Терри ПРЭТЧЕТТ
    НОМЫ I
    УГОНЩИКИ


Анонс

   Первая книга фантастической трилогии  современного  английского  писателя
Терри Прэтчетта "Угонщики"  рассказывает  о  маленьких  существах  -  номах,
ростом не более десяти сантиметров, которые живут рядом с людьми в  мусорных
контейнерах, старых ящиках  из-под  гамбургеров,  под  полом  универсального
магазина. Это  умные,  веселые  и  предприимчивые  существа,  которые  умеют
постоять за себя пережив  множество  приключений,  они  научились  управлять
грузовиком и вовремя спасаются из сносимого магазина.  Сталкиваясь  с  миром
людей, номы находят в нем удивительно много смешного и странного. Как лучший
писатель 1991 года, автор получил премию Английской Критики.

НОМЫ И ВРЕМЯ

   Номы - совсем маленькие существа. И, как все  маленькие  создания,  живут
они очень недолго. Но, может быть, они просто живут очень быстро?
   Я бы объяснил это так.
   Среди всех существ, населяющих планету  Земля,  самая  короткая  жизнь  у
взрослой бабочки-поденки. Ей отпущен всего один день. Самая долгая  жизнь  у
дерева кандори - оно продолжает расти,  когда  ему  уже  исполнилось  четыре
тысячи семьсот лет.
   Кажется, что бабочке-поденке выпала очень жестокая участь. Но ведь  важно
вовсе не то, сколь долгая жизнь нам дана, а то, сколь долгой  она  при  этом
кажется.
   Может, для поденки час длится не меньше, чем для нас - столетие. И старые
поденки собираются вместе и жалуются  друг  другу,  что  жизнь  в  последние
минуты не идет ни в какое сравнение со старыми  добрыми  мгновениями,  когда
мир был гораздо моложе, солнце ярче  и  молодые  личинки  куда  уважительнее
относились к старикам. И,  может  быть,  деревьям,  которые  известны  своей
медлительностью, отпущено ровно столько времени,  чтобы  они  могли  увидеть
сияние звезд прежде, чем корни их иссохнут, а ствол разрушит жук-древоточец.
   Все относительно, все зависит от того, как на это смотреть.  Чем  быстрей
вы живете, тем больше растягивается время. И для нома  год  тянется  столько
же, сколько для человека - десятилетия. Помните об этом. И не переживайте за
номов. Они не нуждаются в сочувствии. Они даже не ведают о том, что им можно
посочувствовать.

ВНАЧАЛЕ...

   I. Была Пустошь.
   II. И Арнольд (осн.1905) носился по Пустоши и увидел, что она хороша.
   III. Ибо была она на Хай-стрит.
   IV. И ходили мимо автобусы.
   V. И сказал Арнольд (осн.1905): Да будет там Универсальный Магазин, и  да
будет это Универсальный Магазин, какого еще не видывал Мир.
   VI. Да будет простираться он от  Пальмер-стрит  до  Рыбного  рынка  и  от
Хай-стрит до самой Аизраэли-роуд.
   VII. И да будет он высотою в пять этажей, и будет в нем цокольный этаж. И
да украсится он лифтами, и да будет Вечное Пламя бойлерной во чреве  его,  и
да обретут клиенты в том Магазине все, что душа их алчет.
   VIII. И да прославится через то Арнольд  (осн.  1905),  ибо  у  него  все
собрано под  одной  крышей.  И  да  зовется  это  отныне  и  во  веки  веков
"Универсальный магазин братьев Арнольд" (осн.1905).
   IX. И стало так.
   X. И разделил Арнольд Универсальный Магазин  на  отделы:  отдел  Скобяных
Товаров и отдел Дамского Белья и прочие по роду и  подобию  их,  и  сотворил
Людей, и наполнил ими Универсальный Магазин, сказав: "Вот -  все  здесь".  И
сказал Арнольд (осн. 1905): Да будут грузовики, и да будут они  выкрашены  в
цвета красный и золотой, и да поедут они по земле благовестить, что  Арнольд
(осн.1905) продает Все.
   XI. И да будут по череде их Рождественские ярмарки и  Зимние  распродажи,
Сезонные снижения цен и Продажи товаров к школе.
   XII. И явились тогда в Универсальный  Магазин  номы,  чтобы  стал  он  их
обиталищем во веки веков.
   Из "Книги номов". Основание, Ст. I - XII

Глава 1

   Это история Возвращения Домой. Это история  Опасного  Пути.  Это  история
Грузовика, что  несется  с  рычанием  через  спящий  город,  сворачивает  на
пригородную аллею, вихляет из стороны в сторону, задевая  стекла  витрин,  -
пока полицейская машина не прижимает его наконец к обочине. А когда сбитые с
толку полицейские возвращаются к своему автомобилю, чтобы доложить по рации:
"Вы  слышите,  там?  В  кабине  никого  нет!"  -  тогда  начинается  история
Грузовика, срывающегося с места, объезжающего растерянных служителей порядка
и исчезающего в ночи. Но здесь эта история не кончается. Как не здесь  берет
она и свое начало.
   Небо было скрыто пеленой дождя. Дождь шел и  шел,  наводя  тоску,  наводя
уныние. Это был не милый привычный дождик, а промозглый дождище, срывающийся
с неба крупными каплями. Они сливались в сплошной поток,  образуя  настоящее
вздыбленное море, и лишь иногда выпадали редкие просветы.
   Дождь барабанил по старым ящикам из-под гамбургеров, по бумажным  пакетам
из-под чипсов -  всему  этому  хламу,  сваленному  в  решетчатый  контейнер,
ставший сейчас временным приютом для Масклина.
   Вот он, посмотрите  на  него.  Вымокший  до  нитки.  Продрогший.  Страшно
обеспокоенный. А ростом - четыре дюйма <Приблизительно десять сантиметров>.
   Даже зимой пустые мусорные контейнеры были славным местом  для  охоты.  В
выброшенных  пакетах  из-под  чипсов  часто  оставалось  немного   остывшего
картофеля, а порой - и целая куриная косточка. Иногда ему удавалось  поймать
шнырявших здесь крыс. Последний раз это была настоящая удача: крысы  хватило
им на целую неделю. Плохо лишь то, что на  третий  день  крысиное  мясо  уже
совершенно не лезет в горло. Три дня - и тебе  приходится  признать,  что  с
крысами дело обстоит именно так.
   Все внимание Масклина сосредоточилось сейчас на стоянке для грузовиков. И
- вот оно! Грузовик пришел минута  в  минуту.  Поднимая  тучу  брызг  из-под
колес,  машина  пересекла  лужу  и  остановилась,  скрипнув  тормозами.   За
появлениями  этого  грузовика  Масклин  следил  уже  четыре  недели.  Машина
приезжала каждый вторник и четверг, и всегда - утром. Теперь  Масклин  точно
знал, сколько времени стоит грузовик.
   У них было ровно три  минуты.  Для  существа  ростом  с  нома  это  более
получаса.
   Он выскользнул из-под кучи промасленной бумаги,  перевалился  через  край
мусорного контейнера и опрометью бросился к кустам на краю  парка,  где  его
ждали Гримма и старики.
   - Грузовик приехал! - выпалил он, задыхаясь. - Пошли!
   Со стоном и ворчанием они поднялись на ноги. Сколько раз он уже  проводил
их через это и прекрасно знал, что радостных возгласов не  будет.  Они  лишь
помрачнели и насупились, а потом принялись ворчать. Они ворчали всегда:  они
ворчали, что чипсы холодные, хотя Гримма и подогревала их, что крысятина  им
надоела. Он всерьез подумывал о том, чтобы бросить их и начать жить  одному,
но так и не смог на это решиться. Они ведь нуждались в  нем.  Им  был  нужен
кто-то,  на  кого  можно  ворчать.  Но  до  чего  же   они   медлительны   и
неповоротливы!
   Масклин чувствовал: еще немного - и он разрыдается.
   Но вместо этого он обернулся к Гримме:
   - Да поторопи же их, слышишь! -  Голос  его  срывался  от  напряжения.  -
Сделай что-нибудь, а то они вовек не сдвинутся с места. Она похлопала его по
руке.
   - Они же боятся. Иди. Я беру их на себя.
   Спорить было некогда. Масклин  бросился  обратно  через  парк,  увязая  в
раскисшей от дождя грязи. На ходу он разматывал веревку, к концу которой был
привязан разлапистый крюк. (Он потратил целую  неделю,  чтобы  сделать  этот
крюк из куска проволоки, выломанной из какой-то изгороди; еще несколько дней
у него ушло на тренировки.)  Подбегая  к  колесам  грузовика,  Масклин  лихо
раскручивал над головой свой метательный снаряд.
   Со второй попытки  крюк  впился  в  брезент  наверху  кузова.  Раз-другой
Масклин подергал веревку, желая убедиться, что она не подведет,  и  вот  уже
его ноги нащупывают опору на скользкой поверхности шины,  и  он  карабкается
вверх - выше и выше.
   Он уже проделывал это прежде. О, ему приходилось заниматься этим три  или
четыре раза. Вот он протиснулся под тяжелый брезентовый  полог,  за  которым
притаилась темнота, вытащил еще один шнур и крепко-накрепко привязал  его  к
какой-то веревке в кузове - последняя была толщиной с его руку.
   Затем он скользнул обратно,  к  борту  грузовика.  Слава  Богу,  старики,
ведомые Гриммой, уже пересекали гравийную дорожку.  До  него  доносились  их
жалобы: они ворчали, что приходится ступать прямо по лужам.
   Масклин даже подпрыгивал от нетерпения.
   Казалось, этому не будет конца. Миллионы раз он повторял им,  что  и  как
нужно делать, но в детстве они никогда не забирались  в  кузов  грузовика  и
сейчас не могли взять в толк, чего же от них хотят. Так, старая Гранни Морки
требовала, чтобы все мужчины отвернулись,  пока  она  будет  карабкаться  на
машину: а то они еще, чего доброго, увидят ее  нижние  юбки,  а  Торрит  так
распричитался, когда  его  тянули  наверх,  что  пришлось  спустить  старика
обратно, и Гримма завязала ему глаза. После того как Мае клин втащил в кузов
несколько человек, стало полегче:  теперь  веревку  тянули  все  вместе,  но
время, время... Сколько они его уже потеряли!
   Последней он поднял Гримму. Она была легкой как  пушинка.  Они  все  были
легкими, если на то пошло. Крысы ведь ловятся не каждый день.
   Поразительно. Они все были здесь.  Он  настороженно  прислушался.  Сейчас
раздадутся шаги водителя по гравийной дорожке, хлопнет дверца кабины. Однако
ничего не происходило.
   - Прекрасно, - сказал он, облегченно вздохнув. - Такие вот  дела,  только
мы тронемся...
   - Я уронил коробок, - пробормотал вдруг Старый  Торрит.  -  Коробок...  Я
выронил его, слышите? Там, у колеса, когда она завязывала  мне  глаза.  Поди
принеси мне его, мальчик.
   Масклин в  ужасе  уставился  на  старика.  Потом  высунул  голову  из-под
брезента - и точно: коробок лежал там, далеко внизу. Крошечный черный  кубик
на земле.
   Он лежал в луже, хотя что ему сделается? Ему все нипочем. Он даже в  огне
не горит..
   И тут Масклин услышал неторопливые шаги по гравийной дорожке.
   - Некогда, - прошептал он. - На это сейчас уже нет времени.
   - Но мы не можем уехать без него, - возразила Гримма.
   - Да? И почему же? Это только жалкая побрякушка. И когда мы  поедем,  она
нам уже не понадобится.
   Едва эти слова сорвались с его  губ,  как  он  почувствовал,  что  сказал
что-то не то. "Как это меня угораздило?!" - в удивлении подумал он.  Гримма,
возмущенная этой дерзостью, потеряла дар речи. И тут во весь свой старческий
рост поднялась трясущаяся от слабости бабушка Морки.
   - Да простятся тебе... - Старуха закашлялась. -  Да  простятся  тебе  эти
ужасные слова! Торрит, объясни ему. - И бабушка Морки пихнула старика локтем
под ребро.
   - Если мы не возьмем с собой коробок,  я  отсюда  никуда  не  тронусь,  -
угрюмо объявил Торрит. - Это не...
   - Ты слышал слова старейшины? - оборвала Торрита бабушка Морки. -  Сейчас
ты сделаешь то, что было тебе ведено. Только подумать:  бросить  кубик!  Это
позор. Это святотатство! А значит, ты сейчас же пойдешь и принесешь его. Сию
минуту.
   Возразить на это было нечего, и Масклин безмолвно уставился на  хлюпающую
грязь внизу. Потом обреченно перебросил веревку  через  борт  и  соскользнул
вниз.
   Дождь усилился. Теперь с неба падала не только вода, но и  хлопья  снега.
Масклина хлестнуло по лицу  порывом  ветра:  выпустив  из  рук  веревку,  он
сорвался и тяжело шлепнулся в  лужу.  Ему  удалось  доползти  до  маленького
черного ящичка, вот он накрыл его рукой... И тут грузовик тронулся с  места.
Сперва послышалось рычание, которое тут же  переросло  в  сплошную  дрожащую
стену шума. Потом последовал вонючий выхлоп - и  грузовик  завибрировал,  да
так, что у Масклина земля затряслась под ногами.
   Он резко схватился за веревку и закричал им,  чтобы  они  тянули,  и  тут
вдруг понял, что даже сам не слышит собственного  голоса,  тонущего  в  этом
шуме. Однако Гримма  или  кто-то  другой  догадались  обо  всем  и  без  его
подсказок, - едва громадное колесо начало вращаться,  веревка  натянулась  и
Масклин почувствовал, как его ноги отрываются от земли.
   Он висел между небом и землей,  раскачиваясь  взад-вперед.  Качание  было
медленно-ленивым, и от него  становилось  не  по  себе:  в  висках  стучало,
огромное крутящееся колесо проплывало совсем рядом, а веревка тянула  вверх,
вверх... И только несколько дюймов отделяло его от этого черного,  холодного
пятна, несущего в себе смерть.
   - Я не боюсь, не боюсь, -  твердил  он  себе.  -  Нет  ничего  хуже,  чем
бояться. Я всегда смотрел опасности в  лицо,  я  ни  разу  не  струсил.  Это
слишком ужасно - дать страху взять над тобой верх.
   Ему казалось, что его завернули в какой-то легкий, теплый  кокон.  И  вот
уже этот ветер,  этот  шум  остались  где-то  далеко-далеко.  "Я  умираю,  -
мелькнуло в сознании. - Умираю - из-за этого коробка, который никогда нам не
помог, умираю просто из-за кубика  неизвестного  вещества.  Сейчас  меня  не
станет - я отправлюсь  на  небо.  Хотел  бы  я  знать,  правда  ли  то,  что
рассказывает Торрит о смерти? Почему ты должен умереть, чтобы получить ответ
на этот вопрос, это же жестоко и несправедливо. А небо... Я смотрел на  него
каждую ночь, много-много лет, но так и не увидел на нем ни одного нома..."
   Однако все это его не трогало: казалось, это происходит не с ним и  будто
не взаправду.
   Чьи-то руки подхватили его и втащили в кузов, под брезентовый навес: и он
слышал вокруг себя голоса, и кто-то забрал у него кубик, хотя он и не  хотел
его отдавать, судорожно зажимая в руке.
   Грузовик несся по проселку, оставляя  позади  себя  серую  завесу  дождя,
нависшую над опустевшими осенними полями.
   И во всей этой стране не было больше ни одного нома.

***

   А ведь когда-то - в те дни, когда еще не разверзлись хляби небесные, - их
было множество. По крайней мере, Масклин помнил не меньше сорока.  Но  потом
провели  автостраду,  ручей  убрали  в  трубы  под  землю,  живые   изгороди
выкорчевали. И номы,  всегда  ютившиеся  на  задворках  мира,  где-нибудь  в
укромном уголке, подальше от людей, вдруг обнаружили, что  укромных  уголков
почти не осталось.
   Маленький народец стал таять на глазах. Тому было множество  естественных
причин: когда ты четырех дюймов роста, естественной причиной может оказаться
любое создание с зубами, костями и желудком, урчащим  от  голода.  Видя  все
это,  Пирринс  -  ном,  отличавшийся  редким  безрассудством,  -   возглавил
отчаянную экспедицию через дорогу. Путешественники хотели выяснить, пригодны
ли леса на той стороне шоссе для обитания номов. Однажды ночью они  вышли  в
путь и никогда больше не вернулись. Кто говорил, что их съели  ястребы,  кто
утверждал,  что  путешественники  попали  под  грузовик.  А  некоторые  были
убеждены, что отряд  прошел  половину  пути  и  умер  с  голоду,  оказавшись
отрезанным от мира на островке  посередине  шоссе,  зажатым  с  двух  сторон
бесконечным потоком машин.
   Но вот у дороги  выстроили  кафе,  и  это  было  своего  рода  спасением.
Конечно, все зависит от того, как к этому относиться. Если холодные отбросы,
состоящие из  недоеденных  чипсов  и  обгрызанных  куриных  косточек,  можно
назвать едой, то еды теперь хватало на всех.
   А потом наступила весна, Масклин оглянулся  вокруг  и  обнаружил,  что  в
живых осталось всего десять номов. При этом восемь из них  слишком  стары  и
едва волокут ноги. Старому Торриту исполнилось почти десять лет!
   То было ужасное лето. С теми, кто  еще  мог  хоть  как-то  передвигаться,
Гримма устраивала ночные вылазки к  мусорным  контейнерам.  Масклин  пытался
охотиться.
   Но охотиться в одиночку - все равно что раз  за  разом  искушать  смерть.
Твоя дичь сама не прочь поохотиться за тобой. А если тебе все же  повезло  и
ты кого-то убил, добычу еще надо дотащить домой. Перетаскивание крысы заняло
у Масклина два дня, да еще ночью он не сомкнул глаз, отгоняя  всяких  охочих
до мертвечины тварей. Десять сильных охотников на  что-нибудь  годятся:  они
могут красть шмелиные гнезда, ставить капканы на мышей, травить  кротов.  Но
что может сделать охотник-одиночка, пробирающийся в  высокой  траве  и  всей
шкурой чувствующий, что никто не прикрывает ему спину? Да он просто-напросто
ходячий дармовой завтрак для любой твари, у которой есть когти и зубы!
   Чтобы иметь достаточно пищи, нужно множество сильных, здоровых охотников.
Но чтобы в племени было множество сильных охотников,  нужно  иметь  изобилие
пищи.
   - К осени все образуется, - говорила Гримма, перевязывая  Масклину  руку,
оцарапанную горностаем. - Пойдут грибы, ягоды, орехи, и мы забудем все беды.
   Но вместо грибов пошли дожди, и все ягоды сгнили на корню. Орехи, правда,
в тот год уродились на славу. Но до ближайшего орехового дерева было  полдня
пути. Если  очистить  орехи  от  скорлупы,  сложить  их  в  бумажный  пакет,
найденный на свалке, и тащить волоком, то зараз можно  было  принести  целую
дюжину орехов. На это уходил весь день, и всю дорогу туда и обратно  Масклин
трясся от страха, что на него нападет ястреб. А принесенного запаса  хватало
ровно на то, чтобы прожить один день, не чувствуя голода.
   В довершение всех бед из-за проливных дождей осел свод норы, служившей им
укрытием. Масклин поймал себя на том, что он даже рад этому. Все лучше,  чем
слышать беспрерывное брюзжание, почему он еще не занялся ремонтом жилища.  А
потом случилась эта история с костром. У входа  в  нору  обязательно  должен
гореть костер. На нем готовят еду, он отпугивает ночных  мародеров.  Однажды
бабушка Морки  заснула,  и  костер  догорел  дотла.  Даже  она  поняла,  что
наделала, и вела себя в тот день тише воды, ниже травы.
   Когда в ту ночь Масклин вернулся домой, он долго смотрел на кучку мертвой
золы у входа, потом воткнул копье в землю и расхохотался. Он хохотал, покуда
смех не перешел в рыдания. В тот момент ему никого не  хотелось  видеть.  Он
вошел в нору и уселся в углу. Гримма тотчас принесла ему ореховую  скорлупку
с крапивным чаем. Холодным крапивным чаем.
   -  Они  страшно  переживают,  что  так  получилось,  -  пробормотала  она
извиняющимся тоном.
   Масклин лишь горестно рассмеялся в ответ:
   - Ну да. Могу себе представить. Я только и слышу от них: "Парень, у  меня
вышел весь табак, принеси-ка мне новый окурок".  Или:  "Что-то  в  последнее
время у нас не было рыбы, выкроил бы ты время сходить на речку". Или:
   "Вы, молодые люди, только о себе и думаете. Вот в мои дни..."
   Гримма тяжело вздохнула:
   - Что ты хочешь от стариков? Они и так делают все, что  могут.  Просто  у
них не укладывается в голове, что во времена их молодости нас были сотни,  а
теперь...
   - На то, чтобы разжечь огонь, уйдет несколько дней,  -  угрюмо  пробурчал
Масклин. Что толку, что у них есть увеличительное стекло - ведь нужен еще  и
солнечный день. Очень солнечный день.
   Он бесцельно пнул ногой кучку грязи на полу.
   - Все, хватит с меня, - произнес он, не повышая голоса. - Я ухожу отсюда.
   - А.., а мы как же без тебя?
   - А как же я? Обо мне кто-нибудь подумал? Разве это жизнь?
   - Но если ты уйдешь, они умрут!
   - Они и так умрут! - огрызнулся Масклин.
   - Замолчи, это жестоко!
   - Но это - правда. Рано или поздно умирают все. Мы умрем, с  этим  ничего
не поделаешь. Ты посмотри на себя. У тебя и минуты нет, ты только и  знаешь,
что убираешь за ними, ходишь за ними, стираешь за ними, готовишь им  еду.  А
тебе уже скоро три! Не пора ли подумать о своей собственной жизни?
   - Когда  я  была  ребенком,  бабушка  Морки  выходила  меня.  И  ты  тоже
когда-нибудь состаришься... - не сдавалась Гримма.
   - Думаешь? Я лично в этом очень сомневаюсь. И кто  же,  интересно,  будет
тогда обдирать себе пальцы до кости, стирая мое белье?
   Масклин чувствовал, как заводится все  больше  и  больше.  Он  знал,  что
правда на его стороне, и все же  его  не  покидало  отврати