, который я вчера обнаружил в своем кармане.
Наверняка мать положила. И думать о причинах этого ее поступка я тоже не
хочу. Я слишком успешно позабыл обо всем этом (понимаешь, старик, в городе
такие знания ни к чему), слишком успешно, чтобы теперь восстанавливать их
в своей памяти. Но, боюсь, придется.
  "...боюсь".
  Журский нащупал в кармане сухую каплю чесночной дольки, сжал, словно была
она амулетом от всех напастей - и в это время с крыльца донеслось:
  - Хлопчыки маи даражэнькия! Да столу!

  9

  Обедали куриным бульоном, неизменной жареной картошкой и овощами. Хозяйка
строго наблюдала за гостями: вс„ ли в порядке, всем ли угодила? - и при
этом успевала еще что-то перемешивать в большой металлической миске.
  Макс ел с аппетитом, азартно и энергично поглощяя свою порцию; Игорь -
рассеянно и без души; Юрий Николаевич же, хоть и уделял картошке с
бульоном должное внимание, мыслями был далеко.
  Он вспоминал о том, как впервые осознал, что мама его обладает
способностями, которых нет больше ни у одного человека в деревне (о Стояне
Юрась тогда не знал). Это плохо согласовывалось с тем, что говорили в
школе, еще хуже - с обгоревшим остовом церквушки, сожженной, по словам
старожилов, "после немца"; церквушка свидетельствовала об абсолютном
торжестве разума и материи над бреднями капиталистических священников о
боге и пр. "Чудес не бывает", - вот она, истина в последней инстанции. Но
поскольку целительский талант Настасьи Матвеевны не вписывался в рамки
современной науки, именно чудом он и был, самым настоящим. Даром свыше.
  Но, как и всякий дар, нес он в себе множество опасностей. Потому и
говорить о нем при чужих людях не следовало. А свои и так знали.
  Объяснил все это Юре старший брат, когда, по мнению последнего, "пришло
время". Младший на удивление быстро понял его слова - возможно, из-за
того, что сам уже обнаружил свой дар - музыкальный. И отныне молчал: в
компании ли приятелей, в кругу ли семьи. Тема эта считалась запретной; да
и сама Настасья Матвеевна старалась лишний раз способностей своих не
проявлять. Знала, видела на примере Мирона-чертячника (Стоянового отца) да
и Варвары, сестры Стояновой, чем платят люди за добро и зло. А у Настасьи
Матвеевны семья, ей лишний раз привлекать к себе внимание Серебряка не
хочется.
  Но и об истинной сущности отшельников, и об их взаимоотношениях с
Серебряком Юрась узнал намного позже. Когда "заиграл" путь к умершему и
покоящемуся на берегу Струйной старому чертячнику и шагал домой вместе с
дядькой Григорием.
  - Слыш, плямяш, - сказал тогда дядька, попыхивая папироской, - ты глядзи,
пра ус„ гэта маучы.
  Они шагали, все семеро, вдоль речки, возвращаясь к дороге. Молодой
отшельник остался у домовины.
  - Прауду дзядька кажа, - отозвался молчавший все это время Потапыч. - Нам
жа усем горш будзе. Табе - таксама.
  - Раб„нка не запугивай, - строго молвил Филлип Гнатович. Он после
случившегося выглядел подавленным, но теперь понемногу приходил в себя.
  - Што, няпрауду кажу? - обиделся Потапыч. - Прауду. Твой же Ивашка, тольки
даведаецца, што такое магло быць, зробыць нам блакаду Ленинграда з
Барадзином разом. И табе ж - першаму, - добавил он. - Мы што, мы людзи
маленькия. Санек - яму не прывыкаць, я - заслуги у мяне, лишний раз не
зачэпяць. А от ты, Филлип Гнатыч, на поуную катушку паляциш.
  - Ды годзе вам! - дядька, похоже, не на шутку рассердился. -
Разкудахталися! Як будзець, так и будзець. Няужо ад вашых слоу штось
пераменицца. Идзице и язык за зубами прытрымывайце; а праз тры дни гэта
ваабшчэ ничога не будзе значыць: як пахавали, дзе, хто...
  Они расстались у моста - всем, кроме дядьки с Юрасем, нужно было в сторону
Адзинцов, так что дальше родственники шли вдвоем.
  - Табе мамка ничога не разпавядала?
  - Аб чым? - удивился мальчик.
  - Аб чарцячниках. И аб ведзьмарке.
  К этому времени Юрась уже кое-что разведал, так сказать, по своим каналам.
Хотя среди ребят тема старого и молодого отшельников негласно считалась
запретной, нет-нет, кто-то да и проговаривался: о том, что видел... или не
видел, а примерещилось только; о том, что слышал... или не слышал, а так,
думал, что слышал...
  То же и с ведьмаркой. Она жила на противоположном от чертячников крае
деревни, тоже наособицу от остальных, и тоже во многом для любопытных
мальчишек оставалась той тайной, в которую они не спешили проникнуть. Ибо
тоже видели и слышали поблизости от избы ведьмарки всякое - и не горели
желанием всматриваться и вслушиваться получше. Да и родители, прознай они
про неуемное любопытство своих чад, наверняка просветили б так - неделю в
школе на уроках стояло бы дитя, к стеночке прислонясь; случаи такие уже
были.
  Одним словом, если Юрась что-то и знал об этих загадочных людях, то крайне
мало. А мать и вовсе ничего ему не рассказывала, в чем он честно и
признался (умолчав обо всем остальном, все-таки ему известном).
  - Так слухай, - строго велел дядька. И добавил, щурясь в невыносимо
голубое небо: - Слухай ды на ус мотай.
  И Юрась слушал.
  О том, что когда впервые появились в деревне предки старого Мирона, никто
уже сейчас и не помнит. Может, и вовсе они не появлялись, а пришли вместе
с первыми поселенцами... Раньше проще было узнать, достаточно б в
церковную книгу поглядеть (где рождения и смерти записывали) - но книгу
сожгли вместе с церковью, так что...
  Ну так вот, как бы там ни было, а уж из немногих предков Мироновых, кого
люди еще помнят, все, ровно один, отличались ведунскими способностями. И
не путай способности эти с тем, что может почти каждая сельская бабка
сотворить: ранку там зашептать или хорька от курятника отвадить! Во власти
чертячников - намного большее.
  Почему? Разное говаривают, сейчас разве разберешь, где правда, а где
людские домыслы... Только вот дыма без огня, известно ведь, не бывает - и
просто так прозвища не даются. "Чертячником" без причины не назовут.
Может, и впрямь продал весь род их души Сатане, а взамен получил в
услужение "мелких каверзников"? Как знать...
  И не потому ли фамилия рода такая странная - Амосы? Один учитель школьный,
который еще маленького Григория с сестрой его, Стаськой, учил уму-разуму,
как-то сказал, что фамилия эта происходит от древнееврейского слова и
означает "несущий ношу"; да и не фамилия это на самом-то деле, а имя!
  Но то вс„ так, догадки, слухи, шушуканья запечные. А вот доподлинно
известно, что в роду Амосов девочки рождаются редко, однако уж если
рождаются, непременно становятся ведьмарками. Чертячники - те больше
мастера по лесным силам, по лечению снадобьями, из зверей приготовленными;
ведьмарки же - полевые хозяйки, к травам да настоям склонные в своем
мастерстве.
  Такою уродилась и Варвара Мироновна, сестра Стояна-отшельника. Но что-то
взыграло в девке, не пожелала, как родичи, мастерство небогоугодное
постигать - в город ехать намерилась, учиться. Ничего у нее, конечно, не
получилось: паспорт ей выдавать не желали, так она сама взяла и укатила.
Сбежала значит. Ну да вскоре вернулась - хоть и упрямая она, Варвара
Мироновна, хоть и с характером (это у Амосов потомственное), а не глупая,
поняла, что плетью обуха не перешибить.
  Только жить с отцом и братом все равно не пожелала. Поначалу собиралась
было хату делить (речь в их семействе неслыханная) да потом проще дело
решили. Как раз ведь война отгремела...
  (Здесь дядька Григорий остановился (и на словах, и на самом деле) долго
молчал, вспоминая о чем-то, и лишь потом продолжил; а Юрась почему-то
решил, что в войну в Стаячым Камене случилось нечто, к чему оказались
причастны чертячники - не потому ли и Потапыч со старым учителем пришли на
похороны отшельниковы?..)
После ж того, как прогнали немчуков, как раз одна хата освободилась. Туда
Варвара Мироновна и переехала.
  (И снова Юрась удивляется: если сестра Стояна-отшельника не намного старше
братца, почему же немолодой уже дядька Григорий называет ее непременно по
отчеству?)
С тех пор так и живут: порознь. Хотя ссора, кажется, случилась между отцом
и дочкой, а брат с Варварой Мироновной отношения поддерживает...
поддерживал. Как знать, не осерчает ли, что не пришла на батьковы похороны?
  Но это их дела.
  Тому же, кто в ведьмарочьи или ж чертячниковы дела нос совать начнет...
не-ет, тому сложно позавидовать! Ежели ты, конечно, не Ивашка Серебряк,
держись от Амосов подальше и детям своим закажи. Хотя, если уж совсем
припрет доля к стенке - тогда да, тогда можно и рискнуть, пойти за советом
или помощью...
  Но не о том рассказ. За помощью-то как раз бегали, частенько не
признаваясь в этом не то что соседям, а даже своим же, семейным. Вот
поперек дороги вставать - ни у кого раньше дури такой не набиралось.
  У "партейца" набралось.
  Откуда он явился в район толком никто не ведает. Говорят, направили "на
места" - тогда это практиковалось. Он и прижился - присосался,
акклиматизировался, даже понравилось ему тут.
  Кое-кто утверждает, что в Ивашке (это за глаза он Ивашка, а при общении
извольте Иван Петровичем величать, хотя возрасту в нем немного, на
Петровича-то и не тянет), - так вот, кое-кто утверждает, что в Серебряке
есть примесь цыганской крови, из-за чего он сам, в принципе, способен на
всякие-разные фокусы и чудеса в чертячниковом духе. Да только изначально
решил для себя Серебряк, что быть правильным активистом куда как сытнее и
вернее.
  Оттого, видать, и разных мастеров, от малосильных бабунь-шептух до
чертячников, так ненавидит - известно ведь, рыбак рыбака видит издалека, а
уж эти-то себе подобных за добрую версту чуют!
  Хотя, мыслится некоторым, не в этом дело. Не только в этом.
  Просто приглянулась Серебряку Варвара Мироновна, даже, сказывают, в женихи
он к ней набивался. Или не в женихи, а так... Сложно сказать: что меж
двумя людьми было, то иным знать не дано, пока те двое не расскажут - а те
двое не из языкастых.
  Только с некоторых пор ох и начал же Ивашка яриться! Церковь, которую даже
немчуки не тронули, спалить велел. Сунулся даже было Амосов в колхоз
записывать (чего с самого начала Советской власти никому не удавалось), да
тут, правда, и спекся. После войны это уже было, потому и не вышло у
Серебряка ничего.
  Искал других зацепок, чтобы задеть побольнее, понадежнее да и выкорчевать
весь чертяцкий род, к чер-ртовой матери! - не вышло... до сих пор не
выходило. Но вот ежели узнает про то, как старого Мирона поховали, своего,
не сомневайсь, не упустит!
  - Таму, племяш, - закончил дядька Григорий уже у самой калитки Юрасевого
дома, - трымай-ка ты рот на запоры. Тым пачэ, што мамка у цябе сама трохи
варажыць умее, дык каб и вам, глядзи, от "парцейца" не перапала!
  А Настасья Матвеевна и впрямь "варожыць" умела, и не "трохи", как долгие
годы думал Юрась, а довольно неплохо. Только старалась этого не
показывать. Но с какого-то момента (он не помнил, был ли тому причиной
конкретный случай или нет) Юрась понял, что его мама знает и может намного
больше, чем он подозревал.
  Потом как-то услышал в случайном разговоре, что и бабка его ведовством
"баловалась", и прабабка... Однако дальше выяснять что к чему не стал. Был
он тогда уже достаточно взрослым, чтобы не ворошить прошлое.
  ...Теперь, сидя за столом и наблюдая, как мать перемешивает
неопределенного цвета бурду в большой металлической миске ("Знакомо...
Когда-то я это уже видел..."), Юрий Николаевич размышлял о том, не может
ли так случиться, что прошлое само начнет ворошить людей.

  10

  Игорь чувствовал себя неловко и до сих пор не мог понять, что тому
причиной: то ли внимательный взгляд мальчишки (после завтрака пацан,
кажется, о нем позабыл, а вот теперь опять вспомнил), то ли статус
гостя-приглашенного (и ведь консервов с собой привез, а бабка только
усмехнулась, мол, чего там, лучше покормлю-ка я вас свеженьким - кормит
вот...); или просто вс„ вместе да плюс случившееся у реки: круги,
сумасшедшая седая учительница с косой дурацкой...
  Остапович ерзал на лавке, так-сяк глотал норовившие встать поперек горла
куски; беспричинно волновался.
  Тут еще и мать Журского уселась в комнате да чего-то в миске перемешивает
- а глазами все за гостем следит! Вот уж ведьма так ведьма, не в обиду
Юрию Николаевичу будет сказано.
  Вернее, сказано как раз не будет. Чтоб - не в обиду.
  А будет сказано:
  - Дзякую, Настасия Мацвеяуна! Вельми смашна!
  Журский с мальчишкой поддерживают:
  - Да! Класс!
  - Спасибо, мам, на самом деле, очень вкусно.
  - На здароуечка, госцейки мае залатыя! На здароуечка!
  И тут старушка отчебучивает такое... Игорь сперва решил даже: умом
бедолаха тронулась, от радости. Поднялась, подошла к столу, ложку, которой
бурду в миске размешивала, на скатерть положила, а сама согнулась и -
шасть под стол! Проворная бабуся!
  Все трое "госцюшек", само собой, в недоумении, нагибаются - глядь, а
хозяйка миску свою в угол поставила (тот самый, "красный", в котором иконы
висят) и чего-то шепчет.
  Игорь поневоле прислушался:
  - Стауры, Гауры, кали чуеце мяне, гэтая яда для вас, наядайцесь пра запас!
  Остапович не знал, кто такие эти "Стауры-Гауры", но в одном был уверен:
сам бы он ни за какие суперпризы не попробовал этого угощения. Мало того,
что оно ощутимо пованивало чесноком, так еще и на вид напоминало скорее
некое блюдо после того, как оное съели.
  Гауры и Стауры, причем по несколько раз.
  И вот еще что почудилось Игорю: будто ритуал этот, с миской на полу, с
обращение к Бог весть кому, - знаком ему.
  Напряг мозги - и точно, Настуня ж читала!
  - Знаю я про гэтый звычай, - сообщил он недоумевающим Журскому и Максиму.
- У якийсь асабливый дзень так задабрывали душы сабак багатыра Буя (ци Бая
- не прыгадаю ужо). Вучоныя личаць, што слово "Гауры" произошло ад
литоускага "лохмы", а "Стауры" - от "выть". И што гэтыя дзве сабаки бегали
за сваим гаспадарам усюды, тож и пасля смерци не пакинули яго.
  Ци прауда, Настасья Мацвееуна?
  Поднялась Настасья Матвеевна с пола, на Игоря глядит.
  - В книжках, ведама, рознае пишуць, - говорит. - Тольки там заужды ус„ не
так, як у жыцци.
  И улыбается, устало так улыбается...

  11

  После обеда Остапович почему-то не торопился идти ко второй группе кругов.
Юрий Николаевич - и подавно. Присели на той же лавочке у забора, на дорогу
глядели, молчали; журналист перекуривал.
  - Лето какое-то до неприличия дождливое выдалось, - сообщил Журский,
наблюдая за похмурневшим небом. - Мать с отцом жалуются, что сено никак не
просушится.
  - Высахнець, - отозвался Игорь. - Ня могуць жа увесь час одны дажджы исци.
А кстаци, - спохватился он, - кали круги зъявилися, дождж таксама ишоу?
  - Кажется, да. Это имеет какое-то значение?
  Журналист пожал плечами:
  - Кали б знацця!
  Я вось што думаю, на небо гледзячи. Не пайдз„м мы с„ння да других кругоу -
толку ниякага. Знимаць не палучыцца, надта пасмурна.
  - Лады! Тогда как насчет немного поработать? - предложил Юрий Николаевич.
- А то у матери в двух-трех местах забор прохудился, так я все собираюсь
подлатать... Ну и видишь, - он протянул, показывая одетую в красную
шерстяную повязку кисть левой руки. - Я ее вроде и вылечил, но все-таки
один не справлюсь. Поможешь?
  - Чаго ж не?
  В это время из окна, что глядело на улицу, высунулся Макс:
  - Дядь Юр! Мы скоро к кругам пойдем?
  - Завтра, козаче. Сегодня - отбой!
  - Понял, - он исчез в окне и через некоторое время прошагал мимо них,
скрывшись во дворе Гордеичихи.
  - Ну што, - отбрасывая окурок, сказал Игорь, - пайдз„м забор латаць?

  12

  Дениска тоже уже пообедал и сейчас переключал каналы телика.
  - Тут з гэтай антэнай ничога паглядзець немагчыма! - пожаловался он
приятелю. - Па праграмцы - фильм класный павины паказываць, а тут
настроицца на патрэбный канал нияк не выходзиць.
  А што твае, исци скора будуць?
  - Они отменили, - махнул рукой Макс. - Типа погода плохая для
фотографирования и все такое.
  - А-а... Тады сядай - будзем саветавацца.
  - О чем советоваться? И так ясно: круги эти, новые - настоящие.
  Дениска засмеялся. Он смеялся долго, и немного обидно, а потом покачал
головой и объяснил:
  - Чаму ж яны сапраудныя? Да, мы их не рабили, але ж их мог зрабиць хтось
иншый.
  - Да ну! Кому это нужно?
  - Не ведаю... Но...
  - И еще! Ты видел, как это сделано?
  - Бачыу, - скривился Дениска. - Ну так трактарам ци...
  - Подожди, - теперь Максу пришлось урезонивать приятеля. - Следов колес
нету. Выходит, трактор нужно было разобрать, перенести в круг, собрать,
проехаться на нем, снова разобрать и унести. Прикидываешь?
  - Да... А што кажыць журналист?
  - А он шуганутый какой-то, с него толку никакого.
  - У мяне куча идзей, - признался Дениска. - Мы ж можам сами
паразследаваць, хто гэта зрабиу. И пра хату ведьзмарки - я тожа нешта
прыдумау. Тольки трэба ус„ прадумаць и исци, кали нихто не будзе нас
шукаць.
  - Значит, не сегодня и не завтра, - подытожил Макс.
  - Але й ня можна доуга затрымавацца, - предупредил Дениска. - А то бабка
моя зусим збожыволила з гэтаю думкаю мяне да горада отправиць.
  А с„ння яшчэ фокус выкинула. Якиесь плошки па хаце разставила, соли туды
намяшала, часнака. Пытаю для чаго - нада, кажыць.
  - Моя только что за обедом тоже сделала одну. Журналист сказал, что читал,
будто это для духов каких-то умерших собак. Ерунда, конечно. Может, это
чтобы мышей травить? Или - тараканов?
  - Ага, точна. Яны ад аднаго запаху будуць здыхаць.
  ...И Дениска стал посвящать друга в подробности своего плана.

  13

  - Здорово, мужыки!
  Воспользовавшись неожиданностью, молоток коварно выворачивается и едва не
входит в контакт с пальцем Юрия Николаевича. Вот же, в кои веки взялся за
работу по дому - и на тебе, сразу пальцы калечить!
  - Ох, звиняйце, кали памяшау. Дома запалки забыу, гляджу - вы стаице. Дай,
думаю, паспрашаю, раптам смалице.
  Он мнется, смущенно глядя на с облегчением разглядывающего палец Журского.
Мужик, кстати, примерно одного с ним, Журским, возраста (может, чуть
старше, а может, это только впечатление такое создается: жизнь ведь в
деревне старит скорее, чем в городе). В одной руке подошедший небрежно
держит грабли, другой оглаживает непослушные пшеничные волосы; при этом
так неподкупно и искренне улыбается, что сердиться на него ну никак
невозможно.
  Ветер колышет на нем черную футболку с изображением красной бычьей морды и
надписью Chicago bulls.
  Игорь молча протягивает мужику зажигалку.
  - Дзякую, - отзывается тот, предлагая, в свою очередь, мятую пачку с
сигаретами - и на отказ не обижается.
  Возвращает зажигалку, но уходить не торопится.
  - Сами-то адкуль?
  - Из здешних, - лукаво щурясь, отзывается Юрий Николаевич. - А ты,
выходит, и не признал, а? Нехорошо, Витюха! Я уж не говорю, что от тебя
мне одни беды: то шапку...
  - Карасек! - мужик пихает Игорю початую сигарету, мол, подержи, - и крепко
обнимает Журского, похлопывая по спине. - Ах ты ж, Моцарт драный! Таки
выбрауся у людзи, га?!..
  От половодья охвативших Витюху чувств речь его неожиданно становится
прерывистой и наполненной непременным при всяком половодьи мусором; если
же по сути, то он очень рад видеть друга детства живым, здоровым и
добившимся профессиональных успехов. А палец...
  - Да ладно, ведь ничего не случилось, - отмахивается Журский.
  - Во-во! - поддерживает Витюха. - Вось як ты тады ладонь-то распанахау -
страх! И ничога, загаилася.
  Он еще говорит о чем-то, не замечая, как нахмурился, глядя на свою руку,
друг детства.
  Потом Витюха отбирает у Игоря сигарету и машет в ту сторону, откуда пришел:
  - А я вось сабрауся сена раскидаць ды падсушыць - а тут зноу хмары! Што
робицца! Эх!..
  Словесное половодье снова набирает силу.
  Игорь ухитряется как-то вклиниться в монолог неудачливого "сенокидалы" и
спрашивает, не видел ли тот чего-нибудь странного на полях.
  - А-а, - понимающе протягивает Витюха, и бык не менее понимающе
подмигивает с его футболки. - Ты гарацкий, да? З газеты прыехау?
  - Знакомься, Хворостина - Игорь Всеволодович