ичи  черепахи,  то  кто  же
выслушивал молящих? Кто принимал жертвоприношения? Кто судил мертвых?
   - Я не знаю. - сказала черепаха, - А кто занимался этим раньше?
   - Ты!
   - Разве?
   Брута засунул пальцы в  уши  и  открыл  рот  на  третьем  стихе  "Смотри!
Неверные бегут ярости Ома".
   Через пару минут черепаха высунула голову из-под панциря.
   - Кстати,- сказала она,- перед тем, как неверных сжигают заживо, ты поешь
им?
   - Нет!
   - О! Как милосердно! Могу я кое - что высказать?
   - Если ты попытаешься еще раз испытывать мою веру,...
   Черепаха молчала. Ом покопался в своей стершейся  памяти.  Потом  заскреб
коготками по пыльной земле.
   - Я... помню день... летний день... тебе было...тринадцать...
   Сухой тихий голос монотонно гудел.  Рот  Бруты  принял  форму  постепенно
расширяющегося "о".
   Потом он сказал.
   - Как ты это узнал?
   - Ты ведь веришь, что Великий Бог Ом следит за каждым твоим шагом, не так
ли?
   - Ты черепаха, ты не должен...
   - Когда тебе было почти четырнадцать, и твоя бабушка  охаживала  тебя  за
кражу сливок из кладовой, чего ты в действительности не делал,  она  заперла
тебя в темной комнате и тогда ты сказал: " Чтоб ты..."
   ***
   Будет знамение. - думал Ворбис. - Всегда бывало  знамение  человеку,  его
ожидающему. Мудрый человек всегда полагается на волю Божию.
   Он прохаживался по Цитадели. Он считал обязательной  ежедневную  прогулку
по нескольким нижним уровням, конечно всегда в  разное  время  и  по  разным
маршрутам. Любимое развлечение Ворбиса, насколько вообще возможно говорить о
развлечениях  в  его  жизни,  понятных  нормальному  человеку,  состояло   в
созерцании лиц скромных чиновников, заворачивающих за угол  и  оказывающихся
нос-к-плечу с Дьяконом  Ворбисом  из  Квизиции.  Это  всегда  сопровождалось
коротким  вдохом,  служившим  доказательством  сознания  собственной   вины.
Ворбису нравилось видеть должное сознание своей вины. Для этого  сознание  и
существует. Чувство виновности -  та  смазка,  благодаря  которой  вращаются
подшипники авторитета.
   Он завернул за угол и увидел грубо нацарапанный на противоположной  стене
неровный овал с четырьмя  подобиями  лап  и  еще  более  грубыми  головой  и
хвостом.
   Он улыбнулся. Пожалуй, позднее  таких  рисунков  станет  больше.  Позволь
ереси вызвать нагноение, позволь ей выйти на поверхность, подобно  нарыву...
Ворбис умел обращаться с ланцетом.
   Но секундное размышление заставило его пропустить поворот и, вместо этого
он вышел на яркий солнечный свет.
   На  мгновение  он  растерялся,  несмотря  на  все  свое  знание  окольных
переходов Цитадели. Это был один из окруженных стеной огородов.
   Вокруг очаровательных зарослей высокой декоративной Кладчадской  кукурузы
плети фасоли возносили к солнцу белые и розовые цветы. Меж фасолевых  грядок
понемногу пеклись на  солнце  лежащие  на  пыльной  земле  дыни.  В  обычной
обстановке Ворбис должен был  бы  отметить  и  одобрить  столь  рациональное
использование пространства, но в обычной обстановке  он  не  должен  был  бы
наткнуться на толстого юного  послушника,  катающегося  туда-сюда  по  земле
заткнув пальцами уши.
   Ворбис внимательно посмотрел на него. Затем пнул Бруту носком сандалии.
   - Что тревожит тебя, сын мой?
   Брута открыл глаза.
   Отнюдь не многих членов высшей церковной иерархии Брута смог бы узнать  в
лицо, даже Ценобриарх оставался для  него  отдаленным  пятном  в  толпе.  Но
всякий знал Ворбиса, эксквизитора. Нечто, относящееся к нему просачивалось в
сознание в течение  нескольких  дней  с  момента  прибытия  в  Цитадель.  Не
углубляясь в детали, можно сказать, что Бога просто боялись, в то время  как
перед Ворбисом трепетали.
   Брута потерял сознание.
   - Странно. - сказал Ворбис.
   Шипящий звук заставил его оглянуться. У его ног была маленькая черепашка.
Под его свирепым взглядом она попыталась отползти, и все время она  смотрела
на него и шипела как чайник.
   Он поднял ее и внимательно  изучил,  вертя  в  руках.  Затем  он  оглядел
окруженный стеной огород и, выбрав место на  самом  солнцепеке,  положил  ее
туда, на спину. После секундного раздумья,  он  взял  несколько  камешков  с
одной из овощных грядок и подложил под черепаший панцирь, чтобы двигаясь она
не смогла перевернуться.
   Ворбис верил, что  ни  одна  возможность  пополнить  багаж  эзотерических
знаний не должна быть пропущена и отметил про себя, что стоит вернуться сюда
через несколько часов, если позволит работа, и посмотреть, что получится.
   Затем его внимание переключилось на Бруту.
   ***
   Существует преисподняя  для  богохульников.  Существует  преисподняя  для
спорящих с авторитетами. Есть аж несколько преисподен для лгунов.  Возможно,
есть  даже  отдельная  преисподняя  для  мальчиков,  желающих  смети   своим
бабушкам. Существует широкий выбор преисподен, куда можно попасть.
   Таково определение  вселенной:  это  временное  пространство,  поделенное
Великим Богом Омом с тем, чтобы каждый был уверен, что  понесет  заслуженное
наказание.
   В Омнианстве существует великое множество  преисподен.  В  данный  момент
Брута проходил их все по очереди.  На  него,  катающегося  и  мечущегося  по
кровати, словно выброшенный на берег кит, сверху вниз смотрели Брат Намрод и
Брат Ворбис.
   -  Это  все  солнце.  -  сказал  Брат  Намрод,  почти   спокойно,   после
первоначального шока, вызванного тем,  что  за  ним  пришел  эксквизитор,  -
Бедный парень целый день работает в саду. Этого и следовало ожидать.
   - Вы пробовали его выдрать? - спросил Ворбис.
   - Мне, право, жаль, но пороть Бруту - все - равно,  что  сечь  матрас.  -
сказал Намрод, - Он говорит "ох!",  но,  думаю,  только  потому,  что  хочет
выразить свое усердие. Очень усердный парень, этот Брута. Это тот  самый,  о
котором я говорил вам.
   - Он не производит впечатления очень смышленого парня. - сказал Ворбис.
   - Он таким и не является. - сказал Намрод.
   Ворбис одобрительно кивнул. Чрезмерный ум у  послушника  -  двусмысленное
благословение. Иногда оно может  быть  направлено  к  вящей  славе  Ома,  но
зачастую вызывает... ну, проблем это не создает, ибо Ворбис четко знал,  что
надо делать с заблудшим разумом, но это прибавляло ненужной работы.
   - Давеча ты говорил, что его учителя очень хорошо  о  нем  отзываются.  -
сказал он.
   Намрод пожал плечами.
   - Он очень исполнителен. - сказал он, - И... да, еще его память.
   - Что "его память"?
   - Ее очень много. - сказал Намрод.
   - У него хорошая память?
   - Не то слово. Превосходная. Он знает наизусть все Семи...
   - Умм? - сказал Ворбис.
   Намрод поймал взгляд Ворбиса.
   - Так совершенна, как вообще может быть что-то в этом несовершенном мире.
- пробормотал он.
   - Благочестивый и начитанный молодой человек. - сказал Ворбис.
   - Э... нет. Он не умеет читать. И писать.
   - А... ленивый мальчишка.
   Дьякон был не из тех, кто задерживался в областях полутонов. Рот  Намрода
открылся и беззвучно закрылся, словно в поисках нужных слов.
   - Нет. - сказал он, - Он старается. Я уверен, что он старается.  Кажется,
он просто не в состоянии этого сделать. Он  не  может  уловить  связи  между
буквами и звуками.
   - Вы, по крайней мере, за это его пороли?
   - Кажется, это не дает никакого эффекта, дьякон.
   - Как же тогда он стал таким примерным учеником?
   - Он слушает.
   Никто не слушает так, как Брута. - думал он, - Поэтому его  очень  трудно
учить. Это похоже ... словно находишься в  огромной  длиннющей  пещере.  Все
слова пропадают в не на полнимых  глубинах  брутиной  головы.  Такая  чистая
концентрированная  абсорбция  может  заставить   неподготовленного   учителя
заикаться и заткнуться совсем, ибо каждое слово, которое он обронит,  вихрем
уносится в уши Бруты.
   - Он слушает все. - сказал Намрод,  -  И  на  все  смотрит.  Он  все  это
впитывает.
   Ворбис уставился на Бруту.
   - И я ни разу не слышал он него невежливого слова.  -  сказал  Намрод,  -
Остальные послушники издеваются над ним, иногда. Называют его Большим  Тупым
Буйволом. Ну, вы понимаете?
   Взгляд Ворбиса вобрал окороко-подобные руки и трех-обхватные ноги Бруты.
   Казалось, он глубоко задумался.
   - Не может ни читать,  ни  писать,  -  сказал  Ворбис,  -  но  бесконечно
преданный, говоришь?
   - Преданный и благочестивый. - сказал Намрод.
   - И с хорошей памятью. - бормотал Ворбис.
   - Более того,- сказал Намрод,- это вообще не похоже на память.
   Казалось, Ворбис пришел к какому-то заключению.
   - Пришли его ко мне, когда выздоровеет. - сказал он.
   Намрод запаниковал.
   - Я просто хочу поговорить с ним. - сказал  Ворбис,  -  пожалуй,  у  меня
найдется для него работа.
   - Да, лорд?
   - Ибо пути Великого Бога Ома неисповедимы.
   ***
   Высоко вверху. Ни звука, лишь свист ветра в перьях. Орел парил  в  струях
бриза, разглядывая игрушечные постройки Цитадели.
   ***
   Он уронил ее где-то, а  теперь  не  мог  найти.  Где-то  внизу,  на  этом
маленьком зеленом лоскутке.
   ***
   Пчелы жужжали над цветами фасоли. Солнце било в перевернутый панцирь Ома.
   Существует преисподняя и для черепах.
   Ом слишком устал, чтобы болтать лапками.  Это  все,  что  можно  сделать:
болтать лапками. И еще вытягивать шею так  далеко,  как  только  удастся,  и
размахивать ею в надежде, что удастся использовать ее в качестве  рычага,  и
так перевернуться.
   Умираешь, когда не остается ни одного верующего; именно  этого  обычно  и
боятся маленькие боги. Но еще умираешь, когда умираешь.
   Той частью сознания,  которая  не  была  заполнена  мыслями  о  жаре,  он
чувствовал ужас и смущение Бруты.  Не  стоило  так  поступать  с  мальчиком.
Разумеется, он не наблюдал за ним. Кто из богов будет  заниматься  подобными
вещами? Какая разница, что люди делают. Главное - вера.  Он  просто-напросто
вытащил это воспоминание из  головы  мальчишки,  чтобы  произвести  на  него
впечатление, подобно фокуснику, извлекающему яйца из чьего-то уха.
   - Я лежу на спине; становится все жарче, и я скоро умру...
   И еще ... И еще ... этот проклятый  орел,  уронивший  его  на  компостную
кучу. Ну и олух же этот орел. Местность - камень на камне камнем погоняет, а
он приземлился  в  единственном  месте,  способном  прервать  его  полет  не
прерывая его жизни. И очень близко к верующему.
   Странно. Удивительно, если здесь обошлось без  божественного  провидения,
вот только ты сам и являешься божественным  провидением...  лежа  на  спине,
раскаляясь, готовясь умереть...
   Человек, перевернувший его. Это  выражение  на  кротком  лице.  Он  будет
помнить его. Выражение  даже  не  жестокости,  а  какого-то  другого  уровня
сознания. Это выражение жуткого покоя...
   Тень заслонила солнце. Ом скосил глаза на возникшее лицо Лу-Тзе,  который
смотрел на него с мягкой, вверхтормашечной жалостью. Потом перевернул его. А
потом поднял свою метлу и пошел прочь не оглядываясь.
   Ом обмяк, хватая воздух. Потом вдохнул.
   - Кто-то там, наверху, очень хорошо ко мне относится,- подумал  он.  -  И
это Я.
   ***
   Сержант Симони подождал, пока окажется  в  своей  комнате  и  лишь  потом
развернул свой клочок бумаги.
   Его  совершенно  не  удивило,  что   тот   оказался   помечен   крошечным
изображением черепахи. Он был счастлив. Ради чего-то  подобного  он  и  жил.
Кто-то должен привезти автора Истины, дабы тот стал символом их движения.  И
он должен стать этим кем-то. Только вот досада - он не мог убить Ворбиса.
   Но это должно случится у всех на глазах.
   Однажды. У входа в Святилище. Иначе, никто не поверит.
   ***
   Ом ковылял по покрытому песком коридору.
   После исчезновения Бруты он еще некоторое время потоптался  на  месте.  В
топтании на месте черепахи тоже настоящие профи. Можно сказать, что  в  этом
они практически мировые чемпионы.
   Проклятый бесполезный мальчишка! - подумал он. - Ну и по делом же мне  за
болтовню с первым попавшимся послушником.
   Конечно, тот тощий старик не мог его услышать. Не мог  и  начальник.  Ну,
скорее всего, старик глух. Что же до повара... Когда он восстановит всю свою
божественную  мощь,  отметил  про  себя  Ом,  исключительная  участь   будет
уготована поварам. Он пока довольно туманно  представлял  себе,  что  именно
произойдет, но одной из составляющих этого будет кипящая вода, и,  возможно,
какая-то роль во всем это будет отведена моркови.
   Несколько мгновений он наслаждался этой мыслью. Где это она покинула его?
В этом паршивом огородишке, в образе черепахи? Он помнил, как попал сюда - с
тупым ужасом он воззрился на едва различимое пятнышко в небесах,  в  котором
глазами памяти видел орла, - и он уж лучше поищет более земной путь  отсюда,
разве что ему захочется  провести  следующий  месяц  в  укрытии  под  дынным
листом.
   Другая мысль поразила его. Отличная еда!
   Когда он обретет свою мощь, он потратит определенное  количество  времени
на создание нескольких новых преисподен... И нескольких свежих  Предписаний.
Ты не должен вкушать от Мяса Черепахи. Пожалуй, самое то. Он даже  удивился,
как он не додумался до этого раньше. Перспектива, вот что это такое.
   Если бы он придумал что-то  вроде:  "Ты  обязан  с  дьявольским  усердием
подбирать каждую попавшую в беду черепаху и доставлять ее  куда  она  только
пожелает, разве что, и это важно, ты являешься орлом", несколько лет  назад,
он не попал бы в такую переделку сейчас.
   Больше ничего не остается. Он должен найти лично Ценобриарха.  Кто-нибудь
вроде Первосвященника обязан быть способным слышать его.
   Он где-то неподалеку. Первосвященники не склонны  сходить  с  насиженного
места. Его должно быть легко найти. Не смотря на то,  что  временно  он  был
черепахой, Ом по-прежнему оставался богом. Так в чем проблема?
   Он должен двигаться вверх. В этом и заключается значение  иерархии.  Тех,
кто наверху, следует искать двигаясь вверх.
   Вперевалку, подрагивая панцирем из стороны в сторону, экс -  Великий  Бог
Ом отправился на изучение Цитадели, воздвигнутой к его вящей славе.
   Он не мог не заметить перемен, происшедших за последние три тысячи лет.
   ***
   - Меня? - сказа Брута. - Но, но...
   - Я не думаю, что он собирается наказать тебя,- сказал  Намрод.  -  Хотя,
конечно, заслужил ты именно наказание.  Мы  все  его  заслужили.  -  набожно
добавил он.
   - Но почему?
   -...почему? Он сказал, что хочет только поговорить с тобой.
   - Но скорее всего, я не смогу  сказать  ничего  из  того,  что  могло  бы
заинтересовать квизитора! - запричитал Брута.
   -...квизитора! Я уверен, что ты не собираешься обсуждать желания дьякона.
- сказал Намрод.
   - Нет, нет. Конечно, нет. - сказал Брута. Он повесил голову.
   - Хороший мальчик. - сказал Намрод. Он похлопал  Бруту  так  высоко,  как
смог достать. - Так что поспеши. - сказал  он.  -  Я  уверен,  все  будет  в
порядке. - И затем, ибо он тоже  был  воспитан  в  традициях  честности,  он
добавил. - Скорее всего, в порядке.
   ***
   В Цитадели было мало лестниц. Продвижение процессий, входивших во  многие
ритуалы, посвященные Великому Ому, требовало длинных покатых подъемов. Те же
ступени,  которые  были,  были  достаточно  низкими,  чтобы  соответствовать
уплощающимся шагам очень старого человека. В Цитадели было очень много очень
старых людей.
   Песок из пустыни наносило все время. Кучи собирались  на  ступенях  и  во
дворах несмотря на все усилия вооруженных метлами послушников.
   Но черепашьи лапки - крайне не эффективное средство передвижения.
   -"Ты Обязан Строить Низенькие Ступеньки"- шипел  он,  втаскивая  себя  на
следующую.
   Ноги прогремели всего в нескольких дюймах позади него. Это была  одна  из
главных  артерий  Цитадели,  по  которой  каждый  день   тысячи   пилигримов
направлялись к Месту Плача.
   Пару раз случайный сандалий поддавал по его панцирю, заставляя  крутиться
на месте.
   - Чтоб твои ноги отделились от тела  и  были  закопаны  в  термитнике!  -
рявкнул он.
   Это слегка улучшило его самочувствие.
   Чья-то нога пнула его, заставив  заскользить  по  камням.  Со  звоном  он
врезался в витую решетку внизу одной из стен. Лишь молниеносно сжав  челюсти
он спасся от  скольжения  сквозь  нее.  Он  закончил  путешествие  вися  над
подвалом, зацепившись ртом.
   Мускулы рта развиты у черепах чрезвычайно хорошо. Он слегка  покачивался,
размахивая лапками. Отлично. Черепахи использовали этот метод в  каменистых,
изобилующих расселинами землях. Он всего - лишь должен зацепиться лапой...
   Неясные звуки привлекли его внимание. Это были звон металла и затем тихое
хныканье.
   Ом скосил глаза.
   Решетка находилась высоко в стене очень длинной низкой комнаты. Она  была
ярко освещена благодаря световым шахтам, всюду пронизывавшим Цитадель.
   Ворбис настоял на этом. Инквизиторы не должны работать в тени,  -  сказал
он. - но на свету.
   Где они будут видеть, очень четко, что они делают.
   Так же видел это и Ом.
   Он так и свисал некоторое время с решетки, не в силах  оторвать  глаз  от
ряда скамей.
   В целом, Ворбис был против  использования  раскаленных  клещей,  цепей  с
шипами, вещичек со сверлами и большими болтами,  разве  что  для  публичного
показа во время главных Постов. "Удивительно", - частенько говаривал  он,  -
"какие вещи можно делать обыкновенным ножом..."
   Но многие инквизиторы предпочитали старые способы.
   Через некоторое время Ом,  резкими  сокращениями  шейных  мускулов  очень
медленно подтянулся к решетке. Двигаясь, словно ее мысли были  где-то  очень
далеко отсюда, черепаха зацепила за перекладину сначала одну переднюю лапку,
потом другую. Некоторое время ее задние лапки  болтались  в  воздухе,  потом
коготь зацепился за неровность кладки.
   Он напрягся и вытолкнул себя назад, к свету.
   Он медленно выбирался оттуда, держась поближе  к  стене,  чтобы  избежать
ног. В любом случае, он не мог бы передвигаться не медленно,  но  сейчас  он
передвигался  медленно  потому,  что   думал.   Большинству   богов   трудно
передвигаться и думать одновременно.
   ***
   Любой мог придти в Место Плача. Это была  одна  из  величайших  свобод  в
Омнианизме.
   Существуют всевозможные способы ходатайствовать перед Великим  Богом,  но
все зависит от того, что вы можете себе позволить, что вполне справедливо  и
правильно, так как и именно так и должно  быть.  В  конце  концов,  те,  кто
достиг в этом мире успеха, сделали это с  благоволения  Великого  Бога,  ибо
было бы совершенно невозможно поверить в то,  что  они  сделали  это  с  его
неодобрения. Точно так же, Квизиция не может ошибаться. Подозрение  является
доказательством. Как же  может  быть  иначе?  Не  было  бы  никакого  смысла
Великому Богу вкладывать подозрение в разум своих эксквизиторов, если бы его
присутствие там не было обоснованным. Жизнь сильно упрощается, когда  веришь
в Великого Бога Ома. И иногда, правда, очень укорачивается.
   Но всегда находятся такие,  промотавшиеся,  глупые,  или  те,  кто  из-за
каких-то недостатков или оплошностей в  этой  или  прошлой  жизни  не  могут
позволить себе даже щепотку ладана. И Великий Бог Ом, по  своей  мудрости  и
милосердию, как просочилось через Его священников,  предусмотрел  кое-что  и
для них.
   В  Месте  Плача  возносились  молитвы  и  мольбы.  Разумеемся,  все   они
выслушивались. Некоторые из них даже исполнялись.
   За  Местом,  представлявшем  собой  площадь  длинной  в  двести   метров,
возвышалось собственно Центральное святилище.
   Оттуда, без тени сомнения, Бог и слушает.
   Или немного ближе...
   Тысячи пилигримов каждый день приходили на Место.
   Чья-то пятка стукнула Ома по панцирю,  заставив  отлететь  от  стены.  Во
время рикошета край щитка задел костыль, и, закрутив, как копейку, швырнул в
толпу. Его отбросило на спальный мешок какой-то пожилой женщины,  считавшей,
подобно многим другим, что  молитва  тем  действеннее,  чем  больше  времени
проведено на