жело шлепнулся  на  одного  из
работорговцев.  Его  появление  только  усилило  вспыхнувшую  среди  пиратов
панику. Когда вам  наносит  убийственно  точный  и  яростный  удар  довольно
хорошенькая девушка в белом платье с цветочками - это уже достаточно  плохо.
Но еще страшнее для мужского  самолюбия  быть  сбитым  с  ног  и  покусанным
дорожной принадлежностью.  Кроме  того,  это  плохо  отражается  на  мужском
организме.
   - Показушник! - фыркнул Ринсвинд, глянув через поручень.
   Брошенный снизу нож  отщепил  кусочек  дерева  возле  его  подбородка  и,
срикошетив, пролетел рядом с его  ухом.  Ринсвинд  ощутил  внезапную  жгучую
боль, схватился за раненное место рукой и какое-то время в ужасе смотрел  на
окровавленные пальцы. После чего тихо отключился. Не то чтобы он не  выносил
вида крови, просто его так расстраивал вид его собственной.
   Рынок на Саторской площади, обширном замощенном пространстве  за  черными
воротами Университета, был в самом разгаре.
   Говорят, в Анк-Морпорке продается  все,  кроме  пива  и  женщин,  которые
просто берутся напрокат. И большую часть товаров можно  найти  на  Саторском
рынке, который с годами, прилавок за прилавком, разросся так, что  последние
ряды уткнулись в древние камни самого  Университета.  Университетские  стены
оказались очень удобным местом для расста-новки  рулонов  ткани  и  полок  с
амулетами.  Никто  не  заметил,  как  створки  ворот  отошли  назад.  Но  из
Университета хлынула  тишина,  которая  мигом  распространилась  по  шумной,
забитой  людьми  площади,  словно  первые  струйки   свежей   воды   прибоя,
просачивающиеся в затхлое болото.  По  правде  говоря,  это  была  вовсе  не
тишина, а могучий рев антишума. Тишина не есть противоположность звука,  это
просто его отсутствие. Но это был звук, лежащий по  другую  сторону  тишины,
анти-шум,  и  его  призрачные  децибелы  заглушили  рыночный  гвалт,   точно
накинутый на площадь бархат.
   Люди дико оглядывались, раскрывая рты, словно золотые  рыбки  и  почти  с
таким же успехом. Все головы повернулись в сторону ворот.
   Что-то еще исходило  оттуда  -  помимо  какофонии  затишья.  Ближайшие  к
пустому проему прилавки со скрипом  поползли  по  мостовой,  роняя  по  пути
товары. Их владельцы метнулись в стороны, а прилавки врезались  в  следующий
ряд  и  неумолимо  поползли  дальше,  громоздясь  друг  на  друга,  пока  не
образовали широкую полосу чистого пространства, протянувшуюся до самого края
площади.
   Ардроти  Длиннопосох,  Поставщик   Пирожков,   Полных   Индивидуальности,
высунулся из-за своего разгромленного лотка как раз  вовремя,  чтобы  узреть
появление волшебников.
   Он хорошо знал волшебников - или до сего момента ему казалось, что он  их
знает. Это были рассеянные старикашки, по-своему  достаточно  безобидные,  в
одеждах, напоминающих чехлы от старых диванов, всегда готовые  купить  любой
из образчиков его  продукции,  цена  на  который  была  снижена  по  причине
почтенного возраста или большей индивидуальности, чем та,  с  которой  могла
примириться осторожная домохозяйка.
   Но эти  волшебники  были  для  Ардроти  чем-то  новым.  Они  вступили  на
Саторскую площадь  так,  словно  та  им  принадлежала.  Из-под  их  каблуков
вылетали крошечные голубые искры. И похоже, они каким-то образом стали  выше
ростом.
   Или, возможно, они так себя держали.
   Да, точно...
   В генах Ардроти была небольшая примесь магии, и сейчас, когда он наблюдал
за тем, как волшебники шагают через площадь, она шепнула ему,  что  для  его
здоровья лучше будет сложить все ножи, специи и мясорубки в небольшой  мешок
и убраться с ним из города в течение ближайших десяти минут.
   Последний из группы волшебников отстал от коллег  и  высокомерно  оглядел
площадь.
   - Здесь раньше были фонтаны, - заметил он. - Вы, люди, ну-ка, прочь!
   Торговцы  уставились  друг   на   друга.   Волшебники   всегда   говорили
повелительным тоном, но в этом голосе  прозвучала  резкость,  которую  никто
прежде не слышал. В нем проступали сжатые кулаки.
   Взгляд Ардроти метнулся вбок. Там, поднявшись, словно ангел  мщения,  над
руинами своего  прилавка  с  засахаренными  морскими  звездами  и  заливными
мидиями, вытряхивая из бороды моллюсков и отплевываясь от уксуса, возвышался
Мискин Кобл, который, по слухам, спокойно открывал устриц одной рукой. Годы,
в течение которых он отрывал от  скал  раковины  и  сражался  с  гигантскими
моллюсками   в   Анкской   бухте,   наделили   его   телосложением,   обычно
ассоциирующимся с тектоническими плитами. Он не  столько  вставал  на  ноги,
сколько раздвигался вширь.
   Он протопал к волшебнику и указал  дрожащим  пальцем  на  остатки  своего
прилавка,  где  с  полдюжины  предприимчивых  омаров   решительно   пытались
вырваться на свободу. Вокруг  его  рта  подергивались  мускулы,  похожие  на
разгневанных угрей.
   - Это ты сделал? - вопросил он.
   - С дороги, деревенщина! - хмыкнул волшебник.
   Эти три слова, по мнению Ардроти, мгновенно обеспечили волшебнику среднюю
продолжительность жизни стеклянного барабана.
   - Ненавижу волшебников, - прорычал Кобл. -  По-настоящему  ненавижу.  Так
что я тебе сейчас врежу, понял?
   Он замахнулся, и его кулак полетел  вперед.  Волшебник  приподнял  бровь,
вокруг  продавца  моллюсков  вспыхнуло  желтое   пламя,   послышался   звук,
напоминающий треск разрывающегося  шелка,  и  Кобл  исчез.  Остались  только
сапоги. Они одиноко стояли на мостовой, и из  них  сочились  тонкие  струйки
дыма.
   Никто не знает, почему, вне зависимости  от  мощности  взрыва,  на  месте
человека всегда остаются дымящиеся сапоги. Похоже, это одна из постоянных  и
необъяснимых вещей.
   Внимательно наблюдавшему Ардроти показалось, что волшебник  сам  потрясен
не меньше толпы, но маг прекрасно справился со своим волнением  и,  взмахнув
посохом, изрек:
   - Пусть это послужит хорошим уроком.  Никто  не  смеет  поднять  руку  на
волшебника, понятно? Отныне здесь многое изменится. Да, что тебе?
   Последнее относилось к Ардроти, который попытался незаметно проскользнуть
мимо. Торговец быстро порылся на своем лотке с товаром.
   - Я просто  гадал,  не  пожелает  ли  ваша  честь  купить  один  из  этих
прекрасных пирожков, - торопливо проговорил он. - Полных питатель...
   - Смотри внимательно, продавец пирогов, - сказал волшебник.
   Он вытянул руку, сделал пальцами странное движение и  достал  из  воздуха
пирог.
   Этот пирог был пышным, золотисто-коричневым и  с  великолепной  корочкой.
Ардроти хватило одного взгляда, чтобы понять, что пирог  до  краев  наполнен
первосортной  постной  свининой,   а   обширными   пустотами   под   тестом,
заполненными чудесным  свежим  воздухом  и  являющихся  основным  источником
прибыли, здесь даже не пахнет. Это был один из тех пирогов, которыми мечтают
стать поросята, когда вырастут.
   У Ардроти упало сердце.  Его  разорение  плавало  перед  ним  в  воздухе,
увенчанное тающим во рту пирогом.
   - Хочешь попробовать? - спросил волшебник. - Там, откуда он взялся, таких
еще полно.
   - Откуда бы он ни взялся, - пробормотал Ардроти.
   Он посмотрел на лицо волшебника и в безумном блеске этих глаз увидел, как
мир переворачивается с ног на голову.
   Он отвернулся, признавая поражение, и направился  к  ближайшим  городским
воротам.
   "Мало им людей убивать, -  горько  думал  он,  -  они  еще  и  средств  к
существованию нас лишают."
   Ведро воды выплеснулось на лицо Ринсвинда, вырвав его из жуткого  сна,  в
котором сотня женщин в масках пытались подравнять ему  прическу  при  помощи
палашей. Причем, стрижка была и так короткой, дальше некуда. Некоторые люди,
увидев подобный кошмар, отнесут его на  счет  страха  перед  кастрацией,  но
подсознание               Ринсвинда               сразу               узнало
"смертельный-страх-того-что-тебя-пошинкуют-на-мельчайшие-кусочки".       Оно
узнавало  этот  страх  с  первого  взгляда,  поскольку  сталкивалось  с  ним
постоянно. Ринсвинд сел.
   - С тобой все в порядке? - с беспокойством спросила Канина.
   Ринсвинд обвел глазами загроможденную палубу и осторожно ответил:
   - Необязательно.
   Одетых в черное работорговцев поблизости  не  наблюдалось  -  по  крайней
мере, в вертикальном положении. Зато вокруг толпились члены команды,  причем
все держались на почтительном расстоянии от  Канины.  Только  капитан  стоял
относительно близко, и на его лице играла бессмысленная ухмылка.
   - Они уплыли, - сообщила Канина. - Забрали все, что могли, и уплыли.
   - Сволочи, - вставил капитан. - Но гребут быстро!
   Он звонко шлепнул Канину по плечу. Девушка поморщилась, а он добавил:
   - Для женщины она дерется просто здорово. Да!
   Ринсвинд неуверенно поднялся на ноги. Корабль бодро скользил по волнам  в
сторону  далекого  размытого  пятна  на  горизонте,  которое,  должно  быть,
являлось пупземельным побережьем Клатча. Ринсвинд остался цел и невредим. Он
слегка приободрился.
   Капитан дружески кивнул им  обоим  и  торопливо  удалился,  чтобы  отдать
команды, имеющие отношение к парусам, канатам и прочим  корабельным  штукам.
Канина уселась на Сундук, который, похоже, ничуть не возражал.
   - Он так благодарен нам, что пообещал  довезти  до  самого  Аль  Хали,  -
поведала она.
   - Я думал, мы об этом и договаривались, - удивился Ринсвинд. - Я  же  сам
видел, как ты передавала ему деньги...
   - Да, но он все равно намеревался захватить нас и, добравшись до  Клатча,
продать меня там как рабыню.
   - Что? А как же я? -  возмутился  Ринсвинд,  но  тут  же  фыркнул:  -  Ну
разумеется, на мне одежды волшебника, он бы не осмелился...
   - Гм. Вообще-то, он сказал, что тебя ему  пришлось  бы  отдать  даром,  -
призналась Канина, сосредоточенно ковыряя воображаемую заусеницу  на  крышке
Сундука.
   - Даром?
   - Да. Гм. Типа: к каждой проданной наложнице прилагается  один  волшебник
бесплатно. Гм.
   - А прилагать нас друг к другу обязательно?  Канина  посмотрела  на  него
долгим, пристальным взглядом и,  когда  Ринсвинд  так  и  не  улыбнулся,  со
вздохом спросила:
   - Почему вы, волшебники, так нервничаете в обществе женщин?
   Такая клевета заставила Ринсвинда возмутиться. - Нет, мне это нравится! -
возопил он. - Да будет тебе известно... послушай, как бы там ни было, дело в
том, что вообще я отлично лажу  с  женщинами,  меня  выводят  из  равновесия
только женщины с мечами. - Он какое-то время обдумывал свои слова,  а  потом
добавил: - Если уж на то пошло, меня выводит из равновесия любой  человек  с
любым мечом.
   Канина  продолжала  усердно  ковырять  заусеницу.  Сундук  удовлетворенно
скрипнул.
   -  Я  знаю  кое-что  еще,  что  точно  выведет  тебя  из  равновесия,   -
пробормотала она.
   - Гм-м?
   - Шляпа пропала.
   - Что?!
   - Я ничего не могла поделать, они похватали все, что можно...
   - Пираты смылись вместе со шляпой?
   - Не смей говорить со мной таким тоном! Я  в  это  время  не  дрыхла  без
задних ног... Ринсвинд лихорадочно замахал руками.
   - Нет-нет, не заводись, я не говорил  никаким  таким  тоном...  Я  просто
должен все обдумать...
   - Капитан сказал, что пираты, возможно, направятся в Аль Хали, -  услышал
он слова Канины.  -  Там  есть  одно  местечко,  где  собирается  преступный
элемент, и мы сможем...
   - Не понимаю,  почему  мы  должны  что-то  предпринимать,  -  перебил  ее
Ринсвинд. - Шляпа хотела держаться подальше от Университета, а я  не  думаю,
что эти работорговцы когда-либо заглянут  в  Анк-Морпорк,  чтобы  опрокинуть
стакан-другой шерри.
   - Ты позволишь им удрать с ней? - искренне изумилась Канина.
   - Что ж, кто-то должен это сделать. И я смотрю на происходящее  следующим
образом: почему бы этим человеком не стать мне?
   - Но ты сказал, что это символ  волшебства!  То,  к  чему  стремятся  все
волшебники! Ты не можешь бросить ее на произвол судьбы!
   - Может, поспорим?
   Ринсвинд откинулся на поручни. Он испытывал странное удивление. Он что-то
решил. Это было его решение. Оно принадлежало ему. Никто  не  заставлял  его
принимать это решение. Иногда ему казалось, что вся  его  жизнь  состоит  из
неприятностей, в которые он попадает из-за абсолютно посторонних  людей.  Но
на этот раз он принял решение,  и  дело  с  концом.  Мир  спасет  кто-нибудь
другой, а Ринсвинд пожелает ему удачи. Он принял решение.
   Его брови нахмурились. Почему он не испытывает никакой радости?
   "Потому что это неверное решение, идиот".
   "Прекрасно, - подумал он, -  только  голосов  в  башке  мне  не  хватало.
Убирайся вон."
   "Но мое место здесь." "Ты хочешь сказать, что ты - это я?"
   "Твоя совесть."
   "О-о."
   "Ты не можешь допустить, чтобы шляпу уничтожили. Это символ..."
   "Да ладно, знаю..."
   "...Символ магии, подчиняющейся Закону. Магии под контролем человечества.
Ты же не хочешь вернуться в темную япоху..."
   "Чего?"
   "Япоху..."
   "Я хотел сказать эпоху?"
   "Точно. Эпоху. Вернуться на эпоху назад, во времена, когда правила  сырая
магия. Каждый день вся структура реальности сотрясалась до  основания.  Могу
тебе сообщить, это было довольно жутко."
   "А откуда я об этом знаю?"
   "Расовая память."
   "О Создатель! И у меня она есть?"
   "Ну-у, частично."
   "Но почему опять я?"
   "В душе тебе известно, что ты - настоящий  волшебник.  Слово  "Волшебник"
выгравировано в твоем сердце."
   - Да, но вся беда в том, что я постоянно встречаю людей, которые  требуют
доказательств этому, - с несчастным видом объяснил Ринсвинд.
   -  Что  ты  сказал?  -  переспросила  Канина.   Ринсвинд   посмотрел   на
расплывчатое пятно на горизонте и вздохнул.
   - Да так, сам с собой разговариваю...
   Кардинг критически оглядел шляпу, обошел вокруг стола,  взглянул  на  нее
под другим углом и наконец изрек:
   - Неплохо. Откуда октарины?
   - Это просто очень хорошие анкские камни, - пояснил Лузган.  -  Но  ты-то
попался...
   Шляпа получилась  роскошной.  Лузган  даже  был  вынужден  признать,  что
выглядит она намного красивее  настоящей.  Старая  шляпа  аркканцлера  имела
довольно потрепанный вид; вышитые на ней золотой нитью  узоры  потускнели  и
вытерлись.  Дубликат  значительно  отличался  в  лучшую   сторону.   В   нем
чувствовался стиль.
   - Особенно мне нравятся кружева, - заметил Кардинг.
   - Я с ней черт знает сколько возился.
   - А почему ты не прибег к магии? Кардинг  пошевелил  пальцами  и  схватил
появившийся в воздухе высокий  запотевший  бокал,  в  котором  под  бумажным
зонтиком и кусочками фруктов плескался какой-то тягучий и дорогой коктейль.
   - Она не сработала, - ответил Лузган. - Не получилось,  гм,  сделать  все
как следует. Почему-то. Пришлось каждую блестку пришивать вручную.  Он  взял
коробку со шляпой в руки.
   Кардинг кашлянул в свой бокал.
   - Не убирай ее пока, - попросил он, забирая  у  Лузгана  коробку.  -  Мне
всегда хотелось примерить эту...
   Он повернулся к  большому  зеркалу,  висящему  у  казначея  на  стене,  и
почтительно опустил шляпу на довольно засаленные волосы.
   Это был конец первого дня чудовства, и волшебникам удалось изменить  все,
кроме самих себя.
   Но нельзя сказать, что они не пробовали измениться  -  потихоньку,  когда
думали, что никто на них не смотрит. Даже Лузган предпринял такую попытку  в
уединении своего кабинета. Он умудрился стать  на  двадцать  лет  моложе,  с
торсом,  на  котором  можно  колоть   камни,   но   стоило   ему   перестать
концентрироваться на своей фигуре, как она сразу обмякла и не самым приятным
образом вернулась к старому, знакомому обличью и возрасту. Во внешности есть
нечто упругое. Чем дальше вы  отбрасываете  ее  от  себя,  тем  быстрее  она
возвращается. И тем сильнее бьет. Железные шары с шипами, палаши  и  большие
тяжелые палки с вбитыми в них гвоздями считаются весьма страшным оружием, но
они ничто по сравнению с двадцатью годами, которые внезапно обрушиваются  на
ваш затылок.
   Это потому, что чудовство не действует на вещи, которые по сути  являются
магическими. Тем не менее, волшебники  все-таки  внесли  в  свой  облик  ряд
важных изменений.  Мантия  Кардинга,  к  примеру,  превратилась  в  образчик
подавляющей безвкусицы из кружев и шелка. Волшебник стал  похож  на  большой
кусок красного желе, задрапированный вязаными салфетками.
   - А она мне идет, что скажешь? - поинтересовался Кардинг и поправил  поля
шляпы, придав ей неуместно залихватский вид.
   Лузган ничего не ответил. Он смотрел в окно.
   Кое-что действительно изменилось в лучшую сторону. День прошел в трудах.
   Старые каменные  стены  исчезли.  Теперь  на  их  месте  стояла  довольно
симпатичная ограда, за которой сверкал город - поэма  из  белого  мрамора  с
красной  черепицей.  Река  Анк  перестала  выглядеть  забитой  илом  сточной
канавой, которую Лузган знавал  с  детства,  но  обернулась  поблескивающей,
прозрачной, как стекло, лентой, где - о, очаровательный штрих! -  в  чистой,
словно талый снег, воде плавали, разевая рты, толстые карпы.
   С  воздуха  Анк-Морпорк,  должно  быть,  выглядел  ослепляюще.  Он  сиял.
Тысячелетиями копившиеся отходы были  сметены  прочь.  Этот  вид  вызывал  у
Лузгана странную неловкость. Казначей чувствовал себя не на месте, как будто
примерил новую одежду, от которой чешется все тело.  Конечно,  на  нем  и  в
самом деле была новая одежда  и  от  нее  действительно  чесалось  тело,  но
причина крылась не в этом. Новый мир был очень даже  славным,  таким,  каким
ему следовало быть, и все же, все же... "Чего  ж  мне  все-таки  хочется?  -
подумал Лузган. - Изменить окружающую действительность или  просто  устроить
ее более подходящим образом?"
   - Я говорю, тебе не кажется,  что  она  была  словно  на  меня  сшита?  -
повторил Кардинг.
   Лузган повернулся. Его лицо ничего не выражало.
   - Гм?
   - Шляпа, приятель.
   - О-о. Гм. Очень... идет.
   Кардинг со вздохом снял вычурный  головной  убор,  осторожно  уложил  его
обратно в коробку и произнес:
   - Нужно нести. Он уже интересовался на ее счет.
   - Меня по-прежнему мучает вопрос: куда же подевалась настоящая  шляпа?  -
заметил Лузган.
   - Никуда не девалась. Вот она,  -  твердо  заявил  Кардинг,  постучав  по
крышке коробки.
   - Я имею в виду, гм, настоящую. - Это и есть настоящая.
   - Я хотел сказать...
   - Это Шляпа Аркканцлера,  -  тщательно  выговаривая  слова,  провозгласил
Кардинг. - Тебе бы следовало это знать, ведь это ты ее сшил.
   - Да, но... - обречено начал казначей.
   - В конце концов, ты же не станешь заниматься подделками?
   - Да нет..
   - Это просто шляпа. Она - то, что думают о ней люди. Люди видят,  что  ее
носит арк-канцлер, и считают, что это подлинная шляпа. В  некотором  смысле,
она и есть  подлинная.  Вещи  определяются  родом  своих  занятий.  И  люди,
естественно, тоже. Фундаментальные основы волшебства, вот что это  такое.  -
Кардинг сделал драматическую  паузу  и  вложил  коробку  со  шляпой  в  руки
Лузгана. - Можно сказать, "когито эргот шляппо".
   Лузган изучал древние языки и теперь постарался показать себя с наилучшей
стороны.
   - "Я мыслю, следовательно, я шляпа"? - догадался он.
   - Что-что? - поднял бровь Кардинг. Они начали спускаться по ступенькам  к
новому воплощению Главного зала.
   - "Я счел себя безумной шляпой"? - предположил Лузган.
   - Заткнись, а? Над городом все еще висела дымка,  и  в  лучах  заходящего
солнца серебряная с золотом завеса тумана приобрела цвет крови.
   Койн сидел на табурете, положив посох себе на колени.. Лузгану  пришло  в
голову, что он еще ни разу не видел мальчишку  без  этого  посоха.  Странно.
Большинство волшебников держат свой посох под кроватью или  вешают  его  над
камином.
   Лузгану не нравился этот посох. Он был черным, но не  потому,  что  таков
был  его  цвет,  а  скорее  потому,  что  посох  выглядел  подвижной  щелью,
открывающей путь в другие, очень неприятные  измерения.  У  посоха  не  было
глаз, но, тем не мен