лял вслух, покачиваясь в седле:
   - Ну до чего дурак этот  Вард.  Смысл  ему,  видишь  ли,  подавай.  А  ты
заметил, как все кинулись поддакивать, когда он завел речь про Империю? Он и
еще этот рыбак. Чуть все дело нам не  испортили!  Хорошо,  господин  Ладомир
вовремя вмешался.  Ха!  Вард,  по-моему,  думает,  что  войны  объявляют  по
приговору судей, сидящих, как там у них принято, на шкурках выдры...
   И некоторое время спустя:
   - Эх, хотел бы я знать, что все же насторожило Рыжего Пса!  Как  думаешь,
Эйрар, а не твой это знахарь нас заложил?
   Эйрар мало что мог сказать  по  этому  поводу,  да  и  язык  у  него  еле
ворочался. К полудню они нашли ручеек, сбегавший  с  каменистого  склона,  и
пообедали хлебом и мясом,  которые  запасливый  Рогей  извлек  из  седельных
сумок.
   - Твой длинноухий, конечно, не то  чтобы  призовой  скакун,  -  дожевывая
последний кусок, сказал Эйрару мариоланец. - Однако  я  бы  на  твоем  месте
заставил его бежать чуть-чуть побыстрей. До ближайшего постоялого двора  еще
далеко, а ночью на эту дорогу, я слышал, выходят  морские  демоны.  Ты  меня
понял?
   Эйрар и  рад  был  бы  послушать  совета  -  но  не  его  осел,  которого
приходилось все время колотить пятками по бокам, на что Эйрар в его нынешнем
состоянии, понятно, был не способен. Стоило ему обернуться  на  резкий  крик
чайки или залюбоваться менявшимися с каждым поворотом очертаниями Спанхавида
- и вновь лезла в голову грядущая битва,  он  начинал  вспоминать,  как  его
учили рубиться и натягивать тетиву ("Ниже палец, ниже, кому говорю!"), и как
он седлал дряхлого  Пилля  и  рыцарской  пикой  пробовал  сбивать  яблоки  с
веток... Достанет ли этой науки, чтобы уцелеть в настоящем  бою?  Главное  -
чтобы удар пришелся как раз по линии от уха лошади к острию.  Так  учил  его
Сумарбо Баксон из Ивигстеда,  когда  они  вместе  упражнялись  на  пиках,  а
темноволосая Аслар собиралась наградить его поцелуем, а он ей  ответил,  что
лишь истинная любовь...
   - Ты что, умер там, что ли? - раздался сердитый  окрик  Рогея,  и  Эйрар,
очнувшись, увидел, что его ослик в самом деле чуть  переставлял  копытца.  А
Рогей безжалостно продолжал:
   - Хоть ты и волшебник что надо, это все равно никуда не годится.  Сколько
можно повторять, что мы должны дуть во все лопатки, а не  на  месте  стоять!
Ты, верно,  нарываешься  на  приключения?  Ну,  а  мне  вовсе  не  улыбается
попадаться морским демонам, пускай лучше убьют.  И  не  забывай,  что  я,  в
отличие от тебя, предводитель, за мной люди стоят да, в общем,  и  все  наше
дело!
   Эйрар огляделся, точно спросонья. Дорога  в  этом  месте  огибала  залив,
глубоко вдавшийся  в  сушу;  слева  над  ней  нависала  гора,  справа  берег
устремлялся вниз отвесным обрывом, и там, под скалами, в тихой  воде  лежали
рыбацкие шхуны. Сети были выметаны, красно-желтые паруса грудами  лежали  на
палубах. И, оказывается, уже вечерело.
   - Не сердись, - с некоторым изумлением  услыхал  Эйрар  свой  собственный
голос. - Я...
   - Хватит! - перебил Рогей и зло дернул поводья -  конь  заплясал.  -  Вот
что, приятель. Такой сонной мухе, как ты, я больше не попутчик. Я поскачу  к
тому повороту и, так уж и быть, подожду тебя  там.  Если  опять  заснешь  по
дороге и не поспеешь за мной, пеняй на себя.  Тебе,  чародею,  должно  быть,
ночные ужасы нипочем. Ну, а я лучше заночую в  гостинице  "Звезда  Каррены".
Счастливо!
   Он повернул коня и пустил его рысью, пыль полетела  из-под  копыт.  Эйрар
остался с горечью смотреть ему вслед. Рогей обошелся  с  ним  несправедливо:
заставил колдовать, потом потащил чуть живого в дорогу и сам  же  весь  день
бранил за нерасторопность. А что касалось морских демонов,  Эйрар  знал:  не
такие уж они были в самом деле демоны. Скорее просто злобные хищники. На миг
взяло искушение плюнуть  на  все  и  не  гнаться  больше  за  Рогеем.  Эйрар
нахмурился и пятками пришпорил своего ленивого скакуна. Ослик прижал уши, но
послушно затрусил вперед по дороге.
   И тут ноги юноши начали быстро неметь.
   До сих пор Эйрару всего трижды случалось  изменять  внешность  с  помощью
заклинаний, причем один раз - случайно, когда он еще почти ничего  не  умел.
Он помнил, о чем говорило это  онемение:  действие  волшебства  должно  было
скоро окончиться.
   Он качнулся вперед и обхватил шею  животного,  в  то  время  как  мерзкое
ощущение расползалось все выше по его телу. Он  еще  пытался  управляться  с
ослом, но серый негодник оказался сообразителен: понял беспомощность  седока
и  свернул  к  зеленеющему  кусту  орешника  у  обочины.  Тьма  захлестывала
сознание; Эйрару смутно  примерещились  какие-то  люди,  внезапно  возникшие
из-за камней с возгласами: "А ну, ребята..." Он успел еще  позлорадствовать,
что Рогею, верно, приходилось не слаще, чего доброго, свалился с коня,  если
не додумался его придержать... Волосатые руки схватили ослика под уздцы,  на
голову Эйрара опустилась какая-то тряпка, насквозь провонявшая рыбой.
   - Вправду волшебник, разрази меня гром! -  воскликнул  кто-то.  -  Только
глянь, как у него рожа линяет!..
   Эйрара стащили с седла на дорогу. Он пытался сопротивляться,  но  тщетно.
Будь он в полном порядке, он бы, пожалуй, сумел  вырваться  и  убежать,  ибо
похитители из них были еще те, - этакие бережные медведи, боящиеся повредить
хрупкую драгоценность.
   - Не обижайся, дружище,  -  проворчал  над  ухом  чей-то  голос.  Четверо
подняли Эйрара за руки и за ноги  и  самым  непочтительным  образом  понесли
через дорогу, затем по тропинке между скалами вниз, несколько раз  пребольно
задев мягким местом о камни.
   - Ты уж не обижайся, - повторил тот же голос, и с Эйрара сдернули тряпку,
без того уже сползшую наполовину. - Честно, мы ведь ничего такого не сделали
ни тебе, ни тому другому. Сделай уж милость, не проклинай!
   Морщась, Эйрар выплюнул попавшую в рот рыбью чешую и  попробовал  встать.
Ему помогли подняться, но тут же схватили за руки.
   - Чего вам от меня надо? - выкрикнул он. - Я не буду служить Фабрицию!..
   Он  не  сомневался,  что  за  все   случившееся   следовало   благодарить
сладкоречивого негодяя, с самого начала желавшего выпроводить его в море.
   - Ну и не служи, коль не хочешь,  -  отряхивая  кудлатую  бороду,  сказал
другой похититель. - Мы сами никого не  признаем  над  собой  господами.  Ни
твоего Фабриция, ни тех, кто носит вот это, - он  коснулся  руки  Эйрара,  и
наследник Трангстеда увидел, что по каким-то причинам - быть может, и  из-за
его собственной ворожбы  -  кольцо  Мелибоэ  вновь  превратилось  в  простую
железку.
   - Мы, - продолжал бородатый, - вольные рыбаки, и  ежели  кого  слушаемся,
так разве только нашего Загребного. Коли ты ему понадобился, значит, быть по
сему. Полезай-ка на борт!
   Голова была ясной, но мышцы  по-прежнему  казались  безжизненными,  точно
сухая трава. Эйрар обвел взглядом обращенные к нему лица: рыбаки взирали  на
своего пленника с осторожным любопытством, как  на  какое-то  ходячее  чудо.
"Вот до чего доводит образование..." - подумал он с невольной усмешкой.
   - Что ж, придется, - сказал он наконец, и кто-то подал ему руку,  помогая
перебраться на борт суденышка, искусно причаленного к прибрежным камням.

6. НА ЙОЛЕ. ПЕРВЫЙ СКАЗ О КОЛОДЦЕ

   - Вон туда, вниз, - указал ему бородатый на палубный люк, откуда исходила
жуткая, с точки зрения сухопутного человека, рыбная вонь. Впрочем, маленький
кораблик-йола  оказался  не  только  замечательно   опрятен   снаружи:   его
внутреннее устройство изумило Эйрара продуманностью и  простотой.  На  корме
обнаружилась даже каютка и  стол  в  ней;  свет  проникал  сквозь  крохотный
иллюминатор. Эйрар вошел и уже не особенно удивился, оказавшись лицом к лицу
с Рудром, предводителем вольных рыбаков Загребным, как они его называли.
   Привстав, Рудр пожал юноше руку и указал на лавку напротив:
   - Добро пожаловать, господин чародей.
   Эйрар усмехнулся:
   - Я слышал - тюремщики редко отказывают узникам в гостеприимстве...
   Тень пробежала по лицу рыбака - то ли гнев, то ли нечто другое.
   - Можешь считать себя пленником... если не хочешь взять в  толк,  что  на
самом деле тебя от смерти спасли. Я-то ведь знаю - у  мариоланских  коггеров
вечно рты нараспашку, точно у карпов, уф-ф... и  скоро  они  поймут,  что  с
графом это не пройдет... да не было б поздно. Безрассудным его прозывают,  и
справедливо... но он не глупец. Не  хочу  иметь  ничего  общего  с  этим  их
недоношенным восстанием и тебе, уф-ф, не дам!
   - Благодарствую. - Эйрар даже не пытался спрятать насмешку.  -  Куда  как
мило с твоей стороны...
   Рудр поднялся и, глядя куда-то поверх  его  головы,  неожиданно  громовым
голосом рявкнул:
   - Эй, вы там! Толлинг, Паури! Отчаливаем!
   С палубы донесся тяжелый топот ног, и Эйрар ощутил, что  йола  двинулась.
Рудр снова уселся:
   - Как у нас говорят - ветер не выбирает, ветер дует на всех, уф-ф.  Да...
Что верно, то верно, ты на самом деле нам нужен. Морские демоны, чтоб  им!..
Мелибоэ когда-то нас здорово выручал, но как доверять ему после  всего,  что
ты наговорил третьего дня? Да еще с этим  восстанием?  Уф-ф!  Поколдуй  нам,
парень, а за нами не пропадет...  да  и  времечко  опасное  пересидишь.  Мы,
вольные рыбаки, слов на ветер не бросаем. Ну? Что скажешь?
   Эйрар невольно припомнил речи Рудра на собрании и  подумал,  что  вольный
рыбак был на самом деле не столь уж бесхитростен.
   - По-моему, - сказал он, - стыд и  срам  отсиживаться  в  стороне,  когда
другие поднимают мечи во имя Крылатого Волка...
   Рудр тяжело перевел дух:
   - У  нас  на  островах  тоже  пруд  пруди  юных  сорвиголов  вроде  тебя!
Отправляются во льды за китами, а старый Рудр потом  наживай  седые  волосы,
объясняя  их  подружкам,  отчего  это  женихи  не  вернулись.  У  тебя  есть
девчонка?..
   - Нет.
   - Уф-ф... ну так вот. Если я что-нибудь смыслю в людях - ты из тех,  кого
называют  счастливчиками.  А  теперь  послушай  старого  Рудра.  Твоя  удача
пригодится не только тебе одному, так что не  лезь  в  пекло,  сынок.  Лучше
поберегись. Поверь старику; храбрецы - это те, кто ни о ком не печется, лишь
о себе.
   Эйрара не слишком-то убедили эти слова, но он промолчал, ожидая, что Рудр
скажет еще. Рыбак долго смотрел на  него,  отдуваясь,  и  наконец  заговорил
снова:
   - Ну что ж... я не слепой, вижу, что уговаривать тебя бесполезно.  Может,
ты и прав. Как у нас говорят: стой на своем  и  начхай  на  всех...  включая
императора Аурариса. Да, заставить бы тебя, так ведь тоже не выйдет, знаю  я
вас, колдунов... дунете, плюнете, и готово, и попался, как рак  в  кастрюлю.
Уф-ф!..  Ладно!  Поговорим  по-другому.  Предлагаю  тебе  честную  сделку...
небось, думаешь - и что это я могу такого тебе предложить? Да, я всего  лишь
старый, заскорузлый рыбак... но я пережил не одного короля. И если я говорю,
что ребята из Мариолы затеяли варить кашу под скверной звездой, значит,  так
оно и есть, и ввязываться незачем. Вот... поворожи  нам,  пока  не  сменится
луна. Это не так уж сильно оторвет тебя от  твоих  любимых  сражений,  если,
конечно, там вообще что-то начнется. А потом я высажу тебя на берег с  пятью
десятками моих молодцов под началом Долговязого Эрба. Ну?.. Согласен?
   - Здорово ты меняешь галсы, Загребной, - сказал Эйрар. - Ты же только что
клялся, что палец о палец не ударишь,  чтобы  помочь  Мариаполю.  И  тут  же
швыряешь в огонь полсотни парней!
   - Ага... уф-ф, уф-ф. Я сразу сказал,  что  ты  из  счастливчиков,  и  рад
повторить. Повторю и другое: когда поднимется Мариаполь, герцог  Роджер  тут
же примется созывать под свои знамена бойцов... - Он неловко пошевелился,  и
Эйрар с изумлением заметил слезу, скатившуюся по морщинистой, заросшей седой
шерстью щеке. - Наша земля... Наше море смердит, покуда  Дейларна  гнет  шею
перед Алым Пиком... Гильдиям  валькингов  нипочем  не  скинуть,  да  и  этим
южанам-наемникам... плясуны с оружием, разрази их!  А  мы,  рыбаки,  первыми
окажемся на рифах, когда Мариаполь растопчут. До сих пор графа  Валька  если
что и сдерживало, так разве страх  перед  восстанием...  А  когда  восстание
вспыхнет и будет подавлено... одна надежда, что он не захочет связываться  с
Салмонесским Бастардом... если мы вступим с ним в  союз.  Вот  я  и  жертвую
пятьюдесятью, чтобы спасти всех... спасти всех...
   Осекшись, он отвернулся. Эйрар напряженно обдумывал услышанное.  Кажется,
на сей раз Рудр действительно был искренен -  в  отличие  от  того  собрания
Железного Кольца в Нааросе. Стать предводителем полусотни!..  Эйрар  был  не
столь уж скверного мнения о себе и полагал, что из него  получится  неплохой
вождь. Искушение почти побороло в нем врожденную крестьянскую  осторожность;
он знал, что блеск в глазах выдает его с головой, но все же  счел  за  благо
спросить:
   - Но почему я?.. - И тотчас вспомнил, как произносил те же слова в хижине
волшебника Мелибоэ.
   Снаружи слышались крики, йола начала мерно  раскачиваться,  выйдя  из-под
прикрытия  берега  в  открытое  море.  Рудр-Загребной  сморгнул,   стряхивая
горестную задумчивость, и повернулся к Эйрару с выражением,  которое  вполне
могло сойти за улыбку:
   - Да потому хотя бы, что ты не из наших.  Мы,  вольные  рыбаки,  привыкли
жить всяк сам по себе и никого не звать господином. И пока каждый сам строит
себе баркас и сам ходит на промысел - да, все в порядке. Но  когда  горизонт
начинает обкладывать, вроде как теперь... Мои молодцы страх норовисты насчет
всяких там предводителей, ну точно, как ваши вастманстедские  крестьяне.  Но
покажи им, что ты взаправду кое-что умеешь такое, с чем им по гроб жизни  не
совладать - послушай старого Рудра: они за тобой в огонь и в воду пойдут.
   Привычный к морской качке,  он  поднялся,  извлек  из  стенного  шкафчика
черную бутыль и две оловянные кружки:
   - Стало быть, парень, мы с тобой теперь заодно. Да здравствует Кольцо!
   Он поднял кружку. Эйрар встал и чокнулся с ним.
   ...При ближайшем знакомстве рыбаки показались ему, в общем, в самом  деле
похожими  на  его  собственных  сородичей;  ну,   разве   еще   чуть   менее
словоохотливыми. Впрочем, как знать, быть может, они вели себя с  ним  таким
образом из-за его репутации чародея. Дома на него никто и не думал коситься,
дома редко кто не умел творить простенькие заклинания, ведь и  нечисть  была
все больше мелкая. А может,  дело  было  в  том,  что  моряком  он  оказался
скверным, качка заметно донимала его, и это не внушало им уважения?..
   Легкий бриз тянул с гор, едва наполняя  паруса  йолы  и  других  рыбацких
судов, шедших поодаль. Тем не менее, когда Эйрар выбрался на палубу подышать
воздухом и оглядеться, у него  дух  захватило  от  вида  парусных  кораблей,
шествовавших по волнам, подобно  величавым  красавицам,  разодетым  в  яркие
платья.
   К закату Спанхавид превратился в синюю полосу на горизонте.  Ветер  начал
свежеть, и красавицы обернулись  вдовами  в  просторных  одеждах.  Вспыхнули
сигнальные фонари. Эйрар рад был снова спуститься вниз  и  прилечь  у  огня,
разведенного в каменном очажке. Ради его прибытия рыбаки выставили  сладкого
вина из  Двенадцатиградья  и  подогрели  его  с  пряностями  на  раскаленной
железной плите. Вино  малость  развязало  им  языки,  и  Эйрар  не  преминул
воспользоваться этим,  чтобы  расспросить,  как  это  они  обзавелись  своей
знаменитой хартией вольности.
   - Наследие Серебряной Поры, - ответил кто-то. - Это,  стало  быть,  когда
Аргентарий был  королем.  То  есть  прежде,  чем  династия  приняла  золотой
императорский титул. В те дни язычники еще вовсю разгуливали по стране,  так
что король правил лишь Мариолой да Вастманстедом, а седьмой  Вальк  сидел  у
себя в Бриелле, точно в орлином гнезде,  и  держал  крепкий  союз  со  всеми
северными провинциями. Аргентарий, правду сказать,  был  славным  воякой,  -
отбил у язычников весь Скогаланг, да!  Только  он  тогда  еще  не  испил  из
Колодца, вот счастье ему то и дело и изменяло. Одну битву  выиграет,  другую
тут же проиграет. Ну так вот. Ставорна в  те  времена  была  просто  вольным
городом, и правили в ней трое синдиков: Астли, Бекар и...  как  там  его?  -
Дерривонт. Самые умные мужики были во всем Корсоре, а то и во всей Дейларне,
а из них троих больше всего  ума  досталось  Астли.  Даже  птиц,  сказывают,
разумел. Уж как хотел его король Аргентарий забрать к  себе  в  Стассию,  ко
двору, только он не сдвинулся с места. Пришлось Аргентарию  самому  ехать  к
нему в Ставорну советоваться, когда приперло.  Коронованный  король,  это  ж
подумать надо! Вот какие дела совершались в прежние времена.
   - Кажется, я знаю, что было дальше, - сказал Эйрар. - Мы в Вастманстеде с
колыбели слушаем рассказы о Колодце и королях...
   - Мало ли что вы там слушаете: наши деды все это видели своими глазами, -
зашумели рыбаки. - Давай рассказывай!
   - Этот Астли, - продолжал рассказчик,  -  жил  в  скромном  домике  возле
городских ворот. Он поздоровался с Аргентарием, как будто  тот  был  простым
горожанином, явившимся за советом. Выставил на стол вина и орехов, сели  они
разговаривать. Аргентарий и выложил ему все без утайки: дескать,  вот  взяли
они городишко в Скогаланге, а язычники тут же устроили налет на Белоречье...
а может, его, короля,  призывали  с  войны  назад,  разбираться  с  морскими
разбойниками  Двенадцатиградья...  ладно,  неважно.  Выслушал  его   мудрец,
посмотрел этак искоса, да и говорит: есть, дескать, средство. Ежели, значит,
коронованный король изопьет в нужный час из Единорогова Колодца, и он сам  и
все его королевство обретут умиротворение до конца своих дней.
   "О каком умиротворении ты говоришь? - возмутился Аргентарий.  -  Половина
Дейларны,  вотчина  моего  деда,  во  власти  язычников  и  платит  им  дань
девственницами!"
   "По-твоему, - сказал Астли, - лучше  платить  дань  юношами,  которых  ты
каждый  день  теряешь  в  сражениях?  Люди  ко  всему  способны  привыкнуть,
продолжал он. - Испив из Колодца, ты так или иначе  доживешь  умиротворенным
до самой кончины."
   "В таком случае, - ответствовал король, - хоть  бы  уж  скорей  наступила
она, эта кончина. Какое там удовлетворение - вовсе не жизнь, когда  Дейларна
в ярме! Да, видно, зря я сюда пришел, ибо ничего нового от  тебя  что-то  не
слышу."
   "И все-таки, - говорит ему Астли, - у тебя маловато сил, чтобы  поправить
дело вооруженной рукой. Вот что: а не заключить  ли  тебе  союз  с  соседом,
Дамастетилем из Скроби? С ним  выйдут  на  битву  добрых  полсотни  баронов,
каждый с войском, я уж не  говорю  про  его  воеводу,  герцога  Микала:  это
полководец не хуже тебя самого. Он встанет за твоей  спиной,  как  преданный
брат."
   "Я думал об этом, - вздохнул Аргентарий. - Но в качестве  платы  за  этот
союз..." - и опустил голову, и Астли не стал ни о чем  его  спрашивать,  ибо
знал: платой должна  была  стать  женитьба  короля  на  единственной  дочери
Дамастетиля, принцессе Край, некрасивой и уже не  молоденькой.  У  нее  была
смуглая кожа и гладкие черные волосы, постоянно казавшиеся немытыми:  видно,
она пошла в мать, принцессу из страны Ураведу... Говорят, герцог  Микал  был
влюблен в нее. Никто не знает доподлинно, но это похоже на правду,  -  иначе
зачем бы столь славному полководцу торчать  там  при  дворе?  Старый  герцог
Дамастетиль к тому  времени  начал  потихоньку  выживать  из  ума  и  совсем
свихнулся на доченьке, все думал, как бы  выдать  ее  замуж  за  царственную
персону: она ведь была наследницей Скроби. Отказал бедняге Микалу и еще куче
других женихов и был непреклонен,  хотя  во  всем  остальном  давно  уже  ее
слушался. Приводил ее, понимаешь, всякий раз с собой  на  Совет  и  в  конце
обязательно с улыбочкой спрашивал: "А что думает моя маленькая принцесса?"
   Так вот, Аргентарий и Астли оба знали про все  это  и  долго  молчали,  и
наконец король выдавил сквозь зубы:
   "Дать слово - зна