н там ни  был,  -  сказал  Хорек.  -  Спасибо  за
занимательный рассказ, волшебник. Что собираешься делать дальше?
   Он внимательно посмотрел на Сундук, который попятился и лязгнул  на  него
крышкой.
   - Корабли нынче из  города  не  уходят,  -  снова  хихикнул  Ринсвинд.  -
Полагаю, мы поедем берегом до Щеботана. Я же обязан за ним приглядывать.  Я,
конечно, не очень-то этого и хочу, но...
   - Понимаем, понимаем, - успокоил его Хорек  и,  повернувшись,  вскочил  в
седло лошади, которую держал Бравд.
   Спустя несколько минут оба героя превратились в крошечные точки, покрытые
облаком пыли и спешащие вниз, к угольно-черному городу.
   Ринсвинд  тупо   уставился   на   распластавшегося   туриста.   На   двух
распластавшихся туристов. Некая беспризорная мысль,  болтающаяся  по  разным
измерениям  в  поисках  свободного  сознания,  воспользовалась   беспомощным
состоянием волшебника и проскользнула в его мозг.
   - Еще одна паршивая история, в которую я вляпался  по  твоей  милости,  -
простонал Ринсвинд и тяжело повалился навзничь.

   - Чокнутый, - подвел итог Хорек. Бравд, скачущий в  нескольких  шагах  от
него, кивнул.
   - Все волшебники рано или поздно сходят с ума, - заметил он.  -  Это  все
пары ртути. Разъедают им мозги. И еще грибы.
   - Тем не менее... - сказал его одетый в коричневое приятель  и,  запустив
руку за пазуху туники, вытащил золотой диск на короткой цепочке.
   Бравд вопросительно поднял брови.
   - Волшебник сказал,  что  у  коротышки  имеется  какой-то  золотой  диск,
который говорит ему, сколько сейчас времени, - объяснил Хорек.
   - И это возбудило твою алчность, дружище? Ты всегда был  искусным  вором.
Хорек.
   - Это так, - скромно согласился его спутник. Он дотронулся до  кнопки  на
ободке диска, и крышка со щелчком отскочила.
   Заключенный внутри маленький демон оторвался от крошечных счет и  сердито
нахмурился.
   - До восьми осталось всего десять минут, - рявкнул он.
   Крышка захлопнулась, едва не прищемив Хорьку пальцы.
   Хорек выругался и зашвырнул определитель  времени  далеко  в  кусты,  где
прибор  скорее  всего  ударился  о  камень.  Во  всяком  случае,   почему-то
определитель  раскололся;  мелькнула  резкая  вспышка  октаринового   света,
повеяло  запахом  серы,  и  временное  существо  исчезло  в  каком-то  своем
демоническом измерении.
   - Зачем ты так?  -  поинтересовался  Бравд,  который  не  расслышал  слов
демона.
   - Как? - переспросил Хорек. - Что я сделал?  Ничего  ведь  не  случилось.
Поехали, не то упустим уйму возможностей!
   Бравд кивнул. Оба  приятеля  повернули  лошадей  и  галопом  помчались  к
древнему Анку и честному волшебству.



   Пришествие восьми.
   Плоский мир предлагает глазу гораздо более впечатляющие  зрелища,  нежели
те,  что  можно  найти  во  вселенных,  сотворенных  Создателями  с   худшим
воображением, но лучшими способностями к механике.
   Ну да, солнце Диска - это не более чем вращающаяся  по  орбите  крошечная
луна с протуберанцами едва ли крупнее, чем  ворота  для  крикета.  Но  этому
небольшому  изъяну  можно  противопоставить  потрясающую   картину   Великой
Черепахи  А'Туина,  на  Чьем  древнем,  испещренном  метеоритными  кратерами
панцире покоится Диск. Иногда во время Своего Медлительного  путешествия  по
берегам  Бесконечности  Великий  А'Туин  поворачивает  огромную,  как  целая
страна, голову, чтобы щелкнуть зубами на пролетающую комету.
   Но, возможно, самое впечатляющее зрелище - это бесконечный Краепад.  Даже
те умы, которые уже столкнулись  с  абсолютной  галактической  необъятностью
A'Tyинa, отказываются поверить в это явление. Там моря Диска,  бурля,  вечно
переливаются  через  Край  в  космическое  пространство.  А   может,   самое
невероятное зрелище на Диске - это Краедуга, опоясывающая мир  восьмицветная
радуга, которая висит в насыщенном туманами воздухе над  Краепадом.  Восьмой
цвет - это  октарин,  образующийся  за  счет  эффекта  рассеивания  сильного
солнечного света в интенсивном магическом поле.
   Или самое великолепное зрелище - это Пуп. Там сквозь  облака,  на  десять
миль в небо, вздымается шпиль из зеленого льда, поддерживая на своей вершине
царство Дунманифестин, обиталище богов Диска. Сами  боги,  несмотря  на  все
великолепие  расстилающегося  внизу  мира,  редко  бывают  довольны.  Как-то
неловко осознавать себя богом мира, который существует  только  потому,  что
каждая кривая невероятности должна иметь свой  конец.  В  особенности  когда
можно заглянуть в другие измерения и посмотреть на миры, у  чьих  Создателей
было гораздо больше  способностей  к  механике,  чем  воображения.  Так  что
неудивительно, что боги Диска проводят больше времени в перебранках,  чем  в
познании всего сущего.
   В  этот  конкретный  день  Слепой  Ио,  который  никогда  не  забывал  об
осторожности  и  поэтому  оставался  главным  из  богов,   сидел,   опершись
подбородком о ладонь, и смотрел на игральную доску, лежащую  на  столике  из
красного мрамора. Слепой Ио получил свое имя потому, что в  том  месте,  где
должны были находиться его глазницы, не было  ничего,  кроме  двух  участков
чистой кожи. Его глаза, которых у Слепого Ио было  впечатляющее  количество,
вели свою полунезависимую жизнь. Часть из них в  данный  момент  висела  над
столиком.
   Игральная доска представляла собой тщательно вырезанную и разделенную  на
квадраты  карту  Плоского  мира.  Сейчас  несколько  клеточек  было   занято
прекрасно вылепленными игральными фигурами.  Если  бы  какой-нибудь  человек
взглянул на фигурки со стороны, то сразу узнал бы в двух  из  них  Бравда  и
Хорька. Остальные изображали еще каких-то  героев  и  воителей,  которых  на
Диске было более чем достаточно.
   Партию продолжали Ио, Бог-Крокодил Оффлер, бог легких ветерков Зефир, Рок
и Госпожа. Теперь, когда все менее значительные игроки  вышли  из  Игры,  за
доской воцарилась сосредоточенность. Одной из первых жертв  стал  Шанс,  чей
герой после удачного броска Оффлера попал в дом, битком набитый вооруженными
гноллями. Вслед за Шансом сдала свои фишки Ночь, сославшись  на  назначенную
встречу с Судьбой. Несколько второстепенных божеств взмыли в воздух и сейчас
надоедали игрокам, подавая из-за плеча непрошеные советы.
   Попутно делались ставки на то, что следующей из игры выйдет  Госпожа.  Ее
последний хоть чего-то стоящий воитель превратился в щепотку пепла, погибнув
в развалинах еще дымящегося  Анк-Морпорка.  Других  фигур,  которые  Госпожа
могла бы довести до другого края доски, практически не осталось.
   Стаканчик  для  игральных  костей  представлял  собой  череп,   отверстия
которого были заткнуты рубинами. Слепой Ио взял кости в  руки  и,  не  сводя
взгляд нескольких глаз с Госпожи, выбросил три пятерки.
   Та улыбнулась. Глаза Госпожи были ярко-зелеными, без зрачков и радужки, и
светились изнутри.
   Среди воцарившегося в комнате молчания Госпожа порылась в своей игральной
шкатулке и, достав с самого дна  пару  фигур,  двумя  решительными  щелчками
выставила их на доску. Остальные игроки, как один бог, вытянули  шеи,  чтобы
взглянуть на новые фигуры.
   - Вовшебник-венегат и какой-то квевк, - прошепелявил Бог-Крокодил Оффлер,
которому, как обычно, мешали клыки. - Ну, знаете ви!
   И одним когтем подтолкнул к  центру  стола  кучку  белых,  словно  кости,
фишек.
   Госпожа едва заметно кивнула и подняла череп. Несмотря на то что  игровой
стаканчик едва шевельнулся, звук загремевших игральных  костей  разнесся  по
всему залу. Потом богиня вытряхнула кубики  на  стол,  и  они,  подпрыгивая,
покатились по поверхности.
   Шестерка. Тройка. Пятерка.
   Однако с пятеркой происходило что-то странное. Кубик, который подтолкнуло
случайное столкновение сразу нескольких миллиардов молекул, качнулся на один
из углов, медленно перевернулся и... сверху оказалась семерка.
   Слепой Ио поднял кубик и сосчитал грани.
   - Послушайте, - устало сказал он. - Давайте играть честно.

   Дорога, ведущая из Анк-Морпорка в Щеботан,  была  высокогорной,  белой  и
извилистой. Растянувшаяся на тридцать лиг вереница выбоин  и  полузасыпанных
камней  обвивалась  вокруг  вершин,  ныряла  в  прохладные  зеленые  долины,
заросшие цитрусовыми деревьями, и пересекала по скрипучим веревочным мосткам
оплетенные лианами ущелья. Дорога была весьма живописная, но к  передвижению
совершенно непригодная.
   "Живописная". Это прилагательное было  новым  для  волшебника  Ринсвинда,
бакалавра магических наук Незримого Университета  (курс  не  закончен).  Оно
было одним из слов, которых он набрался с тех пор,  как  покинул  обугленные
развалины Анк-Морпорка. "Оригинальная" было вторым таким словом. Внимательно
изучив   пейзаж,   вдохновивший   Двацветка   на    использование    первого
прилагательного, Ринсвинд решил, что "живописная" - это то же самое,  что  и
"жутко обрывистая". А под словом "оригинальная", которое использовалось  для
описания периодически встречающихся на пути  деревенек,  видимо,  понимались
выражения "рассадник заразы" и "жалкая развалюха".
   Двацветок был туристом,  первым  туристом  на  Плоском  мире.  По  мнению
Ринсвинда, загадочное слово "турист" в переводе на нормальный язык  означало
"идиот".
   Пока они неторопливо ехали сквозь насыщенный запахом тимьяна и  жужжанием
пчел воздух, Ринсвинд размышлял об  испытаниях,  выпавших  на  его  долю  за
последние  несколько  дней.  Хотя  маленький  чужестранец   вел   себя   как
совершенный псих, в то же самое время Двацветок  был  щедрым  и  значительно
менее смертоносным, чем половина тех людей, с которыми волшебник  якшался  в
Анк-Морпорке. Пожалуй,  Двацветок  ему  даже  нравился.  Испытывать  к  нему
неприязнь - все равно что пинать щенка.
   В данный момент Двацветок проявлял огромный интерес к теории  и  практике
волшебства.
   - Знаешь, магия кажется мне, э-э, довольно бесполезной, -  заявил  он.  -
Я-то всегда  считал,  что  волшебнику  нужно  уметь  всего  лишь  произнести
заклинание. Но эта занудная зубрежка...
   Ринсвинд угрюмо согласился и  попытался  объяснить,  что  магия,  некогда
неуправляемая и не подчиняющаяся никаким законам, давным-давно, в  затянутые
туманом времена, была укрощена Великими и Древнейшими,  которые  обязали  ее
повиноваться  Закону  Сохранения  Реальности.  Этот  закон  требовал,  чтобы
усилие, необходимое для достижения цели, было одним и тем же  независимо  от
используемых средств. На практике это означало, что создать иллюзию  стакана
с вином относительно несложно, поскольку  для  этого  требуется  всего  лишь
изменить траекторию падающего света. Но, с другой стороны, чтобы при  помощи
одной только ментальной энергии поднять на несколько футов настоящий стакан,
приходилось тренироваться по нескольку часов в день.  Иначе  принцип  рычага
легко мог вы давить твой мозг через уши.
   В продолжение Ринсвинд добавил, что  частично  древнюю  магию  еще  можно
найти  в  сыром  виде.  Посвященные   могли   узнать   ее   по   характерной
восьмиугольной форме, которую она  принимала,  проникнув  в  кристаллическую
решетку пространства-времени. Существовали, к примеру, металл октирон и  газ
октоген. Оба излучали опасное количество сырого волшебства.
   - Все это очень тоскливо, - подвел итог Ринсвинд.
   - Тоскливо?
   Ринсвинд обернулся в седле и бросил многозначительный взгляд  на  Сундук,
который в данный момент легко трусил вдоль дороги на своих маленьких ножках,
время от времени щелкая крышкой на пролетающих бабочек. Волшебник вздохнул.
   - Ринсвинд считает, что  настоящее  волшебство  -  это  когда  ты  можешь
запрячь молнию, - пояснил демон-художник, который наблюдал  за  происходящим
из крошечных дверей коробки, висящей на шее у Двацветка.  Демон  провел  все
утро за изображением живописных пейзажей  и  оригинальных  сцен  для  своего
хозяина, и теперь ему было позволено устроить перекур.
   - Когда я сказал "обуздать", я не имел в  виду  "запрячь",  -  огрызнулся
Ринсвинд. - Я имел в виду, ну, имел в виду, что... не  знаю,  мне  никак  не
подыскать нужные слова. Я просто считаю, что мир должен быть, ну, вроде  как
более организованным.
   - Это всего лишь фантазии, - возразил Двацветок.
   - Понимаю. В том-то и беда.
   Ринсвинд снова вздохнул. Здорово рассуждать о чистой логике, о вселенной,
которая управляется разумными законами,  о  гармонии  чисел,  но  простой  и
непреложный факт заключался в том, что Диск перемещался  в  пространстве  на
спине гигантской черепахи и что у местных  богов  была  привычка  ходить  по
домам атеистов и бить стекла.
   Где-то  рядом  раздался  слабый  звук,  слившийся  с  жужжанием  пчел   в
придорожных зарослях розмарина. В нем присутствовало нечто странно костяное,
как будто череп катнули  по  полу  или  крутанули  стаканчик  для  игральных
костей. Ринсвинд внимательно огляделся вокруг. Поблизости никого не было.
   Почему-то это его встревожило. Потом  откуда-то  повеял  легкий  ветерок,
который,  впрочем,  тут  же  стих.  Мир  не  изменился  -  практически.   За
несколькими исключениями.
   Посреди  дороги,  к   примеру,   возник   пятиметровый   горный   тролль.
Исключительно злой тролль. Тролли все злые, это их обычное состояние, однако
данный  экземпляр  был  по-настоящему  разъярен.  Внезапная   и   мгновенная
телепортация  на  три  тысячи  миль  вырвала  его  из   родного   логова   в
Раммероркских горах. В соответствии с законами сохранения  энергии,  перенос
поднял внутреннюю температуру тролля до опасной отметки.  Так  что  чудовище
ощерило клыки и бросилось в атаку.
   - Какое странное существо, - заметил Двацветок. - А оно опасно?
   - Только для людей! - крикнул в ответ Ринсвинд.
   Вытащив меч, волшебник отважно занес клинок  и  швырнул  его  прямо  мимо
тролля. Меч шумно улетел в кусты у обочины дороги.
   Откуда-то донесся слабый-преслабый перестук, как будто  залязгали  чьи-то
старые зубы.
   Меч ударился о лежащий в кустарнике валун - самое интересное,  валун  был
так искусно скрыт, что постороннему наблюдателю могло бы  показаться,  будто
камня там не было вовсе. В  общем,  меч,  подобно  взметнувшемуся  в  воздух
лососю, отскочил от  булыжника  и,  отрикошетив,  впился  в  серый  загривок
тролля.
   Чудовище  заворчало  и  одним  взмахом  когтистой  лапы   распороло   бок
Двацветковой лошади, которая, испуганно заржав, шарахнулась в чащу деревьев,
росших неподалеку. Тролль крутнулся  вокруг  своей  оси  и  кинулся  было  в
сторону Ринсвинда.
   Но тут медлительная нервная система донесла до тролля весть, что  он  уже
мертв. На морде его промелькнуло мимолетное удивление, после  чего  чудовище
рухнуло на землю и рассыпалось в щебень (поскольку в основе  материи  тролля
лежит кремний, в момент смерти  их  тела  немедленно  превращаются  опять  в
камень).
   "А-а-гх", - подумал Ринсвинд, когда его лошадь в ужасе взвилась на  дыбы.
Он вцепился в поводья мертвой хваткой, а она неуклюже прошагала через дорогу
на задних ногах, после чего, издав  дикое  ржание,  развернулась  и  галопом
помчалась в лес.
   Стук лошадиных копыт замер вдали, оставив воздух гудению пчел  и  шелесту
крыльев изредка пролетающих бабочек. Периодически  раздавался  еще  какой-то
звук, очень необычный для этого ясного полуденного часа.
   Он был похож на стук игральных костей.

   - Ринсвинд?
   Длинные ряды деревьев швыряли голос Двацветка из  стороны  в  сторону.  В
конце концов, так и не дождавшись ответа, эхо вернулось  обратно.  Маленький
турист уселся на камень и попытался думать.
   Прежде всего, он заблудился. Досадная неприятность, но могло быть и хуже.
Лес выглядел довольно интересным, в нем наверняка водились эльфы или  гномы,
а может, и те и другие вместе. Пару раз Двацветку действительно  показалось,
что среди ветвей  он  разглядел  странные  зеленые  лица.  Двацветку  всегда
хотелось встретить эльфа. Вообще-то, на самом деле он мечтал повстречаться с
настоящим драконом, но сойдет и эльф. Или гоблин, на крайний случай.
   Его Сундук куда-то пропал, и  это  было  очень  неприятно.  А  еще  начал
накрапывать дождик. Двацветок неуютно поерзал на влажном камне  и  попытался
взглянуть на положение вещей оптимистически. К примеру,  во  время  безумной
скачки  его  разогнавшаяся  лошадь,  продираясь  сквозь  какие-то   заросли,
потревожила медведицу с медвежатами, но умчалась прочь прежде, чем та успела
отреагировать. Потом лошадь пронеслась галопом прямо по огромной стае спящих
волков, но, опять же, стремительно  скрылась  вдали,  оставив  яростный  вой
далеко позади. Тем не менее день близился к вечеру. Вряд  ли  стоит  торчать
всю ночь под открытым  небом,  подумал  Двацветок.  Может  быть,  поблизости
обнаружится... Он задумался, мучительно припоминая, какого  рода  пристанище
традиционно предлагается путникам в лесу. Может, где-нибудь  рядом  найдется
пряничный домик?
   Камень, и правда, был каким-то неуютным. Двацветок посмотрел вниз и вдруг
узрел странную резьбу.
   Рисунок напоминал паука. Или осьминога. Из-за мха  и  лишайников  деталей
было не видно, но вырезанные в камне руны читались легко.  Двацветок  прочел
надпись:
   "Путник, гостеприимный храм Бел-Шамгарота лежит  в  направлении  Пупа,  в
одной тысяче шагов отсюда". "Очень странно", - подумал Двацветок. Руны  были
ему незнакомы, тем не  менее  он  без  труда  прочел  их.  Каким-то  образом
сообщение проникло прямиком  в  его  мозг,  избавив  глаза  от  утомительной
необходимости бегать по строчкам,  Двацветок  поднялся  на  ноги  и  отвязал
утихомирившуюся лошадь от молодого деревца. Он  не  знал,  в  какой  стороне
находится Пуп, но среди деревьев вроде бы вилась какая-то заросшая тропинка.
Похоже,  этот  Бел-Шамгарот  готов  из  кожи  вон  лезть,  лишь  бы   помочь
заблудившемуся путнику. Выбор был  прост:  либо  Бел-Шамгарот,  либо  волки.
Двацветок решительно кивнул.
   Здесь необходимо отметить, что несколько часов спустя двое волков, идущих
по его следу, вышли на ту же самую полянку. Взгляд их зеленых глаз  упал  на
вырезанную в камне странную восьминогую фигуру, которая и в самом деле могла
оказаться либо пауком, либо  спрутом,  либо  еще  каким-нибудь,  куда  более
необычным, чудовищем. Однако волки, узрев ее, немедленно  пришли  к  выводу,
что, в конце концов, они не так уж и голодны.

   Примерно в трех милях от поляны один неудавшийся волшебник  висел  высоко
над землей, держась обеими руками за ветку березы.
   На дерево он попал после пяти  минут  интенсивных  занятий  физкультурой.
Сначала из подлеска вылетела  разъяренная  медведица  и  одним  ударом  лапы
разодрала горло его лошади. Потом Ринсвинд, удирая с места побоища,  выбежал
на поляну, по  которой  кружила  стая  разгневанных  волков.  Доведенные  до
отчаяния преподаватели из Незримого Университета, так и не сумевшие  обучить
Ринсвинда искусству левитации, были бы изрядно потрясены  той  скоростью,  с
которой он домчался до ближайшего дерева и взобрался на  самую  макушку  без
видимой помощи рук и ног.
   Волки и медведица остались внизу. Теперь нужно было решить, как поступить
со змеей, и все.
   Змея  была  большой,  зеленой  и  обвивала  ветку  с  присущим   рептилии
терпением. Ринсвинд прикинул, ядовитая она или нет, но потом  выбранил  себя
за дурацкий вопрос. Эта змея не могла не быть ядовитой.
   - Ты чего ухмыляешься? - спросил он у фигуры, которая сидела на  соседней
ветке.
   - ЭТО ОТ МЕНЯ НЕ ЗАВИСИТ, -  ответил  Смерть.  -  А  ТЕПЕРЬ,  БУДЬ  ДОБР,
РАЗОЖМИ РУКИ. Я НЕ МОГУ ТОРЧАТЬ ЗДЕСЬ ВЕСЬ ДЕНЬ.
   - Зато я могу, - вызывающе заявил Ринсвинд.
   Волки, сгрудившиеся у основания дерева, задрали головы и  заинтересованно
посмотрели на то, как их будущая еда разговаривает сама с собой.
   - ТЕБЕ НЕ БУДЕТ БОЛЬНО, - уверил Смерть.
   Если бы слова имели  вес,  одного  предложения,  произнесенного  Смертью,
хватило бы, чтобы удержать на якоре целое судно.
   Руки Ринсвинда свело от боли. Он хмуро взглянул на слегка  просвечи