-  Вы  носите...  э... э..., --  разум Кэррота восстал против  видения
того, что было надета на гноме: -- Килт?(
     -- Да, сэр. Юбку, сэр. Кожаную, сэр.
     Кэррот  постарался найти подходящий ответ, но все что  у него вышло  из
этого: -- Ох!
     --  Я  пойду  с тобой, -- сказала Ангуа. --  Веселина посидит в главной
комнате.
     --  Э...  килт, -- сказал  Кэррот. --  Ох. Ну, э... просто  посидите за
столом. Мы не надолго. И... э... не вставайте из-за стола, хорошо?
     -- Пошли, -- сказала Ангуа.
     Когда  они вышли  в туман,  Кэррот сказал: --  Тебе  не кажется,  что в
Малопопке есть что-то... странное?
     -- Мне она кажется отличной нормальной женщиной, -- ответила Ангуа.
     -- Женщиной? Ты говоришь, что он -- женщина?
     -- Она,  -- поправила Ангуа. -- Это -- Анх-Морпорк, знаешь ли. Мы здесь
употребляем еще кое-какие местоимения.
     Она  почувствовала запах  его  изумления. Конечно,  все знали, что, под
всеми этими  многочисленными кожаными одеждами  и кольчугами  у гномов  было
достаточно различий для обеспечения производства  дополнительных гномов,  но
на эти темы гномы не говорили  с другими, за исключением  тех случаев, когда
это было необходимо.
     -- Ну, мне кажется, у нее должно было  хватить приличия держать это при
себе,  --  наконец  сказал  Кэррот.  -- Понимаешь, я ничего не  имею  против
женщин, я  уверен, что моя мачеха  была  женщиной.  Но  я не думаю, что  это
разумно, видишь ли, ходить везде, привлекая к этому внимание.
     -- Кэррот, мне кажется у тебя  не все в  порядке  с головой, -- сказала
Ангуа.
     -- Что?
     -- Мне кажется, ты свихнулся на своей застенчивости. Понимаешь, господи
ты боже!  Немного косметики и платье и ты уже  ведешь себя  как  если бы она
превратилась  в  мисс  Ай-лю-лю  и начала  исполнять  стриптиз  на столах  в
каком-нибудь вонючем баре!
     Наступило несколько секунд шокированной тишины, пока они оба обдумывали
образ стриптиз-танца в исполнении гнома. У обоих разум восстал против этого.
     -- Все равно, -- сказала Ангуа, -- если люди не могут быть сами собой в
Анх-Морпорке, то где же им быть?
     --  Будут проблемы, когда другие гномы заметят, --  сказал Кэррот. -- Я
почти мог видеть его колени. Ее колени.
     -- У всех есть колени.
     --  Возможно,  но  когда  рисуешься  коленями,  то   напрашиваешься  на
проблемы. Я имею в виду,  я привык к  коленям. Я могу смотреть на  колени  и
думать: "О, да, колени, это шарнир у ног", но некоторые из парней...
     Ангуа  принюхалась.  --  Он здесь повернул налево.  Некоторые из парней
что?
     -- Ну... я не знаю, как они поведут себя, вот и все. Тебе не  надо было
ее поощрять. Я понимаю, конечно, есть женщины-гномы, но... понимаешь,  у них
есть скромность не показывать этого.
     Он услышал, как Ангуа  фыркнула. Ее  голос зазвучал откуда-то издалека:
-- Кэррот, ты знаешь,  я всегда с уважением относилась к твоему отношению  к
гражданам Анх-Морпорка.
     -- И?
     -- На меня  произвело  сильное впечатление, как ты закрываешь глаза  на
такие вещи как форма и цвет.
     -- И?
     -- И ты всегда заботился о людях.
     -- И?
     -- И ты знаешь, что я испытываю к тебе определенные чувства.
     -- И?
     -- Это так, иногда...
     -- Да?
     -- Я очень, очень, очень удивляюсь почему.


     Вокруг  особняка  леди  Селачи были припаркованы многочисленные кареты,
почти  вплотную друг  к другу.  Капрал Ноббс с  трудом пробрался между ними.
Постучался в дверь.
     Лакей открыл. -- Через вход для прислуги, -- сказал лакей,  и захлопнул
дверь.
     Но нога  Нобби вовремя заблокировала  дверь. -- Прочите это,  -- сказал
он, протягивая ему две бумажки.
     На первой было написано:

     "Я, выслушав доказательства  многочисленных  экспертов,  включая миссис
Сухоскользку, акушерку, сим подтверждаю, что есть высокая  доля вероятности,
что предъявитель сего документа, К. В. Ст. Джон Нобби, является человеческим
существом.
     Подпись, лорд Ветинари".

     Второе было письмом от Дракона Короля Гербов.
     Глаза  лакея  округлились. -- О,  примите мои самые глубокие извинения,
Ваша высочество,  --  сказал он. Он уставился  на капрала  Ноббса. Нобби был
чисто  выбрит, по меньшей мере, когда  он  в последний раз  брился,  он  был
выбрит чисто, но на его  лице было столько топографических деталей,  что оно
было похоже на плохой пример подсечного земледелия.
     --  О,  господи, -- добавил  лакей. Он собрался. -- Другие гости обычно
предъявляют пригласительные.
     Нобби  извлек  пачку пригласительных. --  Меня сейчас, наверно, слишком
много приглашают бухнуть, --  сказал он,  -- но  если хочешь, мы можем потом
пропустить по кружке у калеки мистера Лука.
     Лакей  осмотрел  его  с головы до  ног.  Ничего особенного в  нем он не
увидел. До  него дошли  слухи, а  до кого  они  не  дошли? --  что в полиции
работает  законный наследник трона Анх-Морпорка. Но он должен  был отметить,
что если  бы надо было засекретить наследника трона, то невозможно  было  бы
его спрятать лучше, чем за лицом К. В. Ст. Дж. Ноббса.
     Но,  с  другой  стороны... лакей знал  немного истории, и знал,  что за
долгую историю трон занимали разные личности,  и  горбатые, и  одноглазые, и
калеки, и ужасные как  черт. Основываясь на этом, Нобби был так  же  достоин
трона, как и они. Если, технически, у него не было горба на спине, то только
потому, что горб  у него был  спереди и  еще по бокам.  "Бывают  времена, --
подумал лакей,  -- когда надо ставить на  звезду, даже если эта звезда рыжий
гном".
     -- Вы никогда  до этого  не бывали на таких приемах, мой  господин?  --
спросил он.
     -- В первый раз, -- ответил Нобби.
     --  Я уверен, что Ваша кровь проявит себя со временем, --  слабо сказал
лакей.


     "Мне надо  уходить, --  думала Ангуа на ходу.  -- Я не  могу жить здесь
месяц за месяцем.
     Не то чтобы его не за что любить. Не найти более заботливого человека.
     В  том  то все и дело. Он заботится обо всех. Он заботится обо всем. Не
взирая на  вид и расы. Он все обо всех знает, потому что все интересует его,
и его забота всегда общая  и никогда личная. Он не думает что личное --  это
что-то важное.
     О, если бы у него  были бы  хоть какие-то низкие человеческие  чувства,
хотя бы эгоизм.
     Я не думаю, что он так думает, но можно сказать, что мои черты оборотня
расстраивают его  где-то  в глубине души. Ему не все равно, что говорят люди
за моей спиной, и он не знает, как справится с этим.
     Что  там недавно гномы сказали? Один сказал что-то вроде: "Она не любит
рисоваться",  а другой ответил "Не любит  рисоваться, но  любит питаться". Я
увидела выражение  его лица. Я  могу с этим справляться... ну, в большинстве
случаев... но он не может. Хоть бы  стукнул кого. Это не принесло бы никакой
пользы, но ему бы стало легче.
     А  дальше будет еще  хуже.  В  лучшем  случае  меня поймают  в  чьем-то
курятнике,  и тогда-то действительно выльется все дерьмо. Или меня поймают в
чьей-то комнате..."
     Она попробовала прекратить об этом  думать, но  у нее ничего  не вышло.
Оборотня можно только контролировать, но нельзя приручить.
     "Это из-за города. Слишком много людей, слишком много запахов...
     Может,  было  бы  лучше, если  бы мы жили где-нибудь еще, но если  бы я
сказала "Или я или город", он даже бы не подумал, что у него есть выбор.
     Рано или поздно, но мне придется идти домой. Так будет лучше для него".


     Ваймз  возвращался домой сырой ночью. Он  знал,  что он слишком сердит,
чтобы нормально думать.
     Он ни к чему не пришел, и он потратил на это  слишком много сил. У него
полная  телега  фактов, и  он  все делал  логически верно,  но для  кого-то,
сидящего где-то, он был полным дураком.
     Кэрроту он уже наверно тоже кажется дураком. Он выдает идеи, -- хорошие
полицейские идеи, и каждый раз все оборачивается глупостью. Он выпендривался
и кричал, и делал все как надо, и ничего не  сработало. Они ничего не нашли.
Они только чуть повысили уровень своей безграмотности.
     Дух старой миссис Изи возник  у  него в голове. Он очень  смутно помнил
ее.  Он был  сопливым мальчиком в толпе сопливых ребят, а она была еще одним
хмурым лицом, где-то над передником. Одна из обитателей  Кокбилл-стрит.  Она
сводила концы с концами шитьем, поддерживала представительность и, как и все
на улице,  существовала  всю свою жизнь,  никогда не прося ничего больше,  и
только теряя.
     Что еще можно было сделать? Они разве  что  не содрали дурацкие обои со
сте...
     Он остановился.
     В  обеих  комнатах одинаковые  обои. Во всех комнатах на этаже. Ужасные
зеленые обои.
     Но... нет, это  невозможно. Ветинари спал в той комнате годами, если он
вообще спал. Невозможно проникнуть  туда и переклеить обои так,  чтобы никто
не заметил.
     Перед ним клубился  туман. Он заметил отблеск свечей из окна в соседнем
здании, и туман опять скрыл все.
     Туман.  Да.  Сырость.  Наползает,  оседает  на обоях.  Старые, пыльные,
заплесневевшие обои...
     Проверил ли Веселинка обои? Помимо всего, никто фактически не видит их.
Они не в комнате, потому-что они и есть комната. Можно ли отравить стеной?
     Он даже не осмеливался думать об этом. Если он  позволит  своему разуму
стать подозрительным, то все закрутится и улетит, как все остальное.
     "Но... в  том  то и  дело", --  сказал его  внутренний голос. "Все  эти
проблемы с подозрениями и ключевыми  уликами... это только  забава для тела,
но  вредно  для  мозгов. Любой настоящий полицейский знает,  что  нет смысла
искать улики, лучше искать Того Кто Сделал Это. Начинать надо с Того Кто Это
Сделал. Тогда узнаешь какие улики надо искать.
     Нет,  он  не  собирается  потратить  еще  один  день  на  разбрасывание
безнадежно  гениальных  идей. Достаточно  одного взгляда  на выражение  лица
Малопопки, которое с каждым разом становилось все более красочным.
     Он  сказал: --  А, мышьяк  --  это  металл, правильно,  может  столовые
приборы сделаны из него?  Он  не может забыть выражение  лица  гнома,  когда
Веселинка  пытался объяснить ему что  это вполне можно сделать,  надо только
все  устроить так, чтобы  никто  не заметил как  ложка почти  сразу начинает
растворяется в супе.
     На этот раз он сначала подумает".


     --  Его превосходительство  граф  Анхский,  капрал  лорд К. В. Ст.  Дж.
Ноббс!
     Шум разговором моментально затих.  Головы  повернулись. Кто-то в  толпе
засмеялся, но на него тут же зашикали соседи.
     Леди Силачи  вышла  навстречу.  Она была высокой  угловатой женщиной  с
острыми  чертами  и орлиным носом,  отличительная  черта  всей ее семьи.  Он
производил впечатление летящего в собеседника топора.
     Она отдала реверанс.
     В   толпе  послышались  возгласы   удивления,   но  она   взглянула  на
приглашенных гостей, что  по толпе  прокатилась волна поклонов и реверансов.
Откуда-то из задних рядов кто-то воскликнул:  -- Но этот  человек абсолютный
чур..., -- и был оборван.
     --  Вы что-то  обронили?  --  нервно  сказал  Нобби.  --  Я  помогу вам
поискать, если хотите.
     У его локтя возник лакей с подносом. -- Что будете пить,  мой господин?
-- сказал он.
     -- О, да, хорошо, пинту "Винклза", -- сказал Нобби.
     Отвисли челюсти. Но леди Селачи подхватила инициативу. --  "Винклз"? --
спросила она.
     -- Сорт пива, госпожа, -- сказал лакей.
     Госпожа  сомневалась  только миг. --  Насколько я  знаю, дворецкий пьет
пиво,  --  сказала  она.  --  Проследи  за  этим, парень.  Мне  также  пинту
"Винклза". Это что-то новенькое.
     Сие произвело определенный эффект на тех гостей, которые знали на какой
стороне их бутерброда намазан паштет.
     -- Конечно! Великолепная идея! Мне тоже пинту "Винклза".
     -- У-у! Чудно! "Винклза" мне!
     -- Всем "Винклза"!
     -- Но этот человек абсолютный иди...
     -- Заткнись!


     Ваймз,  пересчитывая бегемотов, осторожно пересек мост Брасс-бридж. Там
стояла девятая фигура, она прислонилась  к парапету, и что-то непонятно,  и,
по меньшей мере, безопасно для Ваймза, бормотала себе под нос. С ее  стороны
дул  легкий  ветерок,  и  запах  от  нее  перебивал  даже  запах  реки.  Она
прокомментировала, что  Ваймз был настолько динг-а-линг, что  даже превзошел
кланг-а-ланг.
     -- ... Тудась твою, тудась, я  сказал  им, стойте  и вытягивайте конец!
Тысячелетняя  рука  и  козявка!  Я  сказал  им, сказать  я, и  если  бы  они
сунулись...
     -- Добрый вечер, Рон, -- сказал Ваймз, даже не повернув головы.
     Старик Вонючка Рон засеменил за ним. -- Тудась твою, они выбросили меня
из этого, поэтому они...
     -- Да, Рон, -- сказал Ваймз.
     --  ... и козявка...  тудась  твою,  сказал  я,  мажьте хлеб со стороны
масла... Королева Моли сказала следить за тобой, мистер.
     -- Чего ради?
     -- Полегче на поворотах! -- невинно сказал Вонючка Рон. -- У них полные
штаны, поэтому они вывели меня из этого, из себя и их большой куницы!
     Попрошайка  побежал в сторону, подметая полами грязного пальто тротуар,
и растворился в тумане. Перед ним бежала его маленькая собачка.


     В комнате прислуги стояло светопреставление.
     -- "Винклз Олд Пекулиар"? -- спросил дворецкий.
     -- Еще сто четыре пинты! -- воскликнул лакей.
     Дворецкий  пожал  плечами.  -- Гарри, Сид, Роб, Джеффри...  на Кинг-Хэд
сейчас же! Одна нога здесь, другая там! Что еще он там делает?
     --  Ну, у них там должно было быть чтение стихов, но он рассказывает им
шутки...
     -- Анекдоты?
     -- Не совсем.


     Удивительно как при тумане может еще и моросить. Дующий ветер  заставил
Ваймза закрыть окна. Он зажег свечи и открыл свою записную книжку.
     Наверно ему  следовало воспользоваться своим волшебным органайзером, но
он все  любил записывать, просто и честно. Он гораздо лучше соображал  когда
записывал.
     Он  написал: "Мышьяк", и нарисовал вокруг него  круг. Вокруг  круга  он
написал: "Ногти отца Тубелчека", "Крысы", "Ветинари" и "миссис Изи". Ниже он
написал "Големы" и  нарисовал еще  один  круг.  Вокруг  него написал:  "Отец
Тубелчек?"  и  "Мистер  Хопкинсон?".  Немного  подумав, дописал: "Похищенная
глина" и "Глиняная крошка".
     Потом добавил: "Зачем голему сознаваться в том, что он не делал?"
     Он какое-то  время смотрел на  пламя свечи и потом написал: "Крысы едят
все".
     Прошло еще время.
     "Что такого может быть у священника, что заинтересует кого-нибудь?"
     Снизу послышалось бряцанье  снаряжения  от  входящего  патруля.  Заорал
капрал.
     "Слова", -- написал Ваймз. "Что было у мистера Хопкинсона? Хлеб гномов?
( Не похищено. Что еще у него было?"
     Ваймз  посмотрел на написанное  и  дописал "Пекарня",  некоторое  время
рассматривал это  слово,  стер  его  и заменил "Печь?"  Его  он обвел  одним
кругом,  еще  один круг  нарисовал вокруг  "Похищенная глина", и соединил их
линией.
     У старого священника  под ногтями был  мышьяк. Может, он  травил  крыс?
Мышьяк можно применять для многих дел. Его совершенно легко купить фунтами у
любого алхимика.
     Он написал "Монстр  из мышьяка",  и уставился  на надпись. Под  ногтями
найдена грязь. Если дерутся люди, то под ногтями можно найти кровь или кожу.
Там не будет жира или мышьяка.
     Он  рассмотрел  всю страницу  и, после  некоторого  раздумья,  написал:
"Големы  не  живые.  Но  они думают что они живые. Чем занимаются  живые?  (
Дышат,  едят, справляют нужду".  Он остановился, посмотрел на туман, и потом
очень аккуратно написал: "И размножаются".
     У него появился какой-то зуд в шее.
     Он еще  обвел  кругом имя Хопкинсона  и  прочертил  линию  через лист к
другому кругу, в котором он написал: "У него есть большая печь".
     Хм. Веселинка сказал, что в  хлебной печи глину хорошенько не обожжешь.
Но может ее можно там обжечь нехорошенько.
     Он опять посмотрел на пламя свечи.
     Они не могли сделать этого. О, боги... Нет, конечно нет...
     "Но, все  что  нужно  -- это  глина. И святоша,  который  знает,  какие
написать слова. И кто-то, кто вылепит тело, -- подумал Ваймз, -- а у големов
были столетья научиться владеть своими руками..."
     Эти огромные руки. Которые так похожи на кулаки.
     А   после  этого  первое,  что  они  захотят  сделать,  это  уничтожить
свидетельства. Они, вероятно, не  думают что это убийство,  больше похоже на
выключение...
     Он нарисовал еще один неровный круг на бумаге.
     Глиняная крошка. Старая обоженная глина, измельченная до крошки.
     Они добавили свою собственную глину. У Дорфла новая нога, не так ли? Не
совсем аккуратно сделанная. Они добавили часть от себя в нового голема.
     Все это  выглядело, ну, Нобби сказал бы  -- голимо. Ваймз  не знал, как
назвать это. Похоже на какое-то действо секретного общества. "Глина от глины
моей". Плоть от плоти моей...
     Чертовы дряхлые механизмы. Повторяют все за более высшими существами!
     Ваймз зевнул. Спать. Ему лучше немного поспать. Или немного...
     Он уставился на страницу.  Автоматически его рука полезла в нижний ящик
стола, как всегда, когда он волновался  и пытался думать. Сейчас там конечно
не могло быть бутылки, но старые привычки и при...
     Послышался легкий  звон  стекла и  слабый,  но  соблазнительный всплеск
жидкости.
     Ваймз вытащил из под стола толстую  бутылку. На этикетке было написано:
"Изготовлено и разлито Биерхаггерсом: виски МакАбре, лучший солод".
     Жидкость внутри казалось сама хотела выпрыгнуть из бутылки.
     Он тупо уставился на бутылку. Потянулся за бутылкой в ящике и нашел ее.
     Но ее не могло быть там. Он знал что Кэррот и Фред Кишка следят за ним,
но он ни разу не купил  ни одной бутылки с  тех пор как женился,  потому что
обещал Сибил...
     Но это же не какое-нибудь пойло. Это -- "МакАбре"...
     Однажды он  пробовал его. Теперь он уже не помнил  как, в те времена он
обычно пил  что-то конкретно ударное. Откуда-то он достал деньги. Даже запах
этого приведет его в свинское состояние. Даже запах...


     -- И она сказала: "Как забавно -- эта штука  не подошла прошлой ночью"!
-- сказал капрал Ноббс.
     Он был душой компании.
     Наступила  тишина. Потом кто-то  в  толпе начал  смеяться,  неуверенным
смешком человека,  который не  уверен, что его не  заткнут остальные. К нему
присоединились еще двое. Потом уже вся группа разразилась хохотом.
     Нобби наслаждался.
     --  Есть еще  одна об  Клатчианце,  когда он  зашел в бар  с  крошечным
пианино..., -- начал он.
     --  Мне  кажется, -- твердо сказала  леди Селачи,  --  что закуски  уже
готовы.
     -- А будут свиные пальчики? -- весело воскликнул Нобби.  --  С "Винклз"
-- тарелочку свиных пальчиков, -- ну просто полный отпад.
     -- Я обычно не ем конечности, -- сказала леди Селачи.
     --  Сэндвич  со  свиными  пальчиками...  Никогда  не  пробовали  свиные
пальчики? Вы должны их попробовать, -- сказал Нобби.
     --  Это...  возможно...  не  самое  изысканное  блюдо? --  сказала леди
Селачи.
     --  О,  корку можно срезать, -- сказал  Нобби.  -- И даже копыта.  Если
слишком круто себя чувствуешь.


     Сержант Кишка открыл глаза и застонал. Голова у него раскалывалась. Его
чем-то ударили. Наверно стеной.
     Они еще связали его. У него были связаны руки и ноги.
     Как оказалось, он лежал в темноте на деревянном  полу. В  воздухе висел
какой-то жирный запах, что-то сильно напоминавший, но досадно неузнаваемый.
     Когда его  глаза привыкли к  темноте,  он  разглядел  слабые лучи света
идущие из-за двери. Еще он услышал голоса.
     Он попытался встать на колени,  но застонал от  обруча боли охватившего
его голову.
     Когда тебя связывают, это плохая  новость. Конечно, она  намного  лучше
новости,  что тебя  убили,  но  она может означать,  что убийство всего лишь
отложили.
     "Такого никогда не было",  -- подумал  он. -- "В старые добрые времена,
если  поймаешь кого-ниб