навсего нажать  эту  кнопку.
Все остальное иконограф сделает сам. Сейчас я  встану  вот  здесь,  рядом  с
Хруном, а ты снимешь меня на картинку.
   Монеты непонятным, ведомым только золоту  образом  успокоили  возбуждение
собравшихся, и через полминуты Ринсвинд с удивлением обнаружил, что держит в
руке миниатюрный стеклянный портрет Двацветка. Маленький  турист  размахивал
огромным зазубренным мечом и улыбался так, словно сбылись все его мечты.

   Они пообедали в небольшой харчевне рядом с Медным мостом; Сундук все  это
время просидел под столом. Еда и вино, значительно превосходящие по качеству
то,  чем  обычно  довольствовался  Ринсвинд,  помогли   волшебнику   отчасти
расслабиться. Все не так уж и плохо, решил он. Чуть-чуть  изобретательности,
немножко смекалки - вот и все, что нужно.
   Двацветок, казалось, тоже о чем-то размышлял.
   - Видно, трактирные потасовки довольно обычная вещь  в  этих  краях...  -
задумчиво глядя в кубок, сказал он.
   - О, очень даже обычная.
   - И наверное, постоянно страдает меблировка, бьется утварь?
   - Мебли... а, понял. Ты имеешь в виду  лавки  и  все  такое  прочее.  Да,
скорее всего.
   - Это, должно быть, очень огорчает трактирщиков?
   - Я как-то никогда об этом не думал. По-моему,  это  их  профессиональный
риск.
   Двацветок задумчиво посмотрел на волшебника.
   - Здесь я, возможно, смогу помочь,  -  сообщил  он.  -  риск  -  это  мое
ремесло. Послушай, тебе не кажется, что эта пища чуть-чуть жирновата?
   - Ты сам сказал, что  хочешь  попробовать  типичную  морпоркскую  еду,  -
напомнил Ринсвинд. - Так что ты там говорил насчет риска?
   - О, про риск я знаю все. Это моя работа.
   - Я так и думал, что ты сказал именно эти слова. В первый раз я  им  тоже
не поверил.
   - Нет, лично я риску никогда не подвергаюсь. Пожалуй, самое захватывающее
приключение в моей жизни случилось со мной, когда я  опрокинул  чернильницу.
Нет, я оцениваю риск. Изо дня в  день.  Тебе  известно,  какова  вероятность
того, что в районе Красного Треугольника в Бес Пеларгике случится пожар? 1 к
538. Это я сам сосчитал, - с оттенком гордости добавил он.
   - За... - Ринсвинд попытался подавить отрыжку, - зачем? Прости. Он подлил
себе еще вина.
   - Затем, чтобы... - Двацветок внезапно умолк. - Я не могу передать это на
тробском, - объяснил он. - По-моему, у тробийцев нет такого слова.  На  моем
языке это называется...
   Он выдал набор чужеземных слогов.
   - "Страх-и-в-ванне",- повторил Ринсвинд. - Вот чудное слово. И  чего  оно
значит?
   - Ну, допустим, у тебя есть судно, груженное, скажем, золотыми  слитками.
Оно может попасть в шторм или подвергнуться нападению пиратов. Ты не хочешь,
чтобы это случилось, и поэтому берешь "пол-лисы" для  "страх-и-в-ванне".  На
основе прогнозов погоды и данных о пиратстве за  последние  двадцать  лет  я
вывожу вероятность того, что груз пропадет, затем прибавляю кое-что, а потом
ты платишь мне некоторую сумму, рассчитанную на основе этой вероятности...
   - ...и кой-чего... - подчеркнул Ринсвинд, торжественно подняв палец.
   - После этого, если груз действительно пропадает, я возмещаю тебе убыток.
   - Возмечтаешь?
   - Плачу тебе стоимость груза, - терпеливо растолковал Двацветок.
   - А, понял. Это нечто вроде пари, да? - Пари? Ну, в чем-то похоже.
   - И ты зарабатываешь деньги этим " страхом-и-в-ванне "?
   - Конечно. Это дает проценты с вкладов.
   Ринсвинд, нежась в теплом желтоватом сиянии, которым его окутало  выпитое
вино, попытался представить  себе  "страх-и-в-ван-не"  в  терминах  Круглого
моря.
   - П'моему, я не п'нимаю  этот  "страх-и-в-ванне",  -  твердо  сказал  он,
лениво наблюдая за плывущей перед глазами обстановкой. - Вот магия - это да.
Магию я п'нимаю.
   Двацветок усмехнулся.
   - Магия - это одно, а "отраженный шум подземного духа" - другое, - сказал
он.
   - Чево?
   - Что?
   - Што это за  п'тешное  слово  ты  сказал  ?  -  нетерпеливо  переспросил
Ринсвинд.
   - "Отраженный шум подземного духа"?
   - Никогда о таком не  шлышал.  Двацветок  попытался  объяснить.  Ринсвинд
попытался понять.

   Весь день они бродили по городу,  расположенному  по  вращению  от  реки.
Двацветок, на  шее  у  которого  висела  на  ремешке  странная  коробка  для
картинок, возглавлял шествие.  Ринсвинд  тащился  сзади,  время  от  времени
поскуливая и проверяя, на месте ли его голова.
   Вслед за ними пристроилось еще  несколько  личностей.  Жители  города,  в
котором  мирное  течение  жизни  регулярно  нарушалось  публичными  казнями,
дуэлями, драками, распрями волшебников и необычными  происшествиями,  довели
профессию любопытствующего прохожего до вершин совершенства. Все они, как на
подбор, были высококвалифицированными зеваками. Одним  словом,  Двацветок  с
восторгом делал картинку за картинкой, запечатлевая людей, занятых,  как  он
это называл, типичной  деятельностью.  Поскольку  вслед  за  этим  монета  в
четверть райну, как  правило,  меняла  владельца,  компенсируя  "причиненное
беспокойство", то вскоре за Ринсвиндом и Двацветком образовался целый  хвост
ошеломленных и  счастливых  новоиспеченных  богачей,  надеющихся,  что  этот
псих-чужестранец в конце концов взорвется и  на  землю  прольется  настоящий
золотой дождь.
   Торопливо собранный в Храме Семирукого Сека совет жрецов  и  специалистов
по ритуальной пересадке сердца пришел к  заключению,  что  возвышающаяся  на
сотню пядей статуя бога представляет  собой  слишком  значительную  святыню,
чтобы делать из нее магическую картинку. Однако плата в два райну  буквально
ошеломила их и заставила согласиться с тем, что Он, Сек, возможно, не так уж
и свят.
   Продолжительная сессия в Шлюшьих Ямах породила на свет большое количество
цветных и очень поучительных картинок, ряд из которых Ринсвид  припрятал  за
пазуху для дальнейшего детального изучения частным образом. По мере того как
из  его  головы  улетучивались  винные  пары,   волшебник   начал   серьезно
задумываться над принципом работы иконографа.
   Даже маги-недоучки знают, что некоторые вещества  очень  чувствительны  к
свету.
   Может, стеклянные пластинки обрабатываются при помощи некоего  волшебного
процесса, который замораживает проходящий сквозь них свет? Во всяком случае,
имеет место быть нечто в этом роде. Ринсвинд и прежде догадывался, что магия
- не самая лучшая в мире вещь. Обычно его догадки не  подтверждались,  и  он
оставался весьма огорченным.
   Тем не менее он все чаще и чаще  обращался  к  Двацветку  за  позволением
поорудовать коробкой. Чужестранец с превеликой охотой доверял ему иконограф,
поскольку таким  образом  сам  мог  присутствовать  на  картинках.  Тогда-то
Ринсвинд и подметил некую странность. Тот, в чьих руках оказывается коробка,
приобретает мистическую власть: каждый, кто  предстает  перед  гипнотическим
стеклянным глазом, покорно повинуется самым  бесцеремонным  приказам  насчет
позы и выражения лица.
   Катастрофа  разразилась  в  тот  момент,   когда   Ринсвинд   был   занят
изготовлением картинок на Площади Разбитых Лун.
   Двацветок позировал рядом с обалдевшей торговкой амулетами, а  толпа  его
новообретенных  почитателей  с  интересом  следила,   не   выкинет   ли   он
какой-нибудь потешно-сумасшедший фортель.
   Ринсвинд опустился  на  одно  колено,  чтобы  лучше  разместить  всех  на
картинке, и нажал на волшебный рычажок.
   - Ни фига не выйдет. У меня кончилась розовая краска, - произнесла  вдруг
коробка.
   Перед глазами  Ринсвинда  распахнулась  незамеченная  им  прежде  дверка.
Оттуда  высунулась  маленькая,  зеленая,  покрытая  ужасающими   бородавками
человекообразная фигурка,  ткнула  когтем  в  заляпанную  красками  палитру,
зажатую в лапе, и принялась орать.
   - Нету розового! Видишь? - верещал гомункулус. - И  чего  толку  жать  на
рычажок, когда розовой краски нет? А коли  тебе  хотелось  розового,  нечего
было делать те картинки с  молодыми  дамами!  Все,  приятель,  переходим  на
черно-белый цвет. Усек?
   - Усек. А то как же. Отчего ж не перейти? - согласился Ринсвинд.
   Ему показалось, что он  разглядел  в  одном  из  темных  уголков  коробки
мольберт и крошечную неубранную постель. Он понадеялся, что это  ему  только
показалось.
   - Ну раз ты все усек, тады пока, - огрызнулся уродец  и  хлопнул  дверью.
Ринсвинду померещилось приглушенное ворчание и скрип передвигаемого по  полу
стула.
   - Двацветок... - начал было он, поднимая глаза.
   Двацветок исчез. Ринсвинд вытаращился на  толпу,  ощущая,  как  по  спине
путешествуют войска неприятных мурашек. Что-то мягко ткнуло его в поясницу.
   - Повернись - и не спеши, - прошуршал, словно черный шелк, чей-то  голос.
- А не то распрощаешься со своими почками.
   Толпа с интересом следила за  действом.  Судя  по  всему,  денек  сегодня
выдался тот еще.
   Ринсвинд медленно повернулся,  чувствуя,  как  кончик  шпаги  скребет  по
ребрам. В человеке, находящемся на другом  конце  клинка,  он  узнал  Стрена
Визеля - вора, жестокого рубаку, кандидата  на  звание  худшего  человека  в
мире.
   - Здрассте, - выдавил волшебник. Он заметил, что в нескольких ярдах  пара
несимпатичного вида личностей, откинув  крышку  Сундука,  возбужденно  тычет
пальцами в мешочки с золотом. Визель улыбнулся.  Улыбка  на  его  изрезанном
шрамами лице производила поистине устрашающее впечатление.
   - Я тебя знаю, - сообщил он. - Волшебник под заборный. Что это у тебя  за
хреновина?
   Ринсвинд вдруг осознал, что крышка  Сундука  легонько  подрагивает,  хотя
никакого ветра не было и в  помине.  Он  опустил  взгляд  и  обнаружил,  что
по-прежнему сжимает в руках иконограф.
   - Это? Оно картинки делает,  -  жизнерадостно  объяснил  он.  -  Вот-вот,
улыбайся вот так! Сейчас, сейчас...
   Он быстренько отступил и нацелил коробку.
   Визель на мгновение заколебался.
   - Чего-чего?!! - переспросил он.
   - Во, замечательно, так и стой... - приказал Ринсвинд.
   Бандит еще немного помедлил, а потом, зарычав, занес шпагу для удара.
   Сзади раздался громкий лязг и дуэт ужасающих  воплей.  Ринсвинд  не  стал
оглядываться из страха перед жуткими вещами, которые он мог увидеть. К  тому
времени как Визель снова начал его искать, он очутился уже на другой стороне
площади. Взяв ноги в руки, Ринсвинд набрал ход.

   Альбатрос  снизился,  закладывая  широкие,   медленные   круги,   которые
закончились недостойным  трепыханием  перьев  и  шлепком,  когда  он  тяжело
плюхнулся на свою платформу в птичьем садике патриция.
   Смотритель садика, мирно дремавший на солнышке, едва ли ожидал, что новое
межгосударственное послание придет так скоро, -  ведь  прошлая  депеша  была
доставлена не далее как этим утром. Он рывком вскочил и взглянул вверх.
   Несколько минут спустя  он  торопливо  пробирался  по  коридорам  дворца,
сжимая в ладони почтовую капсулу и  -  поспешность  чревата  небрежностью  -
посасывая ободранное запястье, сильно пострадавшее от клюва альбатроса.

   Ринсвинд, не обращая внимания на доносящиеся из коробки яростные вопли, с
топотом промчался по переулку  и  перемахнул  через  высокий  забор.  Драный
балахон  взметнулся  вокруг  него   подобно   перьям   взъерошенной   галки.
Приземлился Ринсвинд во дворе лавки ковровщика, расшвыряв в стороны товар  и
клиентов, после чего, рассыпая по пути извинения, шмыгнул  в  заднюю  дверь,
пронесся по другому переулку и вовремя затормозил,  угрожающе  нависнув  над
мутными водами Анка, куда чуть не свалился с разбегу.
   Говорят, существуют мистические реки,  капля  воды  из  которых  способна
лишить человека жизни. Протекающий сквозь двойной город, Анк очень напоминал
одну из таких рек.
   Раздававшиеся вдали разъяренные вопли  заглушил  крик  отчаянного  ужаса.
Ринсвинд огляделся по сторонам, отыскивая лодку. Хотя бы какой-нибудь выступ
на отвесных стенах, которые возвышались по обе стороны от него...
   Он очутился в ловушке.
   В его мозгу нежданно-негаданно начало  подниматься  Заклинание.  Сказать,
что Ринсвинд его выучил, было бы неправильно; скорее оно выучило его. Именно
этот эпизод привел к тому, что волшебника с позором выставили  из  Незримого
Университета  -  воспользовавшись  тем,  что  университетский   библиотекарь
отвлекся, Ринсвинд на спор осмелился  заглянуть  в  последний  сохранившийся
экземпляр Октаво, магического  трактата,  гримуара,  принадлежавшего  самому
Создателю. Заклинание соскочило со страницы и немедленно зарылось глубоко  в
мозг Ринсвинда, откуда его  не  смогли  выманить  даже  объединенные  усилия
светил факультета медицины. Какое именно это было заклинание,  они  тоже  не
смогли уточнить, объявив во всеуслышание только то, что оно входило в состав
восьми основных заклинаний, которые вплетены в  саму  ткань  пространства  и
времени.
   С тех пор Заклинание выказывало дурную наклонность ловить  момент,  когда
Ринсвинд чувствовал себя  подавленным  или  загнанным  в  угол,  и  пытаться
произнестись.
   Он крепко сжал зубы, но первый слог все же протиснулся в уголок его  рта.
Левая рука  волшебника  непроизвольно  взлетела  вверх  и,  повинуясь  вихрю
магической силы, начала испускать октариновые искры...
   Сундук  стремительно  вылетел  из-за  угла;  несколько  сот  его  коленок
работали как поршни.
   У Ринсвинда отпала челюсть. Заклинание скончалось непроизнесенным.
   Сундуку, казалось, ничуть  не  мешали  ни  узорчатый  ковер,  залихватски
перекинутый через крышку, ни вор, чья рука застряла внутри. Мертвый  груз  в
самом прямом смысле этого слова. Из-под крышки торчали огрызки двух пальцев,
отхваченных у неведомого грабителя.
   Сундук затормозил в нескольких  футах  от  волшебника.  Замерев  на  миг,
ходячий ящик поджал ноги и опустился на землю. Ринсвинд не заметил у Сундука
глаз, но тем не менее пребывал в полной уверенности, что  эта  штуковина  на
него смотрит. Выжидающе.
   - Кыш, - слабо сказал волшебник.
   Сам Сундук не  шелохнулся,  однако  крышка  его  со  скрипом  откинулась,
высвобождая мертвого вора.
   Ринсвинд вспомнил про золото. Видимо, Сундук должен иметь хозяина. Может,
за отсутствием Двацветка он выбрал его, Ринсвинда?
   Начинался отлив, и в желтом послеполуденном свете в сторону Речных ворот,
расположенных в каких-то ста ярдах ниже по течению Анка, плыл  разнообразный
мусор. Присоединить к нему бездыханное тело вора - секундное дело. Даже если
труп потом найдут, вряд ли это вызовет пересуды. Да  и  акулы,  обитающие  в
устье Анка, привыкли к регулярным, плотным обедам.
   Ринсвинд смотрел, как вор  медленно  уплывает  прочь,  и  обдумывал  свой
следующий шаг. Сундук, наверное, сможет держаться на воде.  Все,  что  нужно
сделать, - это подождать до темноты и потом  вместе  с  отливом  отправиться
вниз по реке. В нижнем течении Анка есть множество необжитых мест, где можно
выйти на берег, и... Что ж, если патриций действительно сообщил о  Ринсвинде
остальным правителям, то смена одежды и бритва  разрешат  эту  проблему.  Во
всяком случае, есть и другие страны, а способностями к  языкам  Ринсвинд  не
обделен. Дайте ему только добраться до Химеры,  Гонима  или  Экальпона  -  и
полдюжины армий не  смогут  привести  его  обратно.  А  потом  -  богатство,
безопасность, комфорт...
   Но  вот  как  быть  с  Двацветком?  Ринсвинд  позволил  себе  на  минутку
взгрустнуть.
   - Ну, могло быть и хуже, - сказал он, как бы прощаясь. - На его месте мог
оказаться я.
   Он уже собрался было тронуться в путь, но тут обнаружил, что его  балахон
за что-то зацепился.
   Вывернув шею назад, он установил, что  край  его  одеяния  зажат  крышкой
Сундука.

   - А, Горфаль, - любезно кивнул патриций. - Заходи. Садись. Не желаешь  ли
отведать засахаренной морской звезды?
   - Я полностью в твоем распоряжении, хозяин, - спокойно отозвался  старик.
- За исключением,  пожалуй,  тех  случаев,  когда  речь  заходит  о  вяленых
иглокожих.
   Патриций пожал плечами и указал на лежащий на столе свиток.
   - Прочти, - распорядился он. Горфаль взял  пергамент  в  руки  и,  увидев
знакомые идеограммы Золотой империи, слегка приподнял  бровь.  С  минуту  он
молча читал, после чего перевернул свиток, чтобы детально исследовать печать
на обороте.
   - Ты слывешь человеком, который разбирается в  делах  Империи,  -  сказал
патриций. - Можешь ли ты объяснить вот это?
   - Познание Империи заключается не столько в том, чтобы отмечать отдельные
события, сколько в том, чтобы изучать  определенный  склад  ума,  -  ответил
старый дипломат. - Это послание любопытно, да, но ничего удивительного в нем
нет.
   - Сегодня утром император предписал, -  патриций  позволил  себе  роскошь
нахмуриться, - предписал мне охранять этого  Двацветка.  Теперь,  похоже,  я
должен приказать, чтобы его убили. Это не кажется тебе удивительным?
   - Нет. Император - всего лишь ребенок. Он... идеалист.  Энтузиаст.  Народ
его обожествляет. В то время как второе письмо исходит, если я не  ошибаюсь,
от Девяти Вращающихся Зеркал, то есть от великого визиря. Он уже стар  и  за
свою жизнь успел послужить нескольким императорам. Для него они необходимая,
но  подчас  утомительная  составляющая  успешного  управления  Империей.  Он
терпеть не может, когда что-то или кто-то выходит у  него  из-под  контроля.
Империя была построена именно для того, чтобы каждый знал свое место. Такова
его точка зрения.
   - Я, кажется, начинаю понимать... - протянул патриций.
   - Вот именно. - Горфаль улыбнулся себе в бороду. - Этот турист забыл свое
место. Я абсолютно  уверен,  что,  выразив  согласие  с  пожеланиями  своего
господина, Девять Вращающихся Зеркал тут же предпримет меры,  имеющие  целью
не допустить, чтобы этот вот путешественник вернулся домой, привезя с  собой
заразу недовольства. Империя предпочитает, чтобы люди оставались  там,  куда
она их определила. Так что лучше будет, если этот Двацветок навеки  исчезнет
в варварских землях. То есть здесь, хозяин.
   - И что ты посоветуешь? - спросил патриций.
   Горфаль пожал плечами.
   - Ничего не предпринимать. Наверняка все  уладится  само  собой.  Тем  не
менее, - он задумчиво почесал ухо, - может, Гильдия Наемных Убийц?..
   - Ах да, - вспомнил патриций. - Гильдия Наемных Убийц. Кто у  них  сейчас
президент?
   - Злорф Мягкоступ, хозяин.
   - Поговори с ним, хорошо?
   - Слушаюсь, хозяин.
   Патриций кивнул. Так будет значительно легче. Он разделял  мнение  Девяти
Вращающихся Зеркал - жизнь и так достаточно сложна. Людям следует оставаться
там, куда их определили.

   Сияющие созвездия проливали свет на Плоский мир. Один за другим  торговцы
закрывали ставнями окна  своих  лавок.  Один  за  другим  карманники,  воры,
джентльмены  удачи,   потаскушки,   фокусники,   рецидивисты   и   домушники
просыпались  и  садились  завтракать.  Волшебники  отправлялись   по   своим
многомерным  делам.  Этой  ночью  должно   было   случиться   слияние   двух
могущественных планет, и воздух над  Кварталом  Волшебников  уже  дрожал  от
заранее наложенных заклинаний.
   - Послушай, - сказал Ринсвинд. - Так у нас ничего не выйдет.
   Он медленно двинулся в сторону. Сундук, как  верный  пес,  последовал  за
ним, угрожающе  приоткрыв  крышку.  Ринсвинд  поразмыслил  над  возможностью
прыгнуть вперед и попытаться сделать ноги. Крышка предвкушающе причмокнула.
   В любом случае, сказал себе Ринсвинд, ощущая, как сердце проваливается  в
пятки, проклятая штуковина сразу бросится в погоню. Упрямство из нее  так  и
прет. У волшебника появилось нехорошее  предчувствие,  что,  даже  если  ему
удастся спереть какую-нибудь лошадь, Сундук  все  равно  будет  преследовать
его. Бесконечно. Неторопливо. Переплывая реки и  океаны.  Понемногу  нагоняя
его - ведь Ринсвинду придется когда-то спать. А  потом,  в  один  прекрасный
день, в каком-нибудь экзотическом городе и много лет спустя, он  услышит  за
своей спиной топоток сотен маленьких ножек. Все ближе, ближе...
   - Ну что ты ко мне прицепился? - простонал он. - Я-