когда они  вышли
из избушки. - Мне не нравится, как Летиция улыбается...
   - Однажды ты сказала, что тебе не нравится,  как  Эсме  хмурит  брови,  -
напомнила маманя.
   - Да, но когда хмурят брови, сразу понятно, чего ждать. А... вы  ведь  не
думаете, что она выдыхается, правда?
   - Если и так, никто никогда об этом не пронюхает,  -  сказала  маманя.  -
Нет, ты вернешься вместе со мной. Она наверняка что-то задумала. - "Ах, кабы
знать что, - подумала она. - Не знаю, можно ли еще ждать".
   Они еще не дошли до поля, когда маманя  ощутила  нарастающее  напряжение.
Конечно, напряжение возникало всегда, Испытания есть Испытания, но  у  этого
был какой-то неприятный кислый привкус.  Аттракционы  еще  работали,  однако
деревенские жители уже  расходились  по  домам,  напуганные  предчувствиями,
которые не поддавались определению,  но  тем  не  менее  вполне  определенно
пронимали до печенок. Что же  касается  ведьм,  те  походили  на  персонажей
фильма ужасов за две минуты до развязки,  когда  уже  известно,  что  сейчас
чудовище сделает роковой прыжок, и неясно лишь, за которой оно дверью.
   Участницы обступили Летицию. До мамани долетали голоса - разговор шел  на
повышенных тонах. Она толкнула в бок знакомую ведьму, уныло  наблюдавшую  за
происходящим.
   - Винни, что там такое?
   - А-а, Рина Козырь наколдовала свиное ухо, и ее подружки  заявили,  будто
ей положена вторая попытка, потому как она вся на нервах.
   - Досадно.
   - А Меггера Джонсон убежала - напортачила с погодным заклинанием.
   - Что, увязла в собственном облаке?
   - А у меня все из рук валилось. Тебе стоит попытать счастья, Гита.
   - Да я за призами не гонюсь, Винни, ты же знаешь. Мне выступать нравится.
   Винни косо глянула на маманю и хмыкнула:
   - Ты всегда так правдоподобно врешь.
   К ним торопливо подошла кума Бивис.
   - Давай, Гита, - велела она. - Уж постарайся, ладно? Пока  что  опасаться
стоит только тетки Сплетти  с  ее  лягушкой-свистуньей,  но  та  жутко  врет
мелодию. Бедняжка вся - комок нервов.
   Маманя Огг пожала плечами и  вышла  на  огороженную  веревками  площадку.
Где-то поодаль с кем-то случилась истерика. Сквозь рыдания и  икоту  изредка
пробивалось озабоченное посвистывание.
   В отличие от магии колдунов магия ведьм обычно не требует больших  затрат
чистой волшебной силы. Разница та же, что между молотом и  рычагом:  ведьмы,
как правило, стараются отыскать  ту  точку,  незначительное  воздействие  на
которую приносит значительный результат. Чтобы вызвать  лавину,  можно  либо
сотрясти гору, либо уронить снежинку на правильно выбранное место.
   В этом году маманя, не особенно утруждаясь, готовила к показу Соломенного
Человека. Для нее это был идеальный номер: забавный, с намеком  и  вовсе  не
такой трудный, как можно было подумать. Он давал понять, что маманя намерена
участвовать в состязаниях, но вряд ли мог принести лавры победительницы.
   Проклятие! Она так рассчитывала, что эта  лягушка  ее  обскачет!  Летними
вечерами маманя не раз слышала, как она красиво насвистывает...
   Маманя сосредоточилась.
   Солома с шорохом поползла по стерне. Требовалось лишь умело  пользоваться
ветерками, гулявшими по полю, позволяя им  дуть  то  в  одну,  то  в  другую
сторону, подниматься по спирали и...
   Маманя попыталась унять дрожь в руках. Она проделывала этот фокус  тысячу
раз и теперь могла навязать из проклятой  соломы  морских  узлов.  Но  перед
глазами стояло лицо Эсме Громс-Хмурри, сидящей у  чана,  и  ее  недоуменный,
затравленный взгляд, обращенный к подруге, готовой в тот миг на убийство...
   Мамане удалось должным образом слепить ноги и  наметить  руки  и  голову.
Зрители захлопали. Но не успела маманя сосредоточиться на первом шаге своего
человечка, как какой-то бродячий сквознячок закружил фигуру  и  рассыпал  по
земле охапками бесполезной соломы.
   Лихорадочно  жестикулируя,  маманя  попыталась  поднять  свое   творение.
Соломенный затрепыхался, запутался в руках и ногах и затих.
   Вновь зазвучавшие аплодисменты были жидкими и тревожными.
   - Прошу прощения... что-то я нынче не в  форме,  -  пробормотала  маманя,
покидая поле.
   Судьи собрались для совещания.
   - По-моему, лягушка выступила вполне прилично, - заметила маманя  громче,
чем требовалось,
   Ветер, только что доказавший  свою  строптивость,  задул  резче.  Сумерки
духа, если можно так выразиться, усугубила подлинная мгла.
   На дальнем краю поля темнел высокий силуэт будущего костра.  Никому  пока
еще не хватило духу разжечь огонь. Почти все не-ведьмы  удалились  восвояси.
День давно утратил всякую прелесть.
   Судейский кружок рассыпался, и к встревоженной  толпе  вышла  улыбающаяся
госпожа Мак-Рица. Только уголки губ у нее словно приморозило.
   - Ах, если  бы  вы  знали,  как  нелегко  далось  нам  решение,  -  бодро
заговорила она. - Но как чудесно все повернулось! Поверьте, нам  чрезвычайно
трудно было сделать выбор...
   "Между мной и лягушкой,  которая  посеяла  свисток  и  застряла  лапой  в
банджо", - фыркнула про себя маманя и покосилась на сестриц-ведьм. Некоторых
она знала уже лет по шестьдесят. Имей маманя Огг привычку читать, сейчас она
читала бы по лицам коллег, как по книге.
   - Мы все знаем,  кто  победил,  госпожа  Мак-Рица,  -  вклинилась  она  в
словесный поток.
   - О чем вы, госпожа Огг?
   - Сегодня ни одна из нас  не  сумела  путем  сосредоточиться,  -  сказала
маманя. - И  почти  все  накупили  талисманов  на  счастье.  Ведьмы  скупают
талисманы!
   Кое-кто потупился.
   - Не знаю, почему все здесь так боятся барышни  Громс-Хмурри!  Я  вот  не
боюсь! Вы что же, вообразили, будто она наложила на вас заклятие?
   - Да,  и  судя  по  всему,  еще  какое  крепкое!  -  ответила  маманя.  -
Послушайте, госпожа Мак-Рица, сегодня победительницы нет, уж больно убого мы
выступали. Все это понимают. Так давайте просто разойдемся по домам.
   - Ни в коем случае! Я заплатила за этот кубок десять долларов и  намерена
вручить его...
   Жухлая листва на деревьях затрепетала. Ведьмы  сбились  в  тесную  кучку.
Зашелестели ветки.
   - Это ветер, - усмехнулась маманя Огг. - Всего-навсего...
   И тут бабаня просто оказалась среди них. Словно все это время  ее  просто
не замечали. Умела она стушеваться и отступить на второй план.
   - Я просто подумала, вернусь посмотрю, кто выиграл, -  объяснила  она.  -
Похлопаю вместе со всеми, ну и так далее...
   Летиция, вне себя от ярости, двинулась на бабаню.
   - Вы вторгались в людские умы! - взвизгнула она.
   - Да как же я сумела бы, госпожа Мак-Рица? - смиренно возразила бабаня. -
При стольких-то амулетах!
   - Вы лжете!
   Маманя Огг услышала, как ведьмы со свистом втянули воздух сквозь зубы,  и
громче всех - она сама. Ибо главный капитал ведьмы - ее честность.
   - Я никогда не лгу, госпожа Мак-Рица.
   - Значит, вы отрицаете, что намеренно испортили мой праздник?
   Ведьмы, стоявшие с края, тихонько попятились.
   - Конечно, мое варенье не каждому придется по вкусу, но  я  никогда...  -
скромненько начала бабаня.
   - Вы на всех воздействовали!
   - ...я только хотела помочь, спросите кого хотите...
   -  А-а,  хотели!  Признавайтесь!  -  Голос   у   госпожи   Мак-Рицы   был
пронзительный, как у чайки.
   - ...и, конечно, я ничего не...
   От пощечины голова бабани мотнулась в сторону.
   На миг все замерли, затаив дыхание.
   Бабаня медленно подняла руку и потерла щеку.
   - Вы знаете, что для вас это пустяк!
   Мамане почудилось, будто истошный вопль Летиции эхом раскатился в горах.
   Кубок выпал из рук председательницы и со стуком приземлился на стерню.
   Тогда участницы немой сцены ожили. Две ведьмы, выступив вперед,  положили
руки на плечи  Летиции  и  аккуратно  оттащили  ее  от  бабани.  Летиция  не
сопротивлялась.
   Все ждали ответного хода бабани Громс-Хмурри. Та вскинула голову.
   - Надеюсь, с госпожой Мак-Рицей все в  порядке,  -  сказала  она.  -  Мне
показалось, она немного... не в себе.
   Ответом была тишина. Маманя подобрала позабытый кубок и пощелкала по нему
ногтем.
   - Гм, - заметила она. - Наверняка посеребренный. Неужто  бедняжка  отдала
за него десять долларов? Грабеж средь бела дня! - Маманя  перебросила  кубок
куме Бивис, и та ловко поймала его на лету. - Отдашь ей завтра, Бивис?
   Кума кивнула, стараясь не встречаться взглядом с бабаней.
   - И все-таки нельзя, чтобы это испортило нам праздник,  -  бодро  сказала
бабаня.  -  Давайте-ка  закончим  день  как  положено.  По  обычаю.  Печеной
картошечкой, пастилой и давнишними историями у костра. А кто старое помянет,
тому глаз вон.
   Маманя почувствовала,  как  над  полем  разворачивается  веер  внезапного
облегчения. Едва  чары  (которых  бабаня,  кстати,  и  не  думала  насылать)
рассеялись, ведьмы словно вновь вернулись к жизни. Спины распрямились, плечи
расправились, и даже возникла небольшая  толчея  -  всем  хотелось  поскорее
добраться до своей седельной сумки, притороченной к помелу.
   - Старый Гоппхутор  отвалил  мне  целый  мешок  картошек,  -  похвалилась
маманя, когда вокруг уже кипела оживленная беседа. - Пойду притащу.  Сумеешь
развести огонь, Эсме?
   Внезапная перемена в атмосфере заставила ее поднять голову. Глаза  бабани
блестели в темноте.
   Маманя, наученная горьким опытом, ничком кинулась на землю.
   Рука бабани Громс-Хмурри мелькнула в воздухе словно комета. С  пальцев  с
треском сорвалась искра.
   Костер  заполыхал.  Синевато-белое  пламя  вырвалось  из  гущи  аккуратно
сложенных веток и танцуя устремилось к небу. Резкие тени  превратили  лес  в
гравюру. Пламя посрывало шляпы, перевернуло столы, соткало фигуры и замки, и
сцены знаменитых сражений, и сплетенные в пожатии  руки  -  и  заплясало  по
кругу. Оно оставило на сетчатке глаз жгучие пурпурные отпечатки...
   И унялось. И превратилось в обычный костер.
   - На забывчивость я никогда не жаловалась, - буркнула бабаня.

***

   На рассвете бабаня Громс-Хмурри  и  маманя  Огг  по  щиколотку  в  тумане
возвращались домой. Ночь в целом удалась. Маманя сказала:
   - Нехорошо ты с ними обошлась.
   - Да я ничего такого не сделала.
   - Ну вот чего не сделала, то и нехорошо. Все равно как  выдернуть  из-под
человека стул, когда он уже садится...
   - Кто не смотрит, куда садится, тому  и  сидеть  незачем,  -  огрызнулась
бабаня.
   В листве выбил короткую дробь один из тех очень  недолгих  ливней,  какие
возникают, когда несколько отдельных капель не хотят идти в ногу со всеми.
   - Ну ладно, - не стала спорить маманя. - Но обошлась ты с ними круто.
   - Верно, - согласилась бабаня.
   - А поразмыслить, так и гнусно.
   - Мгм.
   Маманю пробрала  дрожь.  Мысли,  промелькнувшие  у  нее  в  голове  в  те
несколько первых мгновений, когда Пьюси завопил...
   - Я тут ни при чем, - продолжала бабаня. - Я  никому  не  внушала  ничего
такого, чего вы уже не внушили бы себе сами.
   - Прости, Эсме.
   - Да ладно.
   - Вот только... Летиция не  хотела  тебя  с  грязью  мешать,  Эсме.  Она,
конечно, злыдня, и ума не большого, и любит покомандовать, но...
   - Ты ведь меня с детства помнишь, так? - перебила бабаня.  -  Мы  ведь  с
тобой прошли огонь, воду и медные трубы?
   - Само собой, но...
   - Но ты никогда не опускалась до всяких там "я говорю вам это как  друг",
верно?
   Маманя помотала головой. Довод был веский. Ни один дружелюбно настроенный
человек так не скажет.
   - А кстати, какие такие радости сулит ведьмовство? - спросила  бабаня.  -
Слово-то какое дурацкое!
   - Без понятия, - отозвалась маманя. - Я, если честно, подалась  в  ведьмы
ради ухажеров.
   - Думаешь, я не знаю?
   - А твой какой был интерес, Эсме? Бабаня остановилась и поглядела  сперва
на морозное небо, а потом вниз, на землю.
   - Не знаю, - наконец призналась она. - Наверное, такой же.
   То-то и оно, подумала маманя. Возле бабаниной лачуги они спугнули  оленя.
У черной двери красовалась аккуратно  сложенная  поленница,  а  на  парадных
ступеньках лежали два мешка. В одном была большая головка сыра.
   - Похоже, тут побывали Гоппхутор с Цыппингом, - заметила маманя.
   - Хм. - Бабаня поглядела на испещренный старательными каракулями  листок,
прикрепленный ко второму мешку: "Любезная Хозяйка Громсъ-Хмурри, буду весьма
признателен, если Вы дозволите мне назвать этот самоновейший призовой  Сортъ
"Эсме Громсъ-Хмурри". Ваш уповающий на  доброе  Здравие  Перси  Гоппхуторъ".
Так-так. Интересно, кто это его надоумил?
   - И не представляю, - сказала маманя.
   - Я так и думала.
   Бабаня с подозрением принюхалась, развязала мешок и вытащила оттуда  Эсме
Громс-Хмурри. Округлую, слегка приплюснутую с одного конца и  заостренную  с
другого... Луковица!
   Маманя Огг сглотнула.
   - Я же велела ему не...
   - Что-что?
   - Так... ничего...
   Бабаня Громс-Хмурри вертела луковицу в пальцах, а мир в лице  мамани  Огг
ждал, пока вершилась его судьба. Но вот бабаня как будто пришла  к  решению,
которое ее вполне устраивало.
   - Очень нужный овощ - лук, - промолвила она наконец. - Крепкий. Злой.
   - Для организма полезный, - подхватила маманя.
   - Хорошо хранится. Придает вкус.
   - Пикантный и распаляющий, - брякнула маманя,  от  громадного  облегчения
теряя нить рассуждении и запутываясь  в  эпитетах.  -  С  сыром  -  пальчики
оближешь...
   - Не стоит заходить так далеко, - остудила ее пыл бабаня, бережно  убирая
луковицу в мешок. Тон был почти дружелюбный.  -  Не  зайдешь  попить  чайку,
Гита?
   - Э... мне вообще-то пора...
   - Ну ладно.
   Бабаня стала затворять черный  ход,  но  вдруг  вновь  приоткрыла  дверь.
Маманя увидела в щелку внимательный синий глаз.
   - А все-таки я была права, - заметила бабаня. Это не был вопрос.
   Маманя кивнула.
   - Ага.
   - Славненько!



    Терри ПРЭТЧЕТТ
    ПИРАМИДЫ

    OCR A. Sergienko&Spellcheck Альдебаран





ONLINE БИБЛИОТЕКА


http://www.bestlibrary.ru

КНИГА I
КНИГА ДВИЖЕНИЯ ВПЕР‚Д

   Звезды усеяли беспросветную тьму  -  словно  Создатель,  разбив  ветровое
стекло своего автомобиля, не позаботился остановиться и убрать осколки.
   Это - пропасть между вселенными, холодные расселины пространства, где  не
встретишь ничего, кроме шальной молекулы, заблудших комет и...
   ...Но кольцо тьмы потихоньку сдвигается, глаз вновь ощущает  перспективу,
и то, что раньше казалось внушающей благоговейный трепет  звездной  бездной,
превращается в лежащий под покровом тьмы мир, а звезды - в огни того, что  с
большой натяжкой можно назвать цивилизацией.
   Ибо неспешно скользящий куда-то вниз мир есть  не  что  иное,  как  Диск,
ровный, круглый,  который  плывет  сквозь  пространство  на  спинах  четырех
слонов, что  стоят  на  панцире  Великого  А'Туина,  единственной  черепахи,
фигурирующей в диаграмме Хертшппрунга-Рассела, на панцире  длиной  в  десять
тысяч  миль,  запорошенном  ледяным  крошевом  погибших  комет  и   покрытом
вмятинами от метеоритов. Никто не знает изначальной причины этого явления  -
быть может, потому, что причинам этим несть числа.
   В мире, покоящемся на  спине  такой  черепахи,  может  происходить  много
загадочного и странного.
   Собственно, уже происходит.
   Звезды внизу - это разведенные на привалах в  пустыне  костры  и  огоньки
далеких деревень  в  покрытых  лесом  горах.  Маленькие  городки  напоминают
расплывчатые  туманности,  города  побольше  -  обширные  скопления   звезд;
огромный, рас - кинувшийся во все стороны двуединый город Анк-Морпорк  сияет
ослепительно, подобно столпотворению галактик.
   Вдалеке от крупных населенных  центров,  там,  где  волны  Круглого  моря
взбегают на берег пустыни, протянулась узкая полоса холодного  синего  огня.
От языков пламени, что с ревом рвутся в небо, веет адской стужей. Призрачные
огоньки вспыхивают то тут, то там в пустынных просторах.
   В древней долине Джеля вспыхивают среди ночи могучие пирамиды.
   Энергия, источаемая их остроконечными, уходящими в  космос  вершинами,  в
нижеследующих главах прольет свет на многие чудеса, а  в  частности:  почему
черепахи  ненавидят  философию,  почему  козам  вредно  чересчур  увлекаться
религией и чем на самом деле занимаются наложницы.
   Кроме того, этот свет обязательно прояснит, что бы подумали наши  предки,
доживи они до сегодняшнего дня. Почему-то нас всегда  волнуют  наши  предки.
Пришлось бы им по вкусу современное общество? Изумились бы  они  сегодняшним
достижениям? Но во всех этих вопросах отсутствует фундаментальность. ?Почему
здесь так темно?? - вот о чем в первую  очередь  подумали  бы  наши  предки,
доживи они до сегодняшнего дня.
   Над прохладой речной долины забрезжила заря, и верховный жрец Диос открыл
глаза. Многие ночи он провел, бодрствуя, даже не мог вспомнить, когда спал в
последний раз. Сон был слишком похож  на  то,  иное  состояние.  Диосу  было
достаточно просто лежать - по крайней  мере,  лежать  здесь.  Яд  усталости,
подобно всему прочему, утратил свою силу. На какое-то время.
   Впрочем, ?какое-то время? все длилось и длилось.
   Диос спустил ноги с плиты, служившей кроватью  в  его  тесном  обиталище.
Почти машинально, следуя приказу рассудка, он правой рукой  схватил  обвитый
двумя змеями посох - атрибут верховного жреца.  Сделал  на  стене  еще  одну
зарубку, затем облачился в свои одежды и побрел по  коридору,  меж  тем  как
слова молитвы, обращенной к Новому Солнцу, сами собой  складывались  в  уме.
Ночь была позабыта, впереди его ждал  долгий  день.  Предстояло  дать  людям
немало заботливых советов и наставлений - для Диоса вся жизнь заключалась  в
служении.
   Нельзя сказать, чтобы его спальня была самой необычной  на  свете.  Самым
необычным было то, что из нее навстречу заре выходил живой человек.
   Солнце тяжело катилось по небосводу.
   Люди постоянно  ломают  головы  над  тем,  как  и  почему  оно  движется.
Некоторые полагают что светило катит  перед  собой  огромный  навозный  жук.
Конечно, этому объяснению не хватает технической точности и  обоснованности,
однако как в дальнейшем покажут  обстоятельства,  в  качестве  гипотезы  его
принять можно. Проделав свой путь без особых неприятностей <Таких, как  быть
закопанным в песок, куда потом откладывают яйца те  самые  навозные  жуки>.,
светило стало  опускаться  за  горизонт,  и  один  из  его  гаснущих  лучей,
проникнув в окно  некоего  дома  в  Анк-Морпорке,  вспыхнул,  отразившись  в
зеркале.
   Зеркало  было  высокое,  в  человеческий  рост.  Все  убийцы   непременно
обзаводятся такими, потому что нет более страшного оскорбления для человека,
чем убить его, не будучи безукоризненно одетым.
   Теппик окинул себя критическим взглядом. За экипировку пришлось  выложить
все до последнего пенни. Тяжелые складки черного  шелка  мягко  шуршали  при
каждом движении. Красота!
   По крайней мере, голова хоть не так болит, как утром. На протяжении всего
дня каждое усилие давалось ему  с  невероятным  трудом,  и  он  боялся,  что
придется приступать к делу, а пурпурные точки  будут  все  так  же  мелькать
перед глазами.
   Теппик со вздохом открыл черную шкатулку и, достав перстни, нанизал их на
пальцы. В другом  ларце  хранился  набор  ножей  с  воронеными  лезвиями  из
клатчской  стали.  Вытаскивая  из  бархатных  мешочков  сложные,  хитроумные
приспособления, Теппик рассовывал их по  карманам.  В  специальные  ножны  в
сапогах он вставил две метательные тлинги  с  длинными  лезвиями.  Опоясался
поверх кольчуги тонким шелковым шнуром, к которому был  привязан  абордажный
крюк. Духовую трубку на кожаной перевязи он  закинул  за  спину,  под  плащ,
затем сунул в карман  изящную  латунную  коробочку  с  набором  всевозможных
дротиков:  острые  концы  прикрыты  пробковыми  колпачками,   на   рукоятках
выгравированы специальные знаки, чтобы в  темноте  легко  можно  было  найти
нужный дротик.
   Нахмурившись, Теппик проверил острие  своей  рапиры  и  перекинул  ремень
ножен через правое плечо: с л