оуверенностью  осторожно  крался  к  бесстрастным  дверям
библиотеки. Он постучал, и этот  стук  отдался  в  пустом  здании  настолько
громким эхом, что волшебнику пришлось прислониться к стене и подождать, пока
его сердце немного успокоится.
   Через какое-то время он услышал, будто кто-то двигает тяжелую мебель.
   - У-ук?
   - Это я.
   - У-ук?
   - Лузган.
   - У-ук.
   - Послушай, ты должен выйти! Он собирается сжечь библиотеку!
   Ответа не было.
   Лузган, обмякнув, упал на колени.
   - И он это сделает, - прошептал он. - Может быть, заставит сделать  меня,
это все его посох, он, гм, знает все, что тут происходит, знает,  что  я  об
этом знаю... Пожалуйста, помоги мне...
   - У-ук? - Прошлой ночью я заглянул к нему  в  комнату...  Посох...  посох
светился, стоял посреди комнаты, как маяк, а мальчишка лежал  на  кровати  и
плакал. Я чувствовал, как этот посох проникает в его мозг, учит, нашептывает
ему ужасные вещи, а  потом  он  заметил  меня,  ты  должен  мне  помочь,  ты
единственный, кто не поддался...
   Лузган умолк. Его лицо застыло. Сам того не желая, он медленно повернулся
- вернее, его мягко развернули.
   Он знал, что Университет пуст. Все волшебники перебрались в Новый  Замок,
где у самого последнего из студентов покои  были  роскошнее,  чем  раньше  у
любого из старших магов.
   Посох,  окруженный  слабым  октариновым  сиянием,  висел  в   воздухе   в
нескольких футах от него.
   Лузган с величайшей осторожностью поднялся на  ноги,  прижался  спиной  к
каменной кладке и, не отрывая глаз от  посоха,  начал  потихоньку  скользить
вдоль стены, пока не достиг конца коридора. На углу он заметил,  что  посох,
хотя и не сдвинулся с места, тем не менее, повернулся вокруг своей оси  так,
чтобы следить за ним.
   Лузган тихо вскрикнул, подхватил подол мантии и бросился бежать.
   Посох возник прямо у него на пути.  Лузган  резко  затормозил  и  постоял
немного, пытаясь отдышаться. - Я тебя не испугался, - солгал он  наконец  и,
развернувшись на каблуках, зашагал в другом направлении.
   По дороге он щелкнул  пальцами  и  сотворил  себе  факел,  который  горел
крошечным белым пламенем  (и  только  окружающий  его  октариновый  полумрак
выдавал магическое происхождение огня).
   И снова  посох  встал  перед  ним.  Пламя  факела  вытянулось  в  тонкую,
свистящую струю, которая полыхнула и с тихим хлопком погасла.
   Лузган подождал, пока  глаза  перестанут  слезиться  от  плавающих  синих
пятен.  Если  посох  и  был  по-прежнему  рядом,  своим   преимуществом   он
пользоваться не спешил. Когда зрение вернулось, Лузгану показалось,  что  он
различает слева от себя темную тень. Лестницу, ведущую вниз, на кухню.
   Он бросился к ней, прыжками слетел по невидимым ступенькам и  приземлился
на  неровных  плитках  пола.  В  глубине  кухни  сквозь  решетку   в   стене
просачивался слабый лунный свет, и Лузган знал,  что  где-то  там,  наверху,
есть дверь, ведущая во внешний мир.
   Слегка пошатываясь, слыша,  как  грохочет  в  ушах  собственное  дыхание,
словно он целиком засунул голову в  морскую  раковину.  Лузган  двинулся  по
бесконечной темной пустыне кухонного пола.
   Под ногами что-то звякало. Крыс здесь, разумеется, уже не было, но кухней
в последнее время редко пользовались - университетские повара были лучшими в
мире, однако сейчас любой волшебник мог сотворить  себе  яства,  недоступные
обычному кулинарному мастерству. Огромные медные сковородки висели без дела,
и их блеск постепенно начинал тускнеть, а в кухонной  плите  под  гигантской
аркой камина мирно покоился давно остывший пепел...
   Посох лежал поперек двери, как  засов.  Когда  Лузган  подковылял  ближе,
посох  повернулся,  принимая  вертикальное  положение,  и   повис,   излучая
спокойную недоброжелательность. А затем плавно поплыл в сторону казначея.
   Лузган попятился, скользя  на  покрытых  жирным  налетом  камнях.  Что-то
толкнуло его сзади под коленки, и он завопил, но потом, пошарив  за  спиной,
обнаружил, что это всего лишь одна из колод для разделки мяса.
   Его рука, отчаянно ощупывая изрубленную поверхность, наткнулась на  нечто
нежданное, спасительное - на  воткнутый  в  дерево  большой  мясницкий  нож.
Древним,  как  само  человечество,  инстинктивным  жестом   пальцы   Лузгана
сомкнулись вокруг рукояти.
   Он  потерял  осторожность,  лишился  терпения,  утратил  свое   место   в
пространстве и времени, а еще он был так напуган, что чуть не потерял разум.
Так что когда посох завис перед ним, Лузган вырвал нож из колоды, замахнулся
со всей силой, которую смог собрать...
   И заколебался. Все,  что  было  в  нем  от  волшебника,  восстало  против
уничтожения столь могущественной силы, силы, которую, вероятно, прямо сейчас
можно использовать, которую он может использовать...
   Посох повернулся так, что оказался направленным прямо на Лузгана.
   За несколько коридоров оттуда, упершись спиной в дверь библиотеки,  стоял
библиотекарь. Стоял и смотрел на мелькающие по полу пятна голубого и  белого
света. До него донесся "треск высвободившейся где-то вдалеке сырой энергии и
еще какой-то звук, начавшийся на низких частотах, а закончившийся  на  такой
высоте, что даже Вафлз, который лежал, закрыв голову  лапами,  перестал  его
слышать.
   А  потом  послышалось  слабое,  обыденное   позвякивание,   которое   мог
произвести оплавленный, искореженный нож,  упавший  на  выложенный  плитками
пол.
   Это был один из тех звуков, которые превращают наступающую следом  тишину
в катящуюся теплую лавину.
   Библиотекарь завернулся в тишину,  как  в  плащ,  и  поглядел  вверх,  на
выстроившиеся ряд за рядом книги, каждая из  которых  слабо  пульсировала  в
сиянии собственной магии. Книги, полка за полкой, опустили  на  него  глаза.
Они все слышали. Он чувствовал их страх.
   Орангутан несколько минут  стоял  неподвижно,  как  статуя,  после  чего,
похоже, пришел к какому-то решению. Он опустился на четвереньки,  подошел  к
своему столу и после долгих поисков вытащил из ящика тяжелое,  ощетинившееся
ключами кольцо. Вернувшись на  середину  комнаты,  библиотекарь  неторопливо
произнес:
   - У-ук.
   Книги вытянулись на своих полках и приготовились слушать.
   - Куда это мы попали? - поинтересовалась Канина.
   Ринсвинд огляделся и попробовал догадаться.
   Они по-прежнему находились в сердце Аль Хали. Он слышал  за  стенами  шум
толпы.  Но  в  центре  многолюдного   города   кто-то   расчистил   огромное
пространство,  огородил  его   и   посадил   сад,   настолько   романтически
естественный, что он выглядел таким же реальным, как сахарный  поросенок.  -
Похоже, кто-то взял два раза по пять миль городской территории и окружил  ее
стенами и башнями, - высказался Ринсвинд.
   - Странная идея, - отозвалась Канина.
   - Ну, некоторые здешние религии...  Понимаешь,  они  считают,  что  после
смерти ты попадаешь в такой вот сад, где играет  всякая  такая  музыка  и...
и... - с несчастным видом запнулся Ринсвинд. - В общем, еще  тебя  там  ждут
шербет и, и... красивые девушки.
   Канина оглядела зеленое великолепие укрытого за стенами сада с павлинами,
замысловатыми арками и  слегка  сипящими  фонтанами.  Дюжина  возлежащих  на
подушках женщин ответила ей равнодушными взглядами. Скрытый от глаз струнный
оркестр исполнял сложную клатчскую музыку в стиле "бхонг".
   - Я не умирала, - заявила Канина. - Я бы  такое  запомнила.  Кроме  того,
моему представлению о рае это не соответствует. -  Она  критически  оглядела
разлегшихся на подушках женщин. - Интересно, кто их стрижет?
   В поясницу ей ткнулась  сабля,  и  Канина  с  Ринсвиндом  направились  по
затейливо украшенной дорожке к небольшому павильону, увенчанному  куполом  и
окруженному оливковыми деревьями. Канина нахмурилась.
   - И я не люблю шербет.
   Ринсвинд  на  это  никак  не  отозвался.  Он  был   занят   исследованием
собственного душевного состояния, и ему не очень-то  нравилось  то,  что  он
видел. Его терзали смутные сомнения - похоже, он начинал влюбляться.
   Симптомы были налицо.  Наличествовали  потные  ладони,  ощущение  жара  в
животе и общее впечатление, что кожа на груди превратилась в туго  натянутую
резину. И каждый раз, когда Канина заговаривала о чем-то, у  него  возникало
чувство, что в его позвоночник загоняется раскаленная сталь.
   Он глянул на Сундук, стоически шагающий рядом, и распознал у него  те  же
симптомы.
   - И ты тоже? - спросил он.
   Возможно, виновата игра солнечного света на выщербленной крышке  Сундука,
но винду показалось, что на миг тот стал более красным, чем обычно.
   Разумеется, между грушей разумной и ее  владельцем  налаживается  крепкая
ментальная связь... Ринсвинд покачал головой. Это объясняло,  почему  Сундук
вдруг утратил обычную злобность.
   - Из этого ничего не выйдет, -  предупредил  волшебник.  -  То  есть  она
женщина, а ты, ну, ты... - Он запнулся. - Чем бы ты ни был, ты деревянный. И
ничего не получится. Пойдут разговоры.
   Ринсвинд повернулся, бросил  на  стражников  в  черных  одеждах  свирепый
взгляд и сурово буркнул:
   - А вы чего пялитесь? Сундук бочком придвинулся к Канине и брел, едва  не
наступая ей на пятки, пока она не ударилась об него щиколоткой.
   - Отвали! - рявкнула она и пнула его еще раз, теперь уже нарочно.
   Если лицо Сундука могло что-либо выражать, то сейчас он посмотрел на  нее
так, словно ее предательство потрясло его до глубины души.
   Стоящий  впереди  павильон  представлял  собой  купол  в  виде  луковицы,
замысловато украшенный драгоценными камнями и опирающийся на четыре колонны.
Его внутреннее убранство состояло из  массы  подушек,  на  которых  возлежал
довольно толстый человек средних лет, окруженный тремя девами. На  нем  было
пурпурное платье, затканное золотой нитью.  Женщины,  насколько  мог  судить
Ринсвинд, демонстрировали, что с шестью крышками  от  небольших  кастрюль  и
несколькими ярдами тюля можно многое что сотворить,  хотя  этого  было  явно
недостаточно, чтобы толком одеться.
   Человек, похоже, что-то писал.
   - Вы случаем не знаете хорошую рифму  к  слову  "ее"?  -  наконец  подняв
глаза, раздраженно произнес он.
   Ринсвинд с Каниной обменялись взглядами.
   - Сырье? -  предложил  Ринсвинд.  -  Во-рье?  -  Белье?  -  с  наигранным
оживлением подсказала Канина.
   Толстяк поколебался.
   - Белье мне, в общем-то,  нравится,  -  признался  он.  -  В  белье  есть
потенциал. Да, пожалуй, белье сойдет.  Кстати,  возьмите  себе  по  подушке.
Отведайте шербета. Чего встали как столбы?
   - Это все из-за веревок, - объяснила Канина.
   - А у меня аллергия на оружейную сталь, - добавил Ринсвинд.
   - Право, как скучно, - проронил толстяк и хлопнул в ладоши.
   Пальцы его были так унизаны кольцами, что  хлопок  прозвучал  скорее  как
звон. Двое стражников быстро выступили вперед и  перерезали  веревки,  после
чего весь батальон растворился в окружающей листве, хотя  Ринсвинд  печенкой
чувствовал, что оттуда за ними  продолжают  наблюдать  несколько  дюжин  пар
темных глаз. Животный инстинкт  подсказывал,  что  пусть  они  с  Каниной  и
толстяком остались наедине, любое агрессивное движение с  их  стороны  может
внезапно превратить этот  мир  в  место,  заполненное  пронзительной  болью.
Ринсвинд постарался явить спокойствие и искреннее  дружелюбие.  И  попытался
придумать какую-нибудь тему для разговора. - Да, - отважился  он,  оглядывая
парчовые занавеси, усеянные рубинами колонны и подушки с золотой филигранью,
- неплохо ты отделал местечко. Оно... - Он  замялся,  подыскивая  подходящее
описание. - Прямо-таки чудесный образчик редкостного изящества.
   - Человек стремится к простоте, - вздохнул  толстяк,  продолжая  деловито
писать. - А вас сюда как занесло? Я, конечно, всегда рад встрече с коллегами
- любителями поэтической музы...
   - Нас привели, - заявила Канина.
   - Люди с саблями, - дополнил Ринсвинд.
   - Славные ребята, стараются поддерживать себя в  форме.  Да,  кстати,  не
желаете?
   Он щелкнул пальцами, делая знак одной из дев.
   - Э-э, не сейчас, - принялся отнекиваться  Ринсвинд,  но  девушка  просто
подала ему блюдо с какими-то золотисто-коричневыми палочками.
   Он взял одну и попробовал.  Пирожное  было  восхитительным  -  сладким  и
хрустящим, с привкусом меда. Ринсвинд взял еще две палочки.
   - Я, конечно, прошу прощения, - сказала Канина, - но кто ты такой? И  что
это за место? - Меня зовут Креозот, сериф Аль Хали, - ответил толстяк.  -  А
это моя Глушь. Старался, как мог.
   Ринсвинд подавился медовой палочкой.
   - Уж не тот ли Креозот, который "богат, как Креозот"? - осведомился он.
   - То был мой дорогой отец. Я, по правде говоря, несколько богаче. Когда у
человека полным-полно денег, ему трудновато достичь простоты. Стараешься изо
всех сил... - вздохнул он.
   - Ты мог бы попробовать раздать  свои  богатства,  -  предложила  Канина.
Сериф снова вздохнул.
   - Это, знаешь  ли,  не  так  легко.  Нет,  приходится  добиваться  малого
большими средствами.
   - Слушай, - выпалил  Ринсвинд,  рассыпая  изо  рта  крошки  пирожного,  -
говорят, ну, ходят слухи, что все, к чему ты  прикасаешься,  превращается  в
золото.
   - Это может слегка затруднить посещение туалета, - жизнерадостно  заявила
Канина. - Я, конечно, прошу прощения.
   - Ходят такие россказни, - подтвердил Креозот, делая вид, что  ничего  не
слышал. - Это так утомительно. Как будто богатство что-то значит.  Подлинные
сокровища таятся в сокровищницах литературы.
   - Тот Креозот, о котором мне рассказывали, - медленно проговорила Канина,
- был главой банды, ну, в общем, безумных убийц.  Самых  первых  ассассинов,
внушающих ужас всему пупземельному Клатчу. Не сочти за оскорбление.
   - Ну да, мой дражайший папочка, - откликнулся Креозот-младший. - Это были
га-шишимы. Свеженькая мысль ему пришла. Но на самом деле от  них  было  мало
толка. Так что мы наняли вместо них Душегубов.
   - Ага. Названных так в честь какой-то религиозной  секты,  -  со  знающим
видом кивнула Канина.
   Креозот посмотрел на нее долгим взглядом и медленно произнес:
   - Нет. Вряд ли. Мне кажется, мы назвали их так потому, что они  с  одного
удара проламывают людям головы. На самом деле, ужасно.  -  Он  взял  в  руки
пергамент, на котором писал до их прихода, и продолжил: - Я скорее стремлюсь
жить жизнью разума и именно поэтому превратил центр города в Глушь. Помогает
потоку мысли. Человек  делает  то,  что  в  его  силах.  Прочитать  вам  мое
последнее творение?
   - Варенье? - переспросил Ринсвинд, который не уследил за ходом его мысли.
Креозот выставил вперед пухлую ладонь и продекламировал:
   - Летний дворец под ветвями,
   Бутылка вина, буханка хлеба, кускус из барашка,  жареные  языки  павлина,
кебаб, шербет со льдом, разнообразие сластей на подносе и возможность выбора
Ее,
   Поющей рядом со мною в Глуши,
   А Глушь - это...
   Он остановился и задумчиво взял в руку перо.
   - Все-таки белье сюда не подходит, - сообщил он. - Взглянув со стороны, я
понял...
   Ринсвинд оглядел подрезанную чуть ли  не  маникюрными  ножницами  зелень,
аккуратно расставленные камни и окружающее все это высокие  стены.  Одна  из
"Ее" подмигнула ему.
   - И это Глушь? - уточнил он.
   - Мои специалисты по пейзажу воссоздали здесь все  основные  особенности.
Целая вечность ушла на то, чтобы сделать ручейки достаточно извилистыми.  Из
надежного источника мне стало известно, что в  них  теперь  кроются  задатки
грубого величия и удивительная природная красота.
   - А еще здесь повсюду бродят скорпионы, - вставил Ринсвинд, угощаясь  еще
одной медовой палочкой.
   - Насчет  этого  не  знаю,  -  возразил  поэт.  -  Не  считаю  скорпионов
поэтичными. Согласно стандартным поэтическим инструкциям дикий мед и саранча
более уместны, хотя я так и не привык питаться насекомыми.
   - Мне всегда казалось, что саранча, которую едят  в  глухих  местах,  это
плод какого-то дерева, -  удивилась  Канина.  -  Отец  всегда  говорил,  что
саранча очень вкусная.
   - Значит, это все-таки не насекомые? - переспросил Креозот.
   - Да нет вроде.
   Сериф кивнул Ринсвинду.
   - Тогда ты можешь спокойно их доесть, - разрешил он. - Мерзкие  хрустящие
твари, никогда не понимал, что в них хорошего.
   -  Мне  не  хотелось  бы  показаться  неблагодарной,  -  сказала  Канина,
перекрывая лихорадочный кашель Ринсвинда, - но зачем ты  приказал  доставить
нас сюда?
   - Хороший вопрос.
   Креозот несколько секунд смотрел на нее  бессмысленным  взглядом,  словно
пытаясь припомнить, зачем они здесь.
   - Ты и в самом деле весьма привлекательная девушка, - отметил он.  -  Ты,
случайно, на цимбалах не играешь?
   - А сколько у них лезвий? - спросила Канина.
   - Жаль, - нахмурился сериф, -  по  моему  заказу  их  привезли  аж  из-за
границы.
   - Мой отец научил меня играть на губной гармошке, - сообщила она. Креозот
беззвучно пошевелил губами, обдумывая это предложение.
   - Не годится, - наконец решил он. - Плохо ложится на ритм. Но  все  равно
спасибо. - Он  окинул  ее  еще  одним  задумчивым  взглядом.  -  Знаешь,  ты
действительно крайне привлекательна. Тебе когда-нибудь  говорили,  что  твоя
шея похожа на башню из слоновой кости?
   - Никогда.
   - Жаль, - повторил Креозот.
   Он  порылся  среди  подушек  и,  вытащив  маленький  колокольчик,  громко
позвонил.
   Через некоторое время из-за павильона вынырнула высокая, угрюмая  фигура.
Этот человек выглядел так, будто являлся прямым потомком штопора,  а  в  его
глазах присутствовало нечто,  от  чего  взбесившийся  грызун  обес-кураженно
повернулся бы и на цыпочках удалился.
   Одним словом, сразу было видно, что это великий визирь. Никто не  сообщит
ему  ничего  нового  насчет   того,   как   обманывать   вдов   и   запирать
впечатлительных юношей в пещерах с мнимыми драгоценностями. А  что  касается
грязной работы, то, вероятно, как раз он и сочинил по  ней  учебник.  А  еще
вероятнее - просто украл его.
   На нем был надет тюрбан, из-под которого торчала остроконечная шляпа.  И,
разумеется, у него были  длинные  тонкие  усы.  -  А,  Абрим!  -  воскликнул
Креозот.
   - Ваше величество?
   - Мой великий визирь, - представил его сериф.
   "Так я и думал", - сказал себе Ринсвинд.
   - Эти люди - зачем мы их сюда доставили?  Визирь  покрутил  усы  с  таким
видом, словно только что  решил  отказать  еще  одной  дюжине  просителей  с
выкупом закладных.
   - Шляпа, ваше величество, - намекнул он. - Шляпа, если вы помните.
   - Ах да. Восхитительно. Куда мы ее дели?
   - Постойте-ка, - поспешно перебил Ринсвинд. -  Шляпа...  это,  часом,  не
такая мятая, остроконечная, с кучей всяких побрякушек? Типа кружев и всякого
такого... - Он поколебался, а затем уточнил: - Ее, случаем, никто не пытался
надеть, а?
   - Она предупредила нас, чтобы мы этого не делали, - отозвался Креозот,  -
так что Абрим сразу приказал одному рабу примерить ее. Раб  сказал,  что  от
нее у него разболелась голова.
   - А еще она сообщила нам, что вскоре должны прибыть вы, - добавил визирь,
отвешивая Ринсвинду легкий поклон, - посему я... то есть, сериф подумал, что
вы, вероятно, сможете поведать нам об этом замечательном изделии?
   Существует тон голоса, известный как вопросительный, и визирь использовал
именно его; а едва уловимая резкость слов давала  понять,  что  если  он  не
узнает что-нибудь о шляпе, и притом очень  быстро,  то  у  него  на  примете
имеются  разнообразные  занятия,  в   которых   вовсю   используются   слова
"раскаленные докрасна" и "ножи". Все великие визири говорят  таким  образом.
Наверное, где-то есть школа, где их этому учат.
   - Боги, как я рад, что вы ее нашли! - воскликнул Ринсвинд.  -  Эта  шляпа
гнгнгх...
   - Прости? -  переспросил  Абрим,  маня  рукой  пару  маячащих  поблизости
стражников. - Я не расслышал, что ты сказал после того, как эта юная  особа,
- он поклонился Канине, - заехала тебе локтем прямо в ухо.
   - Думаю, - вежл