то
обычный бунт.
     -- Что значит "бунт"?
     -- Глупое повиновение приказам, сэр. Понимаете... кто-то  орет им: "Иди
и  делай чайники", и он делает. Нельзя обвинять за подчинение приказам, сэр.
Никто не говорит -- сколько. Никто не хочет, чтобы они думали, поэтому они и
не думают.
     -- Они бунтуют в виде работы?
     --  Это  просто  предположение, сэр.  Я  думаю,  это  более  или  менее
объясняет их поведение.
     Автоматически,  они  повернулись  и  посмотрели  на  молчаливую  фигуру
голема.
     -- Он слышит, что мы говорим? -- спросил Ваймз.
     -- Я не думаю, сэр.
     -- Что насчет этой бумажки со словами во рту...?
     --  Э... я думаю, что  они  думают,  что мертвый человек просто потерял
записи слов в голове. Я думаю, они не понимают чем и как люди живут, сэр.
     -- Я тоже этого не понимаю, капитан.
     Ваймз уставился в  потухшие глаза. Верхушка головы Дорфла все еще  была
открыта, поэтому свет проникал сквозь отверстия. Ваймз  видел много  ужасных
вещей на улицах, но молчащий голем казался  чем-то ужаснее. Можно было легко
представить  его  со  светящимися  глазами, нависшим над  тобой,  с кулаками
разбивающими все как  молоты. Это было  больше чем воображение. Казалось это
встроено в эти штуковины. Потенциал, затаившийся на время.
     "Поэтому  мы все  их  ненавидим", --  подумал  он. "Эти  пустые  глаза,
наблюдающие  за нами, эти  большие лица, поворачивающиеся  за нами, разве не
кажется, что они все берут  на заметку и запоминают имена? Если услышишь что
кто-то из  них разбил кому-то голову в Квирме или еще где-нибудь,  разве  не
поверишь в это с готовностью?
     Внутренний  голос, голос  который начинал говорить только ночью или,  в
старые времена, где-то на полпути до  дна бутылки,  добавил: "Если подумать,
как  мы  используем  их,  может  быть,  мы  боимся,  потому-что  заслуживает
этого..."
     "Нет,... нет ничего за этими глазами. Только глина и магические слова".
     Ваймз пожал плечами. --  Я только что гнался за големом,  -- сказал он.
-- Он стоял на Брасс-бридж. Проклятый голем. Слушай, у нас есть  признание и
глазная улика.  Если  ты не можешь предоставить ничего лучше чем... чувство,
тогда нам надо будет...
     -- ... сделать что, сэр?  -- сказал Кэррот. -- Мы не можем ничего с ним
сделать. Он и сейчас мертв.
     -- Обездвижен, ты хочешь сказать.
     -- Да, сэр. Если хотите, то именно так.
     -- Если не Дорфл убил стариков, то кто?
     -- Не знаю, сэр. Но мне кажется, что Дорфл знает. Возможно,  он шел  за
убийцей.
     -- Ему приказали защищать кого-то?
     -- Может быть, сэр. Или он сам решил.
     -- Ты  только  что говорил, что  эмоции у  них  на  втором  месте. Куда
подевалась Ангуа?
     -- Она решила, что ей надо кое-что проверить, сэр, -- сказал Кэррот. --
Вот  что... озадачило меня,  сэр. Он держал  ее в руке.  --  Кэррот протянул
обломок спички.
     -- Обломок спички?
     -- Големы  не курят и не  используют огонь,  сэр. Это  странно... что у
него было это, сэр.
     -- О, -- саркастически сказал Ваймз. -- Главная улика.


     След Дорфла  был ведущим на улице.  Перемешанные запахи бойни наполняли
нос Ангуа.
     Маршрут шел зигзагами, но  в нем наблюдалась конкретная  тенденция. Как
будто голем положил линейку на город и обходил все улицы и переулки, ведущие
в главном направлении.
     Она зашла в короткий тупик. В конце  были  ворота какого-то склада. Она
принюхалась. Там были  смешаны многие  запахи. Тесто. Краска. Жир.  Сосновая
смола. Резкие, сильные, свежие запахи. Она еще принюхалась. Ткани? Шерсть?
     Много запутанных следов в грязи. Огромные следы.
     Малая часть  Ангуа,  которая  всегда ходила  на двух ногах  видела, что
следы  шли в  обоих направлениях. Она обнюхала  все  вокруг.  Здесь  было до
двенадцати существ -- запахи производства, а не живых  существ,  все  вели к
лестнице. И все двенадцать выходили с лестницы.
     Она спустилась по ступенькам и столкнулась с непроходимым барьером.
     Дверь.
     Когти бесполезны для дверных ручек.
     Она засеменила наверх. Никого поблизости  не было.  Только  туман повис
между домами.
     Она сконцентрировалась и изменилась,  прислонилась к  стене и подождала
пока мир перестал вращаться, и отворила дверь.
     Это был большой подвал. Даже волчьи глаза мало помогли бы здесь.
     Ей пришлось остаться человеком. Будучи человеком, она лучше соображала.
К сожалению, ее сильно  отвлекала одна мысль постоянно крутившееся в голове,
мысль что она -- голая. Любой, кто найдет  голую  женщину  у себя в подвале,
будет задавать  вопросы. А может  быть, даже не позаботится о вопросах, хотя
бы типа: "Не изволите?" Ангуа конечно могла  справиться с этой ситуацией, но
она предпочитала избегать ее. Так тяжело после объяснить форму ран.
     Тогда не надо терять времени.
     Стены были  покрыты  надписями. Большие буквы, маленькие  буквы, но все
написаны аккуратным  почерком  големов.  Фразы  написанные  мелом,  краской,
углем, иногда просто процарапанные  в камне. Они покрывали стены от  пола до
потолка,  многократно пересекаясь и написанные  поверх друг  друга  так, что
было почти невозможно прочесть  их. Только в некоторых местах  можно было из
всей толчеи выхватить слово или два:
     ...  не должно... то что он  сделал  не... гнев на создателя... горе от
отсутствия хозяина... слова в...  глина от нашей... пусть моя... предаст нас
в огонь...
     Пыль в  центре  комнаты была сметена, как если бы  много людей прошлись
здесь.  Она  нагибалась  и  вытирала  пыль,  иногда  нюхая  пальцы.  Запахи.
Производственные  запахи. Ей не нужно было особое чутье, чтобы почувствовать
это. Голем ничем не пахнет, за исключением глины и того  с чем он работает в
это время...
     И... что-то раскаталось между пальцами. Это  была маленькая  деревянная
палочка, длинной в пару дюймов. Спичка без головки.
     В  течение нескольких минут  поисков она нашла еще десять, валяющихся в
разных местах, как будто кто-то рассеянно уронил их.
     Она  нашла  еще отломанную половинку спички, отброшенную  в  сторону от
остальных.
     Ее ночное виденье ухудшалось. Но чувствительность к запахам сохранялась
дольше.  Запахи  на  спичках были сильными  --  тот  же  коктейль  ароматов,
приведший в эту сырую комнату. Но запах бойни, запах который она связывала с
Дорфлом был только на сломанной.
     Она села  на  корточки  и  посмотрела  на  сваленные  в  кучку  спички.
Двенадцать  существ (двенадцать существ  с какой-то проблемой) пришли  сюда.
Они не задержались здесь надолго. Они тут... дискутировали: остались надписи
на стенах. Они  что-то сделали с  одиннадцатью  спичками, (только деревянной
частью, на  которой  никогда не  головки.  Может  быть пахнущий смолой голем
работал на спичечной фабрике?), плюс одна сломанная спичка.
     Потом они все вышли и разошлись.
     Дорфл направился к полицейскому участку сдаваться.
     Почему?
     Она  еще раз понюхала сломанную спичку. Не было никаких сомнений в этой
смеси запахов крови и мяса.
     Дорфл пошел признаваться в убийстве...
     Она уставилась на надписи на стене и ее затрясло.


     -- Твое здоровье, Фред, -- сказал Нобби, поднимая кружку.
     --  Завтра мы  положим  деньги  обратно  в копилку  для чая.  Никто  не
заметит, -- сказал  сержант Кишка.  --  Все  равно они  лежат там  на всякий
пожарный.
     Капрал Ноббс подавленно посмотрел в свой бокал. Люди часто смотрели так
в  "Штопаном  Барабане",  после  того  как  утоляли  первую  жажду  и  могли
рассмотреть, что они пьют.
     -- Что  я буду  делать? -- простонал он. -- Если ты  дворянин,  то надо
носить корону, длинные робы и  все такое. Это все добро стоит кучу денег. Да
еще всякое другое надо делать, -- он сделал еще один глубокий глоток. -- Это
н'звается надобности аристократов.
     -- Обязанности аристократов, -- поправил Кишка. -- Да. Это значит, тебе
надо   будут   поддерживать   связи   с   обществом.   Давать    деньги   на
благотворительность.  Быть  добрым с  бедными. Отдавать старую одежду своему
садовнику, пока они еще не сносились. Я знаю об этом. Мой дядя был дворецким
у старой леди Селачи.
     -- У меня  нет садовника, -- угрюмо  сказал Нобби. -- И  сада нет.  Нет
старой одежды,  за  исключением  той,  что на мне  сейчас. -- Он глотнул еще
пива. -- А она что давала свою старую одежду садовнику?
     Кишка кивнул. -- Да. Ее садовник был немного  странным.  --  Он  поймал
глаза  бармена. --  Рон,  еще  две пинты пива. -- Он  посмотрел на Нобби. Он
никогда не видел своего  старого друга таким  удрученным. Им надо вдвоем все
это обдумать. -- Лучше еще два, для Нобби тоже, -- добавил он.
     -- Твое здоровье, Фред.
     Брови  у  сержанта Кишки поползли вверх от  зрелища,  как  Нобби за раз
опрокинул пинту пива. Нобби несколько нетвердо поставил кружку.
     -- Не было  бы так плохо, если бы были бабки, -- сказал Нобби, беря еще
одну кружку.  -- Я думал, что невозможно быть дворянином,  не будучи богатым
ублюдком. Я думал, что они одной рукой дают большой кошелек с деньгами, пока
другой надевают корону тебе на голову. А так глупо,  быть дворянином и  быть
бедным.  Это с'мое  дурацкое.  -- Он  осушил кружку и хлопнул ее об стол. --
Простым и богатым, да, это я пожалуйста.
     Бармен нагнулся к  сержанту Кишке. -- Что случилось с капралом? Он пьет
как бочка. Уже восемь кружек выпил.
     Фред  Кишка наклонился и сказал ему уголком  рта. -- Не болтай об этом,
Рон, но это потому, что он пэр.
     -- Правда? Тогда я пойду и посыплю пол свежими опилками.


     В полицейском  участке  Сэм Самуэль  перебирал спички.  Он не спросил у
Ангуа, уверенна ли она. Она почувствовала бы запах, даже  если бы это было в
среду.
     -- Итак, а кто были остальные? -- спросил он. -- Другие големы?
     -- Тяжело понять по следам, --  сказала  Ангуа. -- Но я так думаю. Я бы
пошла по ним, но решила, что лучше сначала прийти сюда.
     -- Почему ты думаешь, что это были големы?
     -- Следы.  У големов нет запаха, --  сказала она. -- Они  пахнут тем, с
чем  работают.  Это  все  чем  они  пахнут... --  она  вспомнила о  стене  с
надписями.  --  Там были бурные  дебаты,  --  сказала она. -- Спор  големов.
Письменный. Я думаю, довольно жаркий.
     Она  снова  подумала  о  стене.   --  Некоторые   из  них  были   очень
выразительны, --  добавила она,  вспомнив  размер некоторых букв. -- Если бы
там были люди, то они наверно кричали...
     Ваймз  угрюмо уставился на  рассыпанные перед  ним спички.  Одиннадцать
деревянных палочек  и  двенадцатая  сломанная.  Не  надо  быть гением, чтобы
понять, что там происходило. -- Они тянули жребий, -- сказал он. -- И Дорфлу
не повезло.
     Он вздохнул. -- Это гораздо хуже,  -- сказал он.  -- Кто-нибудь  знает,
сколько големов в городе?
     -- Нет, -- сказал Кэррот. -- Тяжело  разузнать. Их не изготавливали уже
столетья, но они не изнашиваются.
     -- Их никто не изготавливает?
     -- Это запрещено. Священники очень строги по этому поводу. Они говорят,
что это создание жизни, а это можно делать  только богам. Но они  оставили в
покое  тех,   которые  уже   существуют,  големы  очень  полезны.  Некоторые
замурованы  внутри  рабочих  колес  или валов. Делают  всю  опасную  работу,
знаете,  в тех местах, где людям  вредно находиться. Они делают всю  грязную
работу. Я думаю, их могут быть сотни...
     -- Сотни? -- переспросил Ваймз. -- А сейчас они встречаются  секретно и
плетут заговоры? Боже мой! Хорошо. Нам надо многих из них уничтожить.
     -- Почему?
     --  Тебе  нравится,  что у них  есть секреты?  Я имею в виду, боже мой,
тролли  и гномы, хорошо, даже нежить живет определенным  образом, даже  если
это  чертов ужасный  образ  можно  назвать жизнью,  -- Ваймз натолкнулся  на
взгляд  Ангуа,  и  продолжил.  --  Но  эти  штуковины?  Они  просто  рабочие
инструменты. Это все равно, что группа лопат собралась для беседы!
     -- Э... сэр, там было еще кое-что, -- медленно сказала Ангуа.
     -- В подвале?
     -- Да. Э... но это трудно объяснить. Это как... чувство.
     Ваймз  пожал  плечами.  Он знал,  что нельзя насмехаться над  тем,  что
чувствовала Ангуа. Например, она  всегда знала, где Кэррот. Если  она была в
полицейском  участке,  можно было  понять что  он  подходит, видя,  что  она
повернулась к двери.
     -- Да?
     -- Похоже на... глубокое горе. Ужасное, ужасное сожаление. Э...
     Ваймз кивнул, и потер переносицу. День был долгим и тяжелым, и кажется,
ему не будет конца.
     Ему  очень, очень  надо выпить. Весь  мир сместился. Когда смотришь  на
него через дно стакана, то все опять приобретает фокус.
     -- Вы сегодня кушали, сэр? -- спросила Ангуа.
     -- Чуть перекусил на завтрак, -- промямлил Ваймз.
     -- Вы знаете то слово, которое употребляет сержант Кишка?
     -- Какое? Галимо?
     -- Вот так Вы  сейчас  выглядите. Если уж Вы здесь  давайте хоть выпьем
кофе и пошлем кого-нибудь за булочками.
     Ваймз колебался. Он всегда представлял, что галимо это то, что делается
у тебя во рту после  трех дней беспробудного пьянства. Ужасно думать, что ты
так выглядишь.
     Ангуа взяла старую кофейную банку, в которой  хранились деньги для чая.
К удивлению, она была очень легкой.
     --  Эй?  Здесь должно быть двадцать  пять  долларов, -- сказала она. --
Нобби только вчера их  собрал.  Она  перевернула жестянку. Оттуда посыпалось
немного мусора.
     -- Даже нет отчета о расходах? -- спросил Кэррот без всякой надежды.
     -- Отчет о расходах? Мы же говорим о Нобби.
     -- А, ну конечно.


     В  "Штопаном  барабане"  было очень тихо. Час счастья прошел со всего с
одной небольшой дракой. Теперь все смотрели час несчастья.
     Перед Нобби стоял лес из пустых кружек.
     -- Я думаю, какая польза после всего что сделано и  сказано? -- спросил
он.
     -- Ты можешь его загнать, -- сказал Рон.
     --  Хорошо  замечено, -- добавил  сержант Кишка. -- Есть  полно богатых
ребят, которые дадут мешок бабок за титул.  Я имею в  виду ребят,  у которых
уже есть большие дома  и все такое. Они  все что угодно отдадут, чтобы  быть
такими же аристократами как ты, Нобби.
     Девятая кружка застряла на пол пути ко рту Нобби.
     -- Это может стоить тысячи долларов, -- ободряюще сказал Рон.
     -- По самой меньшей мере, -- сказал Кишка. -- Они будут драться за это.
     -- Если  правильно сыграешь,  можешь  выйти на пенсию, или что-то вроде
того.
     Кружка неподвижно висела в воздухе. Было заметно, что в его мозге самые
различные выражения вели упорную борьбу  за  честь быть изображенным на лице
Нобби.
     -- О, они, правда, будут? -- наконец сказал он.
     Сержант  Кишка  неуверенно отошел на шаг.  В голосе  у  Нобби появилась
нотка, которую он никогда от него не слышал.
     -- Тогда ты сможешь  быть богатым и обыкновенным, прямо как ты  сказал,
-- сказал  Рон,  который не  замечал  тонкие переходы настроений.  -- Богачи
выстроятся в очередь за твоим титулом.
     --  Продать  м'е  первородство за  сранную бумажку, ты этого хочешь? --
сказал Нобби.
     -- За "сундук бумажек", -- сказал сержант Кишка.
     -- За "сранный сундук бумажек", -- сказали за соседним столиком,  желая
начать заварушку.
     -- Ха! Ну, я скажу тебе, --  покачиваясь сказал Нобби, --  есть кое-что
что нельзя продать. Ха-ха! Кто свогует мое пгиз тот получит дегмо, понял?
     -- Самый дерьмовый приз на свете, -- кто-то сказал.
     -- А все равно, что за сранный сундук?
     -- Потому-что... что хорошего даст мне куча денененег, а?
     Клиенты  бара  были  озадачены.  Это был вопрос  типа: "Спиртное -- это
хорошо?" или "Тяжелая работа, кто хочет этим заняться?"
     -- ... а в чем проблема?
     --  Мы -- эт, -- неуверенно сказал  самый храбрый, --  ты можешь купить
большой дом, полно жрачки и... выпивки и... женщин и все такое.
     --  И  в  эт'м -- человеческое счасвттвиье?  --  со стеклянными глазами
спросил Нобби.
     Его  собутыльники  уставились   на   него.   Этот   вопрос   уводил   в
метафизический лабиринт.
     -- Хорошо,  я  скажу вам,  --  сказал  Нобби. Он  раскачивался с  таким
постоянством что все больше походил на метроном. -- Все это -- ничто, ничто!
Я скажу вам, по сравнению с гордостью за своевою родододо... сословную.
     -- Рододосословную? -- переспросил сержант Кишка.
     -- Ну, предки и все такое,  -- сказал Нобби.  -- Это знач'т, что у меня
на много больше предков и всего такого, чем у всех вас вместе взятых.
     Сержант Кишка подавился пивом.
     -- У всех есть предки, -- холодно сказал бармен. -- Иначе их не было бы
здесь.   Нобби    уставился   на   него   стеклянными   глазами,   попытался
сфокусироваться, но у него  ничего не вышло. -- Правильно! -- наконец сказал
он.  -- Правильно!  Только... только у  меня  их больше, вишь? В этих  венах
течет кровь кровавых королей, я прав?
     -- Пока  еще  течет, -- выкрикнул кто-то. Все засмеялись, но  это  было
предупредительным звонком, к которому сержант Кишка научился прислушиваться.
Он напомнил ему  о двух вещах: 1) ему осталось только шесть недель до пенсии
и 2) ему уже давно надо пойти в туалет.
     Нобби  сунул руку в карман и вытащил свиток. -- Вишь это? -- сказал он,
с  трудом раскручивая  его на  стойке бара. --  Вишь это? У  меня есть право
гербовать себя. Видишь здесь? Здесь написано "граф", правильно? Это -- я.  У
тебя бы могла,  у  тебя  бы могла, у  тебя бы могла  над  дверью висеть  моя
голова.
     -- Могла бы, -- сказал бармен, следя за толпой.
     -- Я имею в виду, ты можь п'менять название, назвать его граф Анха, а я
буду  п'стьянно  приходить и  пить, чоб  ты скажешь? -- сказал Нобби. -- Все
будут говорить,  что здесь пьет граф, у тебя пойдет бизнес. А я  н' н' н' н'
не буду с тебя ничего за это брать. Чоскажь? Люди скажут,  это первоклассный
бар, это, лорд де Ноббес пьет здесь, в этом что-то есть.
     Кто-то схватил Нобби за горло. Кишка  не  узнал драчуна. Он был простым
страшным, плохо выбритым завсегдатаем этого бара, который в это время вечера
обычно  уже  начинал открывать  бутылки  зубами, а если  вечер действительно
удавался, то открывать бутылки чужими зубами.
     -- То  есть мы недостаточно  хороши для тебя, ты это хочешь сказать? --
заорал мужик.
     Нобби махал  свитком. Он открывал рот, чтобы что-то сказать,  и сержант
Кишка знал что: -- Руки прочь, ты безродная мразь.
     Каким-то диким всплеском разума  и полным отсутствием  здравого смысла,
сержант Кишка сказал: -- Его превосходительство угощает всех!


     По сравнению  со  "Штопаным барабаном", "Корзина"  на  Глем-стрит  была
оазисом холодного спокойствия.  Полиция почти  полностью  захватила ее,  как
тихую крепость искусства  выпивки. Здесь не подавали  очень  хорошего  пива,
здесь оно не водилось. Но обслуживали быстро и тихо, и подавали  в долг. Это
было  место, где  полицейские не  занимались  делом  и не  любили  когда  их
беспокоили. Никто не может пить в такой тишине как  полицейский, вернувшийся
с  восьмичасового дежурства на улице. Это  место было  такой же защитой  для
полицейских как их шлемы и нагрудники. Мир не доставлял столько боли.
     А  владелец,  мистер  Сырок,  был  хорошим  слушателем. Он  внимательно
прислушивался к  фразам  типа "Двойной, пожалуйста"  или  "Следи,  чтобы мой
бокал  не  был  пустым".  Также  он  говорил  правильные вещи, типа "В долг?
Конечно,  офицер". Полицейские оплачивали  счета или  выслушивали  лекцию от
капитана Кэррота.
     Ваймз угрюмо сидел  со стаканом лимонада. Он хотел стопочку чего-нибудь
покрепче,  но  знал, что не  закажет ее.  Одна  стопочка закончится  дюжиной
стаканов. Но от знания этого легче не становилось.
     Здесь собралась почти вся дневная  смена, да еще парочка, у которых был
выходной.
     Хоть  здесь  и не было  очень  чисто,  ему  здесь  нравилось.  Жужжание
разговоров других посетителей не давали ему вернуться к своим мыслям.
     Одна из при