сунул мне конфетку.
     - Ну, значит, этот день все же принес тебе какую-то пользу, -  заметила
ведьма.
     - Матушка! - обвиняюще воскликнула Эск.
     - А чего ты ожидала? - спросила старая ведьма. - По крайней  мере,  они
всего-навсего посмеялись. От смеха вреда не бывает. Ты  подошла  к  главному
волшебнику  и  начала  выставляться  перед  всей  публикой,  а   над   тобой
просто-напросто посмеялись? Ты делаешь успехи, это факт. Конфету ты съела?
     Эск нахмурилась.
     - Да.
     - Вкусная?
     - Ириска.
     - Терпеть не могу ирис.
     - Хм-м, - протянула Эск, - полагаю, ты хочешь, чтобы в следующий раз  я
попросила мятную?
     - И не смей мне сарказничать, юная вертихвостка. В мятных конфетах  нет
ничего плохого. Передай мне чашку.
     Еще  одним  преимуществом  городской  жизни,  как  неожиданно   открыла
матушка,  являлась  стеклянная  посуда.  Некоторые  из  наиболее  затейливых
снадобий требовали использования приспособлений, которые либо покупались  по
бешеным  ценам  у  гномов,  либо  -  если   их   заказывали   у   ближайшего
стеклодува-человека - прибывали завернутыми в  солому  и  обычно  разбитыми.
Матушка пробовала сама выдувать стекло, но от натуги ее разбирал кашель, что
приводило к некоторым довольно странным результатам. Однако то, что в городе
процветала профессия алхимика, означало, что здесь можно найти целые  лавки,
заполненные выставленной на продажу  стеклянной  посудой,  а  ведьма  всегда
сумеет выторговать себе скидку.
     Матушка внимательно следила за  желтоватой  жидкостью,  протекающей  по
извилистому лабиринту из трубочек и собирающейся  в  одну  большую,  тягучую
каплю. Подхватив каплю кончиком стеклянной ложки,  старая  ведьма  аккуратно
стряхнула ее в крошечный стеклянный флакончик.
     Эск сквозь слезы наблюдала за ее действиями.
     - Что это? - спросила она.
     - "Не-твое-дело", -ответила матушка, запечатывая пробку воском.
     - Лекарство?
     - В некотором роде.
     Матушка пододвинула к себе письменные принадлежности, выбрала  перо  и,
помогая  себе  высунутым  из  уголка  рта  кончиком  языка,   с   величайшей
тщательностью   заполнила   ярлык,   что   сопровождалось    многочисленными
зачеркиваниями. Периодически матушка  поднимала  голову  и  некоторое  время
соображала, как пишется то или иное слово.
     - Для кого?
     - Для госпожи Герапат, жены стеклодува.
     Эск высморкалась.
     - Того самого, который плохо работает? Матушка посмотрела на нее поверх
стола.
     - С чего это ты взяла?
     - Во вчерашнем разговоре  с  тобой  она  назвала  его  Старый  Господин
Раз-В-Две-Недели.
     -  М-мф,  -  отозвалась  матушка  и  заботливо  закончила  предложение:
"Развисти в адной пинте вады, адну каплю  иму  в  чай  и  ниприменна  надеть
свабоднаю адежду и ищо штобы вы ни ждали некаких гастей".
     "В один прекрасный день, - пообещала  себе  матушка,  -  я  обязательно
поговорю с Эск на эту тему".
     Девочка   проявляла   крайне   нетипичную   несообразительность.    Эск
присутствовала на многих родах и не раз водила  коз  к  козлу  старой  бабки
Аннапль, но так и не сделала очевидных выводов. Матушка прямо терялась - она
никак не могла выбрать подходящий момент, чтобы затронуть эту  тему.  Может,
все из-за того, что в глубине  души  она  чересчур  тонка  и  ранима?  Одним
словом, матушка ощущала  себя  на  месте  коновала,  который  умеет  ковать,
лечить, выращивать и оценивать  лошадей,  но  имеет  лишь  самое  отдаленное
представление о том, как на них ездить.
     Она приклеила ярлык к флакончику и аккуратно завернула зелье  в  грубую
бумагу.
     Ну вот, самое время...
     - В Университет можно попасть и другим путем, - намекнула  она,  искоса
поглядывая на Эск, которая сердито толкла в ступке травы. - Ведовским.
     Эск подняла глаза. Матушка скупо улыбнулась  сама  себе  и  взялась  за
другой ярлык. Заполнение ярлыков она считала самой трудной частью магических
ритуалов.
     - Но вряд ли тебя это заинтересует, - продолжала она. -  Прямо  скажем,
не самая блестящая карьера.
     - Надо мной посмеялись... - пробормотала Эск.
     - Да. Ты говорила. Что ж, значит, еще раз пытаться  ты  не  станешь.  Я
вполне тебя понимаю.
     Наступило молчание, прерываемое только поскрипыванием матушкиного пера.
Наконец Эск не выдержала:
     - А этот путь...
     - М-м?
     - Он действительно приведет меня в Университет?
     - Разумеется, - высокомерно отозвалась матушка. -  Я  же  сказала,  что
найду способ проникнуть туда. К тому же -  очень  хороший  способ.  Тебе  не
придется  утруждать  себя  уроками,  ты   сможешь   разгуливать   по   всему
Университету, и никто не обратит на тебя  внимания  -  ты  поистине  станешь
невидимкой. Ты там  наведешь  порядок.  Но  тебя  обсмеяли,  и  вряд  ли  ты
заинтересуешься тем, что я могу предложить... Или я неправа?

     - Прошю, возьмите еще  чашьку  чая,  госпожа  Ветровоск,  -  предложила
госпожа Герпес.
     - Барышня.
     - Просьтите?
     -  Барышня  Ветровоск,  -  пояснила  Матушка.  -  Три  кусочка  сахара,
пожалуйста.
     Госпожа Герпес пододвинула ей сахарницу. Хоть всякий матушкин визит она
ожидала с нетерпением, эти посещения стоили ей немалого  количества  сахара.
Рядом с матушкой кусочки сахара как-то не заживались.
     - Очень плохо  для  фигюры,  -  намекнула  домоправительница.  -  И,  я
слышала, для зубов.
     - Фигуры, которая заслуживала бы упоминания, у меня никогда не было,  а
мои зубы могут сами о себе позаботиться, - хмыкнула матушка.
     К сожалению,  это  было  чистейшей  правдой.  Матушка  маялась  отменно
здоровыми зубами, которых у настоящей ведьмы, по ее мнению, вообще не должно
быть. Она по-настоящему завидовала бабке Аннапль, живущей за  горой  ведьме,
которая аж к двадцати годам умудрилась потерять все зубы и  могла  с  полным
правом считаться истинной каргой. Это  означало,  что  ей  приходилось  есть
огромное количество супа, но вместе с тем она вызывала не меньшее  уважение.
И еще бородавки... Бабка без  всяких  на  то  усилий  смогла  заиметь  лицо,
похожее на носок, набитый камешками, в то время как матушка испытала на себе
действие всех общепризнанных бородавкообразующих средств, но  ей  так  и  не
удалось вызвать даже одну-единственную обязательную бородавку на носу. Везет
же некоторым ведьмам...
     - М-м? - промычала она, краем уха услышав, что домоправительница что-то
прощебетала.
     - Я говорю,  -  повторила  госпожа  Герпес,  -  чьто  юная  Эскарина  -
настояшьчее  сокровишьче.  Маленькая  находка.  Она  подьдерживает  полы   в
безукоризьненной, безукоризненной чистоте. Ей  все  по  плечо.  Я  ей  вчера
сказала, я сказала: "Это  твоя  метла  все  равно  чьто  живет  собьственной
жизьнью", - и знаете, чьто она мне ответила?
     - Ума не приложу, - слабо откликнулась матушка.
     - Она ответила, чьто пыль эту метлу боиться. Да, да, представьте себе!
     - Угу, - буркнула матушка. Госпожа Герпес подтолкнула к ней свою  чашку
из-под чая и смущенно улыбнулась.
     Матушка вздохнула про себя и, прищурившись, вгляделась  в  не  очень-то
ясные глубины будущего. С каждым разом фантазии оставалось все меньше.

     Метла шаркала по коридору, поднимая огромные облака пыли, которая, если
присмотреться  внимательно,  незаметно  втягивалась  в   черенок.   А   если
присмотреться еще пристальнее, то можно было увидеть, что  на  черенке  этом
имеются странные отметины, не столько вырезанные на нем, сколько  льнущие  к
нему и на глазах меняющие облик. Но никто не присматривался. Эск  сидела  на
широком подоконнике одного из высоких окон и смотрела на город. Сегодня  она
была рассержена больше обычного, так что метла атаковала пыль с  непривычным
рвением. Пауки, родительские паутины которых исчезали в небытии, удирали  со
всех восьми ног, мчась к  спасению.  Мыши  внутри  стен  цеплялись  друг  за
дружку,  упираясь  лапками  в  своды  норок.  В  потолочных  балках  шуршали
древоточцы, неумолимо вытягиваемые из своих ходов.
     - Ты там наведешь порядок... - буркнула Эск. - Ха!
     Она не могла не признать, что в ее настоящем положении есть  и  хорошие
стороны. Еда была простой, но обильной, и Эск отвели  на  чердаке  отдельную
комнату, а это была прямо-таки роскошь, потому  что  она  могла  валяться  в
постели  аж  до  пяти  часов  утра,  что  по  матушкиным  понятиям  означало
практически полдень. Работа ей выпала не из тяжелых. Эск начинала подметать,
чтобы посох осознал, что от него требуется, а потом, пока  он  не  закончит,
могла заниматься своими делами. Если появлялся кто-нибудь чужой,  посох  тут
же небрежно прислонялся к стене.
     Но в то же время Эск не узнала о волшебстве ничего  нового.  Она  могла
заходить в пустые аудитории и разглядывать диаграммы, вычерченные  мелом  на
доске, а в более продвинутых классах - и на полу, но их очертания оставались
бессмысленными.
     И неприятными.
     Они напоминали картинки в Саймоновой книжке. Казались живыми
     Эск смотрела на крыши Анк-Морпорка и рассуждала.  Письменные  тексты  -
это всего лишь произнесенные людьми слова, втиснутые между листами бумаги и,
в конце концов, там окаменевшие (в Плоском  мире  окаменелости  были  хорошо
известны   -   огромные   закрученные   спиралью   раковины    и    неудачно
сконструированные существа, оставшиеся с тех  времен,  когда  Создатель  еще
толком не решил,  что  хочет  получить  в  итоге,  и,  так  сказать,  просто
баловался от нечего делать с плейстоценом). А произносимые  людьми  слова  -
это просто-напросто тень  реально  существующих  вещей.  Но  некоторые  вещи
слишком велики, чтобы их можно было заключить в слова, и даже  слова  бывают
чересчур могущественными, чтобы подчиниться какому-то листу бумаги.
     Из чего следует, что некоторые письмена и впрямь пытаются  превратиться
обратно в вещи. Тут мысли Эск вконец запутались, но, тем не  менее,  девочка
осталась в уверенности, что подлинно магические  слова  -  это  те,  которые
гневно пульсируют, стараясь вырваться и стать настоящими.
     У них не очень-то приятный вид.
     Эск припомнила события предыдущего дня.
     Денек выдался довольно необычный. Аудитории  Университета  устроены  по
принципу амфитеатра - ряды сидений (отполированных задами  величайших  магов
Диска), круто опускающиеся к центральной площадке, где  стоят  стол  и  пара
грифельных досок, а на полу  оставлено  достаточно  места,  чтобы  вычертить
учебную октограмму приличных размеров. Под рядами  сидений  скрыто  огромное
невостребованное пространство, и Эск обнаружила, что оттуда удобно наблюдать
за происходящим, глядя на преподавателя в просветы между загнутыми на концах
туфлями учеников. Там ее охватывал  бесконечный  покой,  и  бубнящие  голоса
лекторов плыли над ней подобно жужжанию слегка обалдевших  пчел  в  огороде,
где росли матушкины травы. Такое впечатление, что здесь вообще не занимались
практической магией, променяв ее на слова. Волшебники, похоже, очень  любили
слова.
     Но вчера все было по-другому. Эск сидела в пыльном  полумраке,  пытаясь
сотворить хотя бы какое-нибудь простенькое чудо, как  вдруг  услышала  скрип
открываемой  двери  и  топот  башмаков  по  полу.  Это  само  по  себе  было
удивительно. Эск выучила расписание наизусть  и  знала,  что  второкурсники,
которые обычно занимают эту аудиторию, сейчас спустились вместе с  Джеофалом
Шустрым в гимнастический  зал,  чтобы  заняться  зачатками  дематериализации
(изучающим  магию  ни  к  чему  физические  упражнения;  гимнастический  зал
представляет собой большое, экранированное свинцом и  рябиной  помещение,  в
котором неофиты могут работать над  высокой  магией,  не  нанося  серьезного
ущерба равновесию Вселенной. Правда,  иногда  они  наносят  серьезный  ущерб
собственному  равновесию.  Магия  не  щадит  неуклюжих.  Некоторым  неловким
студентам везло, и они покидали зал сами; других выносили в бутылках).
     Эск посмотрела в щель между перекладинами.  Это  были  не  студенты,  а
волшебники. Довольно высокого ранга, если судить по одеяниям. И Эск не могла
не узнать фигуру, которая  походкой  разболтанной  марионетки  поднялась  на
помост, натолкнувшись по дороге на кафедру  и  рассеянно  извинившись  перед
ней. Это был Саймон. Ни у кого другого не было глаз, похожих  на  два  сырых
яйца, плавающих в теплой воде, и носа, приобретшего от постоянного сморкания
ярко-красный  цвет.  Для  Саймона  количество  пыльцы   в   воздухе   всегда
приближалось к бесконечности.
     Эск пришло в голову, что,  если  убрать  его  аллергию  на  Мироздание,
сделать ему приличную стрижку и преподать  несколько  уроков  на  тему  "Как
держать себя в обществе", он  станет  вполне  симпатичным.  Эта  мысль  была
необычной, и Эск отложила ее в сторонку, чтобы обдумать на досуге.
     Когда волшебники расселись по местам, Саймон начал говорить.  Он  читал
по своим записям, и каждый раз, когда он запинался на каком-либо слове,  все
волшебники, как один, не в состоянии сдержаться, выкрикивали  трудное  слово
хором.
     Через некоторое время с кафедры взмыл  кусок  мела  и  принялся  что-то
писать на доске у юноши за спиной. Эск  достаточно  узнала  о  магии,  чтобы
понять, что это потрясающее достижение - Саймон пробыл в Университете  всего
пару недель, а большинство студентов не могли освоить основ  левитации  и  к
концу второго курса.
     Небольшой белый огрызок, сопровождаемый голосом  Саймона,  поскрипывая,
скользил по доске. Даже если  не  считать  заикания,  юноша  был  не  лучшим
оратором. Он ронял записи. Постоянно  поправлялся.  Бекал  и  мекал.  И,  по
мнению Эск, нес какую-то чушь.  До  ее  укрытия  доносились  лишь  отдельные
фразы. "Базовая ткань Вселенной" была одной из них. Эск не поняла,  что  это
значит, если только он не имел в виду джинсовку или, может быть, фланель.  А
что такое "изменчивость матрицы возможностей", она даже  отдаленно  себе  не
представляла.
     Ничто не существует  до  тех  пор,  пока  люди  не  подумают,  что  оно
существует, говорил Саймон, а мир существует лишь потому, что люди постоянно
держат в голове его образ. Во Вселенной огромное множество  миров,  все  они
примерно одинаковы и вроде как занимают одно и то  же  место,  но  разделены
расстоянием, равным толщине  тени,  так  что  всему,  что  когда-либо  может
случиться, есть где случиться.
     (Последний пункт Эск была в состоянии уразуметь. Она смутно заподозрила
это, когда убиралась в туалете для старших волшебников.  Вернее,  это  посох
делал вею работу, а Эск тем временем изучала писсуары и с помощью  некоторых
полузабытых деталей внешности, подсмотренных дома у братьев, пока те  сидели
в жестяной ванне у очага,  формулировала  свою  неофициальную  Общую  Теорию
сравнительной анатомии. Туалет старших волшебников был магическим местом,  с
настоящим водопроводом и необычными плитками. Также, что самое  важное,  там
стояли два больших серебряных зеркала, расположенных  друг  напротив  друга,
так что, смотрясь в одно из них, человек видел, как  его  образ  повторяется
снова и снова, пока не становится слишком маленьким, чтобы  его  можно  было
разглядеть.  Именно  там  Эск  впервые  столкнулась   с   представлением   о
бесконечности. Более того, у нее возникло подозрение, что одна из зеркальных
Эск, почти на самой границе видимости, машет ей рукой.)
     В  тех  фразах,  которые  использовал  Саймон,  было  нечто  тревожное.
Половину времени он, похоже, говорил о том, что мир примерно так же  реален,
как мыльный пузырь или сон.
     Мел  продолжал  скрипеть   по   доске.   Иногда   Саймону   приходилось
останавливаться и объяснять различные символы волшебникам -  последние,  как
показалось Эск,  очень  бурно  реагировали  на  некоторые  особенно  спорные
заявления докладчика. Потом мел снова пускался в  путь,  блуждая  по  темной
доске, словно комета, и оставляя за собой хвост пыли.
     Небо за окном потихоньку темнело. По  мере  того  как  зал  захватывали
сумерки, написанные мелом слова все ярче высвечивались на доске. Сама  доска
уже казалась не столько темной, сколько не существующей вовсе, -  квадратная
дыра, вырезанная из этого мира.
     Саймон продолжал говорить, что мир состоит из таких  крошечных  штучек,
чье присутствие можно определить только по тому факту,  что  их  здесь  нет,
малюсеньких вращающихся шариков абсолютного ничто,  которые  магия  собирает
вместе, чтобы сотворить из них  звезды,  бабочек,  алмазы.  Все  создано  из
пустоты.
     Самое странное, Саймона этот факт, насколько понимала Эск,  приводил  в
истинное восхищение.
     Эск   чувствовала,   что   стены   аудитории   становятся   тонкими   и
нематериальными,  как  дым,   словно   содержащаяся   внутри   них   пустота
расширяется, чтобы поглотить то, что  определяет  их  как  стены.  Скоро  не
останется ничего, кроме знакомой  холодной,  пустой,  сверкающей  равнины  с
далекими выветренными холмами и Тварей, стоящих неподвижно, точно статуи,  и
глядящих вниз.
     Тварей явно прибавилось. Ни дать ни взять - мошки, собирающиеся  вокруг
огонька.
     Одним важным отличием было то, что физиономия мошки  даже  при  сильном
увеличении кажется дружелюбной, как  у  домашнего  кролика.  У  Тварей,  что
наблюдали за Саймоном, физиономии добротой не отличались.
     Потом  зашла  служанка,  зажгла   лампы,   и   Твари   разом   исчезли,
превратившись в безобидные тени, таящиеся в углах аудитории.

     В недавнем  прошлом  некто,  руководствуясь  смутными  ощущениями,  что
Учение Должно Быть Забавой, решил оживить древние коридоры Университета  при
помощи краски. Это не сработало. Во всех вселенных широко известен тот факт,
что, как бы тщательно ни подбирались цвета, институтские интерьеры  в  конце
концов все равно выглядят либо рвотно-зелеными, либо  невыразимокоричневыми,
либо  никотиново-желтыми,  либо  розовыми,  как  хирургические  перчатки.  В
результате  некоего  не  совсем  понятного  процесса   ответного   резонанса
коридоры,  выкрашенные  в  вышеупомянутые  цвета,  всегда  чуть-чуть  пахнут
вареной капустой - даже если никто и никогда ее поблизости не готовил.
     Где-то в переходах прозвенел звонок. Эск легко соскочила с подоконника,
схватила посох и начала прилежно  подметать  пол.  Тут  же  двери  аудиторий
распахнулись, и коридор заполнился  студентами.  Они  обтекали  Эск  с  двух
сторон, как вода обтекает скалу.  В  течение  нескольких  минут  вокруг  нее
царило  страшное   столпотворение.   Затем   двери   захлопнулись,   вдалеке
прозвучали, удаляясь, чьи-то запоздалые шаги, и Эск снова осталась одна.
     Уже не в первый раз она пожалела, что посох не умеет  говорить.  Другие
служанки относились к ней достаточно дружелюбно,  но  разговаривать  с  ними
было невозможно. Во всяком случае, о магии.
     А еще она пришла к выводу, что ей следует научиться читать. Это чтение,
похоже, являлось ключом к магии волшебников, которая держалась исключительно
на словах. Волшебники, видимо, считали, что имена - это  то  же  самое,  что
предметы, и если поменять имя, то поменяется и  предмет.  По  крайней  мере,
нечто в этом духе...
     Чтение. Библиотека. Саймон говорил, что в  ней  хранятся  тысячи  книг,
значит, среди всех этих слов просто обязаны найтись одно  или  два,  которые
Эск удастся прочитать. Эск закинула посох на плечо и решительно  направилась
в кабинет госпожи Герпес.
     Она почти добралась до нужной ей комнаты, как стена вдруг окликнула ее:
     - Эй!
     Эск уставилась на  камень,  который  внезапно  заговорил,  и  из  теней
выступила матушка. Не то  чтобы  матушка  умела  превращаться  в  невидимку,
просто у нее был талант растворяться  в  окружении,  так  что  ее  никто  не
замечал.
     - Ну, как продвигаются твои дела?  -  спросила  старая  ведьма.  -  Как
магия?
     - Матушка, что ты здесь делаешь? - удивилась Эск.
     - Заходила предсказать будущее госпоже Герпес, -  ответила  матушка,