Первыми  завесу обнаружили как раз гномы Торна.  Близился час Драконьей
Подати, и,  хотя в мертвом Эхрр-Ноом-Дил-Вубэке никто не собирался лететь за
жертвами,  здесь этого не знали. Поэтому Торн вынужден был оставить  в покое
Дрея и по возвращении почти сразу же отправился на промысел.
     Если  бы  не  это,  завесу, наверное,  обнаружили  бы  нескоро.  Только
обладатели безузорчатых рубашек ходили на север от Гритон-Сдраула, остальные
же  не  рисковали  покидать  горы  из-за  древней  вражды,  той  самой,  что
разлеглась  злобным зверем на границе  двух стран. Многие не  помнили уже  о
причине этой вражды, впрочем, и теперь сие казалось неважным.
     Да, завесу, наверное, обнаружили бы нескоро. Потому что кое-кто  считал
(и  не  без оснований), что  двигаться она начала  только  тогда,  когда  ее
заметили. Не заметили бы -  стояла бы на  месте, а так... Впрочем,  не о том
сейчас речь.
     Как бы там ни было, а время Подати настало, и Торнова банда отправилась
на  север,  еще не подозревая,  что ждет  их на сей раз.  Они  не таились  и
передвигались  днем - все равно в долине не существовало силы, на самом деле
способной противостоять отряду. Вернее, существовать-то она существовала, но
с  трудом верилось в то, что  вот  так,  внезапно, Дэррин пожелает эту  силу
использовать.  Он небось и не знает о существовании Торновой банды.  Так что
гномы считали себя здесь в полной безопасности.
     Да  к тому же Торн был очень недоволен тем, что снова  пришлось идти на
"промысел". Подземелья  Варна  кишмя  кишели "мертвым  мясом", но, но...  Но
нужно  было  доказывать  свою незаменимость  в стране, нужно  было  показать
Прэггэ, что Торн все еще  на  что-то может  сгодиться. Тем паче  что местные
жители  "волновались",  когда   дракону   отдавали   их   соотечественников.
Значительно лучше воспринимались жертвы  из долинных гномов, к  тому  же это
"влияло  на политическую сторону дела". И вот теперь, когда Торн мог наконец
разобраться со  своим  заклятым (да-да, господа  хорошие, именно  заклятым!)
врагом, нужно все бросать и нестись невесть куда!..
     Привал  устроили  рано.  Торн  позволил   своим  подчиненным   развести
небольшой костер, но проследил за тем, чтобы его разожгли аккуратно и дым не
поднимался  кверху  слишком  заметно.  Впрочем, мог  бы и не  следить - все,
находившиеся сейчас с ним, прекрасно знали  о таких мелочах. Просто... нужно
было, наверное, хотя бы для самого себя делать кое-какие привычные вещи, как
эта, например.
     Команда  значительно  уменьшилась  за  последние ткарны, а Торн  все не
желал набирать  новичков - наверное, старел.  Эта мысль  была неприятна,  но
отмахнуться от нее  все не получалось.  Да, сейчас Торн не мог  не признать:
время шло, и он, пусть  и не внешне, лишь внутренне, - увы, старел,  начиная
привыкать к  окружающему,  не желая менять и меняться.  Вот и теперь, вместо
того чтобы послать кого-нибудь во  главе группы,  вынужден был  пойти сам. А
скоро  ведь  он  может  остаться совсем  один.  Да, многие его гномы  умерли
насильственной смертью, но в последние ткарны - больше от старости. И Прэггэ
уже относится к нему по-другому, иногда кажется, что еще чуть-чуть -  и  она
хлопнет в ладоши, властно выкрикнет: "В темницу!" - и из закрытых гобеленами
ниш явятся стражники, обезоружат  его и поволокут к старине Варну, но уже не
приятелем - подчиненным в темное королевство горбуна.
     Торн яростно помотал головой, даже, кажется,  загнанно  прорычал что-то
сквозь  стиснутые зубы.  Сидевшие рядом  осторожно  покосились  на  него, но
промолчали. Слишком хорошо понимали своего главаря, ведь и у самих  подобные
мысли кружились в голове злобным комарьем.  Их время проходило,  даже прошло
уже - просто они этого  не заметили. А  для того чтобы совершить переворот и
захватить власть в Гритон-Сдрауле, они уже  слишком стары и малочисленны.  И
кое-кто даже  предчувствовал, что эта их "охота" - последняя. Вот и сидели у
пламени, не торопясь улечься спать, молчали и расслабленным взглядом следили
за  извивами огненных пальцев - пока еще  оставалась  свобода и  возможность
просто глядеть на костер.
     А утро взмахнуло сырым лезвием тумана, отсекая прошлое от настоящего; и
все - нужно было подниматься и идти дальше.
     А  дальше,   за  коварно-податливым,  мягким  поворотом  горной   тропы
поджидали гномы, посланные Прэггэ, чтобы арестовать не нужных ей стариков. И
зашипели разъяренными змеями  клинки, покидая свои норы-ножны; подпрыгнули в
воздухе серебристые полулунья секир, полетели трудолюбивыми пчелами стрелы и
арбалетные болты.
     Первые  же  потери  обеих  сторон   насторожили  Торна   -  слишком  уж
одинаковыми,  зеркально  подобными  оказались  эти потери. И, еле  сдерживая
дрожь, вожак остановился,  опустил  меч, смотрел, как убивают сами  себя его
гномы. Наверное, можно было бы криком остановить хотя  бы некоторых -  но он
не  смог. Пораженный происшедшим,  Торн беспомощно  следил за невесть откуда
взявшимися  дворцовыми  стражами.   Они  не  могли  здесь  находиться  -  но
находились.  Только   одному   Торну   удалось   подметить  неестественность
случившегося и в  течение доли секунды понять, что любая агрессивность с его
стороны обернется против него же.
     И когда под ноги предводителя "безузорчатых" рухнул один из его гномов,
раскинув  руки  и  удивленно  глядя  вверх,  на  бездействующего  ("Почему?!
Предатель?..") главаря, Торн понял, что это все. Конец. Финал.
     Как  только упал  последний  из его  бойцов,  дворцовые воины  исчезли:
просто  шагнули  назад и растаяли - в чем? Лишь  сейчас Торн заметил плотную
дымчатую  стену,  колыхавшуюся   поперек   тропы.  Вот   там-то  и  скрылись
пришельцы-погубители.  Даже те  из  них,  кто  упал замертво, превратились в
дымок и тихонько потекли назад, к завесе.
     И Торн, стиснув повлажневшими  ладонями рукоять меча,  шагнул  вслед за
этим дымком. Он шел  -  просто шел,  безо всяких  мыслей  и чувств. И только
когда из этой сытно подрагивавшей завесы начало проступать лицо и Торн узнал
     /бессмертного/
     это  лицо,  он развернулся и побежал  прочь. И не останавливался до тех
пор, пока не очутился перед подъемным мостом, ведущим в Гритон-Сдраул.


6

     Цах  остыл, но Дрей продолжал  механически отхлебывать его из чашки, не
обращая,  впрочем, на  это ни малейшего внимания. Что было дальше, понять не
так уж трудно. Слишком много об этом  написано писателями-фантастами  Земли,
его  родного   мира.  Свойства   завесы  казались   бессмертному   настолько
очевидными,  а  реакция  жителей Гритон-Сдраула -  такой  предсказуемой, что
дальнейшее повествование  Прэггэ он слушал невнимательно, размышляя над тем,
как быть. И откуда взялась эта самая завеса.
     И...
     - А где сейчас Торн? - спросил он, поднимая голову.
     Мстительная вздрогнула:
     -  Не  знаю.  После того как  он  прибежал в  город и пересказал это  -
конечно, не  все, но об остальном догадаться было нетрудно,  -  я совершенно
забыла о нем. Как ты понимаешь,  дел хватало. А потом, когда вспомнила, Торн
уже исчез. Никто не видел его и не знает, куда он мог подеваться.
     - Подеваться? - переспросил Дрей. - Говоришь, словно о какой-то вещи.
     - А он и был долгое время вещью, только инструментом - не более.
     Бессмертный покачал головой:
     - Не был, просто делал все, чтобы ты так  думала. Так казалось удобнее.
Но извини, что прервал. Продолжай.
     И маленькая женщина  стала рассказывать  ему,  как исподволь проникал в
подвластный  ей город  страх.  Как  завеса  постепенно  сдвигалась с  места,
понемногу приближаясь к Гритон-Сдраулу. И мороки, которые выходили оттуда, а
на  самом  деле были просто  воплощением подсознательных  страхов  тех,  кто
оказался рядом  с завесой,  становились все реальнее, иногда даже  оживали и
бродили по горным тропам,  подбирались  к стенам города и пугали  тех,  кого
удавалось. А напугав, становились еще более осязаемыми, словно питались этим
липким потным чувством.
     И еще - но это Дрей понимал и сам - Прэггэ неоднократно повторяла: если
завеса не исчезнет, Гритон-Сдраул ожидает катастрофа. И нужно что-то  с этим
делать. И...
     Здесь  Мстительная  прерывалась,  перескакивая на что-то другое, а Дрей
понимал, что это самое "и" касается его. И - не отвертеться.
     Потом  к  столу  подкрался на  мягких  пушистых  лапах сон,  мурлыча  и
потягиваясь.  Бессмертный  зевнул,  и  Прэггэ вскочила,  вышла  за  двери  и
вернулась  уже  со  стражником.  Она  сообщила,  что  тот  отведет  Дрея   в
предназначенную для гостя комнату, пожелала спокойной ночи и удалилась.
     Бессмертный вздохнул спокойнее. До завтра у него есть время подумать...
и поспать.  А потом  уж он решит,  делать ли то, о чем попросит  Прэггэ, или
просто уйти через окно не попрощавшись.
     А  там,  за  окном  раскатисто смеялся, подвывал  в  изнеможении ветер,
повторяя, как сумасшедший: "Просто уйти! Вот умора! Просто уйти!"


7

     Кто это сказал, что выбора у нас в действительности никогда нет? Кто-то
ведь сказал! И он был прав, так его растак!
     Уже с утра, стоило только  Дрею разлепить веки, рядом  с  ним оказалась
такая  масса народу, что  "просто  уйти" не  было никакой возможности. Более
того,  судя  по  поведению  и взглядам  всех  этих  гномов  и гноминь, таких
суетливых,  заботливых,  предупредительных,  они  знали,  кто  он  такой,  и
надеялись, что он их спасет. Злиться на них на всех не имело смысла, да и не
до  того было.  Поток  необходимостей: "одеться",  "умыться",  "постричься",
"побриться",   "откушать"  -   закрутил   его,  поволок   за   собой  -   не
воспротивишься. Только на "откушать" Дрею удалось перевести дух,  тем  более
что  рядом оказалась  Прэггэ. Тут  он  ей  все и высказал,  наболевшее,  так
сказать. Где-то подсознательно ожидал, что Мстительная станет отпираться, ан
нет. Склонила голову, сказала:
     -  А что  поделать? Ты нам нужен.  Ты  -  единственная надежда. Но если
хочешь - уходи. Все равно никто не сможет тебя остановить.
     - А если бы мог - ты бы попыталась? - спросил он.
     - Не знаю. Наверное, да.
     И вот именно это  признание поставило последнюю  точку. Дрей был  не  в
состоянии отказаться. И не отказался.
     Чуть позже, шагая по раскаленному металлу подъемного моста, он мысленно
похлопает себя по плечу: "Дружище, а ведь другого выхода у тебя  нет. Потому
что завеса  эта чертова расположилась как раз на тех перевалах, которые тебе
знакомы.  А  по  незнакомым  далеко не  уйдешь.  Рано  или  поздно, конечно,
выберешься,  но  скорее  всего поздно.  Да еще породишь легенду о блуждающем
духе неприкаянного альва. Так  что..." И, усмехнувшись самому себе, он ни на
секунду  не собьется,  не замедлит шага, минует мост  и направится в горы, к
одному из перевалов, где сейчас воцарилась странная завеса.
     Но это потом. Сейчас же он доел, поблагодарил, как положено, хозяйку за
гостеприимство и сел диктовать  вызванному слуге список  того, что требуется
немедленно, нынче же, собрать.  В  дорогу не  отправляются с пустыми руками,
особенно в такую дорогу. Вот и диктовал, стараясь ничего не пропустить, хотя
конечно же знал, что какую-нибудь необходимую мелочь обязательно забудет. Но
так всегда, это просто еще одна кривая усмешка жизни.
     К  полудню  все  было  готово, дальше оттягивать  срок выхода  не имело
смысла.  Он  пересмотрел  дорожный  мешок,  сверяя  содержимое  со  списком,
удовлетворенно кивнул и поднялся на ноги.
     Прэггэ стояла у окна, высокого, с арочным закруглением наверху, а по ту
сторону   стекла  настороженно  крался  собственными  улочками  перепуганный
Гритон-Сдраул. Ее город.
     Мстительная повернулась к бессмертному и встретилась с ним взглядом.
     "Сделай  это,  - умоляли поседевшие за ночь  глаза. -  Я помню, я и так
задолжала тебе по всем статьям, но сделай это. Не знаю, поверишь ли ты в то,
что я забочусь сейчас не только о собственном благополучии  (а я забочусь не
только о собственном  благополучии), - не знаю,  поверишь  ли, но сделай это
хотя бы ради города. Ведь это город и Стиллы тоже".
     "А  вот об этом  не  стоило  вспоминать, - промолчал  в ответ Дрей. - Я
сделаю это. Ради...  Черт, не  знаю сам, ради чего! Просто  сделаю. Надеюсь,
этого тебе достаточно!"
     "Но достаточно ли этого тебе?"
     "Да. В конце концов, Гритон-Сдраул и ее город".
     Дрей закинул мешок на плечо.
     - И поосторожнее с Торном, - обронил он уже на выходе.
     Затейливо разукрашенные створки двери захлопнулись... как крышка гроба.
Прэггэ, оставшаяся внутри, снова  подошла к окну.  Бессмертный, конечно, был
прав, но  бояться Торна  сейчас  ей казалось слишком...  мелочно. Она  и  не
боялась.
     А Дрей,  спустившись по винтовой лестнице и кивая знакомым лицам - да и
незнакомым тоже, всех не упомнишь, а обижать сейчас кого-то ему не хотелось,
- пошел прочь  - сначала из башни, потом из города. Его везде беспрекословно
пропускали, и везде, стоило ему выйти, двери захлопывались у него за спиной,
словно челюсти гигантского капкана. Да так, наверное, оно и было.
     Вот и мост,  развалившийся под ногами горячим языком, втянулся обратно,
стоило Дрею только ступить на камень дороги, которая шла вверх. Ничего, если
все получится, он не станет возвращаться.  Слишком много  незаконченных дел,
успеть бы...
     Прежде  чем  увидеть  завесу,  ему  пришлось  сразиться  с  несколькими
чудовищами, но это было так, разминкой, потому что хватало  одного  взгляда,
чтобы  понять -  чудовища ненастоящие. Это  были  всего  лишь плоды  чьей-то
воспаленной фантазии, плоды, которые теперь ему приходилось срывать. Неплохо
было бы и закопать в землю... только трупы, стоило им упасть, превращались в
тоненькие струйки серого дыма и ползли прочь. Наверное, к завесе.
     Со стороны это зрелище, должно быть,  выглядело смешно, но Дрею  сейчас
было не до смеха. Он шагал по каменистой тропе и раздумывал над тем, чего он
боится больше всего.
     "Чудовища - ерунда, это страхи других. А что ты скажешь, дружище, когда
оживут твои собственные?"
     Угодливо ложилась  под  ноги дорога,  кривилась в усмешке:  "Посмотрим,
посмотрим..."
     И посмотрели.

     На свете, верно, существует что-то,
     чем можно оправдать все преступленья.
     Наверное... Наверное, мой друг.
     И мы закроем каменные двери,
     завесим окна призрачной заботой,
     чтоб продолжать играть в свою игру.
     Оставьте нас, о путники, в покое.
     Нам надобно дела свои решать.
     Вы позже приходите - попозднее,
     а лучше - лучше вы устаньте ждать,
     ступайте прочь в далекий ясный город
     с высоким и безбожным чутким небом.
     Оставьте нас одних для наших теней,
     чтобы они могли спокойно нас пожрать
     в своем неведомом всесильи.
     Не стойте, бедолаги, у окна,
     не ждите наших недо-откровений,
     они давно уже в груди остыли.
     И не пытайтесь зря разбить ту дверь,
     которой мы от вас отгородились.
     Опасное занятие свое
     скрывая, вам же делаем мы милость.
     И лучше б вам вовек не знать ответ
     чтобы потом у вас не получилось
     на наш путь встать. Оставьте мне мое,
     себе берите что-нибудь иное,
     и не братайтесь, путники со мною.
     Я страшен.
     Я чужак.
     И мне тоскливо...



Глава двадцать пятая

     И что нам малые утраты
     на этом горьком рубеже,
     когда обрублены канаты
     и сходни убраны уже?!
     Александр Галич

1

     Тянется   вверх  вертикаль,  живет  своей  размеренной  жизнью  и  лишь
вздрагивает, когда этот привычный ход вещей нарушают  несколько существ.  Но
вот  они прошли, и все снова возвращается на круги своя. Точно так же, как и
прежде,  в  особых  пещерах  растут  каменные  червята  и  "кормовые  формы"
светящихся  членистоногих,  точно  так  же  торопятся  помочь Эллин-Олл-Охру
мастера, точно  так же... да нет, не так.  Слух  о  том, зачем поднимаются к
вершине  трое  чужаков, разошелся по вертикали  очень  быстро - быстрее, чем
того хотел бы Гунмель. А теперь, как говорится, зажженного факела за пазухой
не утаишь.
     И уже на следующий  день после  того, как они попрощались  с Рафкри,  в
пещере, где Гунмель  остановил маленький отряд на ночлег,  собралось столько
народу, что обалдевшие путешественники первые несколько минут не  знали, что
и  сказать.  Да  и к чему  слова  - все  и  так было яснее  ясного:  хозяева
недовольны  вторжением  чужаков.  И  если  раньше  Ренкр  никогда  не  видел
рассерженных горгулей, то  теперь мог лицезреть их в достаточном количестве.
Даже предостаточном.
     Мастера толпились вокруг и возмущенно поблескивали огромными глазищами.
Альв ни разу за время  знакомства с Трандом не углядел в его зубастой улыбке
хищного выражения, а вот теперь готов был согласиться  с теми,  кто, завидев
горгуля, спешил  убраться подальше от Дома Молодых Героев. Здесь  главное  -
точка зрения, если можно так выразиться.
     Горгули все приходили и приходили.
     Незадачливые  путешественники  терпеливо  ждали. Гунмель, расстроенный,
оглядывался по сторонам, искал в глазах своих собратьев хоть каплю участия -
и  не  находил.  Да  и могло  ли  быть иначе? Ведь  он  самовольно  привел в
вертикаль чужаков!
     Ренкр переглянулся  с  троллями.  Скарр  едва заметно переместился так,
чтобы прикрывать  его  левый бок, и положил ладонь  на  рукоять длинного,  с
локоть, кинжала.  Хвилл  пошевелил  правой  бровью,  призывая "мальчика"  не
горячиться. Сам он  встал справа от Ренкра, между  альвом и Гунмелем.  Когда
горгуль удивленно поднял взгляд на старого тролля, тот  ободряюще улыбнулся,
мол, все будет в порядке.
     В этот момент по некоему тайному сигналу мастера зашевелились.  Видимо,
процесс ожидания завершился, начиналось... что?
     Горгули выстроились у стен пещеры так, чтобы посередине осталась пустая
площадка.  Туда  вышел один из мастеров, низенький, плотный.  Его коричневая
шерстка кое-где белела  инеем  ткарнов,  кое-где  повыпадала  вовсе.  Мастер
сурово посмотрел  на чужаков,  и, хотя ростом был  намного меньше,  чем они,
казалось, что горгуль измеряет  альва и троллей взглядом сверху  вниз. Потом
мастер покачал головой - оба его уха свернулись в трубочки, но это  казалось
сейчас не  смешным,  а  угрожающим - и  заговорил тихим голосом, от которого
Ренкру вдруг  стало  стыдно. Нет,  он  не  потерял уверенности  в  том,  что
поступает  правильно  (если  вообще имел  такую уверенность), - просто голос
мастера  одними уже интонациями вызывал желание покаяться. Видимо,  это было
свойственно горгулям, ведь при их образе  жизни требовалось  иметь  подобную
способность,  если  уж   они  не  обладали   внушительными   размерами   или
смертоносным ядом.
     Поэтому  Ренкр поборол желание  встать на колени  и поклониться  седому
мастеру (а  ведь  тянуло, Создатель! - еще как тянуло опуститься на холодный
каменный пол, склонить голову: "Прости, мудрец, за дела мои неразумные!").
     И,  словно читая  его  мысли (а  может быть,  не  читая,  а диктуя  эти
мысли?!), мастер промолвил:
     - Позор! Позор тебе,  Гунмель, за поступок твой, достойный порицания! И
вам позор, чужаки, рвущиеся к неведомому. Не знаете, что творите, но сие  не
извиняет вас.
     Этот  голос совсем не  напоминал те веселые беззаботно-серьезные голоса
Транда и Гунмеля,  к которым привык Ренкр. Но  подобное различие  не смутило
альва. Хвилл, стоявший справа, скептически изогнул левую бровь.
     - Может, перейдем на нормальный язык? - вмешался он. - Тем более что мы
"знаем, что творим".
     Мастер  укоризненно посмотрел на старого  арбалетчика. Сбить  горгуля с
толку оказалось не так-то просто.
     - Знаете,  что творите? - В его суровом голосе плескалась едкая ирония.
- И что же? Будет очень интересно послушать.
     Прежде чем Ренкр успел хоть что-нибудь сказать, из толпы горгулей вышла
маленькая фигурка, в которой альв с у