лавного зала, порождали резкие тени. Волшебник  начал  возиться  с
засовами.
   Опустив маску на лицо, он слегка приоткрыл дверь.
   - Нам ничего не... - начал было он.
   Ему следовало выбрать слова повозвышен-нее,  потому  что  они  стали  его
эпитафией.
   Прошло  некоторое  время,  прежде  чем  один  из   его   коллег   заметил
продолжительное отсутствие своего товарища и направился  в  коридор  на  его
поиски. Двери были распахнуты настежь, и чудотворная преисподняя  по  другую
их сторону бушевала, пытаясь прорвать сдерживающую ее сеть заклинаний.  Одна
из створок была  открыта  не  полностью.  Он  дернул  ее  в  сторону,  чтобы
посмотреть, что за ней прячется, - и тихо заскулил.
   За его спиной что-то зашуршало. Он обернулся. - Че...
   Вот на таком довольно жалком звуке приходится порой заканчивать жизнь.
   Ринсвинд, летящий высоко над Круглым морем, чувствовал себя весьма глупо.
   Рано или поздно такое случается с каждым.
   Например,  в  трактире  вас  кто-то  толкает   под   локоть,   вы   резко
оборачиваетесь, сыпля градом проклятий, и тут до вас медленно  доходит,  что
прямо перед вашим носом маячит медная пряжка,  а  хозяин  пояса  скорее  был
высечен из камня, чем рожден матерью.
   Или в вашу  машину  врезается  сзади  какой-то  небольшой  драндулет,  вы
выскакиваете, чтобы наброситься с  кулаками  на  водителя,  тот  неторопливо
вылезает из машины, выпрямляется во весь свой рост... и вы понимаете, почему
в машине отсутствуют передние сиденья.
   А  возможно,  вы  ведете  взбунтовавшихся  товарищей  к  каюте  капитана,
барабаните в дверь, он высовывает в щель огромную  голову,  держа  в  каждой
руке по кинжалу, и тут вы заявляете: "Мы берем судно в свои руки,  мразь,  и
все парни меня поддерживают!", а он в ответ спрашивает: "Какие-такие парни?"
"Гм..." - изрекаете вы, ощутив за своей спиной безбрежную  пустоту.  Другими
словами, это знакомое ощущение жара и уходящего в пятки сердца, которое хоть
раз испытывал каждый, кто отдавался на волю волнам своего гнева. Чаще всего,
эти самые волны зашвыривают тебя далеко на берег воздаяния и оставляют  там,
выражаясь поэтическим языком повседневности, по уши в дерьме.
   Ринсвинд все еще ощущал в себе  гнев,  обиду  и  так  далее,  но  к  нему
вернулась какая-то часть его прежнего  "я".  И  это  "я"  было  не  очень-то
довольно  тем,  что  обнаружило  себя   летящим   на   нескольких   ниточках
голубовато-золотистой шерсти высоко над фосфоресцирующими волнами.
   Ринсвинд направлялся в Анк-Морпорк. И сейчас  он  пытался  припомнить,  с
чего это его туда понесло.
   Да, именно там все начиналось.  А  может,  причина  тому  -  Университет,
который был настолько перегружен магией, что подобно пушечному ядру возлежал
на вселенском одеяле невоздержанности и растягивал  реальность  до  предела.
Анк был тем местом, где все начиналось и заканчивалось.
   А еще это был его дом. Каким бы этот дом ни  был,  он  звал  Ринсвинда  к
себе.
   Выше уже указывалось, что среди предков Ринсвинда, похоже, были  грызуны,
поскольку в минуты  потрясений  волшебник  испытывал  непреодолимое  желание
убежать и забиться поглубже в норку.
   Ковер несся на крыльях воздушных потоков, а тем  временем  заря,  которую
Креозот, скорее всего, назвал бы розовоперстой,  огненным  кольцом  очертила
Край Диска. Ее ленивый свет разлился по  миру,  но  свет  тот  отличался  от
обычного.
   Ринсвинд моргнул.  Это  был  причудливый  свет.  Нет,  если  как  следует
подумать,  не  причудливый,  а   причудесный,   что   гораздо   причудливее.
Создавалось такое впечатление, словно смотришь на мир сквозь дымное марево и
это марево обладает какой-то своей жизнью. Оно колыхалось,  растягивалось  и
намекало, что оно -  не  просто  оптическая  иллюзия,  но  сама  реальность,
которая сжимается и разжимается,  как  резиновый  шар,  пытающийся  удержать
внутри себя слишком большое количество газа.
   Дрожание воздуха усиливалось, чем ближе ковер  подлетал  к  Анк-Морпорку,
где, как свидетельствовали  вспышки  и  фонтаны  искореженного  воздуха,  не
утихала битва. Подобная колонна  висела  над  Аль  Хали  -  и  тут  Ринсвинд
осознал, что она не единственная.
   Уж не башня ли возвышается там, над Ще-ботаном, у впадения Круглого  моря
в великий Краевой океан? Башня. И не одна.
   Все дошло до критической точки. Институт волшебства распадался на  части.
Прощай те, Университет, уровни, ордена;  в  глубине  души  каждый  волшебник
уверен,  что  нормальной  единицей  измерения   волшебства   является   один
волшебник. Башни будут множиться и сражаться друг с другом до тех пор,  пока
не останется одна единственная,  а  потом  передерутся  волшебники  и  будут
драться, пока не останется один-единственный волшебник.
   Затем он, наверное, сойдется в смертельной битве с самим собой.
   Вся конструкция, которая служила балансом в часах магии, разваливалась на
куски. Ринсвинд был глубоко возмущен этим. Магия ему никогда не давалась, но
не в этом дело. Он знал, где его место - на самом дне, но, по крайней  мере,
это место у него было. Он мог поднять глаза и увидеть, как хрупкий механизм,
мягко тикая, отсчитывает магию, создаваемую вращением Диска.
   У него никогда ничего не было, но ничего - это уже  что-то,  а  теперь  у
него отняли абсолютно все.
   Ринсвинд развернул ковер в  сторону  далекого  сияния,  разлившегося  над
Анк-Морпорком. Город казался сверкающей точкой в свете раннего утра, и часть
сознания Ринсвинда, не занятая ничем другим, задумалась над тем, почему  эта
точка такая яркая. Над головой висела полная луна,  что  также  приводило  в
смущение - Ринсвинд, плохо знакомый с естественным порядком вещей, был,  тем
не менее, уверен, что прошлое полнолунье было слишком недавно.
   Впрочем, это уже не имело  значения.  Все,  довольно.  Нет  нужды  что-то
понимать. Он возвращается домой.
   Вот только волшебники не могут вернуться домой.
   Это одна из древних и наиболее глубоких  поговорок  о  волшебниках.  Даже
сами волшебники так и не смогли в ней разобраться, и это  кое-что  означает.
Волшебникам не позволяется иметь жен,  но  позволяется  иметь  родителей,  и
большинство волшебников ездят в свои родные места на День  Всех  Пустых  или
Свячель-ник - попеть песни  и  полюбоваться,  как  враги  детства  при  виде
старого "приятеля" торопливо перебегают на другую сторону улицы.
   Эта поговорка здорово похожа на другую, которую волшебники также не могли
понять и которая гласит, что нельзя дважды  войти  в  одну  и  ту  же  реку.
Эксперименты с длинноногим волшебником и небольшой  речушкой  показали,  что
одну и ту же реку можно перейти вброд тридцать - тридцать пять раз в минуту.
   Волшебники не очень-то любят философию. Их ответ на известную философскую
дилемму "Все знают, что такое хлопок двумя руками. Но что такое хлопок одной
рукой?" довольно прост. С их точки зрения, хлопок одной рукой  выражается  в
звуке "хл". Однако в данном случае Ринсвинд действительно не  мог  вернуться
домой, потому что его дома больше не существовало. По обоим берегам реки Анк
раскинулся город, но этого города он никогда  раньше  не  видел.  Город  был
белым, чистым и ничем не напоминал сортир, наполненный тухлой селедкой.
   Изрядно потрясенный, Ринсвинд решил приземлиться в месте, которое некогда
звалось Площадью Разбитых Лун. Он с  изумлением  уставился  на  фонтаны.  На
площади и раньше были фонтаны, но они скорее сочились, чем били,  а  вода  в
них  изрядно  смахивала  на  жидкий  суп.  Под  ногами  у  Ринсвинда  лежали
молочно-белые плитки с небольшими сверкающими крапинками. И хотя солнце  еще
"покоилось  на  горизонте,  словно   половинка   оставшегося   от   завтрака
грейпфрута, на улицах почти  никого  не  было.  Обычный  Анк  был  постоянно
наполнен народом, и цвет неба исполнял лишь роль фона.
   На городом плыли длинные, маслянистые  струи  дыма,  источником  которого
была корона клокочущего воздуха,  венчающая  Университет.  Если  не  считать
фонтанов, эти струи были единственным, что здесь двигалось.
   Ринсвинд  всегда  очень  гордился  тем,  что  умел  чувствовать  себя   в
одиночестве даже  в  кишащем  людьми  городе.  Но  теперь,  когда  волшебник
действительно оказался  брошенным  всеми,  ощущать  свое  одиночество  стало
гораздо неприятнее.
   Он скатал ковер, перебросил его через  плечо  и  зашагал  по  заполненным
призраками улицам к Университету.
   Ворота были распахнуты, и в них  гулял  ветер.  Большинство  зданий  были
наполовину разрушены не попавшими в цель  и  срикошетировавшими  магическими
снарядами. Чу-довская башня казалась нетронутой. Совсем другое дело - старая
Башня  Искусства.  Похоже,  половина  магии,  нацеленной  на  другую  башню,
отлетела и попала в эту.  Местами  Башня  Искусства  оплавилась  и  потекла,
местами засверкала, кое-где превратилась в кристаллы, а некоторые  ее  части
так перекосило, что они вышли за пределы обычных трех  измерений.  При  виде
невинного камня, с которым так жестоко  обошлись,  хотелось  плакать.  Кроме
непосредственного разрушения, с этой башней произошло все, что только  могло
произойти. Она выглядела  настолько  истерзанной,  что,  видимо,  даже  сила
тяжести махнула на нее рукой.
   Ринсвинд вздохнул  и,  обогнув  основание  башни,  направился  в  сторону
библиотеки.
   Вернее, туда, где библиотека располагалась раньше.
   Сводчатый дверной проем по-прежнему был на месте, и  большая  часть  стен
еще стояла, но крыша провалилась, и все было черным-черно от сажи.
   Ринсвинд долго стоял и смотрел на руины.
   Потом он бросил ковер  и,  спотыкаясь,  ринулся  вверх  по  куче  камней,
которые наполовину завалили проход. Камни до сих пор были теплыми.  То  тут,
то там дымились остатки книжных шкафов.
   Волшебник отчаянно метался по грудам тлеющего мусора,  отчаянно  рылся  в
них, отбрасывая в сторону обуглившуюся мебель и с непонятно откуда взявшейся
силой оттаскивая огромные куски рухнувшей кровли.
   Пару раз волшебник останавливался, чтобы перевести  дыхание,  после  чего
снова бросался перебирать мусор. Осколки оплавившегося стекла  с  купола  на
потолке резали руки,  но  Ринсвинд  ничего  не  замечал.  Время  от  времени
Ринсвинд вроде как всхлипывал.
   В конце концов шарящие среди обломков пальцы наткнулись на что-то  теплое
и мягкое.
   Волшебник лихорадочно оттащил обгоревшую балку, разгреб кучу  черепицы  и
присмотрелся к находке.
   Там, наполовину раздавленная, запеченная в  огне  до  коричневого  цвета,
лежала большая гроздь бананов.
   Очень осторожно Ринсвинд оторвал один из  них  и  какое-то  время  сидел,
разглядывая банан, пока у того не отвалилась верхушка.
   А потом Ринсвинд его съел.
   - Не нужно было отпускать Ринсвинда, - заявила Канина.
   - Но разве мы могли остановить его, о очаровательный волоокий орленок?
   - Но он может натворить каких-нибудь глупостей!
   - Я бы сказал, что это весьма вероятно, - чопорно согласился Креозот.
   - В то время как мы поступим очень умно  и  будем  продолжать  сидеть  на
раскаленном пляже без еды и воды, да?
   - Ты могла бы рассказать мне  какую-нибудь  сказку,  -  с  легкой  дрожью
предложил Креозот.
   - Отстань.
   Сериф провел языком по губам и прохрипел:
   - То есть о том, чтобы по-быстрому рассказать какую-нибудь  сказочку,  не
может быть и речи?
   Канина вздохнула.
   - Знаешь, жизнь - это не сказка.
   - Извини. Я на мгновение потерял над собой контроль.
   Солнце поднялось  высоко  в  небо,  и  пляж,  образованный  измельченными
ракушками, сверкал, как соляная отмель. При дневном свете море выглядело  не
лучше, чем ночью. Оно колыхалось, как растительное масло.
   Пляж простирался в обе стороны длинными, мучительно ровными полукружиями,
на  которых  не  росло  ничего,  кроме  нескольких  пучков  высохшей  травы,
поддерживающей свое жалкое существование за счет брызг разбивающихся о берег
волн. Ни тенечка, сплошное палящее солнце...
   - С моей точки зрения, - сказала Канина, - это пляж, а значит,  что  рано
или поздно мы выйдем к реке, так что нам нужно лишь продолжать идти в  одном
и том же направлении.
   - Однако, о восхитительный снег на склонах горы Эритор, мы  не  знаем,  в
каком именно.
   Найджел вздохнул и сунул руку в свой мешок.
   - Э-э, - начал он, - извините. Вот это, случайно,  не  пригодится?  Я  ее
украл. Надеюсь, вы простите меня.
   Он протянул им лампу, которую они видели в  сокровищнице,  и  с  надеждой
уточнил:
   - Она ведь магическая?  Я  слышал  о  таких.  Может,  стоит  попробовать?
Креозот покачал головой.
   - Но ты сказал, что твой  дед  с  ее  помощью  нажил  себе  состояние!  -
воскликнула Канина.
   - С помощью лампы, - поправил ее сериф. - Я сказал: "С помощью лампы.  Но
не этой. Настоящая лампа была старой и помятой. А затем  в  один  прекрасный
день к нам заглянул коварный уличный торговец, который предлагал людям новые
лампы в обмен на старые, и моя прабабка обменяла  ту  лампу  на  эту.  Семья
сохранила фальшивую лампу вроде как в память о моей прабабке,  которая  была
действительно глупа. Так что эта лампа, само собой, не действует.
   - А ты проверял?
   - Нет, но если бы от нее был какой-то толк, вряд ли торговец всучил бы ее
нам.
   - Найджел, потри ее, - посоветовала Канина. - Вреда от этого все равно не
будет.
   - Лично я бы так не поступал, - предупредил Креозот.
   Найджел осторожно поднял лампу.  Изогнутый  носик  придавал  ей  необычно
хитрый вид, как будто она что-то замышляла.
   Найджел потер ее бок.
   Результат был на диво невпечатляющим. Послышался  равнодушный  хлопок,  и
вверх заструилась хилая струйка дыма. В нескольких футах  от  нее  на  песке
появилась линия. Очерченный прямоугольный кусок пляжа исчез.
   Вылетевшая из песка фигура резко затормозила и застонала.
   На фигуре  были  тюрбан,  шикарный  загар,  небольшой  золотой  медальон,
блестящие шорты и стильные кеды с загнутыми носками. - Так, не жалейте меня,
выкладывайте все начистоту, - сказала фигура. -  Где  я?  Канина  оправилась
первой:
   - На пляже.
   - Ага, - кивнул джинн. - Но я имел в виду, в какую лампу я  угодил?  И  в
какой мир?
   - А то ты не знаешь.
   Джинн высвободил лампу из безвольных пальцев Найджела.
   - А-а, это старье. Видите ли, у меня тайм-шер. На  две  недели  в  каждом
августе, но, как понимаете, не всегда удается вырваться.
   - У тебя, наверное, много ламп? - уточнил Найджел.
   - Хватает, даже некоторый  перебор,  -  согласился  джинн.  -  По  правде
говоря, я подумываю переключиться на кольца. Они сейчас  входят  в  моду.  В
секторе колец наблюдается большое оживление. Извините, ребята, чем могу быть
вам полезен?
   Последние слова  были  произнесены  тем  особенным  тоном,  которым  люди
пользуются, когда передразнивают сами себя, ошибочно надеясь,  что  так  они
будут меньше похожи на абсолютных козлов.
   - Мы... - начала Канина.
   - Я хочу выпить, - перебил ее Креозот. - А тебе полагается  сказать,  что
мое желание для тебя закон.
   - О, сейчас так уже никто не говорит,  -  заверил  его  джинн  и,  достав
неизвестно откуда стакан, одарил Креозота сияющей профессиональной  улыбкой,
длящейся не больше доли секунды.
   - Мы хотим, чтобы ты перенес нас  через  море  в  Анк-Морпорк,  -  твердо
сказала Канина.
   Джинн сначала оторопел, но быстро  пришел  в  себя,  вытащил  из  воздуха
толстенный том и сверился с книгой.
   - Звучит заманчиво, - высказался он наконец. - Давайте обсудим детали  за
обедом в следующий вторник, идет?
   - Что сделаем?
   - Сейчас я так и бурлю энергией.
   - Ты - что?
   - Вот и чудненько,- искренне обрадовался джинн и глянул на свое запястье.
- Эй, вы посмотрите, сколько уже натикало!
   Он исчез.
   Сохраняя задумчивое молчание, они таращились на лампу. - А что  случилось
с этими, ну, толстыми  парнями  в  шароварах,  которые  все  время  твердят:
"Слушаю и повинуюсь, о повелитель"? - поинтересовался наконец Найджел.
   Креозот зарычал. Он только что глотнул из  бокала.  Это  оказалась  вода,
насыщенная пузырьками газа и отдающая на вкус нагретым утюгом.
   - Черт возьми, я этого так не оставлю! - рявкнула Канина.
   Выхватив у Найджела лампу, она  потерла  ее  с  таким  видом,  как  будто
жалела, что сейчас под рукой нет хорошей наждачной бумаги.
   Джинн появился снова, но  уже  в  другой  точке.  Правда,  его  появление
по-прежнему сопровождалось слабеньким взрывом и обязательной струйкой дыма.
   На этот раз он держал возле уха что-то изогнуто-блестящее  и  внимательно
слушал. Бросив торопливый взгляд на рассерженное лицо  Канины,  он  задвигал
бровями и энергично замахал рукой, давая понять,  что  в  данный  момент  он
занят  некстати  подвернувшимися  докучливыми  делами.  Но  как  только   он
отделается от назойливого собеседника, ее желание  -  которое,  конечно  же,
будет изысканным и выдающимся, - станет для него законом.
   - Я сейчас разломаю лампу, - спокойно пригрозила Канина.
   Джинн одарил ее понимающей улыбкой. - Прекрасно. Замечательно,  -  быстро
заговорил он в свою трубку, которую держал между щекой и плечом. -  Поверьте
мне, вам крупно повезло. Пусть ваши люди позвонят моим.  А  вы  держитесь  в
стороне, о'кей? Все, пока. - Он выключил трубку и рассеянно буркнул:  -  Вот
козел.
   - Я и вправду сейчас растопчу лампу, - заявила Канина.
   - Да, но какая именно это лампа? - торопливо спросил джинн.
   - А сколько их у тебя? - осведомился Найджел. - Я всегда  считал,  что  у
джиннов бывает только одна лампа.
   Джинн устало объяснил, что на самом деле у него несколько  ламп.  У  него
есть маленькая, но хорошо обставленная лампа, в которой он живет  по  будним
дням,  а  есть  еще  одна  совершенно   уникальная   лампа   в   деревне   -
отреставрированный  крестьянский  камышовый  светильник  в  не   испорченном
цивилизацией винодельческом районе  неподалеку  от  Щебо-тана.  Кроме  того,
совсем недавно ему в руки попал ряд бесхозных ламп, расположенных в портовом
квартале Анк-Мопорка. Согласно уверениям джинна, эти лампы,  как  только  до
них  доберется  богатая  публика,  воплотят  в  себе  оккультный  эквивалент
анфилады офисов и винного бара.
   Канина, Найджел и Креозот слушали его  в  благоговейном  молчании,  точно
рыбы, неча янно заплывшие на лекцию по искусству летать.
   - А что это за  твои  люди,  которым  должны  позвонить  другие  люди?  -
поинтересовался Найджел, потрясенный до глубины души. Хотя  что  именно  его
потрясло, он и сам не смог сказать.
   - Вообще-то, у меня еще нет никаких людей,  -  ответил  джинн  и  скорчил
гримасу, причем уголки его губ совершенно определенно поднялись вверх. -  Но
будут.
   - Все заткнитесь, -  твердо  сказала  Канина,  -  а  ты  перенеси  нас  в
Анк-Морпорк.
   - Я бы на твоем месте исполнил ее просьбу, - заметил Креозот. - Когда рот
этой молодой особы становится похожим на щель почтового ящика, лучше  делать
то, что она говорит.
   Джинн заколебался.
   - Я не очень-то силен в транспортировке... - признался он.
   - Учись, - отрезала Канина, перебрасывая лампу из одной руки в другую.
   - Телепортация - это такая головная боль, - с отчаянным  видом  продолжал
джинн. - Почему бы нам не пообе...
   - Ну все, - воскликнула Канина. - Пойду найду пару больших плоских камней
и...
   - Хорошо, хорошо. Возьмитесь за руки. Я сделаю все, что в моих силах,  но
это может оказаться очень большой ошибкой. Как-то раз астрофилософам  Крулла
удалось убедительно доказать, что все различные места - это  на  самом  деле
одно и то же место и что расстояния суть  иллюзия.  Эта  новость  привела  в
замешательство всех нормальных философов, поскольку она никак  не  объясняла
существование дорожных указателей. После нескольких лет ожесточенных  споров
этот  вопрос  был  передан  на  рассмотрение  Лай  Тинь   Видля,   бесспорно
величайшего  философа  на  Диске,  и  тот,  поразмыслив,  объявил,  что  да,
действительно, все различные места суть одно и то же мес