ву).
     "Но  ведь  люди  будут  страдать  без  воды,  когда  вся она окажется в
клинке", - заметил Змий, прозванный Диаволом. "А если я не найду  согласного
убить меня?"
     "Тогда  через  некоторое  время  их вера в Меня снова станет сильной, а
клинок развоплотится - до следующего раза", - ответил Бог.  "Таковы  условия
сделки. Ты согласен?"
     Змий  ничего  не  ответил,  но  склонил  голову в молчании. Велика была
скорбь его, но стремился он к смерти, ибо имя его использовал Бог для  того,
чтобы  обелить  себя,  и  заставлял  Он лгать Змия, и творить черные дела, а
предмет Зла, носимый Дьяволом, жег ему руки и душу"...
     - Душа у Дьявола?! - взорвался Готарк Насу-Эльгад, еле  вытерпевший  до
этого момента. - Какая чушь!
     - Это только апокриф, - напомнил ему Эллильсар.
     - Это ересь! - прогремел Глава Инкивизитии, вставая с бревна, чувствуя,
как разростается  в  груди нечто холодное и мощное. Он помнил, где и в каком
положении находится, но эта память была сейчас далекой и не нужной. - Это  -
ересь!!!
     - Оставьте,  - внезапно сказал молчавший все это время Таллиб. Он так и
остался у лошадей, поглаживал их по мордам, и смотрел в сторону. - Оставьте.
     Немой тем временем махнул рукой.
     - Пора ехать. Достаточно, - перевел Эллильсар.
     - Вы не желаете дослушать до конца? - спросил, щурясь, старик.
     "Не желаю", - ответил Моррел, а принц снова озвучил.  "Конца  у  твоего
апокрифа еще нету. Пока нету".
     Сказатель вздрогнул и завернулся в плащ:
     - Да, господин. Вы правы, господин.
     - Итак, мы едем? - требовательно спросил Готарк Насу-Эльгад.
     - Едем, - подтвердил принц.
     Об Юзене все забыли, но тот, кажется, не был расстроен таким положением
вещей. Он только поднялся с бревна и глядел им вслед, пока уезжали...
     Таллиб оглянулся, проронил:
     - Побыстрее  бы  нам,  лес желательно миновать до темноты. Мало ли, еще
одумаются.
     "Не одумаются", - показал Моррел. "Им там  забот  хватит  на  несколько
дней.  Потом,  может быть, кинутся вдогонку, но потом уже будет поздно. Хотя
побыстрее двигаться не помешало бы".
     - Так давайте быстрее! -  раздраженно  воскликнул  Готарк  Насу-Эльгад,
когда ему объяснили, в чем дело.
     Эллильсар покачал головой:
     - Не обманывайте себя и нас, вы же еле держитесь в седле.
     - Да,  но  я более предпочитаю иметь синяк на заднице, чем остаться без
головы, да простит меня Распятый Господь наш за такие слова!
     Промолчали, но скорости  передвижения  не  увеличили,  наоборот,  принц
всячески  придерживал  коня,  не  давал  ему  перейти на бег. В конце концов
пришлось остановиться вовсе, когда  Глава  матери  Очистительницы,  внезапно
даже  для  самого  себя,  покачнулся  и  рухнул вниз. Благо, Таллиб, ехавший
рядом, подхватил его и не дал упасть. Было очень стыдно и очень больно.
     Готарк Насу-Эльгад лежал на земле у костра, стараясь не шевелиться. Все
тело пылало, на любое движение оно отзывалось решительным протестом.  Где-то
рядом сидел принц; Моррел и Таллиб занимались лагерем.
     Когда  поели, Глава Инквизитии снова улегся возле костра, но уже другим
боком; вздохнул:
     - Все-таки Распятый Господь наш хранит своих сыновей!.. Но эта ересь! Я
постараюсь забыть об этом случае и вам, принц, советую сделать то же  самое.
Какая чушь!
     Эллильсар  рассеянно  кивнул,  хотя  догадывался - забыть он не сможет.
Даже не станет пытаться.

x x x

     Все, вот и добрались до столицы - шумной, вонючей, дряхлой и  цветастой
- как уличная торговка.
     В  пути  трудно  было  только  поначалу,  пока не оказались в ближайшем
городке, а там уж Готарк Насу-Эльгад отыскал необходимое  -  все-таки  связи
Инквизитии остаются одними из самых прочных даже в тяжелейшие времена.
     Несмотря  на  протест  Главы  матери  Очистительницы,  Моррел с принцем
потребовали   повозку,   в   которую   поместили   раненого,   но   отчаянно
сопротивляющегося  Готарка  Насу-Эльгада.  В  результате  ему  пришлось-таки
смириться с подобным самоволием. Признаться, в душе он был даже рад, что  не
придется  ехать в седле. Повозка несколько замедлила передвижение маленького
отряда, к которому присоединились воины Инквизитии из того самого маленького
городка - никто не желал еще одной встречи с вольными братьями.
     Король встретил прибывших в постели. Он лежал; в  комнате  резко  пахло
лекарствами   и   спиртным.  Заслышав  о  нападении  на  своего  сына,  этот
чернобородый калеченный человек  разъярился:  он  кричал,  чтобы  немедленно
отправили  в  леса  армию  и  уничтожили  всех смердов, до последнего, потом
внезапно стих, закрыл глаза и уснул -  никто  сначала  и  не  понял.  Моррел
остановил  Готарка  Насу-Эльгада, собиравшегося о чем-то заговорить и указал
на Короля. Только  тогда  Глава  Инквизитии  понял,  что  монарх  спит.  Все
тихонько  покинули  комнату  и  отправились  кто  куда: Таллиб - на конюшню,
позаботиться о вещах и лошадях, принц - к себе,  размышляя  над  содержанием
необычного апокрифа; Готарк Насу-Эльгад удалился к лекарю.
     Моррел же просто брел, неведомо куда.
     Голос  госпожи  Кэ-Фниру  вывел его из задумчивости, но не оказался той
неожиданностью, от которой вздрагивают. Моррел вообще редко вздрагивал.
     - Здравствуйте, - немой  оглянулся.  -  Вот  мы  и  встретились  опять.
Кажется, мы можем продолжить наш разговор.
     Фаворитка  Короля потеряла былую привлекательность: глаза были обведены
темными кругами, на лице прибавилось морщин. Она поняла, о чем он думает,  и
вздрогнула.
     - Кажется,  я  сильно  изменилась  -  и  не  в  лучшую  сторону, - тихо
рассмеялась высокая госпожа. - А вот вы остались таким же, как  прежде.  Так
что же, вы не станете убегать от меня? На сей раз вам некуда спешить.
     Моррел склонил голову.
     - Пойдем  ко мне, - она дотронулась до его руки. Он осторожно освободил
свою ладонь, написал на пергаменте: "Нет, сударыня. Это невозможно".
     - Но почему? Я настолько изменилась? Боже, что я говорю, не изменилась,
а, конечно же, постарела! - настолько, что вы брезгуете мной?
     "Нет, сударыня. Просто сейчас не время".
     - А когда оно наступит, ваше "время"? - эта усталая женщина снова взяла
его за руку, взглянула в каменные глаза. - Неужели ты не понимаешь,  что  со
мной  происходит?  Этого  никогда  не  должно было произойти, однако же вот,
гляди, я, фаворитка Короля, первая женщина в стране - перед тобой  и  умоляю
переспать со мной, как последняя трущобная шлюха! А ты опять отворачиваешься
и ловко прикрываешься своей немотой - будь она проклята!
     "Она и так проклята, сударыня. Время, которого вы так ждете, никогда
не наступит.  Вы  были  правы  -  я  не  боюсь  Короля,  и  теперь Эллильсар
достаточно вырос, чтобы я мог действовать без оглядки на его реакцию -  дело
в  другом.  Вспомните, вам когда-то безумно нравился Король - до того самого
дня, пока в башне Зенхарда не появился я".
     - Да, это так, - сказала Кэ-Фниру.  -  Мне  нравился,  именно  "безумно
нравился", Король. Но потом, когда мы уехали из башни, он изменился. Он стал
жестче, находил удовольствие в мучениях других. Все были удивлены тем, что я
так  долго  оставалась  его  фавориткой, но только я и он - только мы вдвоем
знали, что это происходит по единственной причине. Я мучилась этой ролью,  а
ему нравились мои мучения. Вот и весь секрет. Просто, правда?
     "Не   так  все  просто.  Но  ни  он,  ни  вы  не  виноваты  в  этом.
Полностью не  виноваты.  Существуют  обстоятельства,  которые  иногда
превыше  нас,  как  сказал  бы  господин Готарк Насу-Эльгад. Не мучьте себя.
Скоро все закончится".
     - Вы обнадеживаете меня? - она заглянула в бесстрастные глаза,  пытаясь
еще  раз  увидеть  там  ту  искру,  которая...  Нет,  показалось, конечно же
показалось. Что может быть во взгляде немого учителя, который превыше  всего
ставит  какие-то  непонятные идеалы? Уж никак не сожаление, а тем более - не
тоска.
     - Вы совершенно зря обнадеживаете меня. Ведь я знаю, это просто  слова,
чтобы  я  ушла  и  оставила  вас в покое, - она сама не могла понять, почему
переходит с "вы" на "ты" и обратно.
     "Я не обнадеживаю. Я знаю. Все скоро закончится - и тогда станет еще
хуже. Но ничего страшного, все пройдет. Рано или поздно все пройдет".
     Он  оставил  в  ее  руке  пергамент  со  словами,  которые  она   будет
перечитывать  -  и  не  раз,  воскрешая снова и снова в памяти этот странный
разговор. И искру, странную искру в обреченно-бесстрастных, каменных  глазах
немого учителя.

x x x

     - Моррела!  Позовите  Моррела! - крик Короля разметал стайку придворных
лакеев, эхом отразился в стенах спальни. Кто-то  побежал  за  немым,  кто-то
успокаивал  правителя,  где-то  во дворе слышались хриплые ругательства, лай
псов.
     - Он  здесь,  мой  Король,  -  сообщил  Готарк  Насу-Эльгад,  глядя  на
входящего  учителя.  Тот  был  одет строго и неброско, почти не отличаясь от
остальных высоких господ, собравшихся в спальне Короля.
     - Оставьте нас, - прорычал Король. - Немедленно оставьте нас одних!
     - Мой Король, а как же отпущение грехов? - осторожно  и  вместе  с  тем
настойчиво поинтересовался Глава Инквизитии.
     - Ступайте,  во имя Распятого и всех глаз Тха-Гаята! Ступайте, или же я
дотянусь до меча и покажу вам, на  что  способен  ваш  Король,  пускай  даже
издыхающий!
     Когда высокие господа удалились, он просипел - как выплюнул: - Псы! - и
некоторое  время рассеянно смотрел в каменный потолок. Потом повернул голову
и внимательно посмотрел на Моррела.
     - Ты ведь знал, что это произойдет, - прошептал Король, показывая туда,
где одеяло, облегая бедра правителя, внезапно обрывалось, словно дальше  ног
не  было.  Дальше  ног  на  самом  деле  не  было - их отрезали врачеватели,
убоявшись  гнили.  Обломки  костей,  попав  в  кровеносные  сосуды,  вызвали
болезнь,  от которой не знали спасения. Даже то, что Король остался без ног,
спасало его ненадолго.
     - Ты ведь знал, - повторил Король. - Поэтому и  приехал.  Я  догадался,
что  это  не та вещь, которую можно подарить, - он потряс в воздухе рукой, -
не та! И знал, что ты вернешься за ней - пусть даже и не по своей  воле.  Он
сводил  меня  с  ума, этот взгляд, он словно бы переливался в меня смрадными
волнами, вынуждая творить какие-то страшные вещи. Я не помню всего - я  ведь
не  обязан  помнить! но то, что помню - этого вполне достаточно! Где ты взял
это?
     - Нет! - вскричал он тут же, махая руками и  захлебываясь.  -  Нет!  Не
говори! Ничего не говори! я не желаю знать! Просто забери это у меня, просто
забери и ступай прочь, живи рядом с этими домашними псами, живи, волк, делай
вид,  что  ты похож на них, но на самом-то деле... - Король рассмеялся, - ты
хитрее их всех. Забирай, - он протянул руку, но Моррел отрицательно  покачал
головой. Достал пергамент, написал: "Только после смерти".
     - Да,  -  сказал  Король,  тряся  головой. - Да, да, да, да!.. Как же я
сразу не догадался? Так и должно быть - "после смерти". Да. Я напишу об этом
в завещании. "А учителю моего сына, высокому господину Моррелу  -  перстень,
что ношу на левой руке, на безымянном пальце". Да.
     "Нет  необходимости.  Он  все  равно  вернется  ко  мне  -  так  или
иначе".
     Король посмотрел безумными глазами на пергамент, потом на Моррела  -  и
расхохотался, словно услышал удачную шутку.
     Моррел  поклонился ему и вышел прочь, не оглядываясь. Оглядываться было
не на что.

x x x

     Король умер ночью, когда неожиданно  началась  пыльная  буря,  одна  из
многих,  посещавших страну последние несколько лет. Все было похоже на грозу
- только без дождя. Серые тугие  вихри  пыли  скручивались  между  каменными
стенами  и  устремлялись  в небо, попутно забивая песок во все щели, в глаза
случайным прохожим и в шерсть бездомных собак. В замке было пустынно,
по залам и коридорам  бродило  эхо,  то  и  дело  натыкаясь  на  растерянных
придворных.   Высокие   господа,  собравшиеся  со  всей  страны  по  приказу
правителя, скучали, тискали в углах служанок и отрешенно накачивались  вином
из  погребов  замка.  Им  было  не  менее страшно, чем остальным. Хотя принц
Эллильсар и создавал впечатление человека, способного вывести страну из зоны
распада, сомнения оставались у всех. А то, что старый Король умирал - в этом
высокие господа достигали необычайного, просто-таки неприличного единодушия.
     Король умер. Готарк Насу-Эльгад, бывший с ним до последнего,  мало  что
понял  из сумбурной, прерывистой речи больного. Что-то о судьбе и проклятии,
о каком-то  завещании  и  глазе,  который  "смотрит,  смотрит,  СМОТРИТ!..."
Готарку  Насу-Эльгаду  было  страшно.  Он  твердо решил, что Король каким-то
образом подпал под власть могучих сил зла.
     Священник, отпускавший грехи, вышел от правителя побелевшим, как первый
снег. Он сунул молитвенник в  руки  служки  и  ушел  к  высоким  господам  -
напиваться.
     Глава матери Очистительницы возблагодарил Распятого Господа нашего, что
не стал  отпускать  грехи  лично.  Ему  вполне хватило туманных полубредовых
речей Короля... Потом правитель скривился, усмехаясь  одним  только  уголком
рта,  просипел:  "Кончено!"  -  и  замолчал  навсегда.  Готарк Насу-Эльгад с
содроганием опустил покойнику веки - с первого раза  не  получилось,  пальцы
вспотели  и соскальзывали, он раздраженно нажал посильнее и буквально стянул
остывающую кожу вниз, соединяя  ресницы.  Вышел  в  коридор,  пытаясь  унять
дрожь,  прошелся  туда-сюда,  потом вроде бы почувствовал себя лучше, позвал
прислугу и всех, кого следовало.
     Принц  не  выглядел  сильно  удрученным.  Скорее   излишне   собранным,
серьезным.  Он  отдавал  правильные  приказы  и  вел  себя, как подобает, но
настоящей скорби не испытывал. Впрочем, ее не испытывал никто - за последние
несколько лет Король изменился отнюдь не в лучшую сторону.
     Наступившие дни растаяли в  суматохе  дел,  сопутствующих  похоронам  и
коронации.  Сначала  одно,  потом  -  с  двухсуточным  перерывом  -  другое.
Фактически же Эллильсар уже правил  страной  и,  к  удивлению  и  облегчению
многих, правил мудро. Ему удалось кое-как разобраться с нахлынувшими делами,
он даже нашел свободное время, чтобы поговорить с Моррелом.
     Прежде  чем  войти,  немой  учитель  постучался. Принц самолично открыл
дверь и впустил в кабинет  этого  высокого  поседевшего  человека,  который,
казалось,  совсем  не  изменился  с  тех  пор,  как впервые появился в жизни
страны.
     - Кем  бы  ты  хотел  видеть  себя  в  будущем?  -  спросил  Эллильсар,
присаживаясь  за  стол, покрытый толстым слоем бумаг. - Говори, для тебя нет
ничего невозможного. Я обязан тебе многим.
     "Все, что я пожелаю?" - уточнил Моррел.
     - Да, - спокойно подтвердил Эллильсар. - Все, что ты пожелаешь.
     "Я должен принять решение".
     - Хорошо, - сказал принц. - Но...
     "Что-то не так?"
     - Просто я хотел спросить, - Эллильсар помолчал. - Нет,  ничего.  Когда
ты решишь?
     "После коронации".
     Принц  рассеянно  кивнул,  и  Моррел вышел, тихонько притворив за собой
дверь. Он начал бояться, что и в этот раз ничего не получится. Как всегда.

x x x

     Коронация проходила в старой церкви, все было  торжественно  и  строго,
народ  ликовал,  насколько  он  был  в  состоянии  ликовать в такие нелегкие
времена, высокие господа держались  настороженно,  но  благосклонно.  Готарк
Насу-Эльгад  смотрел  на  окружающее  задумчиво и отстраненно, его разум был
занят совсем другими делами, далекими от происходящего.
     Когда все закончилось, процессия отправилась в замок.
     Моррела не был в церкви, он ждал у ворот, одетый  по-дорожному.  Таллиб
держал в поводу коня, на сей раз - одного.

x x x

     Глава  матери  Очистительницы  удивленно  вздрогнул, когда на его плечо
легла чья-то рука. Он посмотрел туда и снова вздрогнул, узнавая перстень  на
безымянном пальце. С почти суеверным страхом он поднял взгляд наверх, к лицу
подошедшего. Нет, это был не воскресший Король, - всего лишь немой учитель.
     Моррел протянул ему пергамент.
     "Где Эллильсар?"
     - Да,  странно  как-то  все  получилось,  -  растерянно произнес Готарк
Насу-Эльгад. - Мальчик сказал, что  у  него  дела  в  Зенхарде,  мол,  нужно
подумать,   отсалютовал   нам   мечом   -   тем,  что  вы  ему  подарили  на
совершеннолетие, - и умчался, взяв  с  собой  только  двух  солдат.  А  меня
оставил  наместником.  Безумие, сплошное безумие, и я, кажется, тоже схожу с
ума. Откуда у вас этот перстень? Что вообще происходит?
     Но Моррел уже был в седле, он дал коню шпор и вылетел раненой птицей  в
проем  закрывающихся  ворот. Копыта прогремели по подъемному мосту и крупной
галькой рассыпали удаляющийся звук.
     Готарк Насу-Эльгад посмотрел на сомкнувшиеся створки, на то место,  где
только что стоял Таллиб; сокрушенно покачал головой.
     Смуглокожий  тем  временем,  не торопясь, сходил к конюшням и вывел еще
одного коня. Направился к воротам  и,  сквозь  открытую  специально  по  его
просьбе,  гонцовую  калитку, уехал прочь, в наползающий сумрак вялой осенней
ночи.
     "Старею", - отстраненно подумал Готарк Насу-Эльгад. "А  такому  старому
человеку,  как  я,  слишком поздно менять взгляды на мироустройство. Слишком
поздно..."
     Он поднял голову, встретился взглядом с  высокой  госпожой  Кэ-Фниру  и
медленно побрел к лестнице, что вела наверх, в его комнаты.
     Близилась  ночь. Многоглазый Тха-Гаят не решался раскрыть свои глаза, -
ему, наверное, тоже было страшно. Или грустно.


     Эпилог

     На самой верхушке башни Зенхарда дул сварливый осенний ветер, сбивая  в
клочья  длинные  рыжые  волосы  человека,  застывшего  здесь,  у парапета, с
древним мечом в руках.
     Светало.  Опаленное  солнце  выбиралось  из-за  горизонта,   ненавидяще
обжигая  землю  смертоносными  лучами.  Тха-Гаят закрыл свои глаза, чтобы не
видеть неотвратимого. Человек у парапета этого сделать не мог.
     Поэтому, когда позади раздались шаги,  он  не  стал  медлить,  не  стал
оборачиваться, просто произнес:
     - Так что же было дальше в том апокрифе, учитель?
     За   его   спиной  зашелестел  разворачиваемый  листок  пергамента,  но
пришедший не стал ничего писать. Все было уже написано, оставалось прочесть,
и Эллильсар стал читать.
     "Змий согласился с  предложением  Бога,  но  не  смирился  со  своей
участью.  Когда  оказалось,  что  его  язык лжив, он приказал себе замолчать
навеки, но это было больно - не общаться  с  другими.  Тогда  Змий  придумал
письменность и язык жестов, которым теперь пользуются увечные люди.
     Раз  в  сто  лет он пытался умереть, но неизменно терпел поражение, ибо
убийца его должен был встретить  не  покорную  жертву,  но  мастера  боевого
искусства, а более великого, чем Дьявол, во владении оружием не было на всей
земле.  И тогда он решил найти и вырастить ученика, который превзойдет его в
этом. Мешало одно - предмет, в котором сосредоточено мировое  зло,  предмет,
от  которого невозможно избавиться. Но оказалось возможным на время передать
предмет другому - и Дьявол сделал это. У него было мало  времени  -  предмет
рано  или  поздно сводит с ума обладателя, если этот обладатель обыкновенный
человек; только Змий способен долгое  время  выдерживать  соседство  с  оной
вещью. Он торопился..."
     Фраза  была  оборвана,  и Эллильсар понял - один из них допишет сегодня
эту рукопись до конца. Те несколько дней, в течение которых он добирался  до
Зенхарда,  принц  -  теперь  уже Король - много думал о всем происходящем. О
том, например, что если из мира вдруг  исчезнет  Дьявол,  как  олицетворение
Зла,  то,  не  исключено,  не  станет  и  Бога,  который  по своей воле стал
олицетворением Добра - ведь  белое  становится  белым  только  тогда,  когда
существует черное. В противном случае пропадает само понятие белого... И еще
думал о Таллибе - странном спут