а, как добиться людского почтения?"
   - Я заключил соглашение. - сказал он.
   Приливные волны. Потонувшие суда. Город - другой, исчезающие  под  водой.
Это будет чем-то вроде этого. Если люди не уважают, они перестают бояться, а
если они не боятся, как заставить их верить?
   Это как-то не справедливо, верно? Один человек  убил  дельфина.  Конечно,
Королеве не важно, кого выбросят за  борт,  как  и  тому  не  важно,  какого
дельфина он убил. И это не справедливо, потому, что это  сделал  Ворбис.  Он
заставляет людей совершать поступки, которых они совершать не должны...
   О чем я думаю? Прежде, до того как стал черепахой, я даже  не  знал,  что
значит несправедливость...
   ***
   Открыты люки. Люди выходят на палубу и свешиваются с бортов. Торчание  на
палубе во время шторма всегда грозит опасностью  быть  смытым  за  борт,  но
после  нескольких  часов  под  палубой  вместе  с  испуганными  лошадьми   и
страдающими морской болезнью пассажирами, это предстает в розовом свете.
   Больше  штормов  не  было.  Корабль  рассекал  волны  под  благоприятными
ветрами, под ясным небом, по морю столь же  безжизненному,  как  раскаленная
пустыня.
   Проходили дни, лишенные всяких  событий.  Ворбис  большую  часть  времени
оставался под палубой.
   Команда относилась к Бруте с  опасливым  почтением.  Такие  новости,  как
Брута, распространяются быстро.
   Здешнее побережье состояло из  дюн  со  случайными  бесплодными  соляными
болотами. Горячее марево висело над землей. Это  был  тот  тип  берега,  где
высадиться в случае кораблекрушения куда страшнее,  чем  утонуть.  Здесь  не
было морских птиц. Пропали даже птицы, следовавшие за  кораблем  в  ожидании
объедков.
   - Орлов нет. - сказал Ом. Что и следовало сказать по этому поводу.
   Ввечеру четвертого дня однообразная панорама была отмечена блесткой света
высоко в дюнном море. Она вспыхивала с определенными  интервалами.  Капитан,
чье лицо выглядело так, словно сон не каждую ночь  составлял  ему  компанию,
позвал Бруту наверх.
   - Этот ... твой ... дьякон велел мне высматривать это.  -  сказал  он.  -
Пойди и приведи его теперь.
   Каюта Ворбиса была где-то у самого трюма, где воздух был густ, как жидкий
суп. Брута постучал.
   - Зайди.1
   Так низко не было иллюминаторов. Ворбис сидел в темноте.
   - Да, Брута?
   - Капитан послала меня за вами, лорд. В пустыне что-то сверкает.
   - Хорошо. Сейчас,  Брута.  Обрати  внимание.  У  капитана  есть  зеркало.
Попроси его одолжить.
   - Э... Что такое зеркало, лорд?
   - Нечестивое  и  запрещенное  устройство.  -  сказал  Ворбис,  -  которое
раскаянием можно принудить  служить  во  славу  Божию.  Он,  конечно,  будет
отрицать. Но  человек  с  такой  аккуратной  бородой  и  крошечными  усиками
тщеславен, а тщеславный человек должен иметь зеркало. Возьми его. Встань  на
солнце и подвинь зеркало так, чтобы оно засияло на солнце в сторону пустыни.
Понял?
   - Нет, лорд. - сказал Брута.
   - В неведении твоем - защита твоя, сын мой. А потом возвращайся и  скажи,
что увидишь.
   ***
   Ом дремал на солнце. Брута отыскал ему маленькое местечко на носу, где он
мог бы греться на солнышке с минимальным риском быть замеченным экипажем.  А
экипаж был достаточно напуган, чтобы в любом случае не искать неприятностей.
   Черепаха мечтает... ...миллионы лет.
   Время мечтания. Бесформенное время.
   Маленькие боги снуют и зудят в пустошах, в холодных и глухих местах.  Они
роятся в темноте, без памяти, движимые  лишь  надеждой  и  вожделением  того
единственного, чего жаждут боги - веры.
   В глухом лесу нет средних деревьев. Здесь есть лишь колонные,  чья  крона
закрывает небо. Внизу, во мраке, не  хватает  света  ничему,  кроме  мхов  и
папоротников. Но когда гигант падает, оставляя небольшое пространство... вот
тогда  начинается  гонка:  между  деревьями  по  обе  стороны,  стремящимися
развернуться вширь, и сеянцами внизу, борющимися за право расти вверх.
   Иногда удается отхватить себе кусок пространства.
   Леса очень далеко от пустошей. Безымянный голос,  ставший  в  последствии
Омом, дрейфовал по ветру на краю пустыни, пытаясь оказаться услышанным среди
бесчисленного множества, стараясь избежать оттеснения в центр. Это  кружение
могло продолжаться миллионы лет - ему нечем было измерять время. Все, что  у
него было, это надежда и четкое осознание положения вещей. И голос.
   Потом был день. В известном смысле, это был день первый.
   Ом уже несколько ча... некоторое  время  осознавал  присутствие  пастуха.
Стадо подходило все ближе и ближе. Дожди были редки. Корм  скуден.  Голодные
рты гнали голодные ноги глубже в скалы, выискивая прежде  презираемые  пучки
иссушенной солнцем травы.
   Это были овцы, возможно самые тупые животные во  вселенной,  с  возможным
исключением для уток. Но даже их не перегруженный разум  не  мог  расслышать
голоса, ибо овцы не слушают.
   Кажется, там был ягненок. Он  слегка  отбился.  Ом  проследил,  чтобы  он
отбился подальше. За скалу. Вниз по склону. В расселину.
   Его блеяние привлекло мать.
   Расселина  была  хорошо  укрыта,  да  и  овца,  в  конце   концов,   была
удовлетворена, найдя своего ягненка. Она  не  видела  причины  блеять,  даже
когда пастух ходил вокруг скал, зовя, проклиная и, со  временем,  умоляя.  У
пастуха была сотня овец, и возможно, кажется  странным,  что  он  был  готов
целыми днями искать одну; на деле, именно потому, что он принадлежал к  типу
людей, готовых целыми днями искать одну пропавшую овцу, у него и была  сотня
овец.
   Голос, впоследствии ставший Омом, ждал.
   Вечером второго дня он спугнул куропатку свившую гнездо у расселины,  как
раз, когда мимо проходил пастух. Это не было большим чудом, но пастуху этого
хватило. Он сделал из камней пирамидку, и на следующий день  привел  на  это
место все стадо. В полуденную жару он прикорнул и Ом говорил с  ним  изнутри
его головы.
   Через  три  недели  пастух  был  забит  камнями  до  смерти   служителями
Ур-Гилаша, который в то время был главным богом в этой  местности.  Но  было
слишком поздно. У Ома была уже сотня верующих, и их число все возрастало.
   Всего в миле от овечьего пастуха с  его  стадом  был  со  своим  козопас.
Чистая микрогеографическая случайность явилась причиной  того,  что  первым,
услышавшим голос Ома и сформировавшим его взгляд на людей, был пастырь овец,
а не коз. Их взгляды  на  мир  порядком  отличаются,  и  вся  история  могла
сложиться иначе.
   Потому, что овцы тупы, и их надо направлять.  А  козы  умны,  и  им  надо
предводительствовать.
   "Ур-Гилаш", - подумал Ом, - "вот было  времечко...  когда  Оссори  и  его
товарищи  ворвались  в  святилище,  разбили  алтарь  и  вышвырнули  в   окно
служительниц,  чтобы  их  разорвали  псы,  что  было  совершенно  правильным
поступком, и стоял большой стон и шарканье ног, и последователи  Ома  зажгли
свои походные костры в разрушенных залах  Гилаша,  именно  так,  как  сказал
Пророк, и это было важно, несмотря на то, что он сказал это всего пять минут
назад, когда они всего-навсего искали растопку. Потому,  что  все  согласны,
что пророчество - это пророчество, и нигде не  сказано,  что  следует  ждать
долго-долго, пока оно исполнится."
   Славные дни, славные дни. Каждый день новые обращенные. Взлет Ома был  не
остановим.
   Он вздрогнул, проснувшись.
   Старина Ур-Гилаш... Бог погоды, кажется. Да. Нет, может один  из  главных
Гигантских Пауков? Что-то в этом роде. И что-то с ним сталось?
   Что случилось со мной? Как  это  произошло?  Разгуливаешь  по  астральным
планам, путешествуешь с потоками,  наслаждаешься  вселенной,  думаешь,  что,
насколько известно, все люди, там, внизу, продолжают верить, решаешь  пойти,
расшевелить их чуточку, а потом  ...  черепаха.  Это  как  пойти  в  банк  и
увидеть, как деньги вылетают в трубу. Все, что известно, это что спускаешься
вниз в поисках приличного разума, и вдруг  ты  -  черепаха,  и  нет  никакой
возможности выбраться.
   Три года практически на все смотреть снизу вверх.
   Старина Ур-Гилаш? Возможно, он где-то околачивается в  образе  ящерицы  с
единственным верующим в него отшельником. Но вероятнее, он был  вышвырнут  в
пустыню. Для маленького бога и один шанс - удача.
   Тут что-то не так. Ом не мог бы спокойно отдать руку на отсечение,  и  не
только потому, что у него не было рук. Боги поднимаются  и  опускаются,  как
кусочки лука в супе, но сейчас было иначе. Сейчас что-то не так.
   Он победил Ур-Гилаша. Достаточно честно. По закону джунглей. Но никто  не
вызывал на бой его.
   Где Брута?
   - Брута!
   ***
   Брута считал вспышки света в пустыне.
   - Хорошо, что у меня было зеркало, правда? - с надеждой сказал капитан. -
Я надеюсь, его преосвященство не будет возражать против  зеркала,  ведь  оно
оказалось полезным?
   - Не думаю, чтобы он так рассуждал. - сказал Брута по-прежнему считая.
   - Да. Я тоже так не думаю. - мрачно сказал капитан.
   - Семь и четыре потом.
   - Для меня это означает Квизицию. -  сказал  капитан.  Брута  хотел  было
сказать: "Так возрадуйся, ибо душа твоя будет очищена." Но не сказал. И  сам
не знал почему.
   - Я сожалею об этом. - сказал он.
   Налет изумления наслоился на капитанское горе.
   - Ваши обычно говорят что-нибудь о том, как полезна Квизиция для души.  -
сказал он.
   - Я в этом не сомневаюсь. - сказал Брута.
   Капитан напряженно всматривался в его лицо.
   - Он плоский, знаешь? - сказал он тихо. - Я плавал в Крайнем  Океане.  Он
плоский. Я видел Край, и он движется. Не Край. Имею в виду... то, что внизу.
Они могут отрубить мне голову, но он все равно будет двигаться.
   - Но для тебя он  остановится.  -  сказал  Брута,-  А  потому  я  был  бы
осторожнее выбирая, с кем говорю, капитан.
   Капитан наклонился ближе.
   - Черепаха движется! - прошептал он и метнулся назад.
   - Брута!
   Вина  дернула  Бруту,  как  крючок  -  пойманную  рыбу.  Он  обернулся  и
облегченно расслабился. Это был не Ворбис, это был всего - лишь Бог.
   Он плюхнулся возле мачты. Ом недовольно уставился на него.
   - Да? - сказал Брута.
   - Ты никогда не приходишь, чтобы меня проведать... - сказала черепаха.  -
Я понимаю, ты занят,- саркастически добавила она,- но было бы мило  с  твоей
стороны произнести хотя бы короткую молитву.
   - Первое, что я сделал утром, это позаботился о тебе. - сказал Брута.
   - Я голоден...
   - Прошлой ночью тебе досталась целая дынная кожура.
   - А кому дыня, а?
   - Нет, не ему. - сказал Брута. - Он ест черствый хлеб и воду.
   - А почему он не ест свежего хлеба?
   - Ждет, пока зачерствеет.
   - Так. Этого я и ожидал. - сказала черепаха.
   - Ом?
   - Что?
   - Капитан только что сказал нечто странное. Он сказал, что мир плоский  и
у него есть край.
   - Да? Ну и что?
   - Но, в смысле, мы знаем, что мир - это шар, ибо...
   Черепаха сморгнула.
   - Нет. - сказала она. - А кто сказал, что он - шар?
   - Ты. - сказал Брута. Потом добавил: "По крайней  мере,  согласно  Первой
Книге Семикнижия."
   "Я никогда не думал так прежде. - подумал он. - Я никогда не говорил  "По
крайней мере".
   - Почему капитан сказал мне это? Разве это нормальный разговор?
   - Я же сказал, я не создавал мир. - сказал  Ом.  -  Зачем  мне  было  его
создавать? Он уже был. И даже если бы это сделал я, я бы не  стал  создавать
шар. Люди попадали бы. И все моря стекли бы вниз.
   - Не стекли бы, если бы ты велел им остаться.
   - Ха! Вы только послушайте!
   - Кроме того, сфера - это идеальная форма. - сказал Брута. - Ведь в Книге
...
   - Ничего примечательного в этой твоей  сфере  нет.  -  сказала  черепаха.
Рассуждая так, идеальная форма - это черепаха.
   - Идеальная для чего?
   - Ну,  для  черепахи,  во-первых.  -  сказал  Ом.  -  Если  бы  она  была
шарообразной, она бы все время подскакивала и ударялась о землю.
   - Но ведь это ересь, говорить, что мир плосок. - сказал Брута.
   - Возможно, но это - правда.
   - И он действительно на спине огромной морской черепахи?
   - Верно.
   - В таком случае, - победоносно заявил Брута,  -  на  чем  же  стоит  эта
черепаха?
   Черепаха озадаченно посмотрела на него.
   - Ни на чем она не стоит. - сказала она. -  Это,  во  имя  неба,  морская
черепаха. Она плывет. Для этого морские черепахи и существуют.
   - Я... э... Я, пожалуй, лучше пойду и доложу Ворбису. - сказал Брута.  Он
очень тихо ходит, если его заставляют  ждать.  Чего  ты  от  меня  хотел?  Я
постараюсь и принесу тебе побольше еды после ужина.
   - Как ты себя чувствуешь? - сказала черепаха.
   - Спасибо, хорошо.
   - Хорошо ешь и все такое прочее?
   - Да, спасибо.
   - Приятно слышать. Теперь поторопись. В смысле, я всего-навсего твой Бог.
- Ом повысил голос, так как Брута побежал прочь. - И ты должен навещать меня
почаще!
   - И молись громче. Меня питают твои усилия! - кричал он.
   ***
   Ворбис все еще сидел в своей каюте, когда Брута пропыхтел по  коридору  и
постучал в дверь. Ответа не было. Через некоторое время Брута толчком открыл
ее.
   Не известно, читал ли Ворбис. Очевидно, он писал, судя по его  знаменитым
Письмам. Но никто никогда не видел его за этим занятием. Когда  бывал  один,
он проводил множество времени глядя в стену или  распростершись  в  молитве.
Ворбис  умел  молясь  преклониться  так,  что  позы  безумно  могущественных
императоров начинали выглядеть раболепными.
   - Гм... - сказал Брута и попытался  потянуть  дверь,  чтобы  ее  закрыть.
Ворбис раздраженно махнул рукой. Потом встал. Он не стал стряхивать пыль  со
своей рясы.
   - Знаешь ли, Брута, - сказал он. - я не думал, что в Цитадели  есть  хоть
один, кто решится прервать мою молитву? Все побоялись  бы  Квизиции.  Каждый
боится Квизиции. Кроме тебя, кажется. Ты боишься Квизиции?
   Брута взглянул в черные на  черном  глаза.  Ворбис  взглянул  на  круглое
розовое  лицо.  Существует  определенная  личина,  которую  люди   надевают,
разговаривая с эксквизитором. Она плоска и невыразительна, слегка блестит  и
даже начинающий эксквизитор способен  прочитать  на  ней,  как  пописанному,
плохо скрытое чувство вины. Брута просто выглядел не смеющим  вздохнуть,  но
так он выглядел всегда. Это было удивительно.
   - Нет, лорд. - сказал он.
   - Почему нет?
   - Квизиция защищает нас, лорд. Это написано в книге Оссори, глава 7, стих
...
   Ворбис склонил голову набок.
   - Конечно. Но ты никогда не думал, что Квизиция может ошибаться?
   - Нет, лорд. - сказал Брута.
   - Но почему нет?
   - Я не знаю, почему, лорд Ворбис. Просто никогда не думал.
   Ворбис уселся за маленький  письменный  столик,  не  более  одной  доски,
очищенной от коры.
   - И ты прав,  Брута.  -  сказал  он.  -  Потому  что  Квизиция  не  может
ошибаться. Все может быть  лишь  так,  как  того  пожелает  Бог.  Невозможно
думать, что мир может существовать как-то иначе, верно?
   В голове Бруты на мгновение промелькнул образ одноглазой черепахи.  Брута
никогда не был хорошим лжецом. Правда и сама по себе всегда  казалась  такой
непостижимой, что дальнейшее усложнение вещей было выше его понимания.
   - Так нас учит Семикнижие. - сказал он.
   - Где есть наказание, всегда есть вина. - сказал Ворбис.  -  Иногда  вина
следует за наказанием, что единственно служит доказательством  прозорливости
Великого Бога.
   - Моя бабушка всегда так говорила. - автоматически сказал Брута.
   - Действительно? Я хотел бы узнать побольше об этой выдающейся леди.
   - Каждое утро она задавала мне взбучку, потому, что за день я обязательно
совершу что-то, чтобы заслужить ее. - сказал Брута.
   - Наиболее  цельное  понимание  человеческой  натуры.  -  сказал  Ворбис,
подперев щеку рукой. - Это звучит так, словно, если бы не неполноценность ее
пола, из нее вышел бы отличный инквизитор.
   Брута кивнул. "О, да. Да, разумеется."
   - А сейчас, - сказал Ворбис не меняя тона. - расскажи мне, что ты видел в
пустыне.
   - А. Было шесть вспышек. Потом пауза примерно в пять ударов сердца. Потом
восемь вспышек. И еще одна пауза. И две вспышки.
   Ворбис задумчиво кивнул.
   - Три четверти. - сказал он. - Благодарение Великому Богу. Он моя опора и
проводник на трудных путях. Ты можешь идти.
   Брута не ожидал, что ему объяснят, что  значат  вспышки  и  не  собирался
расспрашивать. Вопросы задает Квизиция. Этим она и славится.
   ***
   На следующий день корабль обогнул мыс и перед ним  раскинулось  побережье
Эфебы с белым пятном города на горизонте, которое  под  влиянием  времени  и
расстояния превратилось в россыпь слепяще-белых домов  на  протяжении  всего
подъема в гору.
   Город  вызвал  большой  интерес  сержанта  Симони.  До  того   Брута   не
перемолвился с ним ни словом. Запанибратство между солдатами и  духовенством
не поощрялось; среди солдат наблюдалась явная склонность к нечестивости...
   Брута, снова предоставленный самому себе, с тех пор  как  экипаж  занялся
подготовкой к входу в порт, внимательно рассматривал солдата. С точки зрения
младшего  духовенства,  большинство  солдат  было   неряшливо   и,   обычно,
неотесанно. Симони таким не  был.  Уж  не  говоря  обо  всем  остальном,  он
сверкал. Его  нагрудник  слепил  глаза.  Его  кожа  казалась  отполированной
щеткой. Сержант стоял на носу, пристально  глядя  на  приближающийся  город.
Было необычно видеть его так далеко от Ворбиса. Где бы ни стоял Ворбис,  там
был сержант, рука на рукояти меча, глаза сверлят  окружающих  на  предмет...
зачем?
   И всегда безмолвный, разве что с ним заговаривали. Брута  попытался  быть
дружелюбным.
   - Выглядит очень... белым, не правда ли? -  сказал  он.  -  Город.  Очень
белый. Сержант Симони?
   Сержант медленно повернулся и взглянул на Бруту.
   Взор Ворбиса вгонял в ужас. Ворбис смотрел сквозь твою  голову  на  грехи
внутри, интересуясь человеком лишь как вместилищем прегрешений. А во взгляде
Симони была обычная, чистая ненависть.
   Брута попятился.
   - Ох. Извините. - пробормотал он. Он угрюмо вернулся  на  тупой  конец  и
постарался не попадаться на пути солдата.
   В любом случае, скоро здесь будет много солдат...
   Эфебцы ждали их. Их солдаты выстроились на набережной держа  оружие  так,
словно их останавливало лишь  отсутствие  прямого  оскорбления.  И  их  было
много.
   Брута тащился в хвосте. Голос черепахи проник в его сознание.
   - Так эфебцы желают мира, да? - сказал Ом. - Не похоже. Не похоже, что мы
прибыли дать закон  побежденному  врагу.  Выглядит  скорее  так,  будто  нас
побили, и мы не хотим этого еще раз. Словно мы просим мира. Вот на что  это,
по-моему, похоже.
   - В Цитадели все говорили, что это была славная победа. -  сказал  Брута.
Он заметил, что теперь может говорить почти не шевеля  губами;  кажется,  Ом
мог разобрать слова как только они достигали голосовых связок.
   Перед ним Симони тенью  следовал  за  дьяконом,  подозрительно  оглядывая
каждого эфебского стражника.
   - Интересное наблюдение. - сказал Ом. - Победители никогда не  говорят  о
славных победах. Потому что именно они видят, на что потом похоже поле  боя.
Славные победы бывают лишь у проигравших.
   Брута не знал, что и ответить.  -  Это  звучит  очень  не  по-божески.  -
рискнул он.
   - Это черепашьи мысли.
   - Что?
   - Ты ничего не знаешь? Тело - не только удобное вместилище разума.  Форма
влияет на то, как ты думаешь. Морфология всюду.
   - Что?
   Ом вздохнул. - Если я не сосредотачиваюсь, я думаю, как черепаха.
   - В смысле? Ты имеешь в виду, медленно?
   - Нет! Черепахи - циники. Они всегда ожидают худшего.
   - Почему?
   - Не знаю. Может, потому что это с ними часто случается.
   Брута  разглядывал  Эфебу.  Стражники  в  шлемах,  увенчанных  плюмажами,
похожими на конские хвосты, продолжали  злобно  вышагивать  по  обе  стороны
колонны.  Несколько  эфебцев  лениво  наблюдали  с  обочины.  Они  выглядели
удивительно похожими на людей дома, а совсем не как двуногие демоны.
   - Они люди. - сказал он.
   -"О