других  философов,  восклицания  которых,  вроде
"Дубина проклятая!", "Да ты это все выдумываешь  по  ходу  дела!"  и  прочие
вклады в дебаты создавали чувство свободы и уверенности в себе. Потому,  что
никто в действительности не обращал внимания. Они просто  прорабатывали  то,
что хотели сказать сами. Но эта толпа напоминала ему Бруту. Их слушание было
похоже на огромную яму, ожидающую,  что  его  слова  ее  наполнят.  Проблема
состояла в том, что он произносил философию, а они слушали тарабарщину. - Вы
не можете верить в Великого А'Туина, сказал он. - Великий А'Туин существует.
Не имеет смысла верить в то, что существует. - Кто-то  поднял  руку,  сказал
Урн. - Да?
   - Сир, ведь именно то, что существует, достойно того, чтобы в это верили?
- сказал вопрошающий, носивший униформу сержанта Святой Стражи. -  Если  оно
существует, не обязательно в него верить, сказал Дидактилос.  -  Оно  просто
есть. - Он пожал плечами. - Что я могу вам сказать? Что вы хотите  услышать?
Я просто записал то, что знают люди. Встают  и  рушатся  горы,  а  под  ними
Черепаха плывет вперед. Люди живут и умирают, а Черепаха  Движется.  Империи
растут и распадаются,  а  Черепаха  Движется.  Боги  приходят  и  уходят,  а
черепаха по-прежнему движется. Черепаха Движется. Из темноты раздался голос,
-И это действительно правда?
   Дидактилос пожал плечами. -Черепаха существует. Мир - это  плоский  диск.
Солнце обходит вокруг него один раз каждый день, таща за собой свет.  И  это
будет продолжать происходить, будете вы верить в это, или нет.  Так  уж  оно
есть. Я не разбираюсь в истине. Истина куда более  сложная  вещь,  чем  это.
Сказать по правде, думаю, что Черепахе до фени, правда это или  нет.  Симони
потянул Урна в сторону, пока философ продолжал говорить. -  Они  не  за  тем
пришли! Ты можешь что-нибудь предпринять?
   - Не понял? - сказал Урн. - Они не  хотят  философии.  Им  нужен  предлог
двинуться против Церкви! Сейчас! Ворбис мертв, Ценобриарх слабоумен, иерархи
заняты всаживанием ножей друг другу в  спину.  Цитадель  похожа  на  большую
гнилую сливу. - Тут есть еще пара заковырок, сказал Урн. -Ты говорил, что  у
тебя только десятая часть армии. - Но они свободные люди, сказал  Симони.  -
Свободные в своих мыслях. Они будут биться за нечто большее,  чем  пятьдесят
центов в день. Урн взглянул вниз, на свои руки. Он часто поступал так, когда
бывал в чем-то не уверен, словно  это  были  единственные  вещи  в  мире,  в
которых он был уверен абсолютно. - Счет сократится до трех к одному  прежде,
чем остальные поймут, что происходит, жестоко сказал Симони. - Ты говорил  с
кузнецом?
   - Да. - Ты сможешь это сделать?
   - Я... пожалуй. Это не совсем то, что я... - Они пытали его отца.  Только
за то, что на его кузнице висела подкова,  когда  каждому  известно,  что  у
кузнецов должны быть свои маленькие обряды. И они забрали его сына в  армию.
Но у него много помощников. Они будут  работать  ночами.  Все  что  от  тебя
требуется, это сказать им, что тебе нужно. - Я сделал несколько набросков...
- Отлично, сказал Симони. -  Послушай,  Урн.  Церковь  существует  благодаря
людям вроде Ворбиса. Так уж это устроено. Миллионы людей умерли во имя... во
имя одной лишь лжи. Мы можем это остановить... Дидактилос кончил говорить. -
Он промазал, сказал Симони. - Он мог сделать  с  ними  нечто.  А  он  просто
вывалил на них гору фактов. Невозможно возбудить  людей  фактами.  Им  нужен
повод. Им нужен символ.

***

   Они покинули святилище перед самым закатом. Лев, заползший было под  тень
нескольких скал, встал, чтобы посмотреть, как они уходят.  -  Он  будет  нас
выслеживать, стонал Ом, они всегда так поступают. Многие мили. - Мы выживем.
- Мне бы твою уверенность. - Ах, но у  меня  есть  Бог,  на  которого  можно
положиться. - Разрушенных святилищ  больше  не  будет.  -  Будет  что-нибудь
другое. - Не будет даже змей поесть. - Но  я  иду  с  моим  Богом.  -  Не  в
качестве закуски, надеюсь. А еще  ты  идешь  не  в  ту  сторону.  -  Нет.  Я
по-прежнему удаляюсь от берега. - Что я и имел ввиду. - Как далеко мог  уйти
лев с такой раной?
   - Что тут общего?
   - Все. И через пол часа, черной тенистой линией  по  серебрянной  залитой
лунным светом пустыне появился след. - Этим путем прошли солдаты. Мы  просто
пойдем по следу назад. Если мы будем идти туда, откуда они пришли, мы придем
туда, куда идем. - Нам это не под силу!
   - Мы будем идти днем. - О, да. Они тащили столько  еды  и  воды,  сколько
могли унести, горько сказал Ом. - Какое счастье, что на  нас  не  лежит  это
бремя. Брута мельком взглянул на Ворбиса. Он  теперь  шел  без  помощи,  при
условии, если его слегка поворачивать, когда надо  сменить  направление.  Но
даже Ому пришлось признать, что след представлял собой  некоторое  удобство.
Он был живым, в том же смысле, как является живым эхо. Люди прошли здесь  не
слишком давно. В мире есть другие люди. Кто-то где-то выжил. Или нет.  Через
час или около того они прошли мимо холмика около следа. На его вершине лежал
шлем, а в песок был воткнут меч. - Множество  солдат  умерло,  чтобы  быстро
сюда добраться, сказал Брута. Тот, кто потратил  достаточно  времени,  чтобы
похоронить своего мертвеца, кроме того начертал  на  песке  холмика  символ.
Брута почти ожидал,  что  это  будет  черепаха,  но  ветер  пустыни  еще  не
окончательно стер грубое изображение пары  рогов.  -  Я  этого  не  понимаю,
сказал Ом.  -  В  действительности,  они  не  верят,  что  я  существую,  но
мимоходом, рисуют что-нибудь в этом роде на могиле. - Это трудно  объяснить.
Я думаю, это потому, что они верят, что  они  существуют,  сказал  Брута.  -
Потому, что они - люди, и он - один из них. Он вытащил меч из песка.  -  Что
ты собираешься с ним делать?
   - Может пригодиться. - Против кого?
   - Может пригодиться. Часом позже лев, хромавший  вслед  за  Брутой,  тоже
добрел до могилы. Он прожил в пустыне шестнадцать лет, и прожил он так долго
потому, что не умер, а не умер потому, что никогда  не  транжирил  доступный
протеин. Он начал рыть. Люди постоянно разбрасываются доступным протеином, с
тех самых пор,  как  стали  интересоваться,  кто  из  него  состоял.  Но,  в
общем-то, можно оказаться погребенным и в худшем месте, чем утроба льва.

***

   Среди скальных островков были змеи и ящерицы. Возможно,  они  были  очень
питательны и каждая была, в своем роде, вкусовым фейерверком. Воды не  было.
Но были деревья... более или менее. Они выглядели, как группы камней, только
у некоторых в центре выступал шип цветка, блестяще-розовый и красный в лучах
рассвета. - Откуда они достают воду?
   - Из окаменелых морей. - Вода, превратившаяся в камень?
   - Нет. Вода, протекавшая тысячи лет назад. В здешнем скальном  основании.
- Ты не можешь до нее докопаться?
   - Не будь дураком. Брута перевел взгляд с цветка  на  ближайший  каменный
островок. - Мед. - сказал он. - Что?

***

   Пчелиное гнездо находилось высоко на склоне шпиля скалы. Их жужжание было
слышно с земли. Дороги вверх не было. - Отличные попытки, сказал Ом.  Солнце
поднялось. Скалы уже были теплы на ощупь. -Отдохни немного,  ласково  сказал
Ом. - Я погляжу. - Поглядишь на что?
   - Я погляжу и отыщу. Брута отвел Ворбиса в тень большого валуна  и  мягко
подтолкнул вниз. Потом улегся сам. Пока что жажда не  слишком  донимала.  Он
пил из лужицы во святилище до тех пор, пока не  начал  хлюпать  при  ходьбе.
Потом, возможно, они найдут змею... Принимая во внимание,  что  случается  с
другими людьми, жизнь не такая уж плохая штука. Ворбис лежал на своем месте,
его черные на черном глаза смотрели в пустоту.  Брута  старался  уснуть  Ему
даже не снились сны. Дидактилоса это бы сильно взволновало. "Некто, кто  все
помнит  и  не  видит  снов,  должен  думать  очень  медленно",  сказал   он.
"Представьте себе сердце", (подобно многим ранним мыслителям, эфебцы верили,
что помыслы рождаются в сердце, и что мозг  -  всего-навсего  устройство  по
охлаждению крови. ),  говорил  он,  "которое  почто  все  занято  памятью  и
расщедривается едва на несколько ударов  в  день  на  нужды  мышления".  Это
объясняло бы, почему Брута двигал губами, когда думал. Так что это не  могло
быть сном. Должно быть, это было солнце.  Он  слышал  голос  Ома  в  голове.
Черепаха звучала так,  словно  разговаривала  с  людьми,  которых  Брута  не
слышал. Мой!
   Прочь!
   Нет. Мой!
   Оба!
   Мой!
   Брута повернул голову. Черепаха была в  щели  между  двумя  камнями,  шея
вытянута и раскачивается из стороны в сторону. Был и другой  звук  ,  что-то
вроде комариного писка, появлявшийся и исчезавший... и  обещания  в  голове.
Потом замелькали они... лица, обращающиеся к нему, обличья, видения величия,
великолепные возможности, поднимающие его, возносящие высоко над миром,  все
это его, он мог сделать все, требовалось лишь поверить в  меня,  в  меня,  в
меня... Напротив оформилось видение. Там, на камне  неподалеку,  поджаренный
поросенок, окруженный фруктами, и кружка пива, такого холодного, что  воздух
конденсировался на краях. Мой!
   Брута сморгнул. Голоса исчезли. И еда тоже.  Он  моргнул  еще  раз.  Были
странные  пост-видения,  не  видимые,  но  ощущаемые.   Несмотря   на   свою
совершенную память, он не мог вспомнить, что голоса говорили, или  что  было
на остальных  картинках.  В  его  голове  задержалось  лишь  воспоминание  о
жаренном поросенке и холодном пиве. - Это все потому, что они не знали,  что
тебе предложить, тихо сказал голос Ома. -Потому они пытались предложить тебе
что-нибудь. Обычно они начинают с видений еды и плотских удовольствий. - Они
добрались лишь до еды, сказал Брута. - Стало быть, хорошо, что я их  осилил,
сказал Ом. - Страшно сказать, чего они смогли бы достичь с молодым человеком
вроде тебя. Брута поднялся на локтях. Ворбис не  двигался.  -  Они  пытались
добраться и до него?
   - Думаю, да. Не сработало. Ничто не входит, ничто не выходит. Никогда  не
видел мозга, столь повернутого внутрь себя. - Они вернуться?
   - О, да. Им больше нечего делать.  -  Когда  они  придут,  сказал  Брута,
чувствуя себя безрассудным, не мог бы ты подождать, пока  они  доберутся  до
плотских удовольствий?
   - Очень вредно для тебя. - Они  изводили  Брата  Намрода.  Но,  я  думаю,
пожалуй, нам следует знать своих противников?. Голос Бруты перешел в хрип. -
Я смог бы справиться с видением питья, сказал он устало. Тени были длинными.
Он с удивлением огляделся. - Как долго они пытались?
   - Весь день. И упорные же демоны. Их  тут,  как  мошкары.  Почему,  Брута
понял на закате. Он встретил Св. Унгуланта отшельника, друга всех  маленьких
богов. Повсюду.

***

   - Так, так, так, сказал Св. Унгулант.  -  У  нас  тут  не  слишком  много
посетителей. Верно, Ангус?
   Он обратился к воздуху перед ним. Брута пытался удержать равновесие,  ибо
тележное колесо опасно накренялось при каждом  его  движении.  Они  оставили
Ворибиса сидеть в  пустыне,  в  двадцати  футах  внизу,  обжимать  колени  и
смотреть в никуда. Колесо было прибито плоско на тонком  шесте.  Его  ширины
едва доставало, чтобы один  человек  мог  неудобно  лечь.  Но  Св.  Унгулант
выглядел созданным лежать неудобно. Он был так тощ, что даже скелет  мог  бы
спросить: "Разве он не тощ?".  Он  был  одет  во  что-то  вроде  набедренной
повязки минималиста, насколько об этом было возможно судить под  волосами  и
бородой. Было достаточно трудно  не  обращать  внимания  на  Св.  Унгуланта,
скакавшего вверх-вниз на верхушке своего шеста, крича: "Куу-ии!" и "Тут!". В
нескольких футах был  несколько  меньший  шест,  со  старомодной  уборной  с
полумесяцем на дверях. То, что ты - отшельник,  не  значит,  что  ты  должен
отказаться ото всего, сказал Св.  Унгулант.  Брута  слышал  об  отшельниках,
бывших чем-то вроде пророков в одну сторону. Они  уходили  в  пустыни  и  не
возвращались назад, предпочитая жизнь  пустынника  в  грязи  и  лишениях,  и
грязи, и святых размышлениях, и грязи. Многим из них нравилось  делать  свою
жизнь еще более неудобной, замуровываясь в кельях или живя, для примера,  на
верхушке шеста. Омнианская церковь поощряла это на том основании, что  лучше
пусть сходят с ума сколь возможно  далеко,  где  они  не  причинят  никакого
беспокойства, и пусть о них заботится община, покуда эта община  состоит  из
львов, канюков и грязи. - Я подумываю об  установке  еще  одного  колеса,  -
сказал Св. Унгулант, прямо тут. Наслаждаться утренним солнцем, знаешь. Брута
огляделся. Лишь гладкий камень да песок простирались во всех направлениях. -
А разве ты не наслаждаешься солнцем повсюду все время? -  сказал  он.  -  Но
утреннее куда важнее, сказал Св Унгулант. - Кроме того, Ангус  говорит,  что
нам нужно патио. - Он будет устраивать на нем  барбекью,  сказал  Ом  внутри
головы Бруты. - Гм , - сказал Брута. - Ты...  вообще-то...  святой...  какой
религии?
   Выражение замешательства промелькнуло на том крошечном  промежутке  лица,
которое  оставалось  между  бровями  Св.  Унгуланта  и  его  усами.  -   Ух.
Действительно, ни одной. Это все - чистое  недоразумение,  сказал  он.  -Мои
родители назвали меня Севрияном Ваддеюсом  Унгулиантом,  а  потом,  однажды,
разумеется, совершенно  удивительным  образом  кто-то  обратил  внимание  на
инициалы. Все остальное казалось неизбежным. Колесо слегка покачнулось. Кожа
Св. Унгуланта была почти  черна  от  солнца  пустыни.  -  В  дальнейшем  мне
пришлось выбрать отшельничество,  конечно.  -  сказал  он.  -  Я  учился.  Я
полностью самоучка. Невозможно найти  отшельника,  который  бы  научил  тебя
отшельничеству, ибо это, разумеется,  испортило  бы  все  дело.  -  Э...  но
существует... Ангус? -  сказал  Брута,  глядя  на  то  место,  где,  по  его
убеждению, находился Ангус, или по крайней мере, туда, где он  был  убежден,
что тот находится по убеждению Св. Унгулианта.  -  Он  сейчас  здесь,  резко
сказал  святой,  указывая  на  противоположный  конец  колеса.  -Но  он   не
занимается отшельничеством. Он не обучен,  понимаешь.  Он  просто  компания.
Говорю тебе, я бы сошел с ума, если бы Ангус не  поддерживал  меня  все  это
время. - Да... Пожалуй, сошел бы, сказал Брута. Он улыбнулся пустому воздуху
дабы выразить одобрение. - В принципе, это  отличная  жизнь.  Часы  довольно
длинны, но еда и питье воистину того  стоят.  У  Бруты  возникло  отчетливое
ощущение, что он знает, что за этим последует. - Достаточно холодное пиво? -
сказал он. - Ледяное, сияя сказал Св. Унгулант. - А жаренный поросенок?
   Маниакальная улыбка расползалась  по  лицу  Св.  Унгуланта.  -  Да,  весь
коричневый и хрустящий по краям, - сказал  он.  -  Но  я  надеюсь,  э...  ты
съедаешь и случайную змею, или ящерицу?
   - Стыдно признаться, да. Время от времени. Просто, для разнообразия. -  А
грибы, тоже? - сказал Ом. - Здесь есть грибы? - невинно  сказал  Брута.  Св.
Унгулант счастливо закивал. - Да, после ежегодных дождей. Красные с  желтыми
крапинками. В пустыне становится действительно интересно во  время  грибного
сезона. - Полно огромных пурпурных поющих улиток? Говорящих столбов пламени?
Взрывающихся жирафов? В таком роде? осторожно сказал Брута. - Во  имя  неба,
да! - сказал святой. - Понятия не имею, по чему.  По-моему,  их  притягивают
грибы. Брута кивнул. - Ты неплохо схватываешь,  малыш.  -  сказал  Ом.  -  Я
надеюсь, ты иногда пьешь... воду? - сказал  Брута.  -  Конечно,  это  глупо,
правда? - сказал Св. Унгулант. - Весь этот превосходный набор  напитков,  но
так часто охватывает, не подберу другого слова, жажда  нескольких  маленьких
глоточков воды. Ты можешь это объяснить?
   - Это было бы довольно сложно...-сказал Брута,  по-прежнему  разговаривая
очень осторожно, подобно тому, кто водит пятидесяти футовую рыбину на  леске
с прочность на разрыв в  пятьдесят  один  фунт.  -  Действительно,  странно,
сказал Св. Унгулант. - Особенно, когда ледяное пиво столь доступно. - А  где
вы, ух, берете ее? Воду? - сказал Брута. - Знаешь каменные деревья?
   - Те, что с большими цветами?
   - Если вскроешь мясистую часть  листьев,  там  есть  до  полупинты  воды,
сказал святой. - Предупреждаю, на вкус это как виэвиэ. - Думаю, мы попробуем
это стерпеть, сказал Брута  иссохшими  губами.  Он  попятился  к  веревочной
лестнице, в которой заключался контакт святого с землей. - Вы  уверены,  что
не хотите остаться? - сказал Св. Унгулант. -Сегодня Среда. У нас  по  средам
молочный поросенок  с  поварским  подбором  залитых  солнцем  росисто-свежих
овощей . -  У  нас,  ух,  много  дел,  сказал  Брута,  на  полпути  вниз  по
раскачивающейся лестнице. - Сладости с тележки?
   - Я думаю,  пожалуй...  Св.  Унгулант  грустно  смотрел  вниз  на  Бруту,
направляющего Ворбиса прочь по пустоши. - А  на  десерт,  пожалуй,  мята!  -
прокричал он через ладони рупором. - Нет?
   Скоро фигуры стали едва различимыми точками среди  песка.  -  Могут  быть
видения сексуальных удо... нет, вру,  это  по  четвергам...-пробормотал  Св.
Унгулант. Теперь, когда ушли посетители, воздух снова наполнился жужжанием и
хныканьем маленьких богов. Здесь были биллионы их. Св. Унгулант улыбался. Он
был,  без  сомнения,  сумасшедшим.  Он  иногда   это   подозревал.   Но   он
придерживался  точки  зрения,  что  безумие  не  должно  пропадать  зря.  Он
ежедневно обедал пищей богов, пил редчайшие вина, ел фрукты, которых не было
не только в это  время  года,  но  и  в  действительности.  Выпивать  иногда
пригоршню  солоноватой  воды  и  жевать  отвратительную   ногу   ящерицы   в
медицинских  целях  было  не  высокой  платой.   Он   вернулся   обратно   к
заставленному столу, мерцавшему в воздухе. Все это... и  все  эти  маленькие
боги хотели, чтобы был кто-нибудь, кто знал бы о них, кто хотя бы верил бы в
то, что они существуют. А еще сегодня было желе и мороженное. -  Ну,  больше
нам достанется, а, Ангус?
   Да, сказал Ангус.

***

   Война в Эфебе закончилась. Она  не  могла  продолжаться  долго,  особенно
после того, как в нее включились рабы.  Было  слишком  много  узких  улочек,
слишком много налетов, и , кроме того, слишком  много  ужасающей  решимости.
Принято считать, что свободные люди всегда победят рабов, но,  пожалуй,  это
зависит от точки зрения. Кроме того, командующий эфебским гарнизоном  что-то
нервно продекламировал о том, что с рабством  впредь  будет  покончено,  что
взъярило рабов. Какой толк выживать, если потом, будучи свободным, не можешь
иметь рабов? Кроме того, а что они будут есть?
   Омнианцы не могли ничего понять,  а  неуверенные  люди  плохо  бьются.  И
Ворбис пропал. Несомненные факты начинали вызывать сомнения,  когда  повсюду
были его глаза. Тирана освободили из тюрьмы. Он провел первый  день  свободы
аккуратно составляя послания  другим  маленьким  странам  побережья.  Пришло
время что-нибудь предпринять относительно Омнии. Брута пел. Его  голос  эхом
разносился среди камней. Стая кривоклювов стряхнула свои ленивые  пешеходные
привычки и неистово рванула прочь, оставляя позади перья в своем  стремлении
стать рожденными летать. Змеи втирались в трещины в камнях. В пустыне  можно
жить. Или по крайней мере выжить... Возвращение в Омнию всего-навсего вопрос
времени. Еще один день... Ворбис плелся немного позади него.  Он  ничего  не
говорил, и, когда с ним заговаривали, не подавал ни  единого  признака,  что
понял, что ему сказали. Ом, гремя в Брутином  мешке,  начал  ощущать  острую
депрессию, которая накатывает на  любого  реалиста  в  присутствии  горячего
оптимиста. Искаженные тона "Стальные  когти  разорвут  безбожников"  неслись
вдаль. - Мы живы, сказал Брута. - Теперь. - И мы не далеко от дома. - Да?
   - Я видел дикую козу среди скал  чуть  раньше.  -  Их  по-прежнему  много
вокруг. - Коз?
   - Богов. И те, что были прежде, были ничтожны, уверяю тебя. - В смысле?
   Ом усмехнулся: "Это ведь  логично,  разве  нет?  Подумай.  Более  сильные
крутятся с краю, где есть верую... в смысле,  люди.  А  слаб