Владимир Пузий.
   Немой учитель



     Немой учитель

Часть первая

     Парило  уже  дней  шесть; город ждал дождя, а унылые ватные тучи
все никак не могли разродиться влагой.
     Крестьяне недовольно зыркали на натянутую холстину  неба  и  проклинали
Дьявола, который украл дождь. Небу, впрочем, было все равно.
     Зеленые побеги на огородах стали вялыми. Их листья обреченно опускались
вниз,  и  от  окончательного  высыхания  спасали только постоянные перебежки
между колодцем и грядками - а много ли так набегаешь? Крестьяне косились  на
пыльные  городские стены, на высокую красную башню с извивающимся на ветру -
когда и ветра-то нету, словно на зло поникшим листьям - вымпелом,  и  тяжело
вздыхали:  "Праздник,  вишь,  у  Короля. И то верно: что ему до наших забот?
сынок вон вырос, надобно ему таперича учителя сыскать - такого, чтобы  и  на
мечах  прынца  обучить мог, и манерам, и прочему высочайшему мастерству. Так
что, стало быть, в одночасье празднует и подумывает о наставнике".
     Но долго вздыхать времени тоже не было.
     И  только  когда  на  вздрагивающем  потемневшем  небе  раскрывал  свои
звездные  глаза  Тха-Гаят, люди оставляли дневные заботы и выходили посидеть
на разговорных бревнах, что лежали вдоль дороги к городу. Сидели, сложив  на
коленях  натруженные, с потрескавшейся красной кожей руки, медленно говорили
ни о чем, все чаще замолкая и поднимая взор к небесам.  Недосуг  простому-то
человеку  смотреть вверх, вся его жизнь сосредоточена под ногами: в земле, в
воде, в листке зеленом, в дереве. Только вот и подымешь голову, когда небеса
начинают вести себя, не как следуют,  подымешь  да  взглянешь  с  укоризной:
доколе будете испытывать нас? Доколе?!..
     И  знаешь  ведь,  что  ответа  тебе в жизни не дождаться, - а смотришь.
Наверное, потому что более смотреть некуда и обращаться не  к  кому.  Король
вспоминает  о  тебе  лишь  тогда,  когда  настает  час  сбора податей, а все
остальное время - живи, чернь, живи, копошись у стен городских, только  веди
себя  тихо-мирно  да  вовремя  плати  за дозволение существовать. А настанет
засуха - выкручивайся, как знаешь.
     Молчали.
     Старики сокрушенно комкали в ладонях седые бороды, чертили  в  дорожной
пыли причудливые узоры размочаленными концами посохов, но... - что они могли
сделать,  старики?  Помогали  по  хозяйству,  чем возможно, но не воду же им
таскать, а советом... Не было у них такого совета,  чтобы  у  Дьявола  дождь
отобрать. И ни у кого не было.
     Молчали.
     Молчали мужчины, растерянно глядя на свои сильные, но беспомощные руки;
молчали  женщины,  судорожно  поглаживая  по  головам притихших, уморившихся
детей; молчали псы, - только позвякивали цепями, - даже сверчки  приумолкли,
забившись поглубже в прохладные, но неотвратимо высыхающие норки.
     Ночь  душным  маревом  кралась  за спинами и заглядывала в опустошенные
лица.
     Наверное, прийди беда чуть позже или чуть раньше, ничего  страшного  не
случилось  бы,  но сейчас, когда в башне праздновали совершеннолетие принца,
засуха стала катастрофой. Король одарил  всех  людей  днем,  когда  в  любом
трактире,  любой корчме можно было выпить и закусить задарма, в его счет; но
одновременно ввел новый  разовый  налог  -  в  связи  с  праздником.  Одарил
медяком,  потребовал золотой. И если принимать медяк ты был не обязан, то уж
золотой, будь добр, выплати - выплати, смерд,  по-хорошему;  сегодня  Король
щедр  и  снисходителен,  а завтра все может измениться, да так, что взвоешь.
Плати, смерд, плати!
     Чем платить?..
     - Сбегу, - сказал из темноты хриплый голос, и сидевшие рядом на  бревне
не сразу догадались: говорил никто иной, как Бнил. Тем более странно, - ведь
была у Бнила и жена, и сын был (почти уж десять годков исполнилось парню), и
дом хороший, и скотинка - куда уж бежать, оселый человек.
     Кто-то - кажется, старый Герин - так ему и ответил.
     Бнил помолчал, а потом отрезал:
     - Надобно бежать. Что толку ждать, пока Королевские Грабители пожалуют?
     - Не хочешь Грабителей, с Губителями доведется свидеться, - заметили на
другом краю бревна.
     - Даст  Бог  -  уберегусь  да  семью  уберегу,  а  нет...  На  все воля
Распятого.
     Замолчали.
     Где-то далеко внизу на дороге  родился  звук;  сначала  неузнанный,  он
приближался.
     Кто-то вздохнул:
     - Всадники.
     Не  к  добру  это, ох не к добру, когда поздней ночью по дороге в город
скачут конные. Особенно, ежели их всего двое.
     Но с другой стороны, едут они не торопясь.  Значит,  не  гонцы.  Кто  ж
тогда? Неужто путники, рискнувшие добираться до Зенхарда в таких потемках?
     Сельчане  зашевелились  - одни торопились вернуться в хибарки, подальше
от необычностей, иные наоборот, не спешили уходить. Кто-то  вынес  маленькую
свечку,  поставил  у  ног,  а  сам  сел  рядом:  так  и есть, Юзен - все ему
неймется. Ох, добалуется парень! ростом вымахал выше отца с матерью,  а  все
дурачится,  девок  тискает по углам, в город ходит - никак не остепенится. И
ведь не то, чтобы шалопай какой, всю засуху исправно батьке  помогал,  ведра
да  бадейки  натерли  мозоли  на  ладонях, а вот выпал случай - снова чудит.
Нужна здесь сейчас его свечка, как мухе - жаба.
     Всадники приближались. Уже  можно  было  различить  негромкое  фырканье
лошадей,  звяканье  сбруи. Потом из тьмы, клубящейся понизу дороги, возникли
два  силуэта  -  возникли  и  вплыли  в  слабое  мерцание  свечи:   усталые,
запыленные, вспотевшие.
     Главным  был явно тот, что повышее и посветлее кожей: господин в летах,
со слабой инеистой сединой и каменным взглядом.  Он  осадил  коня,  и  пламя
выхватило  из тьмы его руки и лицо, неожиданно гладкие, без единого шрама на
коже.
     А странно, в наши-то времена - и без шрамов.
     Высокий внимательно оглядел смердов, сидевших по обе стороны дороги.  В
замершей тишине фыркнул конь и устало стукнул копытом.
     Гладкокожий   обернулся   к   своему  спутнику  -  низенькому,  мощного
телосложения загорелому мужчине средних лет - тот  держался  чуть  позади  и
ждал.
     Взлетели  в  мутный  ночной  воздух  две  руки, кружась в танце, словно
влюбленные мотыльки...  или  сражающиеся  соколы  -  не  понять.  Однако  же
смуглокожий понял, кивнул и повернулся к Юзену:
     - Парень, далеко до Зенхарда?
     Тот покачал головой:
     - Нет, господин. Только ворота там закрыты и до утра их не откроют.
     Селяне  удивленно  уставились  на  парня  -  чего учудил. Разве ж кто в
здравом уме станет говорить такое высоким господам? Это их дело, а  мешаться
туда  смерду  вовсе  не с руки. Впрочем, Юзен, частенько бывавший в городе и
поболее своих односельчан разбиравшийся в  людях,  был  уверен,  что  с  ним
ничего плохого не случится.
     Снова взлетели в воздух руки, замелькали, забились ранеными птицами.
     - Господин благодарит тебя, парень, - снисходительно кивнул смуглокожий
всадник. - Как нам добраться туда?
     - Прямо по дороге, - Юзен махнул в темень. - А желаете - провожу.
     - Не  нужно,  - покачал головой конный. Потом взглянул на шевеление рук
своего спутника, кивнул. - Впрочем, проводи.
     Парень поднялся с бревна, поклонился. И побежал вперед по дороге, а  за
ним поехали и всадники.
     Свечка,  предусмотрительно  задутая Юзеном, медленно остывала, парясь в
душной ночи.

x x x

     Бежать по темной пыльной  дороге  было  тяжело,  но  Юзен  надеялся  на
вознаграждение.  В  отличие  от своих менее догадливых односельчан, он сразу
понял, что щедрость неведомых всадников может спасти его семью от разорения.
А заодно поможет проникнуть в город, который во время праздника манил парня,
словно кота - кусок свежего мяса. Вот только до сих пор отлучиться  из  дому
не  было  никакой  возможности,  а теперь она, возможность эта, появилась, и
упустить ее было бы чистейшей воды глупостью. Так  что  приходилось  бежать,
глотая  на  вдохе  пыль, вглядываясь с надеждой в смутный горизонт: скоро ли
город, долго ли еще?
     Город вырос из-за очередного  поворота  -  шумный,  яркий,  наполненный
тенями и звуками праздника. Ворота были надежно заперты; на боковых башенках
тускло  мерцали  факелы  да  слышалась  лихая песня, прерываемая чмоканьем и
хриплым смехом. Стражники гуляли.
     Смуглокожий, не покидая седла, подъехал к оббитой железом створке ворот
и заколотил в нее металической рукоятью плетки. Звук получился  гулким,  как
набат; в результате песня в башенке окончательно оборвалась, и хриплый голос
проорал:
     - Какого  черта!  Сейчас  я  спущусь  и  самолично  надеру задницу тому
мерзавцу, который решил, что ему все дозволено! Проваливайте! До утра ворота
будут заперты - указ Короля.
     Стоило голосу замолкнуть, как рукоять плетки снова ударилась о  створку
ворот.  Юзен  подумал, что идея с вознаграждением может оказаться не слишком
удачной, но решил подождать дальнейшего развития  событий.  Сбежать  он,  по
крайней мере, всегда успеет.
     - Дьявол! - проревел все тот же голос в башенке. - Я иду!
     "Надеюсь, они знают, что делают", - вздохнул Юзен.
     Спустился  стражник  на  удивление  быстро  -  видимо, ему не терпелось
добраться до  наглых  проходимцев  и  как  следует  поучить  их  уму-разуму.
Распахнулась  гонцовая  калитка,  наружу  вывалился вооруженный кривым мечом
вояка:
     - Я же сказал, проваливайте прочь!
     - Ты впустишь меня  и  этого  господина,  -  тихо  сказал  смуглокожий,
указывая на своего спутника. - Мы - к Королю.
     - Да хоть!.. - стражник запнулся, вовремя учуяв, что пахнет паленым.
     - Я  не  слышал,  чтобы  Король  кого-то  ждал,  -  сказал он уже более
нейтральным тоном. - И не получал никаких указаний на этот счет.
     - Королевскому сыну нужен  учитель,  -  ответил  смуглокожий.  -  Самый
лучший учитель. Этот господин - тот, кого ищет Король.
     - Ха!  -  ухмыльнулся  стражник.  Похоже,  былая  самоуверенность снова
вернулась к нему. - Разумеется! А почему твой господин  молчит?  Он  считает
себя слишком высоким, чтобы марать язык словами, обращенными ко мне?
     - Какое  тебе  дело  до  того,  что  делает мой господин? - невозмутимо
произнес смуглокожий. - Он - самый лучший учитель. Следовательно, его ждут в
башне.
     - И чему  же  намеревается  учить  твой  господин  молодого  принца?  -
усмехнувшись, спросил стражник. - Может быть, искусству боя на мечах?
     - И этому тоже, - небрежно кивнул всадник.
     Улыбка воина стала шире и наглее.
     - В  таком случае пускай он сначала попробует научить чему-либо меня! Я
считаюсь лучшим мечником в городе.
     - Мой господин не...
     Молчаливый спутник смуглокожего остановил его движением руки и спрыгнул
на землю, бросая поводья Юзену. Потом достал из ножен длинный прямой меч.
     - Мой  господин  согласен  преподнести  тебе  один  урок,  -   закончил
смуглокожий.
     - Я  готов,  -  оскалился  стражник. И Юзен, проглатывая склизкий комок
страха, понял, что узнает его, этого покачивающегося  на  ногах  человека  с
кривым  -  по  новой  моде - мечом в руках. Это был Ркамур, начальник стражи
городских ворот, ходивший в свое время у самого Короля в телохранителях,  но
потом  разжалованный - за пьянство и дерзкие высказывания. А мечником Ркамур
все-таки был лучшим в городе, так что плакали Юзеновы надежды. Не стоит даже
и думать о том, что уставший с дороги всадник  может  одолеть  непобедимого,
пусть и немного пьяного Ркамура.
     Да  и  не  таким уж пьяным был начальник стражи городских ворот, скорее
прикидывался, а вот когда  дошло  до  дела  -  и  взор  просветлел,  и  ноги
перестали подрагивать, и руки уверенно сжали рукоять.
     Противник  Ркамура  смотрелся  не слишком выигрышно: запыленные одежды,
осунувшееся лицо; только взгляд - спокойный взгляд глубоких черных глаз  мог
насторожить  внимательного  наблюдателя.  Потому  что  в  глазах молчаливого
человека с прямым лицом застыло безразличие. Каменный взгляд.
     Ркамур эту деталь отметил и улыбнулся в  ответ:  хищно  так  улыбнулся,
широко. И мгновением позже ударил.
     Юзен замер, понимая, что на все про все уйдет у господ сражающихся пара
минут.  Или секунд, - это уж как сложится, - а потом будет Ркамур, начальник
стражи городских ворот, отирать свой кривой  клинок  и  захлопывать  калитку
перед  носом  у  смуглокожего  спутника раненого господина будущего учителя.
Только вот, скорее всего, господин будущий учитель после этого никого уже не
сможет учить, и тем более - принца. А Юзен... Юзену останется только уповать
на то, что смуглокожий  всадник  забудет  о  наглом  смерде,  приведшем  его
спутника  в  такую  беду.  Никто  ведь  не  вспомнит,  что вовсе не Юзен бил
металлической рукоятью плети в створку ворот.
     "Урок" на самом деле занял всего  несколько  секунд.  Потом  молчаливый
господин убрал острие клинка от беззащитной шеи Ркамура и кивком указал тому
на кривой меч, лежащий в пыли: подними, мол.
     И   не  дожидаясь  ответа,  -  ничего  вообще  не  дожидаясь,  даже  не
оглянувшись,  -  он  прошел  в  калитку.  Смуглокожий  всадник  спешился   и
последовал за своим господином, знаком приказывая Юзену не отставать.
     Обалдевший  Ркамур  провожал  из  взглядом, стискивая в ладонях рукоять
подобранного меча.

x x x

     Больше никто не мешал. Миновав узкий проход, они  вышли  на  Привратную
улицу и мгновенно были подхвачены людской круговертью.
     Праздник  кипел  и  переливался  через края - смесь осеннего маскарада,
новогодних гуляний и еще Бог весть чего, обильно сдобренная вином и  смехом.
Во  всей  этой  суматохе  неторопливые  гости  смотрелись так же нелепо, как
епископ на разговорном бревне.
     Смуглокожий снова уселся на коня и подозвал Юзена:
     - До башни доведешь?
     Парень кивнул. В окружающем гомоне ответ все равно не  был  бы  услышан
достаточно  отчетливо,  а  гневить  этих  странных людей - нет уж, помилуйте
небеса! Он подвел коня молчаливому господину будущему учителю, тот  впрыгнул
в седло и принял поводья.
     Направились к башне.
     Впрочем,  это  была  не  совсем башня: строение не ограничивалось одним
только краснокаменным донжоном, торчавшим над  городом  нелепо  и  уродливо;
были  здесь  и  хозяйственные  пристройки, и домишки для прислуги - в общем,
все, чему и полагается быть в летней резиденции Короля.
     Именно в башне правитель проводил  несколько  самых  жарких  месяцев  в
году,  остальное  же время жил западнее, в столице. Признаться, не так давно
всерьез обсуждался  вопрос,  где  именно  праздновать  день  совершеннолетия
принца  -  после  долгих  размышлений,  остановились  на Зенхарде: так хотел
Король.
     Придворные шептались по углам, что причиной тому была местная фаворитка
правителя, которой он еще не успел пресытиться.  Недавно  почившая  Королева
наконец-то  предоставила  своему  супругу возможность безоглядно предаваться
любовным утехам.  Да,  завистливо  кивали  головами  мужчины,  можно  только
порадоваться  за  правителя  -  он  совместил  все лучшее, что только есть в
религиях  мира:  западную  ученость  Распятого  и   восточное   многоженство
Скитальца.  Нам  бы  так!  Но то, что позволено Королю, не позволено смерду;
зорко  глядит  многоглазый  Тха-Гаят,  отрекшийся  брат  Диавола,  зорко   и
пристально,  днем  ли,  ночью  - не скрыться от его очей - и не пытайся. Ибо
глаза его - не только звезды ночи, но и священники,  а  карающая  десница  -
мать   Очистительница,   именуемая  в  некоторых  местах  непонятным  словом
"Инквизитиа". Трепещи  же,  прелюбодей,  трепещи...  если  ты,  конечно,  не
Король.
     Уже  у  самых стен башни - толстых, высоких, из кроваво-красного камня,
специально привезенного из долин  От-Мэрила,  -  смуглокожий  спросил
Юзена:
     - Как тебя зовут, парень?
     Тот  почувствовал,  как  в  груди  поднимается  волна  ликования, почти
благоговения перед добрыми господами:  "Может  быть,  даже  запомнят!  Может
быть, я им пригожусь! Неужто - повезло?"
     - Юзен, - ответил он, не поднимая взора.
     - Держи, - к ногам упал мешочек, в котором что-то звякнуло. - Дальше мы
доберемся сами. Господин благодарит тебя.
     Парень осмелился наконец посмотреть на обоих всадников. Потом изогнулся
в поклоне,  одновременно поднимая с мостовой мешочек. Пальцы не верили в то,
что ощущали, слова сами срывались с языка:
     - Рад был служить вам.
     - Ступай, - сказал смуглокожий. И господа ускакали в  сторону  башенных
ворот.
     Юзен  сглотнул  и, все еще не веря выпавшему счастью, запихал увесистый
мешочек подальше от возможных алчных взоров, за пазуху. Позабыв обо всем  на
свете,  даже  о  празднике,  он поспешил обратно к воротам (но уже к другим,
прекрасно понимая, что Ркамур вряд ли пропустит  его  обратно  просто  так).
Там,  отыскав гонцовую калитку, тихонько сбросил засов и - под громкий смех,
доносящийся из сторожевой башенки над воротами, - шмыгнул в ночь.
     Весь путь к дому он проделал бегом, а потом спрятался в дряхлом нужнике
за огородом и извлек наружу сокровище. Луна светила слабо. Но сквозь широкие
щели между досками свет все же пробивался сюда, так что, пусть и  не  сразу,
Юзен смог рассмотреть содержимое мешочка.
     Монеты;  много  монет  из червонного золота. Парень вскрикнул, его рука
дернулась; тяжелые кругляши покатились по настилу и с чавканьем упали  вниз,
спугнув сонных мух.
     Червонное  золото. Все равно, что ничего. Его ведь не сменять в городе,
не заплатить им Грабителям -  это  будет  выглядеть  слишком  подозрительно.
Тотчас найдутся охочие отобрать сокровище.
     "Только и пользы, что мух пугать", - подумал Юзен, но, пересилив, себя,
опустился на колени и стал выуживать из зловонной жижи монетки. Мало ли, как
жизнь обернется...

x x x

     Добравшись  до  ворот  башни,  всадники  спешились, и смуглокожий снова
постучал рукоятью плети по железу. На той стороне тотчас загремели  шаги.  В
створке  ворот на уровне глаз раскрылось маленькое окошечко, и хмурый сонный
голос проворчал:
     - Какого дьявола?
     - Мой господин приехал, чтобы учить принца, - снова, как и у  городских
ворот, ответил смуглокожий.
     На сей раз гонцовая калитка моментально открылась, и их без промедления
впустили  внутрь.  Опять  коридор;  впереди  шагал  наполовину проснувшийся,
мрачно сопящий стражник. Он вывел их во двор башни и сопроводил к  низенькой
пристройке,  в  окне  которой  горела одна-единственная свеча. Постучавшись,
стражник вошел внутрь и стал  говорить  с  кем-то,  негромко  и  настойчиво.
Наконец выглянул, попросил гостей зайти и подождать здесь, пока Королю будут
докладывать.  Коней он распорядился поставить в стойла, накормить и напоить,
изловив для этой цели пробегавшего мимо веснушчатого мальчонку.
     В пристройке было тесновато.  За  маленьким  столом  сидел  старичок  с
блестящей  лысиной  и огромной бородой, путавшейся, топорщившейся и всячески
ему мешавшей. Он оторвал взгляд от книги, которую  читал  при  слабом  свете
свечи,  кивнул  гостям и засуетился, освобождая лавку от вороха пергаментных
свитков.
     - Садитесь, господа, садитесь. Вы, небось, голодны, с дороги-то. Сейчас
кликну Клариссу, она мигом чего-нибудь сообразит. Ничего, что я с вами  так,
по-простому?  -  мне,  вроде  как,  позволительно,  я  ведь здешний "книжный
червь", если можно так выразиться, книгочей, писарь и еще  Распятый  Господь
наш  ведает  кто  -  в одном лице. Завис, так сказать, между небом и землей,
между чернью, стало быть, и знатью, приходится и с теми, и с другими  беседы
вести, дела решать. Садитесь, садитесь.
     - Кларисса! - крикнул он, отворив окно. - Кларисса, у нас гости!
     - Сейчас!  -  пронзительно  донеслось  из  темноты.  Кто-то  недовольно
заворчал, кажется, в стороне похожего  на  сеновал  темного  здания.  Спустя
некоторое  время,  оттуда  отделилась  пышная женская фигура и направилась к
пристройке книгочея, на ходу поправляя платье.
     - В чем дело