стоял на плотной песчаной поверхности равнины.
  "/Да ладно, старина, ты ведь не сделаешь этого на самом деле? Ты же не
хочешь сказать, что собираешься плюнуть на все и дать отсюда деру?
Конечно, это твое право: уйти, когда пожелаешь, - просто подумай о том,
что ждет тебя за ближайшей складкой дурацкого песчаного платья. И что - за
дальней/
Я не могу больше оставаться здесь! Я слишком долго служил живой игрушкой -
и не хочу, чтобы это продолжалось дальше! В конце концов, откуда-то же они
приходят, все эти... Обитатели.
  /Ну, ты тоже.../
... Значит, я смогу отыскать то место, откуда они являются...
  /Не уверен, что оно тебе понравится, это место/
Я уверен, что мне не нравится это место. Этот город.
  И к тому же..."
За спиной раздался еле слышный звук. Даже не звук, одна лишь тень звука. В
окружающей тишине он все равно оставался очень слабым. Но человек его
узнал.
  Так скрипит плохо смаханная дверь, готовая захлопнуться у вас за спиной.
  Развернувшись, он побежал к Вратам, втаптывая в песок собственные следы,
которые вели наружу.

  2. Человек бежал долго, очень долго. Поначалу (чего уж скрывать) им
руководил страх, панический ужас от одной только мысли, что Врата
захлопнутся и он останется снаружи. Обманывать себя можно лишь до тех пор,
пока за дело не берется жизнь.
  Потом страх прошел, и человек бежал уже от позора и презрения к самому
себе. Впрочем, в конце концов он сообразил, что от подобных вещей не
сбежать.
  Он остановился и некоторое время не двигался; только вздымалась и опадала
широкая грудь да дергался остроугольный кадык.
  Отдышавшись, человек привел в порядок и свои чувства. Он научился этому за
последнее время: научился забывать порой о таких вещах как собственное
достоинство и самоуважение. Не часто, но иногда. Если бы его укорили этим,
он бы лишь пожал плечами и сообщил, что жив. Человеку подобное казалось
достаточно ценным, чтобы позабыть кое о чем на время.
  К тому же, это поступал он так, как приходилось поступать, но думать-то
мог что угодно. Просто иногда обстоятельства...
  Человек иронически хмыкнул в темноту, потешаясь над собственными
мыслишками.
  "Ладно, купил индульгенцию у собственной совести и будет. Теперь - домой".

  3. Город уже полностью преобразился и сейчас величественно ждал прихода
новых Обитателей. По-прежнему медленно и бесшумно вращались за прозрачными
стенами гигантские пропеллеры. Их подвижные тени придавали окружающему
фантасмагорический характер.
  "Впрочем, куда уж еще".
  Человек шагал по знакомо-незнакомым улицам и старался не сбиться со счета.
Со временем он выяснил, что дома, как правило, редко меняют свое
месторасположение, - только форму; и поэтому в городе можно кое-как
ориентироваться.
  Если честно, то он еще ни разу с первой попытки не попал туда, куда
направлялся, всегда оказываясь более или менее близко от нужного места -
но лишь более или менее. Это походило на игру. Казалось, город напоминает:
не дерзи, знай, что я сильнее и могущественнее тебя, помни, что моя воля и
мое желание решают здесь все. Да, собственно, у человека и не было причин
думать иначе.
  Разве что самую малость.
  Он мог попытаться изучить созвездия и ориентироваться по ним. Он и
пытался. Вот только всегда, когда наступало Время Врат, звезды на небе
менялись: исчезали одни, появлялись другие. А те, что оставались с
прошлого раза, переползали и утверждались на совершенно ином месте.
  Человек не удивлялся этому. Равно как не удивился бы, если б выяснилось,
что звезды на небе всегда одни и те же. Или что их вообще нет.
  Он добрался до фонтана и на некоторое время остановился, оглядывая одну из
немногих постоянных вещей в этом городе. Фонтан представлял собою комплекс
чаш, мал мала меньше, высеченных из черного блестящего камня. Ни лезвие
меча, ни другие острые предметы не способны были оставить на поверхности
камня ни царапины.
  Чаши располагались в несколько ярусов, ассиметрично; и тем не менее такая
ассиметричность со стороны выглядела единым целым. Если внимательно
приглядеться, можно было заметить, что края каждой чаши украшены
миниатюрными фигурками живых существ, - всегда разными. Человек не
проверял, но почему-то не сомневался: среди них, как ни старайся, не найти
двух похожих.
  Фонтан всегда был сух, словно песок с гребня бархана.
  Человек сел на невысокий бортик (все из того же блестящего камня, но уже
другого цвета - невыносимо белого) и принялся разглядывать носки
собственных сапог. Делал он это без особой цели, просто получилось так,
что добрался сюда раньше, чем рассчитывал, а идти дальше не хотелось.
Слишком рано. Да и что, по сути, делать в норе? Спать? Разглядывать
потолок? Жрать высушенные на всякий случай плоды?..
  "Строи-и-итель..." - прошелестел ночной ветерок. Здесь, у фонтана, где
дома не прижимались друг к дружке так плотно, как молодые изголодавшиеся
любовники, он мог разгуляться, ветерок. Вот и хулиганил, дразнился.
  Непрошенная мысль кольнула сознание. Человек поднял голову и прислушивался
к тишине, надеясь, что мысль вернется, но та затаилась.
  "Даже собственные мысли играют со мной в прятки", - с горечью подумал он.
  Звезды на небе стали сонно мерцать и бледнеть, чтобы через пару часов
очистить его, уступив облакам.
  "Пожалуй, мне тоже пора".
  Человек спрыгнул в фонтан и зашагал к дальнему краю - туда, где едва
заметно поблескивала сливная решетка. Наклонившись, он ухватился за нее и
потянул. Со скрежетом металлическая пластина отъехала в сторону, и человек
привычно спрыгнул вниз, хотя там и было темно. Потом поставил решетку на
место и постоял, давая глазам привыкнуть к отсутствию света.
  Человек находился в круглом помещении с низким потолком; оно почти
полностью соответствовало размерам фонтана. В четыре стороны отсюда
расползались широкие проходы (видимо, предназначенные для воды, но всегда,
сколько их помнил человек, сухие); кверху тянулась общая труба, через
которую струя должна была подаваться в чаши.
  Поправив меч на поясе, он пошел к южному проходу. (Это про себя, для
удобства, человек называл их по сторонам света. При этом за точку отсчета
бралась единственная сливная решетка, которую можно сдвинуть с места -
здесь был север).
  Эхо добросовестно копило и приумножало звук его шагов. Вдалеке капала
вода. (Поначалу такое капанье раздражало. К тому же, самой-то воды он
найти не мог, сколько ни искал. ...Но постепенно привык). Покачивался и
бил по бедру меч.
  Повороты, повороты, обычные, знакомые, предсказуемые.
  Чужое дыхание человек различил не сразу. Видимо, потому что отвык от самой
мысли о возможности чужого дыхания здесь, в канализационных системах
города. Однако же...
  Однако же не сбился с шагу и уж тем более не стал останавливаться. Его
наверняка услышали. И наверняка ждали.
  Опять некая мысль, словно упавшая за шиворот соринка, на миг кольнула
сознание, а потом снова растворилась прежде, чем человек успел выудить ее
и рассмотреть.

  4. Он вошел к себе домой и встал на пороге; рука так и не извлекла из
ножен клинок.
  Собственно, это не было домом в привычном, прежнем его понимании. Это была
какая-то служебная комната или что-то вроде того, на которую человек
случайно наткнулся и впоследствии приспособил для собственных нужд. Не
слишком тесная и достаточно маленькая, чтобы не вызывать чувства пустоты
из-за эха и голых стен, она стала его единственным прибежищем на ближайшие
несколько... недель?.. месяцев?.. лет?.. жизней?.. Как бы там ни было,
выбора у него не существовало. Потому что комнатка оставалась одним из тех
немногих помещений, котрые не изменялись с приходом очередных Обитателей.
  А вот теперь сюда пришел гость. Вернее, гостья.
  Он отчетливо видел ее в том скудном свете звезд, что проникал внутрь
сквозь отверстия в потолке. Да и глаза за последнее время научились очень
хорошо различать предметы в темноте.
  "Итак, гостья".
  В человеке зародилось смешанное чувство: раздражение, гадливость и похоть.
Он сплюнул на пол, прямо себе под ноги, и потянулся к рукояти меча.
  - Здравствуй.
  Ему показалось - он бредит. Те не умели говорить.
  - Здравствуй, - ответил человек. - Признаться, ты очень рисковала.
  - Кто ты? - она была рослая, светловолосая и на ней - черт побери! -
совсем ничего, ни одной тряпицы... Судя по взгляду, немного туповата, но,
кажется, все-таки не из тех. Хотя, во тьме точно не скажешь.
  Не обращая внимания на ее вопрос (и стараясь не обращать внимания на ее
тело) он вошел, отстегивая на ходу ножны. Пальцы лихорадочно дрожали.
  - Кто ты? - повторила гостья, чуть повышая голос. Кажется, в нем
проскользнули панические нотки.
  Оно и понятно.
  - Я человек.
  "Не слишком остроумно. Зато чистая правда".
  - А вот кто ты?
  - Я потерялась, - казалось, сейчас она расплачется.
  - Давно?
  Теперь настал ее черед молчать... нет, с некоторым запозданием ответила:
  - Не знаю. Не помню.
  Человек прислонился к стене (мебели в комнатке не было) и постучал ногой
по полу - звонкий гулкий "клац-клац-клац", - размышляя над следующим
вопросом.
  - Как тебя зовут ты тоже не помнишь? - предположил он.
  Девушка радостно закивала головой:
  - Не помню.
  Человек отвернулся, не в силах спокойно смотреть на эту картину. "Пожалуй,
слишком много переживаний для одного дня".
  - Хорошо. Тебя уже покормили?
  - Что? - не поняла она.
  - Я говорю, ты уже была в саду?
  - Я... еще не была в саду. А... что это?
  - Сад это сад, - мрачно ответил человек. - Ладно, забудь. Потом поймешь.
Короче, ты есть хочешь?
  - Нет.
  "Тогда чего же ты от меня хочешь?! И - какого дьявола вообще явилась сюда
в костюме обворованной купальщицы?"
Движение.
  Он поднял взгляд: она стояла совсем близко. Слишком близко, чтобы можно
было продолжать этот дурацкий разговор.

  5. - Так кто же ты все-таки? - пробормотал он, задумчиво глядя на серый, в
разводах, потолок. - А?
  - Не знаю. Не помню.
  - Ну вот, здравствуй пожалуйста! Опять заладила!
  - Здравствуй.
  - Что? - человек приподнялся на локте и посмотрел в лицо лежавшей рядом.
  - Кто ты?
  Он вздрогнул с отвращением и попытался отползти подальше, как будто увидел
вместо живой женщины мертвый труп с кишащими на нем мухами и червями.
  - Кто ты? - повторила она, чуть повышая голос, в котором слышались
панические нотки. - Кто ты?
  - Зачем? - почти обиженно прошептал он. - Зачем? Зачем?!..
  Женщина поднялась на ноги, быстро и ловко, словно не она минуту назад
стонала, - изнемогшая от страсти, не способная больше пошевелиться.
  Сказала:
  - Тебя следует предупредить. Будь осторожен.
  Потом ее тело стало заваливаться на спину. Медленно. Как будто оно
внезапно и ощутимо потеряло в весе.
  Упало.
  Человек с ужасом смотрел, как мягкая белоснежная кожа, которой он касался
совсем недавно, трескается и рассыпается в пыль.
  Когда закончилось, рухнул на пол, нагой и дрожащий, и зарыдал.

  ЧЕЛОВЕК. ВОСПОМИНАНИЯ.

  6. Впервые он увидел их вскоре после того, как был приведен к Вратам и
открыл - тоже впервые. Прошла неделя с тех пор, как он потерялся, - или
чуть больше недели.
  Человек сидел в служебной комнатке канализационных систем города и
перемножал в уме пятизначные числа. У этого, на первый взгляд бесполезного
занятия имелось два великолепных свойства: оно отвлекало от посторонних
мыслей и тем самым не давало человеку сойти с ума. Посторонней он считал
любую мысль о городе, в основном - о природе города, о его возможностях и
его целях. Если таковые вообще...
  "Одиннадцать тысяч пятьдесят три умножить на сорок семь тысяч пять.
Тэ-экс, значит, это будет..."
Посторонние звуки отвлекли его, и человек с досадой поднялся с пола, чтобы
пойти и выяснить, в чем же дело. Досада была наигранной и пропала в
следующий момент, побежденная-таки посторонними мыслями.
  "Решетку я закрыл плотно. Сам проверял. И значит..."
В общем-то, это абсолютно ничего не значило. Просто, он еще не отвык от
той логики, которую раньше применял в своих размышлениях.
  Человек вышел в коридор и постоял, прислушиваясь. Да, несомненно, звуки
были, они не перестали существовать, не затаились, как это свойственно
самым подленьким из них. Они вкрадчиво и неторопливо приближались, такие
же потенциально многозначные, как и невидимое падение капель. Они
приближались к комнатке.
  Холод, не имевший ничего общего с внешней температурой, легонько
пробежался по его коже, забираясь в рукава и топорща волосинки. Человек
обхватил себя руками, чтобы унять незванную дрожь, но дрожь не унималась.
Он сделал шаг назад, зашел в комнату и плотно, но аккуратно, дабы не
шуметь, запер дверь. Потом отошел в дальний конец и стал, прислонившись
/прижавшись!/
спиной к стене.
  Однако звуки приблизились настолько, что были слышны даже за закрытой
дверью.
  Шлеп-шлеп.
  Шлеп-шлеп.
  Шлеп-шлеп.
  Шлеп-шлеп-шлеп.
  Тишина, притаившаяся с той стороны, пугала его сейчас больше, чем
посторонний звук. Тот, кто пришел, знал, что человек находится здесь, в
комнате, за трусливо закрытой дверью.
  - Входите! - сказал он. Сказал только лишь за тем, чтобы не молчать,
сказал, понимая: войдут и так. Без приглашения.
  В следующую минуту вспомнились истории из прежней жизни, в которых шла
речь о вампирах. Так вот, те не могли войти без приглашения.
  Но жалеть было поздно. Поскольку дверь распахнулась.
  Женщина, стоявшая на пороге, поправила волосы и обвела взглядом комнатку.
Отыскав человека, пошла к нему, абсолютно нагая, словно только что
родилась.
  За последнюю неделю его интуиция обострилась до немыслимых пределов, но
сейчас человек не ощутил того предугадывания опасности, которое уже
несколько раз посещало его. От женщины исходила плотная, почти осязаямая
волна совершенно других эмоций и настроений, не показавшихся человеку
неестественными при подобных обстоятельствах, хотя потом... Потом -
покажутся.

  7. До того, как заблудиться, в предыдущей жизни, человек встречался со
многими женщинами и даже считал себя мастером в постельных делах. Его
партнерши делились впечатлениями с подругами, те - с друзьями, и так,
несколько видоизменившись, информация возвращалась к нему; он был уверен,
что искушен в искусстве любви и способен не только получить, но и
доставить женщине высшее наслаждение.
  ...Эта даже не вскрикнула.
  Он натянул на голое тело куртку и пошел к двери, чтобы закрыть. Здесь было
не так уж прохладно, но все-таки...
  Женщина привстала, облокотилась на локоть и следила за ним, абсолютно не
стыдясь своей наготы. Ее глаза не выражали ничего, точно две стеклянные
пуговицы.
  "Что за черт?.. И откуда она вообще взялась такая?"
Если бы человек не видел ее, не осязал ее... В общем, он бы, наверное,
предположил, что перед ним - статуя.
  Дверь закрылась с легким стуком, и человек обернулся, чтобы посмотреть на
гостью и решить, стоит ли попытаться восстановить свой авторитет в
собственных же глазах.
  Достаточно было одного взгляда, дабы понять: восстанавливать придется
(если придется) с другой.
  Белое, словно фарфоровое, тело женщины покрывалось паутинкой трещин. Оно
уже стало неживым, и это человек особенно явственно понимал, глядя на
волосы: те обрели тот же цвет, что и вся плоть, и, к тому же -
превратились в общий кусок... чего-то. Скажем, того же фарфора.
  Человек подошел поближе и встал над телом, наблюдая, как оно разваливается
на куски. Он не испытывал сейчас ни страха, ни разочарования, ни боли.
Только облегчение, что ситуация разрешилась таким непонятным образом,
полностью соответствующим всему, случившемуся раньше.
  Когда процесс разрушения закончился, человек задумался, что же делать с
обломками женщины. За последнюю неделю он научился бережливо относиться ко
всякой вещи, попадавшей в его распоряжение. Теперь же - тем более (он еще
многого не знал и думал, что новые Обитатели останутся в городе навсегда).
Например, совсем не так давно наткнулся в канализационных коридорах на
кусок ржавой трубы - правда, ровно обрезанной по краям - и приволок сюда,
еще не зная, зачем. Поскольку края обломка выглядели так, будто
оплавились, человек не рисковал пораниться. Сейчас он решил, что сможет
использовать трубу в качестве постамента. С трудом поднял ее и поставил
вертикально, у стены. После этого человек выудил из обломков голову
женщины и отряхнул с нее пыльную крошку, образовавшуюся во время
разрушения. Нос у головы откололся, но это человека не смутило. Он
установил голову на ржавом постаменте и отошел подальше, чтобы
полюбоваться своим экспонатом. Выглядело паршиво. Как раз вписывалось в
местный интерьер.
  Из остальных кусков человек оставил только один, на котором можно сидеть.
Все-таки на голом полу было прохладно, шныряли сквозняки. Спать, правда,
приходилось все же на нем, постелив под себя куртку.
  Мусор и обломки человек смел в кучу да так и оставил.

  8. Следующая пришла через... он не знал, через сколько дней. Вести
календарь не хотелось. Вспомнил про Робинзона Крузо. В детстве как-то не
удалось прочесть эту книгу, да и потом - не удосужился. Но по рассказам
сверстников помнил, что Робинзон вел календарь. Делал какие-то зарубки на
куске дерева и таким образом считал, сколько дней провел на своем
необитаемом острове. Человек сразу отказался от подобной затеи. У книжного
отшельника всегда оставалась надежда на то, что рано или поздно его отыщут
- пристанет безымянный корабль, дабы набрать питьевой воды, и возьмет
Крузо с собой. У человека такой надежды не было. К тому же он знал: о
возвращении к прошлой жизни нечего и думать. Что бы ни случилось, оно не
вернет ни тех людей, ни тех мыслей. В одну реку дважды не войти.
  Робинзон считал дни до освобождения, человеку же пришлось бы считать дни
после пленения. Согласитесь, это совершенно разные вещи.
  Время... Времени было море и еще маленькое озерцо, времени было
полным-полно, навалом, немеряно, больше, чем он способен потратить.
Поначалу человек вспоминал. Потом решил, что мысленный мазохизм не для
него. Он начал читать вслух и с выражением стихи, которые когда-то знал.
Оказалось, помнил человек удручающе мало, - (особенно удивительно, если
учесть характер его бывшей профессии), - да и в тех, что каким-то
немыслимым образом сохранились в памяти, строки перепутались, словно
фрагменты детской картинки ("45 элементов на 100 элементов"). Заботиться о
еде не приходилось, поскольку стоило только человеку выйти на поверхность
- в город, - и он рано или поздно оказывался в саду. Испражнялся там же, а
мылся и стирал свою одежду под струями ручейка. Сад не торопил, однако
если человек начинал нарочно тянуть время, тем или иным способом
напоминал, что пора уходить.
  Раньше, за работой, за повседневными заботами, человек почти не видел
снов. Он приходил и валился на кровать, успевая только завести будильник
или попросить дежурного по коридору разбудить в определенное время. Теперь
же сны толпились у двери в его сознание, выстраивались в длинную
спиральную очередь и напирали один на другой, бранясь и скандаля. Поначалу
он воспринял их как приятную деталь своей новой, не слишком уж приятной
жизни. Потом устал. Потом попытался обуздать каким-то образом эту цветную
трехмерную волну видений, но сны оказались настойчивее, становились
наглее. В особенности - сны с обнаженными красотками, лица которых
неуловимо напоминали кого-то; он уже не помнил - кого.
  Поэтому следующее появление человек воспринял попроще. Вообще-то, он
позволил себя обмануть. Но признался в этом уже потом, рыская по
канализационным коридорам в поисках очередного подходящего обломка трубы.

  9. Что его заботило на самом деле, так это щетина. Потом, когда человек
стал тем, кем он стал, и получил меч, он побрился... через пару недель,
когда решил, что лучше умереть, порезавшись этим проклятым
кинжалом-переростком, чем напоминать физиономией матерого самца-орангутана.
  Все это произошло позже, а тогда он бродил по подземным проходам города и
искал что-нибудь острое. В душе подозревая: "чем-нибудь ос