релся...
     - То, что вообще стоит делать, можно делать как хорошо, так и плохо,  -
изрекла матушка, ища спасения в афоризмах,  последнем  прибежище  осаждаемых
детьми взрослых.
     - Да, но...
     - И никаких "но".
     Матушка порылась в темном деревянном ларце, стоящем на кухонном  шкафу.
Она  гордилась  своими   несравненными   познаниями,   касающимися   свойств
овцепикских  трав,  -  никто  лучше  ее  не  разбирался   в   многочисленных
достоинствах смятки, попутника и клюкалки, - но бывали  времена,  когда  для
достижения желаемого эффекта ей приходилось прибегать  к  небольшому  запасу
ревностно выменянных и заботливо сохраняемых лекарств из Заграницы (так,  по
мнению матушки, назывались все земли, находящиеся дальше, чем в дне пути  от
Дурного Зада).
     Она накрошила в кружку сухих красных листьев, добавила меда, залила все
это водой и сунула получившееся питье в руки Эск. Положив под решетку камина
большой круглый камень - позже  он,  завернутый  в  обрывок  одеяла,  станет
грелкой - и строго-настрого  заказав  девочке  вставать  с  кресла,  матушка
Ветровоск вышла в буфетную.
     Эск барабанила пятками по ножкам качалки и потягивала напиток.  У  него
был  странный,  перченый  вкус.  Она  спросила  себя,  что  это  такое.  Ей,
разумеется, уже  доводилось  пробовать  матушкины  отвары  и  настои,  вечно
приправленные  медом,  количество  которого,  определяемое  лично  матушкой,
зависело от того, притворяетесь ли  вы  или  нет.  Эск  знала,  что  матушка
известна  на  все  Овцепикские  горы  благодаря  специальным  микстурам   от
болезней, о которых жена кузнеца - и время от времени другие молодые женщины
- говорила только намеками, приподняв брови и понизив голос...
     Когда матушка вернулась, Эск спала. Она не помнила, как ее укладывали в
постель и как матушка закрывала окно на задвижку.
     Ведьма вернулась на кухню и подтащила качалку поближе к огню.
     "В голове девочки что-то есть, - сказала она себе. - Что-то таится там,
внутри". Ей не хотелось думать, что именно, но  она  хорошо  помнила,  какая
участь постигла волков. И все эти разговоры  о  разжигании  огня  с  помощью
колдовства... Так его разжигали волшебники,  эту  магию  им  преподавали  на
первом курсе Университета.
     Матушка вздохнула. Удостовериться в этом можно только  одним  способом.
Она начинала чувствовать себя слишком старой для подобных фокусов.
     Взяв свечу, матушка прошла через буфетную в пристройку, где размещались
ее козы. Находящиеся в своих стойлах три меховых шара равнодушно  уставились
на хозяйку. Три рта ритмично хрустели положенным рационом сена.  Воздух  был
теплым и слегка попахивал кишечными газами.
     Наверху, среди балок, сидела небольшая  сова,  одно  из  многочисленных
существ, обнаруживших, что жизнь  с  матушкой  вполне  окупает  испытываемые
время от времени неудобства. Повинуясь зову  матушки,  сова  слетела  ей  на
руку, и старая ведьма,  задумчиво  поглаживая  мягкие  перышки,  осмотрелась
вокруг, ища куда бы прилечь. Ворох сена сойдет.
     Она задула свечу и легла в сено; сова сидела у нее на пальце.
     Козы жевали, рыгали и глотали, проводя за этим  занятием  уютную  ночь.
Лишь издаваемые ими звуки нарушали ночную тишину.
     Тело матушки замерло. Сова почувствовала, как  ведьма  проникает  в  ее
мозг, и вежливо подвинулась. Матушка еще пожалеет об этом  перемещении;  два
Заимствования в один день - и утром она будет совершенно разбита и  одержима
страстным желанием жрать мышей. Раньше, в младые годы, ей это было нипочем -
она бегала с оленями, охотилась с лисами, узнавала  странные  темные  обычаи
кротов  и  редко  проводила  ночь  в  собственном  теле.  Но   с   возрастом
Заимствование давалось ей все труднее и труднее, особенно возвращение. Может
быть, скоро наступит момент, когда она не сможет вернуться и оставшееся дома
тело превратится в груду мертвой плоти... Хотя, честно говоря, это не  такая
уж и плохая смерть.
     Волшебникам подобные вещи знать не полагалось. Если маги и проникали  в
сознание другого существа, то делали это как воры  -  не  из  коварства,  но
потому, что им, тупым болванам, просто не приходило  в  голову  сделать  это
как-то иначе. Да и зачем им захватывать контроль над телом совы? Они  же  не
умеют летать, этому надо учиться целую  жизнь.  Тогда  как  ненасильственный
способ состоит в том, чтобы вселиться в мозг птицы и направлять его  так  же
мягко, как ветер шевелит листья.
     Сова  встрепенулась,  взлетела   на   узкий   подоконник   и   бесшумно
выскользнула в ночь.
     Облака уже разошлись, и в свете полупрозрачной луны заманчиво  сверкали
горы. Бесшумно скользя  между  рядами  деревьев,  матушка  смотрела  на  мир
совиными глазами. Когда этому научишься, только так и стоит  путешествовать!
Больше всего ей нравилось Заимствовать птиц, исследуя с их помощью  укромные
высокогорные долины, куда не ступала нога человека;  потаенные  озера  между
черными утесами; крошечные, обнесенные стенами поля на клочках ровной земли,
примостившихся на отвесных  скалистых  склонах,  -  владения  неприметных  и
скрытных существ. Однажды она  путешествовала  с  гусями,  пролетающими  над
горами каждую весну и осень, и до смерти перепугалась, когда обнаружила, что
чуть было не вылетела за точку возврата.
     Сова покинула лес, скользнула над деревенскими крышами и, подняв облако
снега, приземлилась на самой большой, заросшей омелой яблоне в саду кузнеца.
     Не успели ее когти коснуться ветки, как она поняла,  что  не  ошиблась.
Дерево отвергало ее, она чувствовала, как оно пытается столкнуть ее.
     "Я не уйду", - подумала она.
     "Ну давай, терроризируй меня, - в тишине ночи произнесло дерево. - Если
я дерево, значит, можно, да? Вот она, типичная баба".
     "По крайней мере, сейчас от тебя хоть какая-то польза есть, -  в  ответ
подумала матушка. - Лучше быть деревом, чем волшебником, а?"
     "Это не такая уж плохая жизнь,  -  заявило  дерево.  -  Солнце.  Свежий
воздух. Время для раздумий. А весной - пчелы".
     В  том,   как   дерево   промурлыкало   "пчелы",   было   нечто   столь
сладострастное, что у матушки, содержащей несколько  ульев,  пропало  всякое
желание есть мед. Она почувствовала себя так, как будто  ей  напомнили,  что
яйца - это нерожденные цыплята.
     "Я здесь по поводу девочки, Эскарины", - прошипела она.
     "Многообещающий ребенок, - подумало дерево. - Я с  интересом  слежу  за
ней. И она любит яблоки".
     "Ах ты свинья!" - воскликнула шокированная матушка.
     "А что я такого сказал? Может, мне еще извиниться перед  тобой  за  то,
что я не дышу?"
     Матушка придвинулась ближе к стволу.
     "Ты  должен  отпустить  ее,  -  приказала   она.   -   Магия   начинает
просачиваться наружу".
     "Уже? Я потрясен", - сказало дерево.
     "Это неправильная магия! - выкрикнула матушка. - Это магия волшебников,
не женская магия! Эск пока не знает, что это  такое,  но  сегодня  ночью  ее
магия убила дюжину волков!"
     "Великолепно!" - откликнулось дерево.
     Матушка заухала от ярости.
     "Великолепно? А что если она поспорит со  своими  братьями  и  случайно
выйдет из себя, а?"
     Дерево пожало плечами. С его ветвей посыпались снежные хлопья.
     "Тогда ты должна обучить ее".
     "Обучить? Много я знаю о том, как учат волшебников!"
     "Пошли  ее  в  Университет".  "Она  же  женщина!"  -  заорала  матушка,
подпрыгивая вверх-вниз на своей ветке. "Ну и что? Кто сказал,  что  женщинам
не дано быть волшебниками?"
     Матушка заколебалась. С тем же успехом дерево  могло  спросить,  почему
рыбам не дано быть птицами. Она сделала глубокий вздох и заговорила. Но  тут
же  остановилась.  Она  знала,  что  должен  существовать  резкий,   колкий,
уничтожающий и, прежде всего, самоочевидный ответ. Вот только, к ее крайнему
раздражению, он никак не приходил ей в голову.
     "Женщины никогда не были  волшебниками.  Это  против  природы.  Ты  еще
скажи, что мужчина может стать ведьмой".
     "Если   определять   ведьму   как   человека,    который    поклоняется
всесозидающему началу, то есть почитает основной..." - завело  дерево  и  не
затыкалось несколько минут.
     Матушка Ветровоск с нетерпением и досадой слушала выражения  типа  "ряд
Матерей-Богинь", "примитивный культ луны" - уж она-то знала, что такое  быть
ведьмой. Это травы, порча, ночные полеты по округе и верность традициям,  но
это никоим образом не связано с общением с богинями - будь они матерями  или
кем-то еще, - которые,  судя  по  всему,  способны  на  весьма  сомнительные
проделки. А когда  дерево  начало  толковать  о  "танцах  нагишом",  матушка
попыталась заткнуть перьями уши - пусть где-то под  затейливыми  наслоениями
ее сорочек и юбок имеется немного  кожи,  это  еще  не  значит,  что  данное
обстоятельство заслуживает ее одобрения.
     Дерево  закончило  свой  монолог.  Матушка  подождала  немного,   чтобы
окончательно  убедиться,  что  яблоня  не  собирается  ничего  добавлять,  и
спросила:
     "Это и есть ведовство, да?"
     "Оно самое. Его теоретический базис".
     "У вас, волшебников, бывают чудные идеи".
     "Я больше не волшебник, а просто дерево".
     Матушка встопорщила перья. "А теперь  послушай  меня,  господин  Дерево
Теоретический Базис.  Если  бы  женщины  рождались  для  того,  чтобы  стать
волшебниками, они умели бы отращивать длинные седые  бороды,  она  не  будет
волшебником, тебе это ясно, волшебство - это совершенно неправильный  способ
использования магии, это всего-навсего свет, огонь и баловство с Силами,  ей
это совершенно ни к чему, и спокойной тебе ночи".
     Сова сорвалась с ветки. Матушка не тряслась от  ярости  только  потому,
что это мешало полету. Волшебники! Слишком много болтают, держат  заклинания
пришпиленными в книгах, словно бабочек, но хуже всего то, что  они  считают,
будто только их магия стоит того, чтобы ей заниматься.
     Матушка  была  твердо  уверена  в  одном:  женщины  никогда   не   были
волшебниками и не собираются становиться таковыми сейчас.

     Под бледным светом уходящей ночи она вернулась в домик. Ее тело, поспав
на сене, чувствовало себя отдохнувшим, и она  надеялась  посидеть  несколько
часов в кресле-качалке и привести в порядок  свои  мысли.  Это  было  время,
когда ночь еще не совсем закончилась, а день не совсем начался - мысли  были
четкими, ясными, и ничего им не мешало. Она...
     Посох стоял у стены, рядом с кухонным шкафом.
     Матушка застыла на месте.
     - Понятно, - сказала она наконец. - Так, значит, да? В моем собственном
доме?
     Она очень медленно подошла к очагу, бросила на  угли  пару  поленьев  и
раздувала огонь до тех пор, пока языки пламени,  взревев,  не  поднялись  до
самого дымохода.
     Удовлетворенная итогом своих усилий, она повернулась,  пробормотала  на
всякий случай несколько предохранительных заклятий и схватила посох.  Он  не
сопротивлялся, и она едва удержалась, чтобы не упасть. Посох оказался у  нее
в руках, и она торжествующе расхохоталась, почувствовав, как  он  покалывает
ей ладонь и как магия, словно воздух в грозу, потрескивает в нем.
     Как все просто! Видно, боевой дух посоха куда-то испарился.
     Призывая проклятия на волшебников и все их творения, она занесла  посох
над головой и со стуком опустила в огонь, в самую жаркую часть пламени.
     Эск вскрикнула. Звук пролетел  сквозь  пол  спальни  и  серпом  взрезал
темный домик.
     Матушка была старой, усталой женщиной и  не  совсем  хорошо  соображала
после долгого и тяжелого дня, но,  чтобы  выжить,  ведьма  должна  научиться
делать поспешные и очень смелые выводы. Матушка еще смотрела  на  охваченный
пламенем посох и прислушивалась к доносящимся сверху воплям, а ее  руки  уже
тянулись к черному чайнику. Она опрокинула воду на огонь, выхватила из очага
посох, над которым поднимались клубы пара, и взбежала по лестнице на  второй
этаж, с ужасом думая о том, что ей предстоит там увидеть.
     Эск сидела на узкой кровати, целая и  невредимая,  но  вопящая  во  все
горло. Матушка прижала ее к себе и попыталась успокоить; она не знала точно,
как это делается, однако рассеянное похлопывание по спине  и  неопределенные
ободряющие звуки вроде бы достигли цели. Крики перешли в рыдания и, в  конце
концов, в тихие всхлипы. Матушка разобрала слова "огонь" и  "горячо",  и  ее
губы сжались в тонкую горькую полоску.
     Наконец она уложила девочку,  укрыла  ее  одеялом  и  тихо,  крадучись,
спустилась по ступенькам.
     Посох снова стоял у стены. Матушку ничуть не удивило то, что на нем  не
было ни одной подпалины.
     Она развернула качалку к посоху и уселась, подперев подбородок ладонью.
Весь ее вид выражал мрачную решимость.
     Вскоре  кресло  начало  само  собой   покачиваться.   Его   скрип   был
единственным звуком в тишине, которая  сгущалась,  растекалась  и  заполняла
кухню, словно ужасающий темный туман.

     Утром,  перед  тем  как  Эск  проснулась,  матушка  спрятала  посох   в
соломенной кровле - от греха подальше.
     Эск позавтракала и выпила  кружку  козьего  молока.  События  последних
суток не оставили на ней и следа.  Она  впервые  провела  в  домике  матушки
больше времени, чем требуется для короткого визита вежливости. В общем, пока
старая  ведьма  мыла  посуду  и  доила  коз,  Эск  постаралась   максимально
использовать подразумеваемое разрешение исследовать окрестности.
     Вскоре она обнаружила, что жизнь  в  домике  не  так  уж  и  проста.  К
примеру, существовала проблема козьих имен.
     - Но у них должны быть имена! - воскликнула она. - У всего есть имя.
     Матушка посмотрела на нее из-за округлого,  грушевидного  бока  старшей
козы и выдавила в невысокое ведерко тонкую струйку молока.
     - Ну, наверное, на козьем языке  у  них  есть  имена,  -  неопределенно
пробурчала она. - Но к чему им имена на человеческом?
     - Видишь ли... - начала  Эск,  запнулась  и,  подумав  какое-то  время,
спросила: - А как тогда ты  заставляешь  их  делать  то,  что  тебе  от  них
требуется?
     - Они просто делают это, а когда я им нужна, они орут.
     Эск с серьезным видом протянула старшей козе клок сена. Матушка следила
за ней задумчивым взглядом. У  коз  действительно  имелись  имена  друг  для
друга,   и   она   прекрасно   это   знала.   Имена   были   самые   разные:
"коза-мой-ребенок", "коза-вожак-стада", "коза-моя-мать" и полдюжины  других,
не последним из которых было "коза-которая-стоит-здесь". Еще козы  славились
сложной  иерархией  внутри  стада,  четырьмя  желудками  и   пищеварительной
системой, которая деловито урчала  всякую  спокойную  ночь.  Матушке  всегда
казалось, что называть все  это,  например,  Ромашкой  -  значит  оскорблять
благородное животное.
     - Эск, - решившись, позвала она.
     - Да?
     - А кем бы ты хотела стать, когда вырастешь?
     На лице Эск отразилось недоумение.
     - Не знаю.
     - Ну, - сказала матушка, не переставая доить, - как по-твоему,  что  ты
будешь делать, когда вырастешь?
     - Не знаю. Наверное, выйду замуж.
     - А ты хочешь?
     Губы Эск начали было произносить "не з...",  но  она  поймала  матушкин
взгляд, остановилась и немножко подумала.
     - Все взрослые, кого я знаю, вышли замуж или женились, -  ответила  она
наконец, подумала еще и осторожно добавила: - Кроме тебя, конечно.
     - Это правда, - отозвалась матушка.
     - Ты что, не хотела  выйти  замуж?  Теперь  настала  матушкина  очередь
задуматься.
     - Руки не дошли, - выдавила она в конце концов.  -  Понимаешь,  слишком
много других дел.
     - Папа говорит, что ты ведьма, - рискнула Эск.
     - Правильно говорит.
     Эск кивнула. Ведьмы в Овцепикских  горах  обладали  статусом,  подобным
тому, какой в других культурах  придавался  монашкам,  сборщикам  налогов  и
ассенизаторам. Ну то есть их уважали, иногда  ими  восхищались,  в  общем  и
целом им рукоплескали за то, что они  делают  дело,  которое,  если  мыслить
логически, должно быть сделано, но всем было слегка неуютно в их компании.
     - Тебе хотелось бы выучиться и стать ведьмой? - спросила матушка.
     - Ты имеешь в виду магию? - глаза Эск вспыхнули.
     - Да, магию. Но не огненную. Настоящую магию.
     - А ты умеешь летать?
     - Есть вещи и получше полетов.
     - И я смогу им научиться?
     - Если твои родители позволят.
     - Отец - нет, - вздохнула Эск.
     - Я лично с ним поговорю, - пообещала матушка.

     - А теперь послушай меня, Гордо Смит!
     Кузнец попятился  в  глубь  кузницы,  защищаясь  от  матушкиного  гнева
поднятыми руками. Она наступала  на  него,  возмущенно  потрясая  в  воздухе
пальцем.
     - Я помогла тебе появиться на свет, болван ты этакий, и сейчас  у  тебя
не больше ума, чем было тогда...
     - Но... - попробовал возразить кузнец, отскакивая за наковальню.
     - Магия нашла ее! Магия волшебников! неправильная магия, ты понял?  Эта
магия не для Эск!
     - Да, но...
     - Ты хоть представляешь, что она может натворить? Кузнец обмяк.
     - Нет.
     Матушка на секунду умолкла и понизила голос.
     - Конечно, нет, - уже мягче повторила она. - Где тебе...
     Она уселась на наковальню и попыталась успокоиться.
     - Послушай, магия обладает чем-то вроде собственной жизни. Это не имеет
значения,  потому  что...  во  всяком  случае  магия  волшебников...  -  Она
посмотрела на его лицо,  на  котором  было  написано  полное  недоумение,  и
предприняла еще одну попытку: - Ну, ты знаешь, что такое сидр?
     Кузнец кивнул. В этом вопросе он чувствовал себя более уверенно, но  не
совсем представлял, куда это сравнение может завести.
     - Но есть еще  спиртное.  Яблочное  бренди,  к  примеру,  -  продолжала
ведьма.
     Кузнец снова кивнул. Зимой в Дурном Заду  все  гнали  яблочное  бренди,
выставляя бочки с сидром на ночь на улицу  и  вынимая  лед,  пока  на  самом
донышке не оставалось некоторое количество очень крепкого напитка.
     - В общем, сидра ты можешь выпить много, и  тебе  от  этого  ничего  не
будет, так? Кузнец опять кивнул.
     - Но бренди ты пьешь маленькими стаканчиками,  понемногу  и  достаточно
редко, потому что оно шибает прямо в голову...
     Кузнец кивнул еще раз, а потом, осознав, что его вклад в беседу  совсем
невелик, добавил:
     - Правильно.
     - Вот в этом-то и состоит разница, - заключила матушка.
     - Какая разница?
     Матушка вздохнула:
     - Разница между магией ведьм и магией волшебников. И  эта  магия  нашла
Эск. Если Эск не сумеет подчинить ее себе,  девочка  пропадет.  Магия  может
стать чем-то вроде двери, и по другую сторону этой  двери  нас  ждут  весьма
неприятные Твари. Понял?
     Кузнец  кивнул.  На  самом  деле  он  ничего  не  понял,  но  правильно
предположил, что, если он признается в этом, матушка  начнет  углубляться  в
ужасные подробности.
     - У Эск сильная воля, - продолжила старая ведьма. - Но рано или  поздно
ей будет брошен вызов.
     Кузнец взял с лавки молот, посмотрел на него  так,  словно  никогда  не
видел раньше, и положил обратно.
     - Если Эск обладает магией волшебников, то учеба на ведьму не  принесет
ей никакой пользы. Ты сказала, что это разные вещи.
     - И то и другое суть магия. Если  ты  не  можешь  научиться  ездить  на
слоне, ты, по крайней мере, можешь научиться скакать на лошади.
     - А что такое слон?
     - Нечто вроде барсука, - ответила матушка. Вот уже в течение сорока лет
она держала звание эксперта по вопросам леса и еще ни разу не  призналась  в
невежестве.
     Кузнец вздохнул. Он знал, что потерпел поражение. Его  жена  ясно  дала
ему понять, что она одобряет матушкину идею, и сейчас,  подумав  хорошенько,
он тоже обнаружил некоторые преимущества в создавшемся  положении.  В  конце
концов, матушка не вечна, а быть отцом единственной ведьмы в округе - весьма
престижно.
     - Ладно, - кивнул он.

     Зима сделала поворот и начала медленно пол