Захочешь как пить дать, - искренне заверила маманя. - Чует мое  сердце,
с твоей легкой руки все пройдет совершенно иначе.
   Бабаня опять принялась рыться в мешке.
   - Ты ведь тоже придешь, а, Гита?
   - Я? - сказала маманя. - Да я  ни  за  что  на  свете  не  пропущу  такое
зрелище!

***

   Маманя нарочно поднялась ни свет ни заря. В случае какой-нибудь склоки ей
хотелось быть в первых рядах зрительного зала.
   Дорогу к месту  Испытаний  украшали  гирлянды,  развешенные  на  деревьях
нестерпимо яркими цветными петлями.
   В них было что-то странно  знакомое.  По  идее,  если  обладатель  ножниц
берется вырезать треугольник, он не может потерпеть фиаско - но кому-то  это
удалось. К тому же флажки явно  были  сделаны  из  старательно  раскроенного
старого барахла. Маманя сразу поняла это. Не так уж часто попадаются  флажки
с воротничками.
   На поле для Испытаний устанавливали ларьки и палатки. Под ногами путались
дети. Комитет нерешительно стоял под деревом, изредка поглядывая на  розовую
фигурку на верху высоченной стремянки.
   - Она явилась  затемно,  -  пожаловалась  Летиция  подошедшей  мамане.  -
Сказала, что всю ночь шила флажки.
   - Ты про кексы расскажи, - угрюмо посоветовала кума Бивис.
   - Эсме испекла кексы? - изумилась маманя. - Но она же не умеет стряпать!
   Комитет посторонился. Многие дамы внесли свой вклад  в  продовольственное
обеспечение Испытаний - это было и традицией, и своего рода конкурсом. Среди
целого моря заботливо прикрытых тарелок, на  большом  блюде,  высилась  гора
бесформенных лепешек неопределенного цвета. Словно стадо  карликовых  коров,
объевшись изюма, долго маялось животом. Это были  пра-кексы,  доисторические
кексы, увесистые и внушительные. Им не было места  среди  покрытых  глазурью
изысканных лакомств.
   - Выпечка ей никогда не давалась, - пролепетала маманя. -  Кто-нибудь  их
уже пробовал?
   - Ха-ха-ха, - глухо рассмеялась кума Бивис.
   - Что, черствые?
   - Можно тролля забить до смерти.
   - Но она ими так... э-э... гордилась, - вздохнула Летиция. - Да, и еще...
варенье.
   Банка была большая. Казалось, она наполнена застывшей лавой.
   - Цвет... приятный, - оценила маманя. - А варенье кто-нибудь пробовал?
   - Мы не можем вытащить ложку, - призналась кума.
   - Вот оно что. Что ж, видно...
   - А туда ее пришлось загонять молотком.
   - Что она замышляет, госпожа Огг? Она  натура  слабая  и  мстительная,  -
сказала Летиция. - Вы с  ней  подруги,  -  Прибавила  она  тоном  не  только
утвердительным, но и обвиняющим.
   - Уж и не знаю, что у нее на уме, госпожа Мак-Рица.
   - Я полагала, она оставит нас в покое.
   - Она сказала, что хочет помочь нам и ободрить молодежь.
   - Она что-то замышляет, - угрюмо повторила Летиция.  -  Эти  кексы  имеют
целью подрыв моего авторитета.
   - Да что вы, Эсме всегда так стряпает, - утешила ее маманя. - Нет  у  нее
таланта к готовке, и все тут. Вашего авторитета, говорите?
   - С флажками она почти закончила, - доложила кума Бивис. - И теперь  ищет
новое занятие.
   - Что ж... пожалуй, поручим ей "Счастливое  уженье".  Маманя  непонимающе
воззрилась на Летицию.
   - Это тот огромный чан с отрубями,  где  ребятишки  шарят  наудачу,  чего
вынется?
   - Да.
   - Вы хотите доверить это бабане Громс-Хмурри?
   - Да.
   - Чувство юмора у нее не совсем обычное, предупреждаю.
   - Доброе всем утро!
   Это был голос бабани Громс-Хмурри, знакомый мамане чуть не с рождения. Но
в нем опять звучали непривычные нотки. Любезные и дружелюбные нотки.
   - А мы тут гадали, не поручить ли вам чан, барышня Громс-Хмурри.
   Маманя вздрогнула и сжалась. Но бабаня сказала только:
   - С  радостью,  госпожа  Мак-Рица.  Очень  уж  хочется  поглядеть  на  их
мордашки, когда они выудят подарочки.
   "И мне," - подумала маманя.
   Когда комитет торопливо удалился, она бочком подобралась к подруге.
   - Зачем это тебе?
   - О чем ты говоришь. Гита, я тебя не понимаю.
   - Я видела, как ты взглядом усмиряла жутких тварей, Эсме. Один раз ты при
мне поймала единорога! Что ты задумала?
   - Все равно не понимаю, о чем ты. Гита.
   - Ты злишься, потому что они не  хотели  пускать  тебя  на  Испытания,  и
замышляешь страшную месть?
   Подруги  разом  посмотрели  на  поле,  которое  мало-помалу   заполнялось
народом. Одни старались выиграть в шары свинью, другие  штурмовали  натертый
салом шест. Ланкрастерский любительский оркестр пытался исполнить попурри из
любимых мелодий - жаль только, что  все  музыканты  играли  разное.  Малышня
дралась. День обещал быть жарким. Возможно, это был последний жаркий день  в
году.
   Взгляды подруг притягивал огороженный веревками квадрат посреди поля.
   - Ты собираешься участвовать в Испытаниях, Гита? - спросила бабаня.
   - Ты не ответила на мой вопрос!
   - На какой такой вопрос?
   Маманя решила не ломиться в запертую дверь.
   - Да чего греха таить, собираюсь, - призналась она.
   - Тогда от души надеюсь, что ты победишь. Я бы за тебя  поболела,  да  не
хочу обижать остальных. Лучше смешаюсь с  толпой  и  буду  сидеть  тихо  как
мышка.
   Маманя решилась на  коварство.  Ее  лицо  расплылось  в  широкой  розовой
улыбке, она ткнула подружку локтем в бок и закивала:
   - Ага, ага. Вот только... мне-то  ты  можешь  сказать,  правда?  Не  хочу
проворонить  главное.  Не  могла  бы  ты  тихонечко  дать  мне   знак,   что
приступаешь, а?
   - Что за намеки, Гита?
   - Прах побери,  Эсме  Громс-Хмурри!  Иногда  руки  чешутся  влепить  тебе
затрещину!
   - Ого!
   Маманя Огг ругалась (или, лучше сказать, использовала выражения,  лежащие
за пределами того, что ланкрастерцы  именуют  "красноречием")  нечасто.  Она
лишь производила впечатление особы, привычной к употреблению нехороших  слов
и только что придумавшей нечто новое, на редкость  удачное.  Однако  ведьмы,
как правило, тщательно следят за своим языком: никогда нельзя  знать,  какой
фортель выкинут слова, оказавшись за пределами слышимости.
   Но сейчас маманя чертыхнулась себе под нос -  и  в  сухой  траве  на  миг
расцвели язычки огня. Это настроило ее на подходящий для Проклятий лад.
   Согласно легенде, давным-давно Проклятия  обрушивали  на  живую,  дышащую
мишень (по крайней мере поначалу), но для праздника это совсем не  годилось,
и последующие  несколько  столетий  Проклятиями  осыпали  Невезучего  Чарли,
который, как ни крути, всего-навсего  огородное  пугало.  А  поскольку  цель
проклятий почти всегда рассудок и душа  проклинаемого,  возникли  нешуточные
трудности, ибо тыкву мало трогает даже "Да чтоб у  тебя  солома  сгнила!  Да
чтоб у тебя морковка отвалилась!"  Впрочем,  очки  начислялись  за  стиль  и
изобретательность.
   В общем, сюда народ валом не валил. Все знали, за что дают больше  очков.
Уж никак не за Невезучего Чарли.
   Однажды бабаня Громс-Хмурри заставила-таки тыкву взорваться.  Но  до  сих
пор никто не сумел разгадать, как ей это удалось.
   Под вечер одна из ведьм покинет Испытания, и, что бы ни выходило по сумме
баллов, всем  будет  ясно:  вот  победительница.  Можно  взять  приз  "Самая
остроконечная шляпа" и стать  лучшей  в  выездке  помела,  но  это  все  для
публики. Главное - Коронный Номер, над которым трудишься все лето.
   Маманя  вытянула  последнюю,  девятнадцатую,  очередь.  В  этот  раз   на
Испытания собралось немало ведьм. Прошел слух о выходе  бабани  Громс-Хмурри
из состава участниц, а ничто не разносится так быстро, как новости  в  среде
колдунов и чародеев - благо им не приходится  плестись  по  земле.  В  толпе
перемещалось и кивало множество остроконечных шляп.
   Обычно ведьмы дружелюбны друг  с  другом  не  больше,  чем  кошки,  но  -
опять-таки как кошки - иногда,  в  урочное  время  и  в  урочном  месте,  на
нейтральной  территории,  способны   до   некоторой   степени   примириться.
Происходящее на поле напоминало медленный, затейливый танец...
   Ведьмы прохаживались, обменивались приветствиями,  радостно  бросались  к
вновь прибывшим. Неискушенному  наблюдателю  могло  бы  показаться,  что  он
присутствует на встрече старых друзей, и отчасти так оно и было. Но  маманя,
смотревшая на  мир  глазами  ведьмы,  подмечала  и  очень  аккуратный  выбор
позиции, и осторожные прикидки, и незначительную перемену поз,  и  тщательно
выверенную пристальность и долготу взглядов.
   А когда ведьма (особенно малознакомая) оказывалась  на  арене,  остальные
мигом находили предлог не спускать с нее глаз - и лучше всего украдкой.
   Они  действительно  напоминали  кошек.  Те   тоже   подолгу   внимательно
разглядывают друг друга, и,  когда  доходит  до  драки,  в  кошачьей  голове
попросту заверяется печатью нечто давно решенное.
   Все это маманя знала. И еще она знала, что по преимуществу  ведьмы  добры
(по  большому  счету),  щедры  (к  достойным;  недостойные  обычно  получают
сполна), ласковы (с робкими и скромными) и, в общем и целом, очень  преданны
жизни, щедрой скорее на синяки и шишки, чем на пироги и пышки. Многие жили в
леденцовых и  пряничных  домиках;  самые  добросовестные  из  молодых  ведьм
проводили опыты с разными сортами хрустящих хлебцев. Никто не жарил в  печке
детей (даже если они того заслуживали). Главным  образом  ведьмы  занимались
тем, что повелось от века, - облегчали  соседям  пришествие  в  этот  мир  и
отбытие в мир  иной,  а  в  промежутке  помогали  им  преодолевать  наиболее
противные препятствия.
   Это требовало особенных качеств. Особого слуха,  ибо  общаться  с  людьми
приходилось в обстоятельствах, располагающих к откровенности: например,  вам
вдруг рассказывали, где закопаны деньги, или кто отец  ребенка,  или  откуда
под глазом опять синяк. И особого языка - такого, который постоянно остается
за зубами. Чужие тайны - это власть. Власть приносит уважение. А уважение  -
твердая валюта.
   Внутри этой семьи сестер  (впрочем,  трудно  назвать  семьей  сестер  это
хрупкое объединение закоренелых единоличниц; сборище ведьм  -  не  шабаш,  а
маленькая война) испокон века существовала негласная иерархическая лестница,
не  имеющая  никакого  отношения  к  традиционному  толкованию  положения  в
обществе. Вслух ни о чем таком никогда не говорили. Но если  умирала  старая
ведьма, товарки-соседки обязательно сходились на ее похороны ради нескольких
последних слов и потом в гордом  одиночестве  отправлялись  по  домам,  а  в
голове у каждой вертелась коротенькая мыслишка: "Еще одну спровадила".
   За новенькими же наблюдали чрезвычайно внимательно.
   - С добрым утречком, госпожа Огг, - послышалось у мамани за спиной. - Как
поживаете?
   - Здравствуйте, хозяйка Трясси.  -  Маманя  обернулась.  Картотека  в  ее
голове  выдала  справку:  Яснотка  Трясси,  проживает  близ   Редкотени   со
старенькой мамой, нюхает табак,  любит  и  понимает  животных.  -  Как  ваша
матушка?
   - В прошлом месяце схоронили, госпожа Огг.
   Маманя Огг очень хорошо относилась к Яснотке: они редко виделись.
   - Ах батюшки... - огорчилась она.
   - Но я все равно передам, что вы о ней справлялись. - Яснотка  глянула  в
сторону ринга и спросила:
   - Что это там за толстуха? Зад как две подушки.
   - Это Агнес Нитт.
   - А голос очень подходящий для проклятий. Услышишь такой - мигом поймешь,
что тебя прокляли.
   - Да, повезло девушке, голос ей достался в самый  раз  для  проклятий,  -
вежливо откликнулась маманя. - Ну и мы с  Эсме  Громс-Хмурри  дали  ей  пару
советов, - добавила она.
   Яснотка повернула голову.
   На дальнем краю поля возле "Счастливого уженья"  одиноко  сидела  розовая
фигурка. Похоже, "Счастливое уженье" не пользовалось бешеным успехом.
   Яснотка наклонилась поближе.
   - Что она там делает?
   - Не знаю, - пожала плечами маманя. - По-моему, ей взбрело в голову стать
любезной.
   - Эсме? Любезной?
   - Э... да, - подтвердила маманя. От того, что она поделилась с  Ясноткой,
легче не стало.
   Яснотка уставилась на нее, поспешно  сотворила  левой  рукой  ограждающий
знак и заторопилась прочь.
   Остроконечные шляпы тем временем начали собираться в маленькие стайки  по
три и  по  четыре.  Заостренные  верхушки  сближались,  сбивались  в  кучки,
заводили оживленную беседу, затем разъединялись, словно лепестки  цветка,  и
повертывались к далекому  розовому  пятнышку.  Потом  какая-нибудь  из  шляп
откалывалась от своей группы и устремлялась к другой,  где  все  повторялось
сначала. Волнение нарастало. Назревал взрыв.
   То и дело кто-нибудь  оборачивался  и  смотрел  на  маманю,  поэтому  она
поспешила прочь, лавируя между аттракционами, и в конце концов  очутилась  у
ларька гнома  Закзака  Крепкорука,  производителя  и  поставщика  оккультных
безделушек для самых  впечатлительных.  Закзак  радостно  кивнул  ей  поверх
выставочного стенда с надписью "ПОДКОВЫ НА УДАЧУ, $2 ШТУКА".
   - Приветствую, госпожа Огг.
   Маманя вдруг взволновалась.
   - На удачу? А что в них такого? - Она взяла подкову.
   - Как что?!  Каждая  подкова  -  две  монеты  в  мой  карман!  -  ответил
Крепкорук.
   - Но почему они приносят удачу?
   - Завернуть вам штучку, госпожа Огг? Знал бы я, что торговля  пойдет  так
бойко, прихватил бы еще ящик. Нашлись такие дамы, что брали по две!
   "Дамы" было сказано со значением.
   - Ведьмы покупают подковы на удачу? - изумилась маманя.
   - Так метут, будто завтра конец света, - ответил Закзак.  Он  нахмурился.
Все-таки ведьмы... - Э... но ведь ничего такого не будет? - прибавил он.
   - Я в этом почти уверена, - ответствовала маманя.
   Закзака это, похоже, не успокоило.
   - Обережные травы тоже расхватали, - припомнил он. И, как истинный  гном,
для которого Потоп  -  дивная  возможность  устроить  распродажу  полотенец,
добавил:
   - Позволите предложить вам кое-что интересное, госпожа Огг?
   Маманя помотала головой. Если беде суждено было нагрянуть  именно  с  той
стороны, откуда все ее ждали, то веточка руты едва ли могла  помочь.  Может,
большой дуб еще помог бы, да и то вряд ли.
   Атмосфера менялась. Небо оставалось бледно-голубым и  просторным,  но  на
горизонтах   мысли   погромыхивал   гром.   Ведьмы   испытывали   неприятное
беспокойство. При таком их скоплении на небольшом клочке  земли  нервозность
перекидывалась  с  одной  участницы  Испытаний  на  другую  и,   многократно
усиленная, передавалась всем и каждому. И оттого даже самых  обычных  людей,
твердо уверенных, будто руны - это овечья шерсть, постепенно  охватывала  та
глубокая необъяснимая тревога, что заставляет кричать на  детей  и  гонит  в
кабак.
   Маманя заглянула в просвет между  ларьками.  Розовая  фигура  по-прежнему
терпеливо сидела позади чана. От нее веяло унынием.
   Тогда маманя, перебегая от одной  палатки  к  другой,  перебралась  туда,
откуда была видна буфетная стойка. Там уже шла оживленная торговля. В центре
застеленного скатертью прилавка возвышалась груда чудовищных кексов. И банка
с вареньем. Какой-то олух приписал сбоку мелом: "ВЫНЬ  ЛОЖКУ  ИЗ  БАНКИ!  НА
ПЕННИ - ТРИ ПОПЫТКИ!"
   Маманя вроде бы приложила все усилия к тому, чтобы остаться незамеченной,
однако позади  вдруг  зашуршала  солома.  Комитет  выследил  ее.  Тогда  она
спросила:
   - Вы это написали, госпожа Мак-Рица?  Сердца  у  вас  нет!  Не  по-людски
это...
   - Мы решили, что вы должны поговорить с барышней Громс-Хмурри, - объявила
Летиция. - Пусть прекратит!
   - Что прекратит?
   - Она всем что-то внушает! Она ведь явилась сюда воздействовать  на  всех
нас, верно?  Ни  для  кого  не  секрет,  что  она  не  гнушается  магической
обработкой умов! Мы все это чувствуем! Она портит праздник!
   - Она просто сидит возле чана, - возразила маманя.
   - Да, но как она сидит, позвольте вас спросить?!
   Маманя опять выглянула из-за ларька.
   - Ну как... обыкновенно. Сами знаете... поясница согнута, коленки...
   Летиция сурово погрозила ей пальцем:
   - Послушайте, Гита Огг...
   - Уж если вам надо, чтобы  она  ушла,  ступайте  и  сами  ей  скажите!  -
вспылила маманя. - А я по горло сыта этими вашими...
   Раздался пронзительный детский крик.
   Ведьмы переглянулись и ринулись через поле к "Счастливому уженью".
   По земле, захлебываясь слезами, катался маленький мальчик.
   Это был Пьюси, маманин младшенький внук.
   Маманя  похолодела.  Подхватив  карапуза  на  руки,  она  обожгла  бабаню
свирепым взглядом.
   - Что ты с ним сделала, ты... - начала она.
   -          Ни-хач-чу-у-у-куклу-у-у-у!          Ни-хач-чу-у-у-куклу-у-у-у!
Хач-чу-у-СОЛДАТИКА-А-А-А!
   Тут только маманя заметила, что в липкой ручонке Пьюси  зажата  тряпичная
кукла, а маленькое личико (та его часть, что виднелась по  краям  разинутого
рта) залито слезами ярости и разочарования...
   - ОййхаччухачухачуСОЛДАТИКА-А-А!
   ... Она поглядела на товарок, на бабаню Громс-Хмурри -  и  почувствовала,
как всю ее, от пяток до макушки, пронизывает нестерпимый леденящий стыд.
   - Я объясняла, что можно бросить куклу обратно и снова попытать  счастья,
- робко сказала бабаня. - Но он и слушать не захотел.
   - ...хаччууухаччуууСОЛДА...
   - Пьюси Огг, если ты сию же минуту не угомонишься, бабушка  тебе...  -  и
маманя с ходу сочинила самое страшное наказание, какое могла придумать:
   - ...никогда больше не даст конфетку!
   Напуганный такой невообразимой угрозой,  Пьюси  закрыл  рот  и  замолчал.
После чего, к ужасу мамани,  Летиция  Мак-Рица,  решительно  выпрямив  стан,
заявила:
   - Барышня Громс-Хмурри, вам лучше уйти.
   - Разве я мешаю? - удивилась бабаня. -  Надеюсь,  что  нет.  Я  вовсе  не
хотела мешать. Просто он попробовал выловить подарок и...
   - Вы... всем действуете на нервы.
   Ну, сейчас начнется, подумала маманя. Вот  сейчас  Эсме  вскинет  голову,
прищурится, и, если Летиция не отойдет на пару шагов, стало быть,  она  куда
смелей меня.
   - А нельзя мне остаться посмотреть? - спокойно спросила бабаня.
   - Я знаю, что за игру вы ведете,  -  продолжала  Летиция.  -  Решили  все
испортить! Вам невыносимо думать, что вас обставят, и вы замыслили  какую-то
гадость.
   Три шага  назад,  подумала  маманя.  Иначе  и  костей  не  соберешь.  Вот
сейчас...
   - Нет. мне не хотелось бы, чтобы все думали,  будто  я  что-то  порчу,  -
всполошилась бабаня. Она со вздохом поднялась. - Пойду домой...
   - Нет, не пойдешь! - Взбешенная маманя Огг толкнула  подругу  обратно  на
стул. - А ты, Берил Развейли, ты-то что думаешь? А ты, Летти Паркин?
   - Все они... - начала Летиция.
   - Я не с вами разговариваю!
   Ведьмы, столпившиеся позади госпожи Мак-Рицы, прятали глаза.
   - Да нет, не в том дело... я хочу сказать,  мы  не  думаем...  -  неловко
начала Берил. - То есть... я всегда очень уважала... но... ну... короче, это
ради общего блага...
   Голос ее звучал все тише и наконец замер. Летиция торжествовала.
   - М-да? Тогда мы, пожалуй, и впрямь пойдем, -  скривилась  маманя.  -  Не
нравится мне здешнее общество. - Она огляделась. - Агнес! А ну-ка помоги мне
отвести бабаню домой...
   - Честное слово, не надо... - начала бабаня, но маманя с Агнес подхватили
ее под руки и бережно, но решительно повлекли сквозь толпу. Народ перед ними
расступался, а потом поворачивался и смотрел им вслед.
   - Вероятно, в сложившихся обстоятельствах это  лучший  выход,  -  подвела
итоги Летиция.
   Кое-кто из ведьм избегал смотреть ей в лицо.

***

   Весь пол бабаниной  кухни  был  усеян  лоскутками.  С  края  стола  капал
загустевший джем, образуя каменно-неподвижный холмик. Таз для варки  варенья
отмокал в каменной раковине, хотя было ясно, что железо проржавеет  быстрее,
чем варенье размякнет.
   Рядом выстроились в шеренгу пустые банки из-под маринадов.
   Бабаня села и сложила руки на коленях.
   - Хочешь чаю, Эсме? - спросила маманя Огг.
   -  Нет,  голубушка,  спасибо.  Возвращайся  на  Испытания.  Обо  мне   не
беспокойся, - сказала бабаня.
   - Точно?
   - Я тихонько посижу тут, и все. Не тревожься.
   - Я обратно не пойду! - свистящим шепотом сказала Агнес,