Хотя, возможно,
это все просто субъективное восприятие, не более того.
  Но если звук и привлек внимание человека, то ненадолго. Потому что стены
домов за ночь не утратили своей полупрозрачности, и теперь сквозь них
можно было разглядеть новых Обитателей. Или то, что человек принял за
Обитателей.
  Любой другой не понял бы. Посчитал увиденное результатом поломки того
сложного механизма, который принято называть разумом. Поморгал бы или
ущипнул себя за руку. Человек же, наученный многодневным опытом, знал, что
идти на крайние меры не стоит. Щипай - не щипай, ничего не изменится.
  Вентиляторы-карусели крутились по-прежнему неторопливо и размеренно,
словно должны вот-вот остановиться. Их было хорошо видно в рассветных
лучах солнца, прямо-таки звенящих от силы, которая переполняла каждую
такую шпагу света. Вентиляторы вертелись, и вместе с ними вертелось то,
что сейчас лежало на их лопастях. Новые Обитатели. Они походили на кучки
полужидкой субстанции; субстанция эта постоянно меняла свой цвет и время
от времени - форму. Похоже, с помощью цветов Обитатели также общались
между собой. И еще у них имелись глаза - очень много глаз, - но самое
удивительное не это, а другое: глаза напоминали человеческие: может только
чуть продолговатее, но с такими же ресницами, со зрачком и всеми прочими
атрибутами человеческого глаза. Они росли прямо из кучки (то есть, тела),
их было много, у каждого Обитателя что-то около полусотни.
  Некоторое время человек стоял, наблюдая за тем, как вращаются лопасти
неправильных (с его точки зрения, только лишь с его!) вентиляторов и как
меняют цвет и форму тела-кучки. Почему-то ему показалось, что то, о чем
звучат Обитатели и то, о чем они расцвечиваются - совсем разные вещи. Не
понятно, с чего это вдруг пришла в голову такая дурацкая мысль, просто
подумалось - вот и вс„. Он пожал плечами и пошел по своим делам. Похоже,
эти существа не представляют для него угрозы, а это самое главное.

  3. В общем-то, человек не собирался идти в сад. После событий сегодняшней
ночи есть ему совершенно не хотелось, не возникало и необходимости
справлять естественные надобности. А одежду он недавно стирал. Но -
"Обитатель ступает, а город - направляет".
  Сегодня сад напоминал большую теплицу, пленочные стены и потолок которой
некий безымянный безумец покрыл изображениями маленьких голубых кружочков.
В этом она ничем не отличалась от домов, и сперва человек даже спутал сад
с одним из зданий. Потом все же сообразил, что в последних не растут
карликовые кусты с тонкими плоскими стручками фиолетового цвета.
  Человек на мгновение остановился, раздумывая. Улица, на которой он
оказался, упиралась прямо в теплицу-сад, но сзади проход оставался
свободен - можно было просто развернуться и уйти. Просто развернуться и
уйти... Правда, в таком случае нету никакой гарантии, что в следующий раз
сад появится раньше, чем через сутки. Или даже через двое суток. Абсолютно
никакой гарантии. "Ты хочешь этого?"
Его губы сейчас напоминали старый шрам - так плотно он их сжал.
  "Ты хочешь этого?"
О да, человек хотел этого! - бунта! неповиновения! Так лабораторная крыса
втайне мечтает вцепиться в палец двуногой твари с круглыми блестящими
глазами, которая заставляет ее бегать по стерильному до тошноты лабиринту.
Спросите, почем же никогда не кусает? Жизнь, господа, чертовски сложная
штука и оч-чень ценная. Лабораторным крысам это известно лучше, чем
кому-либо другому.
  "И все-таки я..." - вчерашний случай у Врат задел его самомнение сильнее,
нежели человек сам себе в этом признавался. К тому же женщина...
  "/Ты сам виноват. Считал, тебе здесь все знакомо. Считал себя господином.
Был самоуверен - вот город тебя и окоротил/.
  Не в этом дело. Я не хочу есть. И значит, мне нечего делать в саду.
Неповиновение? Да пошел он, этот город... В конце концов
/у тебя есть запас сушеных плодов - хватит на пару дней, если экономить/
в конце концов, я... я покажу ему, что чего-то стою!
  /Каждый чего-то стоит. Один - грош, другой - и того меньше. Благоразумно
ли показывать, чего ты стоишь на самом деле?../
Я покажу ему.... Я не пойду в сад.
  /Ну-ну.../"
Человек замер посередине улицы, не замечая, что его лихорадит, как во
время жестокой простуды. Машинально, не задумываясь, он сунул руки в
карманы (в одном дырка, но зашить - никак), и еще наверное с час (а может,
просто показалось, что так долго) стоял, взвешивая.
  "/Ну иди, иди. Уходи.
  Рано или поздно все умирают/.
  Я...
  Я...
  Я...
  /Тебе ведь нужно поспешить кое-куда, чтобы узнать что-нибудь о той
женщине, которая на проверку оказалась вовсе не тем, что ты себе
представлял. Не играй с собой в прятки: иди или оставайся в саду. Но не
стой на месте!/
Я...
  ...Я...
  ...я..."
Плоский фиолетовый стручок набух и оборвался. Он упал на землю и лежал
там, как отвратительного цвета фекалия.
  "...я...
  ...я...
  ...я...
  /Ну же!/
Я не пойду в сад!!!"
Первый шаг дался с трудом, это было как ступить с обрыва в пустоту, - но
человек сделал этот первый шаг.
  "Только не бежать!"
Следующий стоил почти такого же количества усилий... ну, разве что, чуть
меньшего.
  "Ни в коем случае не бежать".
  На пятом человек обернулся.
  Сада не было. Только на мостовой лежал взбухшей фекалией фиолетовый
стручок.

  4. Оказалось, новые Обитатели способны перемещаться из дома в дом. Честно
говоря, если бы не все эти утренние переживания, человек задумался бы над
подобным вопросом и раньше. Каким-то же образом эти разноцветные кучки с
глазами попали в город? Значит, как-то должны его и покинуть. А -
насколько видел человек - дверей в нынешних домах не было.
  Человек шагал по улице, которая вела к стене города, вернее, к вполне
определенному месту в этой стене. Пожалуй, следовало бы гордиться
одержанной победой, но слишком мизерной она была по сравнению с тем
рабством, в котором плескалась еще его душа. Самое же отвратительное то,
что человек сейчас не просто ненавидел город. О нет! это чувство было куда
как более сложнее, нежели обычная ненависть. В предыдущей, теперь почти
забытой жизни из всех живых существ он больше всего презирал собак - за их
раболепие, за их способность снести любые несправедливые слова и
незаслуженные побои, а потом преданно лизать обидчику-хозяину руки. Теперь
же - вот что хуже всего! - он сам стал таким псом.

  ГОРОД. БИБЛИОТЕКА.

  5. ... устыдился, что помешал. Это походило на подглядывание в женском
туалете.
  Ты отвернулся и посмотрел прямо перед собой.
  Солнце уже наполовину съехало к горизонту...

  ЧЕЛОВЕК. ВОСПОМИНАНИЯ.

  6. Обитатели бывали разные. По большей части - безразличные. Человек не
знал, как они относятся к тому, что он ходит по улицам города. Может быть,
воспринимают его, как сон. Может быть, как Бога. Не все ли равно?..
Обитатели занимались своими делами, на которые, между прочим, ему,
человеку, тоже было наплевать: вполне разделенное безразличие.
  Со временем он привык к этому. Он стал беспечен.

  7. После Времени Врат человек обычно отыспался до полудня. Если не будили
новые Обитатели.
  ...Через отверстия в потолке в комнатку проникло лепетанье почти
человеческих голосов, и он вскочил, растерянно моргая. Тогда еще человек
не успел выкорчевать надежду из своего сердца. И, кстати, тогда еще не
стал, тем, кем стал. Поэтому меча у человека не было.
  Одевшись, вышел (почти выбежал) наружу. И минут пятнадцать стоял в
пересохшей глотке фонтана, озираясь по сторонам.
  Город преобразился, но не это так впечатлило человека; в конце концов,
город всегда изменялся после Времени Врат.
  Однако - вот главная странность! - на сей раз домов, как таковых не было.
Вообще, ни в каком виде. Вместо них, ровные и похожие одна на другую, как
зубья в расческе-ежике, торчали во все стороны колонны. Их серый цвет
навевал мысли об издохшей в муках селедке и неуплаченных долгах. Колонны
отличались друг от друга только своей высотой (от метра над мостовой до
заоблачн