деревне его бабушки была пара.  Здесь  их  были
сотни, стонущих, как  несмазанные  насосы  и  воняющих,  как  тысяча  мокрых
ковров. Люди в джелибах расхаживали среди них и время от времени ударяли  их
палками, что является испытанным методом обращения с верблюдами.
   Брута направился к ближайшему  зверю.  Какой-то  человек  крепил  ремнями
бутыли с водой вокруг его горба.
   - Доброе утро, брат. - сказал Брута.
   - Пошел на... - сказал человек даже не оглянувшись.
   - Пророк Аввей учит нас /часть 25, стих 6/: "горе  тому,  кто  оскверняет
свой рот сквернословием, ибо слова его будут, яко пыль". - сказал Брута.
   - Правда? Ну, пусть он тоже идет на... - продолжил беседу человек.
   Брута  колебался.  Формально,  незнакомец  забронировал  себе   вакантное
местечко в тысяче преисподен и  пару  месяцев  внимания  Квизиции,  но,  как
сейчас заметил Брута,  он  принадлежал  к  Божественному  Легиону;  его  меч
наполовину скрывали одежды пустыни.
   Для  легионариев  следует  делать  особое  исключение,  такое  же,  какое
делается для инквизиторов. Близкие контакты с безбожниками  воздействуют  на
их сознание и ввергают их  души  в  смертельную  опасность.  Он  решил  быть
великодушным.
   - И куда же ты направляешься со всеми этими  верблюдами  этим  прекрасным
утром, брат?
   Солдат подтянул пояс.
   - В преисподнюю, наверное. - сказал он неприятно рассмеявшись. - прямо за
тобой.
   - Серьезно? По словам Пророка Ишкибла, человеку не нужен  верблюд,  чтобы
достичь преисподнею, да, ни  конь,  ни  мул.  Человек  может  отправиться  в
преисподнею на своем собственном  языке.  -  сказал  Брута,  позволяя  нотке
неодобрения проскользнуть в его голосе.
   - А что старые пророки говорят о том, чтобы  заехать  одному  назойливому
ублюдку по уху?
   - "Горе тому, кто поднял руку свою на ближнего своего,  поступая  с  ним,
как с неверным". - сказал Брута,- Это Оссори, Запрет 11, стих16.
   - "Отвали и забудь, что вообще нас видел,  иначе  у  тебя  будут  большие
неприятности, друг". - Сержант Актар, часть 1 стих 1. - сказал солдат.
   Брута наморщил лоб. Такого он не помнил.
   - Уходи отсюда. - сказал глас Божий в его голове. - Неприятности тебе  не
нужны.
   - Надеюсь, ваше путешествие будет приятным. -  вежливо  сказал  Брута.  -
Куда бы вы ни направлялись.
   Он попятился и направился к воротам.
   - Насколько я могу судить, этот человек должен будет  провести  некоторое
время в исправительных преисподних. - сказал он. Бог промолчал.
   Группа путешествующих в Эфебу наконец начала собираться. Брута был  очень
внимателен и старался убраться с дороги каждого.  Он  увидел  дюжину  конных
солдат, но, в отличие  от  верблюжьих  наездников,  они  были  в  до  блеска
надраенных чешуйчатых кольчугах и черно - желтых плащах, в которые Легионеры
облачались только в особых случаях. Брута подумал, что  они  выглядят  очень
впечатляюще.
   Под конец к нему подошел один из конюших.
   - Что ты тут делаешь, послушник? - требовательно спросил он.
   - Еду в Эфебу. - сказал Брута.
   Человек взглянул на него и рассмеялся.
   - Ты? Ты даже не рукоположен! И ты едешь в Эфебу?
   - Да.
   - И что заставляет тебя так думать?
   - То, что я ему так сказал. - раздался голос Ворбиса за спиной  человека.
- И он здесь, всецело покорный моей воле.
   Брута хорошо видел лицо человека.  Выражения  на  нем  менялись,  подобно
форме жирного пятна на  поверхности  лужи.  Потом  конюший  повернулся  так,
словно его ноги были прибиты к гончарному кругу.
   - Лорд Ворбис. - промямлил он.
   - А сейчас ему нужно верховое животное. - сказал Ворбис.
   Лицо конюшего пожелтело от ужаса.
   - С удовольствием. Лучшая из наших лошадей...
   - Мой друг Брута - смиренный служитель  Ома.  Я  не  сомневаюсь,  что  он
просит не более, чем о муле. Брута?
   - Я... Я не умею сидеть верхом, лорд. - сказал Брута.
   - Любой может сесть на мула. - сказал Ворбис. - Обычно, множество раз  за
небольшой промежуток времени. Кажется, теперь все в сборе?
   Он поднял бровь, глядя в сторону сержанта охраны. Тот отдал честь.
   - Мы дожидаемся Генерала Фрайята, лорд. - сказал он.
   - А, сержант Симони, не так ли?
   Память на имена у Ворбиса была  просто  ужасной.  Он  знал  все.  Сержант
слегка поблек, потом конвульсивно отдал честь.
   - Да! Сэр!
   - Мы тронемся без генерала Фрайята. - сказал Ворбис.
   Губы сержанта оконтурили "Н" слова "но" и заняли исходное положение.
   - У Генерала Фрайята другие дела. - сказал Ворбис. - Куда более тяжелые и
срочные. О которых лишь он может позаботиться.
   ***
   Фрайят открыл глаза в полумраке.
   Он различал комнату вокруг, но лишь смутно, как набор граней в воздухе.
   Меч...
   Он обронил меч, но возможно, ему снова удастся его найти. Он  сделал  шаг
вперед, ощущая легкое сопротивление в районе лодыжек, и поглядел вниз.
   Там был меч. Но его пальцы прошли сквозь него. Это было словно спьяну, но
он знал, что не пьян. Он  не  был  даже  трезв.  Он  чувствовал...  странную
ясность рассудка.
   Он обернулся и взглянул на то, что на  мгновение  сдержало  его  движение
вперед.
   - Ох...- сказал он.
   - ДОБРОЕ УТРО.
   - Ох...
   -  СНАЧАЛА  ВСЕГДА  БЫВАЕТ  ЛЕГКОЕ  ЗАМЕШАТЕЛЬСТВО.  НИ  НА  ЧТО   ДРУГОЕ
НЕВОЗМОЖНО И РАССЧИТЫВАТЬ.
   К своему ужасу Фрайят увидел высокую черную  фигуру  на  расстоянии  шага
сквозь серую стену.
   - Постой!
   Череп в черном капюшоне высунулся из стены.
   - ДА?
   - Ты ведь Смерть, правда?
   - РАЗУМЕЕТСЯ.
   Фрайят собрал все, что осталось от былого величия.
   - Я тебя знаю. - сказал он. - Я много раз встречал тебя.
   Смерть пристально посмотрела на него.
   - НЕТ. НЕ ВСТРЕЧАЛ.
   - Уверяю тебя...
   - ТЫ ВСТРЕЧАЛ ЛЮДЕЙ. ЕСЛИ БЫ ТЫ ВСТРЕТИЛ МЕНЯ, УВЕРЯЮ, ...ТЫ БЫ ЗНАЛ.
   - Но что происходит со мной сейчас?
   Смерть передернул плечами.
   - ТЫ НЕ ПОНЯЛ? - сказал он и исчез.
   - Постой!
   Фрайят рванулся к стене и  к  своему  удивлению  обнаружил,  что  она  не
является преградой. Он очутился в пустом коридоре.
   Смерть пропала.
   И тут он понял, что это не такой коридор, каким он его помнил, с тенями и
скрипом песка под ногами.
   В конце того коридора не было сияния, которое  притягивало  бы  его,  как
магнит - железные опилки.
   Нельзя избежать неизбежного. Потому, что рано или поздно, попадаешь туда,
где неизбежное стоит и поджидает.
   Это было тут.
   Фрайят ступил сквозь  сияние  в  пустыню.  Небо  было  темным,  увешенным
крупными звездами, однако черный  песок,  простирающийся  насколько  хватало
глаз, был ярко освещен.
   Пустыня. После  смерти  -  пустыня.  Пустыня.  Пока  никаких  преисподен.
Возможно, в этом была надежда.
   Он вспомнил песенку времен своего детства. Как ни странно, она была не об
избиении. Никого не затаптывали. Она  была  не  об  Оме,  страшном  в  своей
ярости. Простая, коротенькая песенка, пугающая своим безнадежным рефреном.
   "Ты должен пересечь пустыню одиночества..."
   - Где это? - сказал он хрипло.
   - НИГДЕ. - сказал Смерть. - ЭТО НЕ МЕСТО.
   "Ты должен пройти всю ее один..."
   - Что в конце пустыни?
   - СУД.
   "Никто не сделает этого за тебя..."
   Фрайят поглядел на бескрайнее, однообразное пространство.
   - Я должен перейти  ее  в  одиночку?  -  прошептал  он.  -  Но  в  песнях
говорится, что эта пустыня ужасна...
   - ДА? А СЕЙЧАС, С ВАШЕГО РАЗРЕШЕНИЯ...
   Смерть исчезла.
   Фрайят глубоко вздохнул, с непривычки. Возможно, ему удастся найти  здесь
несколько скал. Маленькую скалу, чтобы укрепиться  и  большую,  чтобы  можно
было укрыться в ожидании Ворбиса.
   Эта мысль тоже была данью привычке. Месть? Здесь?
   Он улыбнулся.
   Будь благоразумен, человече. Ты был солдатом. Это - пустыня. В свое время
ты пересек не одну.
   И ты выжил, изучая их. Существуют целые племена,  умудряющиеся  выжить  в
наихудших из них. Слизывающие росу с теневой стороны дюн,  и  такой  порядок
вещей... Они называют это домом! Приведи их на  огород  и  они  сочтут  тебя
сумасшедшим...
   Промелькнуло воспоминание: пустыня - это то, что  ты  о  ней  думаешь.  А
теперь ты можешь думать без помех...
   Здесь нет лжи. Исчезают все прикрасы. Это  случается  во  всех  пустынях.
Только ты и то, во что ты веришь.
   Во что же я всегда верил?
   Что в общем, в принципе и в сумме, если человек  живет,  как  должно,  не
так, как учат священники, но так, как в глубине души он считает правильным и
честным, то все, в конце концов, должно обернуться к лучшему.
   Это, конечно, не знамя и боевой клич. Но пустыня уже  выглядела  получше.
Фрайят двинулся.
   ***
   Мул был маленький, а ноги у Бруты были длинные. Сделав небольшое  усилие,
он смог бы встать и позволить мулу прорысить низом.
   Порядок продвижения не был таким, какого можно было бы  ожидать.  Сержант
Симони держался вместе со своими солдатами впереди, по обе стороны тракта.
   За ними тянулись слуги, клерки и младшие священники. Ворбис ехал  позади,
справа, подобно пастырю, присматривающему за своим стадом.
   Брута ехал рядом  с  ним.  Это  было  честью,  которой  он  предпочел  бы
избежать. Он принадлежал к числу тех, кто способен вспотеть даже на  морозе,
и пыль налипала на него подобно песчаной коже. Но Ворбис,  кажется,  получал
удовольствие от его компании. Время от времени он спрашивал его:
   - Сколько мы проехали, Брута?
   - Четыре мили и семь эстадо, лорд.
   - А откуда ты знаешь?
   На этот вопрос он ответить не мог. Откуда он знает, что небе голубо?  Это
просто было в его голове. Невозможно думать о том, как ты думаешь.  Это  как
открывать коробку ломом, который внутри нее.
   - И сколько заняло наше путешествие?
   - Чуть больше семидесяти девяти минут.
   Ворбис рассмеялся. Бруте очень хотелось знать, почему. Ведь загадка не  в
том, почему он помнит, а в том, почему все остальные склонны забывать.
   - У твоих родителей тоже была эта замечательная способность?
   Пауза.
   - Они могли делать это так же хорошо? - терпеливо повторил Ворбис.
   - Я не знаю. Была только моя бабушка. У нее была...  хорошая  память.  На
некоторые вещи. - Разумеется, на прегрешения. - А так же зрение и слух.
   То, что она, по-видимому, могла, как он помнил, видеть  и  слышать  через
две стены, казалось невероятным.
   Брута осторожно повернулся в седле. Где-то  в  миле  позади,  на  дороге,
лежало облако пыли.
   - Там едут остальные солдаты. - продолжал он.
   Кажется, это шокировало Ворбиса.  Это  был,  пожалуй,  первый  случай  за
многие годы, когда кто-то простодушно высказывал ему свое наблюдение.
   - Остальные солдаты? - сказал он.
   -  Сержант  Актар  и  его  солдаты,  на  девяноста  восьми  верблюдах  со
множеством бутылей воды. - сказал Брута. - Я видел их перед нашим отъездом.
   - Ты их не видел. - сказал Ворбис. - Они не едут с нами.  Ты  забудешь  о
них.
   - Да, лорд. - требование повторения чуда.
   Через несколько минут далекое облако свернуло с дороги и начало медленный
подъем по склону,  ведущему  на  пустынное  плоскогорье.  Брута,  исподтишка
наблюдавший за ним, поднял глаза к песчаным горам.
   Над ними кружила какая-то точка.
   Он засунул руку в рот.
   Ворбис услышал сдавленный вздох.
   - Что встревожило тебя, Брута? - сказал он.
   - Я вспомнил о Боге. - сказал Брута без раздумья.
   - Мы должны всегда помнить о Боге,- сказал Ворбис. - и верить, что  он  с
нами на нашем пути.
   - Он с нами. -  сказал  Брута  и  абсолютная  уверенность  в  его  голосе
заставила Ворбиса улыбнуться.
   Он весь напрягся, ожидая услышать ворчливый внутренний голос, но  его  не
было. На одно ужасное мгновение Брута  засомневался,  уж  не  вывалилась  ли
черепаха из коробки, но некий вес переубеждающее оттягивал плече.
   - И в нас должна жить уверенность, что Он будет с  нами  в  Эфебе,  среди
неверных. - сказал Ворбис.
   - Я уверен, что будет. - сказал Брута.
   - И готовность к приходу пророка. - сказал Ворбис.
   Облако достигло вершины дюн и растворилось в молчаливой пустоте пустыни.
   Брута пытался выбросить это из головы, что  походило  на  попытку  вылить
ведро под водой. Никто не мог выжить на пустынном плоскогорье. Это  были  не
только дюны и жара. В ее пылающем сердце, куда не осмеливались заходить даже
сумасшедшие племена, жили ужасы. Океан без воды, голоса без ртов...
   Однако, это совершенно не значит, что ближайшее будущее  не  таит  вполне
достаточно своих ужасов...
   Он видел море прежде, хотя в Омнии это  и  не  поощрялось.  Скорее  всего
потому, что пустыню куда сложнее пересечь.  Считалось,  что  она  удерживает
людей от лишних брожений. Но иногда преграда пустыни становилась  проблемой,
и тогда приходилось иметь дело с морем.
   Дурносон представлял собой всего - на  всего  несколько  развалюх  вокруг
каменного мола, у одной из которых стоял трех палубник  под  святым  флагом.
Когда Церковь путешествовала, путешественниками,  как  правило,  оказывались
очень важные персоны, так  что  когда  Церковь  путешествовала,  обычно  это
делалось с шиком.
   Делегация приостановилась на холме и взглянула вниз.
   - Мягкотелые и испорченные. - сказал  Ворбис.  -  Вот  какими  мы  стали,
Брута.
   - Да, лорд Ворбис.
   - И открытые пагубным влияниям. Море, Брута. Оно омывает порочные  берега
и служит истоком опасным идеям. Люди не должны путешествовать, Брута. Истина
- в центре. Когда путешествуешь, туда просачивается заблуждение.
   - Да, лорд Ворбис.
   Ворбис вздохнул.
   - Во дни Оссори мы плавали в одиночку в кораблях из шкур  и  плыли  туда,
куда влекли нас Божьи ветры. Так должны странствовать святые.
   Легкая тень неподчинения  внутри  Бруты  заявила,  что  уж  она-то  лучше
позволит себе стать чуточку испорченней ради путешествия  с  хотя  бы  парой
досок, отделяющих ноги от волн.
   - Я слышал, что Оссори однажды плавал к Эфебскому острову на  жернове.  -
осмелился он продолжить беседу.
   - Нет ничего невозможного для сильного верой. - сказал Ворбис.
   - Попытайся перешибить спичку в желе, мистер.
   Брута замер. Совершенно невероятно, что Ворбис умудрился не услышать этот
голос.
   Глас Черепахи разносился над землей.
   - Что это за сволочь?
   - Вперед. - сказал Ворбис. - Я  вижу,  нашему  другу  Бруте  не  терпится
ступить на борт.
   Конь зарысил вперед.
   - Где мы? Кто это? Здесь жарко, как в преисподней, и, поверь, я  знаю,  о
чем говорю.
   - Я не могу сейчас разговаривать. - прошипел Брута.
   - Эти отбросы воняют, как болото! Чтоб здесь был салат!  Чтоб  здесь  был
ломтик дыни!
   Мало-помалу лошади достигли края пристани и по  одной  были  заведены  по
сходням. Коробка в это время завибрировала.  Брута  виновато  огляделся,  но
никто не обращал внимания. Несмотря на  размеры,  на  Бруту  легко  было  не
обращать  внимания.  Практически  все  находили  лучшее  применение   своему
времени,  чем  замечать  кого-то  вроде  Бруты.  Даже  Ворбис  отключился  и
разговаривал с капитаном.
   Он нашел место возле острого конца корабля, где одна из торчащих палок  с
парусами создавала некоторое  уединение.  Затем,  с  некоторым  страхом,  он
открыл коробку.
   Черепаха заговорила из глубин панциря.
   - Орлы вокруг?
   Брута пристально оглядел небо.
   - Нету.
   Голова высунулась наружу.
   - Ты...- начала она.
   - Я не мог говорить. - сказал Брута. - Рядом все время были люди! А ты не
можешь... читать слова в моей голове? Читать мои мысли?
   - Мысли смертных не таковы. -  оборвал  его  Ом.  -  По-твоему,  это  как
наблюдать слова, выстраивающиеся в линеечку по небу? Ха!  Это  как  пытаться
осмыслить пучок сорняков. Намерения - да. Эмоции - да. Но не мысли.  Большую
часть времени ты сам не знаешь, что ты думаешь. А почему я должен?
   - Потому, что ты - Бог. - сказал Брута. - Аввей, глава54, стих  17:  "Все
мысли смертных ему ведомы, и нет для него тайн".
   - Это не тот, с плохими зубами?
   Брута повесил голову.
   - Слушай, - сказала черепаха. - Я - это Я, и Я не могу ничем помочь, если
люди думают иначе.
   - Но ты же знал о моих мыслях... в огороде...- пробормотал Брута.
   Черепаха колебалась.
   - Это - другое. - сказала она. - Это не ... мысли. Это вина.
   - Я верю, что Великий Бог есть Ом, и Он  есть  Справедливость.  -  сказал
Брута. - И я буду верить в это, что бы ты ни говорил и чем бы ты ни был.
   - Приятно слышать. - с чувством произнесла черепаха. - Так и  думай.  Где
мы?
   - На корабле. В море. Неспокойном.
   - Ехать в Эфебу на корабле? А что сталось с пустыней?
   - Никто не может пересечь пустыню. Никто не может жить в сердце пустыни.
   - Я жил.
   - Тут всего пара дней плавания. - желудок Бруты дал крен, несмотря на то,
что корабль едва отошел от причала. - Говорят, Бог...
   - Я...
   -...послал нам попутный ветер.
   - Да? Ох, верно. Насчет попутного ветра, это  будь  уверен.  Постоянного,
как мельничный поток, в течение всего пути, не беспокойся.
   ***
   - Я имел в виду мельничный пруд! Пруд!
   ***
   Брута вцепился в мачту.
   Через некоторое время подошедший моряк уселся на бухту и стал с интересом
его разглядывать.
   - Ты можешь отпустить ее, отче. - сказал он. - Она стоит сама.
   - Море...Волны...- Осторожно пробормотал Брута, но то, что могло бы выйти
наружу, уже кончилось.
   Моряк задумчиво сплюнул.
   - Ага, - сказал он, -  Видишь  ли,  они  должны  быть  такой  формы,  так
предопределено свыше.
   - Но корабль трещит!
   - Ага. Трещит.
   - Так это не шторм?
   Моряк вздохнул и отошел.
   Через некоторое время Брута рискнул отпустить мачту. Еще никогда в  жизни
он не чувствовал себя таким больным. Дело было не только в морской  болезни.
Он не знал, где он... В жизни он четко знал лишь две вещи: где он находится,
и то, что Ом существует.
   Тут он разделял склонности  черепах.  Понаблюдайте  за  любой  движущейся
черепахой:  периодически  она   будет   останавливаться   и   стоять,   пока
рассортирует воспоминания. Не зря  же  где-то  в  мультиверсуме,  существуют
маленькие движущиеся приспособления, контролируемые электрическими думающими
машинами, называемые "черепахами".
   Брута понимал, где он есть, вспоминая, где он был -  по  подсознательному
подсчету шагов и вехам ландшафта. Где-то внутри его головы существовала нить
воспоминаний,  которая,  если  бы  подключить  ее  напрямую  к   тому,   что
контролирует его ноги, могла  бы  заставить  Бруту  протрусить  по  узеньким
тропкам его жизни до самого места рождения.
   В отсутствии контакта с землей,  на  изменчивой  поверхности  моря,  нить
оборванно болталась.
   Ом трясся и подскакивал  в  такт  движениям  Бруты,  когда  тот  зигзагом
пересек качающуюся палубу и достиг борта.
   С точки зрения кого угодно, кроме послушника, корабль быстро скользил  по
волнам в превосходный для плавания день. У его бака кружились птицы. По одну
сторону - то ли по правому, то ли по левому борту, то ли где-то еще в  одном
из подобных направлений - стая крылатых рыб  взрезала  поверхность,  пытаясь
избежать  внимания  нескольких  дельфинов.  Брута  глядел  на  серые   тени,
выписывающие зигзаги под килем в мире, где вообще не надо было считать...
   - О, Брута, - сказал Ворбис. - смотрю, кормишь рыб.
   - Нет, лорд, - сказал Брута. - мне плохо, лорд.
   Он повернулся.
   Тут был  сержант  Симони,  мускулистый  молодой  человек  с  бесстрастным
выражением лица профессионального солдата. Он стоял  рядом  с  кем-то,  кого
Брута с трудом опознал, как главную местную соль, или как там его титул.
   Тут же был улыбающийся эксквизитор.
   - Он! Он! - надрывался голос черепахи.
   - Наш юный друг - не слишком хороший моряк. - сказал Ворбис.
   - Он! Он! Я узнал бы его где угодно!
   - Я много бы отдал, лорд, чтобы не быть моряком вообще. - сказал Брута. -
Он чувствовал, как трясется коробка от Ома, неистовствующего внутри.
   - Убей его! Найди что-нибудь острое! Вытолкни его за борт!
   - Пойдем с нами на нос, Брута. - сказал Ворбис. - По словам капитана, тут
есть на что