ничества  голоса  для
Намрода стали привычной нормой. Он слышал их все время. - Вставай, парень. -
произнес он чуть мягче. Брута встал. Намрод давно жаловался, что  Брута  уже
вышел из возраста хорошего послушника. Лет десять тому назад. "Вот дайте мне
мальчишку лет семи..." - говаривал Намрод. Но Брута, кажется, собирался  так
и скончаться послушником. Когда писались правила, никто  не  рассчитывал  на
что-либо подобное Бруте. Сейчас на его большом круглом  лице  было  написано
глубокое  внимание.  -  Сядь  на  свою  кровать,  Брута.  Брута   немедленно
повиновался. Он не знал значения слова "неповиновение". Это было всего  лишь
одно из того множества  слов,  значения  которых  он  не  знал.  Намрод  сел
напротив. - Итак, Брута, ты знаешь, что случается с теми, кто лжет,  не  так
ли?
   Брута кивнул, краснея. - Отлично. А теперь расскажи мне об этих  голосах.
Брута мял в руках край рубашки. - Это был скорее один  голос,  наставник.  -
один голос. - повторил Брат Намрод. - И что этот голос сказал, а?
   Брута колебался. По некотором раздумье он  понял,  что  голос  собственно
ничего не сказал. Он просто говорил. В любом случае, об этом было бы  сложно
рассказать Брату Намроду, имевшему привычку все  время  нервно  коситься  на
губы собеседника и повторять последние несколько слов  с  теми  интонациями,
как они  были  произнесены.  Кроме  того,  он  постоянно  ощупывал  пальцами
окружающие предметы: стены, мебель, людей, словно бы опасаясь, что вселенная
может рассыпаться, если он  не  будет  ее  удерживать.  У  него  было  такое
множество  нервических  подергиваний,  что  они  составляли  как   бы   одну
непрерывную линию. Что ж, Брат Намрод был совершенно  нормален  для  любого,
прожившего в Цитадели целых 50 лет. - Ну...-начал Брута. Брат Намрод  поднял
высохшую руку. Брута мог разглядеть на ней нити серо-голубых  вен.  -  И,  я
уверен, ты знаешь, есть два рода голосов, которые слышатся вдохновленным.  -
произнес  наставник.  Одна  из  его  бровей  начала  подергиваться.  -   Да,
наставник. Брат Мардук говорил нам это. -  говорил  нам  это.  Так.  Иногда,
когда Он  в  своей  бесконечной  мудрости  считает  нужным,  Бог  говорит  с
избранным и тот становится великим пророком.  Я  уверен,  ты  не  осмелишься
считать себя одним из таких, а?
   - Нет, наставник. - наставник. Но есть другие  голоса.  -  произнес  Брат
Намрод, и в  его  голосе  послышались  легкие  вибрации.  -Голоса  льстивые,
обманывающие и убеждающие, да? Голоса, которые только и ждут момента,  чтобы
похитить нас у нашего хранителя?
   Брута расслабился. Это было знакомо. Все послушники знают  об  этом  типе
голосов. Только обычно они говорят о куда более понятных  вещах,  таких  как
прелесть ночных манипуляций и острая потребность в девочках. Из этого видно,
что в то время, когда дело дошло до голосов, из послушнического возраста они
еще не вышли. По сравнению с этим, в голове Брата Намрода  голоса  исполняли
целые оратории. Те из послушников, кто посмелее,  любили  разговорить  Брата
Намрода на  тему  голосов.  Они  говорили,  что  он  становился  воплощением
просвещением. Особенно когда в уголках  его  рта  появляются  сгустки  белой
пены. Брута слушал.

***

   Брат Намрод был наставником, но не был Наставником. Он был  всего-навсего
наставником той группы, в которую входил Брута.  Были  и  другие.  Возможно,
кто-нибудь в Цитадели знал, сколько. Всегда есть кто-нибудь где-нибудь, чьей
обязанностью является знать все. Цитадель  занимала  всю  центральную  часть
города Кома, расположенного на землях между пустынями Клатча и  равнинами  и
джунглями Ховондаланда. Она, со своими святилищами  и  церквями,  школами  и
спальнями,  с  садами  и  башнями,  врастающими  друг  в  друга  изнутри   и
опоясывающими снаружи, простиралась  на  многие  мили,  наводя  на  мысль  о
миллионах термитов пытающихся одновременно выстроить себе  надгробия.  Врата
центрального Cвятилища горели в лучах восходящего солнца.  Их  створки  были
бронзовые,  в  сотню  футов  высотой.  На  них,  золотом  по  свинцу,   были
запечатлены Заповеди. Их было  уже  пятьсот  двенадцать,  и,  без  сомнения,
следующий пророк еще внесет свою лепту. Отраженные лучи солнца били вниз  на
десятки тысяч правоверных, трудившихся во славу Великого Бога Ома.  Вряд  ли
кто-нибудь действительно  знал,  сколько  их  тут.  Некоторые  вещи  склонны
стремиться  к  критическому  уровню.  Несомненно,  здесь  был  только   один
Ценобиарх,  титулуемый  Старшим  Ясмем.  Это  было  вне  сомнения.  И  шесть
Архисвященников. И тридцать Младших Ясмей. И еще сотни епископов,  дьяконов,
субдьяконов  и  священников.  И  послушников,   как   крыс   в   амбаре.   И
ремесленников, и пастухов, и пыточных дел мастеров, и весталок... Не  важно,
что вы умеете, для вас найдется место в Цитадели. А если вы только и умеете,
что задавать не те вопросы, или проигрывать  явно  выигрышные  сражения,  то
этим местом могут быть печи очищения  или  подземелья  правосудия  Квизиции.
Место для каждого. И каждый на своем месте.

***

   Солнечные лучи впивались в землю огорода святилища.

***

   Великий Бог Ом старался оставаться в тени длинных плетей. Пожалуй, тут Он
был в безопасности, в кольце этих стен  с  молельными  башенками  на  каждом
углу. Но тут уж трудно перестраховаться. Ему уже повезло однажды, но было бы
верхом наглости ожидать, что  повезет  еще  раз.  У  богов  тоже  есть  свои
трудности. Например, им некому молиться. Он медленно и целенаправленно  полз
вперед в сторону  пожилого  человека,  разбрасывавшего  навоз,  пока,  после
долгих усилий не решил, что находится на расстоянии слышимости. И Он воззвал
к нему сими словами: "Эй, ты!"
   Ответа не  было.  Не  было  даже  малейшего  признака,  что  что-то  было
услышано. Ом потерял терпение и превратил Лу-Тзе в мерзопакостнейшего червя,
обитающего в глубинах помойных ям  преисподни.  Но  что  распалило  его  еще
больше,  так  то,  что  пожилой  человек  и  после  этого  продолжал   мирно
разбрасывать навоз. "Да наполнят дьяволы бесконечности твои еще живые  кости
фосфором!" - возвопил Он. Эффект остался прежним. "Старая глухая сволочь!" -
пробормотал Великий Бог Ом.

***

   Хотя, возможно, здесь был кто-то, кто знал о  Цитадели  все,  что  стоило
знать. Всегда  находится  кто-то,  кто  собирает  сведения  не  из  любви  к
искусству, а потому, почему сороки собирают все, что блестит, а шалашники  -
мелкие веточки и камешки. Всегда должен быть кто-то, кто делает все то,  что
должно быть сделано, но чего остальные люди предпочитают не делать, а  лучше
- и вообще не знать, что все это существует. Третье,  что  люди  замечали  в
Ворбисе, был его рост. Он был порядком выше шести футов, но тощ  как  щепка,
словно кусок плоти,  преобразованный  в  тело  пропорционального  подростка,
взяли и вытянули вверх. Второе, что люди замечали в Ворбисе, были его глаза.
Его предки происходили из племен, населяющих глубокую пустыню, у  которых  в
процессе эволюции выработалась странная особенность внешности: черные глаза.
Не так просто черные, как  у  обычных  людей,  а  с  прочти  черным  глазным
яблоком. Потому было сложно ответить на вопрос, куда он смотрит. Создавалось
ощущение, что у него прямо под кожу надеты темные очки. Но первое,  что  они
замечали, был его череп. Дьякон Ворбис  был  лыс  по  собственному  желанию.
Большинство  церковников,  как  только  их   посвящали   в   сан,   начинали
культивировать свою растительность, так что в их волосах и бородах  запросто
могла  бы  заблудиться  коза.  Ворбис  сбривал  все.  Он  отбрасывал  блики.
Казалось, что недостаток волос только увеличивал его влияние. Он не угрожал.
Он никогда не грозил. Он просто заставлял  каждого  почувствовать,  что  его
личное пространство простирается на несколько метров  вокруг,  и  что  любой
приблизившийся к нему, лезет во что-то очень серьезное. Последние  пятьдесят
лет  его  сеньор  всякий  раз  чувствовал  себя  виноватым,   прерывая   его
размышления, о чем бы они там ни были. Было почти невозможно понять,  о  чем
он думает, и уж тем более никто об  этом  не  спрашивал.  Одна  из  наиболее
весомых тому причин заключалась в том, что Ворбис являлся главой Квизиции, в
чьи обязанности как раз и входило заниматься всем тем,  чего  все  остальные
предпочитают не делать. Вы не будете  спрашивать  таких  людей,  о  чем  они
думают, хотя бы потому, что они могут очень медленно обернуться  и  сказать:
"О тебе". Cамый высокий пост, какой можно было занять в  Квизиции,  был  как
раз пост дьякона. Это правило было установлено  столетия  назад,  чтобы  это
отделение Церкви не выросло из своих  башмаков  (которые  были  на-все-ноги,
шурупно-затягивающейся конструкции). Но с его умом, каждый сказал бы, что он
давно уже мог бы быть Старшим Священником, а то и Ясмем. Ворбис не переживал
из-за подобных мелочей. Ворбис знал свою судьбу. Уж не  сам  ли  Бог  сказал
ему?

***

   - Значит - произнес Брат Намрод, похлопывая Бруту по плечуЯ  уверен,  что
теперь ты будешь яснее видеть происходящее. Брута почувствовал, что от  него
ждут какой-то определенной реплики. - Да, мастер - ответил он  -  Я  уверен,
что буду - буду. Это твоя святая  обязанность  -  сопротивляться  голосам  в
любое время. - продолжал Намрод, все еще  похлопывая.  -  Да,  наставник.  Я
буду. Особенно если они  будут  уговаривать  меня  делать  то,  что  вы  тут
перечислили. - перечислили. Отлично. Отлично. Это  я  и  хотел  услышать.  Я
говорю это всем моим мальчикам. Помни, что я всегда рядом, чтобы помочь тебе
с любой маленькой проблемкой. - Да, наставник. Могу ли я вернуться в огород?
   - в огород? Да, разумеется. Разумеется. И чтобы никаких  больше  голосов,
слышишь? -Намрод погрозил пальцем своей неласковой руки.  Его  щеку  стянуло
судорогой. - Да, наставник. - Что ты делаешь в огороде?
   - Рыхлю дыни, наставник. - Дыни? А, дыни. произнес Намрод медленно. Дыни.
Дыни. Да, конечно, это кое-что объясняет. Его глаз бешенно заморгал.

***

   Не только Великий Бог Ом говорил с Ворбисом  изнутри  его  головы.  Любой
заговаривал с эксквизитором рано или поздно. Это было  всего  лишь  вопросом
выдержки. Сейчас Ворбис редко спускался понаблюдать за работой инквизиторов.
Эксквизитор отнюдь не  обязан  этого  делать.  Он  посылает  инструкции,  он
получает отчеты. Но нынче  особые  обстоятельства  удостоились  его  особого
внимания. Надо сказать, что... в подвалах Квизиции мало смешного. Если у вас
нормальное чувство юмора. Здесь нет маленьких веселеньких надписей типа: "Ты
Не Обязан Быть Безжалостным Садистом Для Того, Чтобы Работать  Тут,  Но  Это
Помогает!!!"
   Зато здесь вдоволь вещей,  наталкивающих  любого  думающего  человека  на
мысль, что Создатель вообще обладает весьма специфическим чувством юмора,  и
порождающих в его сердце яростное желание взять  приступом  небесные  врата.
Например, кофейнички. Инквизиторы дважды в день делают перерыв на  кофе.  Их
кофейнички, которые каждый  приносит  с  собой  из  дому,  выстраиваются  на
центральной печи вокруг котла, в котором, кроме всего  прочего,  раскаляются
цепи и ножи. На многих их них есть надписи, вроде: "Подарок Святого  Гротто,
Полученный Им От Оссори", или "Лучшему Папочке На Свете". Большинство из них
оббиты и ни один не похож на другой. Еще на стенах висят открытки. Уже стало
традицией, что ушедший в отпуск инквизитор  присылает  зверски  раскрашенный
резной  вид  местных  окрестностей  с  подходящим  к  случаю  веселеньким  и
двусмысленным  текстом  на  обратной  стороне.  Здесь  же  висят:  слезливое
послание Инквизитора Первого Класса Ишмаля Бича Квума, в котором  выражается
благодарность местной молодежи за то, что каждый из них  собрал  по  меньшей
мере по семьдесят восемь оболов на подарок по случаю его ухода на пенсию,  и
очаровательный букетик цветов от Миссис Квум, отмечающий, что она никогда не
забудет дней, проведенных в подвале номер 3 и всегда готова придти и помочь,
если тут не будет хватать рабочих рук. Все это  означает  только  одно.  Что
едва ли найдется такое измышление наисумасшедшего психопата, которое не смог
бы   с   легкостью   воспроизвести   обычный    добропорядочный    семьянин,
просто-напросто приходящий на работу и занимающийся своим делом. Ворбису эта
мысль доставляла удовольствие. Тот, кто знает  это,  знает  все,  что  нужно
знать о человеческой психологии. В данный момент он сидел возле  скамьи,  на
которой лежало то, что, выражаясь технически, все еще было трепещущим  телом
Брата Сашо, в прошлом его секретаря. Он взглянул на  дежурного  инквизитора.
Тот кивнул. Ворбис склонился над скованным секретарем. - Каковы их имена?  -
повторил он. -...не знаю... -  Я  знаю,  что  ты  доставлял  им  копии  моей
переписки, Сашо. Они изменники и еретики, которым предуготована  вечность  в
преисподнях. Ты хочешь присоединиться к ним?
   - ...не знаю имен... - Я доверял тебе, Сашо. А ты  шпионил  за  мной.  Ты
предал Церковь. -...не знаю... - Правда прекратит  боль,  Сашо.  Скажи  мне.
-...правда...  Ворбис  дал  знак.  Вслед  за  тем  он  увидел  палец   Сашо,
выкручиваемый и вкручиваемый под цепями. Щелкание. - Да?
   Он  наклонился  ниже.   Сашо   открыл   единственный   оставшийся   глаз.
-...правда... - Да?
   - ...Черепаха Движется... Ворбис снова  уселся.  Выражение  его  лица  не
изменилось. Оно редко менялось, разве что он сам того  хотел.  Инквизитор  в
ужасе смотрел на него.  -  Ясно.  -  произнес  Ворбис.  Он  встал  и  кивнул
инквизитору. - Как долго он пробыл у вас?
   - Два дня, лорд. - И вы могли бы продержать его живым еще - ?
   - Пожалуй, еще дня два, лорд. - Так и сделайте. В конце концов, это  наша
обязанность, сохранять жизнь так долго, как  только  возможно.  Не  так  ли?
Инквизитор нервно улыбнулся, как улыбаются  в  присутствии  начальства,  чье
одно слово может положить его закованным на скамью. - Д-д-да, лорд. -  Ересь
и ложь повсюду. - вздохнул Ворбис. - Теперь мне придется искать себе  нового
секретаря. Пренеприятно.

***

   Минут через двадцать Брута расслабился. Сиреньи голоса чувственного  зла,
казалось, пропали. Он занимался дынями. Он чувствовал, что способен  понять,
что им нужно. Дыни вообще были куда более понятны, чем большинство вещей.  -
Эй, ты !
   Брута резко выпрямился. - Я не слышу тебя, вонючий суккуб. - сказал он. -
Разумеется, слышишь, парень. А теперь я хочу, чтобы ты... - Я заткнул уши. -
Что ж, тебе идет. Ты становишься похожим на вазу. А теперь... - Я собью тон!
Я собью тон!
   Брат Прептил, наставник по музыке, описывал голос Бруты как наводящий  на
мысль о разочарованном стервятнике, опоздавшему к останкам  пони.  Посещение
послушниками хорового пения  шло  в  принудительном  порядке,  однако  после
лавины петиций  Брата  Препитла  особой  милостью  для  Бруты  было  сделано
исключение. Смотреть на его большое круглое  лицо,  перекошенное  от  усилий
угодить, уже было достаточно неприятно, но куда хуже было слушать его голос,
мощный и исполненный дерзкой решимости, скользивший то вверх, то вниз вокруг
тона, но никогда даже на мгновение не останавливавшийся на нем.  За  это  он
получил Дополнительные Дыни. Вверху, с молельной башенки,  поспешно  снялась
стайка  ворон.  После  исполнения  полной  хоровой  партии  из  "Он   топчет
нечестивцев копытами раскаленного железа ", Брута  ототкнул  уши  и  рискнул
чуть-чуть послушать. Стояла  тишина,  нарушаемая  лишь  далекими  протестами
ворон. Это сработало. Сказано:  "Положись  на  Бога".  И  он  всегда  так  и
поступал с тех самых пор, какие только мог вспомнить. Он поднял свою  мотыгу
и с облегчением вернулся к плетям.  Острие  мотыги  почти  коснулось  земли,
когда он заметил черепашку. Она была маленькая, некогда желтая и вся покрыта
пылью. Ее панцирь глубоко треснул. У нее был один похожий  на  бусину  глаз;
второй был утерян в  одном  из  множества  несчастий,  подстерегающих  любое
медлительное создание, живущее в дюйме от  земли.  Брута  огляделся  вокруг.
Огород находился внутри святилищного комплекса и был обнесен высокой стеной.
- Как ты попала сюда, малышка ? Ты что, прилетела?
   Черепашка одноглазо смотрела на него. Брута почувствовал легкую тоску  по
дому. Там, в песчаных холмах, черепахи водились во множестве. - Я могу  дать
тебе немного салата. Хотя я не уверен, что черепах можно держать в  огороде.
А ты не клещ?
   Брута чувствовал, что должен что-то сделать. -  Здесь  есть  виноград.  -
сказал он. - Наверное, не будет грехом  дать  тебе  одну  виноградину.  Тебя
устроит виноград, черепашка?
   - Тебя устроит  превратиться  в  самую  отвратительную  гадость  в  самой
дальней дыре хаоса? спросила черепаха. Вороны, перелетевшие на внешнюю стену
святилища снова поднялись в воздух при исполнении "Путь неверных идет сквозь
тернии"
   Брута открыл глаза и вынул пальцы из ушей. - Я все еще здесь,  -  сказала
черепаха. Брута колебался.  Его  начало  понемногу  осенять,  что  демоны  и
суккубы не появляются в образе маленьких старых черепах. Это ничего не дает.
Даже Брат Намрод был бы вынужден согласиться,  что  когда  дело  доходит  до
безудержного эротицизма, вы можете куда больше, чем одноглазая черепашка.  -
Я не думал, что черепахи могут говорить. - сказал он.  -  Они  не  могут.  -
сказала черепаха. - Почитай по моим губам. Брута пригляделся. - У  тебя  нет
губ. - сказал он. - Да, как и достаточных голосовых  связок.  -  подтвердила
черепаха. Я делаю это прямо у тебя в голове, понимаешь?
   - Гошш... - Понял, да?
   - Нет. Черепаха закатила глаз. - Я  должен  был  предвидеть.  Ладно,  все
равно. Я не обязан тратить время на  садовников.  Пойди  и  приведи  ко  мне
главного, сейчас же. - Главного сказал Брута. Он приложил руку ко рту. -  Ты
не имеешь ввиду... Брата Намрода?
   - Кто это? сказала черепаха. - Наставник послушников!
   - О, Я! сказала черепаха. - Нет. продолжала она в  монотонном  подражании
голосу Бруты. - Я  не  имею  ввиду  наставника  послушников.  Я  имею  ввиду
Первосвященника, или как там он себя величает. Я надеюсь, здесь есть такой?
   Брута  подавленно  кивнул.  -  Первосвященник,  ясно?  Первый  Священник.
Первосвященник. Брута снова кивнул. Он знал, что здесь есть  Первосвященник.
Хотя он уже почти мог объять умом иерархическую структуру, связывающую его с
Братом Намродом, он был просто не  в  состоянии  воспринимать  всерьез  узы,
существующие между ним, послушником Брутой, и Ценобриархом. Теоретически, он
подозревал,  что  нечто  такое  есть,  и   этим   нечто   является   могучая
инфраструктура Церкви с Первосвященником наверху и им, Брутой, прочно внизу.
Однако, он представлял себе это как, возможно, амеба представляет себе  цепь
эволюции от себя вплоть до, к примеру, главбуха. В течение всего пути наверх
происходит потеря связей. - Я не могу  пойти  позвать...-Брута  заколебался.
Сама мысль о разговоре с Ценобриархом пугала его до онемения. -  Я  не  могу
попросить кого-нибудь  попросить  Первосвященника  придти  и  проговорить  с
черепахой. - Стань болотной пиявкой и сгинь в огне воздаяния! -  воскликнула
черепаха. - Не надо проклятий. - сказал Брута. Черепаха в гневе  подскочила.
- Это не проклятие! Это приказ! Я - Великий Бог Ом!
   Брута сморгнул. Потом он произнес: "Нет. Я видел Великого Бога  Ома",  он
взмахнул рукой, добросовестно сотворяя  знамение  святых  рогов,  -  "он  не
черепахообразный. Он появляется как  орел,  или  лев,  или  могучий  бык.  В
главном святилище есть статуя. Она семи локтей в вышину. На ней бронза и все
такое прочее.  Она  топчет  неверных.  Невозможно  топтать  неверных  будучи
черепахой. Я имею ввиду, все, что ты можешь сделать это многозначительно  на
них посмотреть. У него рога из настоящего золота. Там, где я жил, в соседней
деревне была статуя в локоть высотой, и это тоже был бык. Потому я знаю, что
ты - не Великий Бог", святые рога, - "Ом". Черепаха осела. - Ну и сколько же
говорящих черепах ты встреча