обы потухшую сигарету, потом, не дождавшись вопросов,
объяснил: - Новыя круги знайшли. Непадал„к ад Струйнай.
  - Дзе? - удивление у Дениски получилось весьма натуральное. - Кали?
  - Ды с„ння ж, Мицяй наткнувся.
  - И што?
  - Ды ничога, - Захарка пренебрежительно сплюнул себе под ноги, оглянулся
на своих. - А што, хлопцы, думаеце, што-небудзь будзе?
  Те лениво покачали головами; один усмехнулся, глядя на Дениску и Макса:
  - Гэта вам, гарацким, цикава. А тут людзям „сць чым займацца...
  И они отвернулись, давая понять, что говорить больше не о чем.
  - Пайдзем, - бросил Дениска, - мы ж за соллю прыйшли.
  В магазине было сумрачно: свет сквозь окна, мутные и давно не мытые,
проникал плохо. За прилавком, перегораживавшим комнату - "торговый зал" на
две неравных части, восседала полнолицая тетка. Она устроилась в профиль
ко входу, слушала по радио сводку новостей и горстями отправляла в рот
семечки, пережевывая их и мощно, в горсти же сплевывая шелуху.
  - Добры дзень, - сказал ей Дениска - тетка энергично исторгла очередную
порцию "отходов", ссыпала их куда-то за прилавок и уверенно кивнула: "За
соллю явилися".
  - А вы адкуль ведаеце? - удивился мальчик.
  Та многозначительно хмыкнула, и поднялась:
  - Кольки пачак?
  - Дзве, - растерянно выпалил Дениска.
  - Дам тры, - тетка вынула из ящика и бухнула пакеты перед ребятами. -
Потым бабуля ж твая "спасиба" скажыць.
  - У меня грашэй на дзве...
  - Ну, як знаешь. - Лишняя пачка полетела обратно в ящик. - Тольки скажы
Гардзеичыси, што скоро закончацца, няхай паспяшыць, кали трэба.
  Дениска расплатился с продавщицей, упрятал соль в сумку, переложил
кораблик поверх пачек, и они с Максом вышли из магазина, немного сбитые с
толку. Еще бы, с какой это стати соли превращаться в дефицит? Из фильмов
ребята знали, что даже в войну или там при каких-нибудь других бедствиях
прежде всего возникал недостаток в спичках, мыле или туалетной бумаге, не
говоря уже о продуктах питания. Но чтобы соль...
  - Можа, гэта якийсь навы указ? - предположил Дениска. - И соль будзе
даражэй?
  Макс только растерянно пожал плечами.
  Местных на лавочке уже не было, да и ребята подозревали, что ничего больше
они бы не узнали, даже от болтливого Захарки. Местные, как говорится,
"держали фасон", хотя, конечно, круги на полях волновали их не меньше, чем
Дениску или Макса.
  Обсуждая это да еще странное поведение продавщицы, мальчики дошли до той
тропки в пшенице, рядом с которой делали круги. И что же? Никогошеньки, ни
единого человека! Макс даже сморгнул от досады, чуть не заплакал: надо же,
так старались, а эти неблагодарные!..
  Ничего, успокоил его друг, не страшно. Они просто не успели отреагировать.
Вот до них дойдет, что случилось - увидишь, будет не протолкнуться от
репортеров. А пока пойдем, запустим кораблик.
  И они спустились к реке.
  Струйная здесь была пошире, чем выше по течению, у домика ведьмарки; к
тому же в этом месте почти не обнаружилось лягушек - наверное, из-за
относительно чистой и быстрой воды. Ребята вынули из сумки кораблик, в
последний раз проверили, все ли с ним в порядке, а потом стали решать, как
же им поступить: нужно было чем-нибудь перегородить реку, чтобы парусник
далеко не уплыл. В конце концов, пройдя чуть вперед, они обнаружили
корягу, которую удалось уложить в одном, самом узком участке берега таким
образом, что так или иначе, а кораблик бы она не пропустила. На всякий
случай мальчики решили еще подстраховаться: пускать судно по очереди,
чтобы один при этом стоял у коряги-"барьера", ловил парусник.
  Первым, само собой, пускал Дениска. Макс же разулся, закатал штанины и
приготовился перехватывать кораблик. Мальчик вошел в прохладную воду,
спугивая неуклюжих ручейников; к ногам тут же слетелась стайка мальков
вперемешку с головастиками - любопытные тварюшки легонько покусывали кожу
и азартно, самозабвенно удирали при любом Максовом движении. Он даже чуть
не пропустил парусник - но в последний момент посмотрел вверх по течению,
увидел его, величественно плывущего, рискованно покачивающегося на волнах
- присел, подхватил... и удивленно уставился на белые продолговатые
торпедки, плывшие вдогонку за корабликом. Только мгновением позже Макс
сообразил, что это не топедки, а сигареты, которые кто-то уронил в реку.
Да вон и мятая пачка от них плывет.
  "Интересно, чьи это? Дениска, вроде, не курит. Может, местные ребята
пришли?"
В любом случае, судя по внешнему виду "торпедок", их уронили в воду не так
давно. Подбежавший Дениска подтвердил: да, он видел сигареты; странно и
непонятно, откуда они могли взяться, но дело не в них. Тут вот одна пачка
соли прорвалась на сгибе - чуть не высыпалась, хорошо что заметил. Ну
ничего, до дому как-нибудь донесем.
  И кстати, как насчет продолжить испытания кораблика?..

  6

  Домой ребята попали только к вечеру - когда небо над головами налилось
усталостью свекольного цвета, когда невидимые сверчки-виртуозы приступили
к непременным музыцированиям, когда захотелось есть, а кораблик,
перенесший не один рейс, уже отказывался плавать и норовил утонуть, -
тогда Дениска с Максом покинули реку и, ненамного опережая возвращавшихся
с пастбища коров, отправились на ужин. Как выяснилось, дядя Юра уже
вернулся из гостей - немного захмелевший, он сидел за столом и потчевал
бабушку и Гордеичихову Марину рассказами из жизни скрипачей; рядом же
восседал Ягор Василич, чей "Беларусь" темнел во дворе старым драконом.
  Явившегося Макса мигом усадили за стол, накормили и приобщили к слушанию.
  - ...Добра, - сказала наконец Марина, - нам ужо, напеуна, час ехаць. А то
Василичу не тольки ж мяне трэба завезци, але й заутра на работу збирацца.
  - Ды да работы... - отмахнулся тот (хотя с места встал). - Ну, давай
вырушаць. Ничога, не перажывай, заутра ранкам будзешь дома.
  И гости, попрощавшись, вышли.
  - Куда они? - удивился Макс.
  - Марина решила вернуться в город, - объяснил дядя Юра, - а Ягора Василича
попросили отвезти ее до автобуса.
  - Так поздно же...
  - Как раз на вечерний рейс успевают.
  "Но она ведь собиралась остаться..." - сонно подумал мальчик.
  Правда, выяснять эти подробности у него уже не было ни сил, ни желания.
Вымыв в тазу ноги, Макс отправился в постель - и так вымотался за день,
что всю ночь спал как убитый. Поэтому и не узнал, приходили ли к нему
сегодня чужаки.


                                  Глава шестая


  Ругали меня, не ругали,
Я рвался навстречу огню.
  По неумолимой спирали
Я двигался к этому дню.
  С. Юрский

  1

  Самое интересное, что Максовому "горю" с журналистами смог помочь никто
иной, как дядя Юра. Еще вчера, будучи в гостях у Ягор Василича, он услышал
от Валентины рассказ про круги - и сегодня снова засобирался на почту. Как
объяснил он Максу, в Минске живет один журналист, который исследует
подобные аномальные явления; Юрий Николаевич знаком с ним и хочет
пригласить его, чтобы тот попытался выяснить, что к чему.
  Макс с Дениской запланировали на сегодня экспедицию в огород и
окрестности, так что дядя Юра на почту пошел один. Он добрался до Адзинцов
без приключений, продиктовал Валентине нужный телефон и отправился в
кабину, на которой висел плакат Президента. Пока ждал соединения,
вспомнинал о том, как впервые познакомился с Остаповичем.
  Это случилось лет пять назад - во время одного из "послесоветских" минских
концертов Юрия Николаевича; в те годы, когда его шокировало здесь вс„:
люди, магазины, разговоры. Тем более, что было с чем сравнивать. Тем
более, что для него эта страна все-таки оставалась родиной. Но вместе с
тем Юрий Николаевич совершенно четко знал, что ему, музыканту, не дано
повлиять на что-либо здесь: ни совершить кардинальных перемен, ни устроить
революцию или покушение... - впрочем, даже явись к нему сам архангел
Михаил и заяви, мол, избран ты на дело великое - наверное, не пошел бы.
Знал: бескровных революций не бывает - вообще.
  И, вялый от понимания собственной невозможности что-либо изменить, словно
пришибленный из-за угла пыльным мешком, он как-то отыграл нужное - и уже
потом, в фойе, был перехвачен бойким молодым человеком. Молодой человек
назвался ("Игорь Всеволодович Остапович") и отрекомендовался
("корреспондент местной газеты "Навины з усяго свету" "), после чего
попросил возможности "проинтевьюировать маэстро". "Маэстро" пожал плечами:
он слабо представлял себе, о чем можно говорить в подобном интервью. Имя
Юрия Журского по-прежнему оставалось широко известным лишь в узких кругах,
поэтому... Но бойкий молодой человек пресек всяческие попытки
самоуничижения и уволок Юрия Николаевича в кафешку. Где они и проболтали
добрых три часа: вначале под заунывное жужжание диктофона, затем -
выключив его с обоюдного согласия.
  Впечатление от этого знакомства у Юрия Николаевича осталось самое хорошее.
Внешне Игорь больше всего напоминал классического советского геолога:
долговязый и рыжебородый, он безбожно дымил сигаретами и вел себя
по-приятельски, но не фамильярно. С первых же минут разговора журналист
удивил Юрия Николаевича отличным знанием профессиональных подробностей
жизни музыканта. Подобная осведомленность, как оказалось, вообще была
одним из правил Остаповича: если уж он за что-нибудь брался, то брался
основательно.
  Они поговорили на темы, интересовавшие Игоря, а после как-то сами собой
переключились на тогдашнюю политическую обстановку в стране. В те дни Юрий
Николаевич поневоле все пропускал именно через эту призму - Остапович же,
как и любой живущий здесь, конечно, тоже не мог оставаться равнодушным к
происходящему. Именно он рассказал Юрию Николаевичу о вещах диких,
казалось бы, немыслимых в нынешние времена. О государственных типографиях,
которые отказывались печатать газету из-за помещенной в номере карикатуры
на Президента. О белых полосах в одном из выпусков: там должен был быть
опубликован доклад одного из опозиционных депутатов, но доклад велели "не
пущать" - и тогда газета вышла с "молоком"; в результате главреда уволили.
О звонках и "нежных беседах", в которых вам намекали о том, что и как
следует делать, - и чего делать нельзя ни в коем случае...
  Рассказывая все это, Игорь, против ожидания Юрия Николаевича, не суетился
и не оглядывался через плечо. Заприметив удивление в глазах собесединка,
журналист горько усмехнулся: "Ну, не так ведь все и плохо. Не переживайце,
за нами не придут люди в чорном. Во всяком случае, не из-за гэтага
разговора... Я ведь вообщэ не чыслюсь в "политичэских". Мой круг интересау
- культура, наука и таму падобнае. Ничога сациально апаснага".
  Говорил он это с пренебрежительной усмешкой, словно подтрунивал над самим
собой.
  "Я специалист в гэтой обласци. Мне поздно переучывацца на деяцеля
баррикад".
  "Мне тоже, - сказал тогда Юрий Николаевич. - А жаль..."
Потом они распрощались: Игорю нужно было бежать делать материал, а
Журскому - вскоре улетать обратно в Киев. Но когда Юрий Николаевич снова
приехал в Минск с гастролями, после концерта его уже подкарауливал
Остапович. Как признался Игорь, не только чтобы сделать очередное
интервью, но и просто для того, чтобы пообщаться.
  Он снова уволок Журского в кафешку, где их уже ожидало несколько молодых
людей. Игорь представил их, как своих друзей, которые увлекаются музыкой и
давно уже просили познакомить их с каким-нибудь известным исполнителем.
Юрий Николаевич сделал вид, что поверил подобным неуклюжим объяснениям, и
только потом, часа два спустя, догадался, в чем же дело. Все они, эти
ребята, смотрели на него, как на чудо, ловили каждое произнесенное им
слово. Но не потому что считали его великим исполнителем - причина была
проще и... невероятнее. Он представлялся им неким символом свободы, самим
гарантом того, что где-то есть люди, которые живут иначе, чем они здесь, и
что эти люди, по сути, такие же, как они сами. Он был человеком из
"Свободной Страны"! (хотя самого Журского такой подход немного смешил:
он-то прекрасно знал, что и той стране, откуда он явился, далеко до звания
свободной).
  С тех пор у них это превратилось в традицию - каждый раз, когда приезжал
Юрий Николаевич, после концерта он непременно отправлялся на встречу с
ребятами.
  На одной из таких встреч Остапович и рассказал, что давно увлекается
всякими аномальными явлениями, летающими терелками и пришельцами из
космоса. Даже пытается, по мере возможностей, совмещать это с профессией
журналиста - жаль только, самому свидетелем подобных вещей быть не
приходилось.
  "Ну что же, теперь придется", - подумал Юрий Николаевич, дожидаясь, пока
на том конце провода поднимут трубку.
  - Алло?
  - Алло, Игорь? Это Журский. Слушай, я вот по какому делу...

  2

  Руки дрожали и не желали повиноваться - Игорю едва удалось поднести огонек
зажигалки к сигарете. Опустившись на диван, он растерянно огляделся,
словно впервые видел эту комнату - тусклый ковер, стол с двумя полными
пепельницами, книжные полки, вымпел ("Телевизоры "Витязь" - лучшие!").
  "Вось яно! Сапраудныя сляды ад НЛО", - никак не верилось в собственную
удачу: слишком просто, слишком неожиданно, слишком...
  - Хто гэта званиу?
  - Журский, - ответил он, затягиваясь.
  Настуня удивленно вскинула бровь:
  - Дык „н жа, здаецца, здбирауся тольки зимой прыехаць?
  - ‚н ув атпуску. Дома, у мацеры.
  Она наконец заметила состояние мужа:
  - Штось сталася?
  Игорь ответил не сразу - боялся, что, произнесенные, слова зазвучат глупо
и смешно.
  - У них в дзярэвне быу НЛО.
  Настуня с запоздалым интересом взглянула на телефон:
  - Паедзешь?
  - Сейчас узнаю.
  Дозвонился не сразу: видимо, Гусак имел с кем-то долгий разговор. А как
только Игорь услышал-таки голос главреда, понял: не только долгий, но и
неприятный.
  - Слухаю. Ты, Астапович? Ну? Якия яшчэ инапланяцяне? Камандзироуку?! Нет.
...Што значыць, очань нада? Тады бяры за свой шчот. И то... Дык я
записываю - на нядзелю. И глядзи, штоб в наступную сераду быу як штык!
...Пользуешся маим харошым атнашэнням. Все, бывай. Да!.. И з фотками ж не
забудзь!
  - Думаеш, там штось серьезнае? - спросила Настуня.
  - Журский гаворыць, йих штук пяць, на двух палях. Кали патарапицца, можна
паспець. Глядзи, й ня ус„ вытапчуць - штось застанецца.
  - А сами "тарелки" бачыли?
  - ‚н не ведае, пакуль яшчэ не цикавиуся. Пастараецца да маяго прыезду
выясниць.
  - Едзеш с„ння?
  - Да, - часы показывали двенадцать, так что он вполне мог успеть. -
Позвоню Мирону - „н завязець да станцыи.
  Настуня внимательно оглядела мужа и отобрала давно погасшую сигарету.
  - Што з табой? Ты якийсь накручаный.
  Игорь ничего не ответил - не знал, стоит ли пугать ее. Все-таки...
  Да в конце концов, разве можно к такому относиться на самом деле
серьезно?! Какая-то странная цыганка вчера на вокзале вцепилась клещом:
погадаю, погадаю!..
  Погадала.
  На руку посмотрела, покачнулась: "Беражыся кругоу и звярэй. Але яшчэ больш
- людзей, якия и ня людзи!" И добавила, цепко перехватив его смущенный
взгляд: "Табе пазвоняць и пакличуць - ня едзь. Заманчыва - але ты ня
едзь". Потом повторила свое предупреждение про круги и людей-нелюдей.
Прямо тебе роман какого-нибудь Стивена Кинга, после автомобильной аварии
сдвинувшегося мозгами и возжелавшего написать книгу с экзотическим
антуражем нынешней белорусской реальности!..
  Настуня уже поняла, что ответа не дождется. Она взъерошила Игорю волосы,
поцеловала и отправилась на кухню собрать ему поесть.
  "Пленку не забудзь!" - крикнула уже оттуда.
  - Не забуду, - пленки, как и фотоаппарат, лежали на "рабочей" книжной
полке. Здесь накапливались те издания, с которыми Игорь или Настуня (тоже
журналистка) сейчас работали. Примерно раз в месяц эта полка
освобождалась, дабы со временем заполниться новыми книгами.
  Чтобы найти нужные коробочки, Игорю пришлось как следует порыться в
образовавшемся завале: он сдвинул в сторону подборку стихов Галича,
мягкообложечную "Полковнику никто не пишет", три тома "Избранных работ"
Зеленина, компьютерную распечатку рассказов Гая Давенпорта и, наконец,
отложил неизвестно как оказавшийся здесь "Атлас вредителей плодовых и
ягодных культур"... В результате поисков выяснилось, что из пленок
осталась только одна, да еще в фотоаппарат была заправлена почти
отщелканная.
  "Попрошу Мирона, штоб купил, кали будзе ехаць".
  Выглянула из кухни Настуня:
  - Ус„, я пабегла на прызентацыю. Бутерброды на столе, не забудзь узяць. И
- шчаслива зъездиць.
  Пока она металась по комнате, одеваясь на ходу и переживая из-за того, что
опаздывает, Игорь пытался дозвониться к другу. Мирон тоже с кем-то
трепался, и слушая монотонное гудение в трубке, Остапович все силился
забыть, стереть из памяти слова цыганки, ее бледное лицо тяжелобольной, ее
шатающуюся походку, когда гадалка с детьми (туго спеленутый младенец - у
груди, за руку держится ребенок четырех-пяти лет) побрела прочь по
перрону.
  ...Ни забыть, ни стереть не удалось, поэтому Мирон вынужден был пару раз
переспросить, кто звонит.

  3

  Серебряк, похоже, сидел тут уже давно. И дожидался именно Юрия Николаевича
- это было понятно по тому, как проворно вскочил одноногий при виде
Журского.
  - Гэта ты, Юрась, ци мае старыя вочы мяне падводзяць?
  - Ну, что ж вы наговариваете на себя, - Юрий Николаевич неодобрительно
покачал головой. - Уверен, ваши глаза еще долго будут оставаться зоркими и
внимательными. Это ведь у вас профессиональное, Иван Петрович.
  Старик поджал губы:
  - Жартуешь, Юрась. Гэта добра, кали чалавек жартуець. Ды тольки - кали „н
мае повад жартаваць. А кали повада няма...
  - Да кажется, Иван Петрович, мне и плакать особо не от чего.
  Серебряк саданул кованым концом палки по земле:
  - Брэшаш! И сам гэта ведаеш! Ци не ты прыглашау чарцячника к Сям„наваму
сыну? Дагавор з мракабесам укладау? Так што...
  - Иван Петрович, - Журский укоризненно вздохнул, - как можно? Мы же с вами
взрослые люди, разумные, цивилизованные. Вы ведь не один год работали в
органах, атеистом всегда были. Какой "мракобес", какой "чертячник"?
  - Брось гэта, Юрась, ой брось! - Серебряк прищурился, разглядывая лицо
собеседника. - Не грай са мною, не дуры мяне - не абдурыш, не абаграеш.
Сабе ж зробиш хужэй.
  - Ну хватит, - терпение у Журского закончилось, тем более, что на душе
было тошно и без угроз одноногого старикана. - Довольно, Иван Петрович,
пошутили и ладно. Мне нужно возвращаться в Камень: дела...
  - Ступай, - проскрипел одноногий. - Тольки помни: пры патрэбе звяртайся,
дапамагу. Я ж не просто так, Юрасик, я ж знаю, што ты цяпер у чарцячника
на кручку; ты и плямяш твой. И „н той гачок рана чи позна дз„рниць. Так ты
звяртайся тады ка мне, не саромся. Хаця ты и не паважаеш старога -
дапамагу табе выкарабкацца.
  - Не думаю, что...
  - Не думай. Звяртайся.
  В конце улицы появился старенький ЗИЛ, и Серебряк проворно выскочил на
дорогу, помахивая рукой:
  - Зараз зупыним - не пяшком табе ж исци.
  Грузовик затормозил перед самым стариком; из кабины высунулся мужик с
цыгаркой между серых губ. Водитель явно собирался обматерить одноногого,
но сдержался, стоило только их взглядам пересечься.
  - Чаго ты, Иван Пятрович? Давезци куды?
  - Ты праз Стаячы Камень? - уточнил Серебряк. - Падкинь добрага чалавека.
  - Падкину, - мужик смерил Юрия Николаевича взглядом, указал цыгаркой на
дверцу: - Сядай.
  И только когда отъехали за поворот, не стерпел, выматерился, глядя в
зеркальце заднего вида.
  - Вот паршывый старичонка, заусягды падсядае у машыну: "Вязи яго!" ...И
ус„ муциць ваду. Жыцця ад яго няма! - добавил мужик уже спокойнее.
  - Мутит, - эхом отозвался Журский. Он до сих пор потирал запястье, за
которое ухватился, прощаясь, Серебряк: "Не забудзь. Звяртайся".

  4

  - Мечта, значыць, збываецца? - чуть иронично подытожил Мирон, выводя
машину на загородное шоссе. - И ты, значыць, сам в ус„ гэта верышъ?
  - Верю, - не раздумывая, подтвердил Игорь. На друга Остапович не обижался:
если и существуют в мире абсолютно приземленные и