ялась, валькингов бьют!..
   Потом, однако, когда все поднялись на борт и закусывали хлебом  и  мясом,
Альсандер выразился скромнее:
   - Ну, не то чтобы уж вся...
   - Нет, ты только  вспомни  его  рожу,  когда  он  увидел  твои  волосы!..
расхохотался Рогей.
   - Как звали старого козла - кажется, Родвальд? - спросил Плейандер.
   - И стервец наш прибрался, не к ночи будь помянут, - не  мог  успокоиться
Рогей.
   - Говорили бы толком, - попросил Эйрар.
   - Если позволите, братья, я расскажу все по порядку, - вызвался  Эвименес
и начал:
   - Стало быть, подгребли мы к причалу...  набережная  в  снегу,  и  что-то
никто не бежит нас приветствовать. Диад - у него из всех наших  ребят  самый
сильный южный акцент - стал спрашивать,  как  найти  синдиков  той  гильдии,
которая у них там по части съестного. Ну, вышла к нам  парочка  старцев,  до
того седых, что уж и не разобрать, какие у них волосы были  раньше.  Указали
они нам дорогу, этак пальчиком через плечо, и плюнули  нам  вслед,  полагая,
что мы не видим. Думаете, мы обиделись? Ничуть  не  бывало!  Мы  несли  знак
Лесной  Крысы:  а  чем  больше  ее  оплевывают,  тем  лучше  для  Выдры.  Да
здравствует Каррена!.. - Он встал и поднял кубок, приглашая всех  выпить.  -
Так вот, с  грехом  пополам  указали  они  нам  дорогу,  -  опрокинув  чашу,
продолжал Эвименес. - Ну,  значит,  приходим.  В  зале  гильдии  нас  принял
толстущий мужик - вот с таким брюхом и золотой цепью на нем, весь  в  мехах,
фу ты, ну ты, не то что наши южные синдики, те себя держат попроще. Встретил
он нас не так уж недружелюбно, старый хитрец.
   "Ваша милость..." -  обратился  было  к  нему  Альсандер,  но  он  тотчас
перебил:
   "Не милость, а малость. Когда в  нынешние  смутные  времена  мне  говорят
"ваша милость", так и кажется, что хотят откормить да и прирезать на сало!"
   "Кстати, о сале, - говорит  братец  Альсандер.  -  Мы  -  союзники  вашей
милости и осаждаем пиратов, испокон веку мешающих вам  жить.  Понимаете  ли,
нам совсем нечем стало набить животы. Так что мы бы с радостью взяли и сало,
и еще много чего  в  придачу.  Да  и  разговаривать  с  нами  не  мешало  бы
повежливее..."
   "В самом деле? - отвечает наш пончик. - А  я-то  думал,  харч  вам  нынче
важней приветного слова, - и ну перебирать цепочку на пузе:
   - Так не позволите ли взглянуть на ваши верительные грамоты?"
   "Мы - солдаты  Империи  и  Колодца,  -  молвит  Альсандер.  -  Мы  пришли
издалека, чтобы сражаться под знаменем  Бордвина  Дикого  Клыка.  Какие  еще
верительные грамоты?"
   "Ха, Бордвин! - хмыкает наш тюфячок и поглядывает на нас так это  искоса.
- Значит, при вас должна быть его печать: он же знает, я  без  нее  не  могу
раздавать хлеб, принадлежащий нашему милостивому графу!"
   Ну, тут мы поняли, к чему дело идет...
   - Я лично только понял, что  его  надо  прощупать  поглубже,  -  вмешался
Альсандер. - Стал я его водить, точно рыбку на леске: и  до  каких  же  пор,
думаю, будет упираться? Ох и спорили мы с ним - любо-дорого  вспомнить,  как
он тряс всеми своими подбородками, а позади  стояли  писцы,  и.  Господи,  с
каким отвращением они глядели на нас!.. Тут я легонько намекнул,  что,  мол,
оголодалые воины иной раз перестают стесняться в средствах,  и  он,  кряхтя,
уступил пару овечек и дюжину мешков муки, но вина  -  ни-ни,  нет,  мол,  ни
капли. И тут, отколь ни возьмись, появляется Рогей...
   - С двумя лучниками валькинговской стражи в качестве эскорта,  -  вставил
Рогей.
   - Эскорта!.. - захохотал Эвименес. - Вот уж чего им точно  хотелось,  так
это снять тебе голову с плеч. У меня и то во рту пересохло, хоть они на твое
горло посматривали, а не на мое...
   - Рассказывайте дальше, - напомнил Эйрар.
   - А дальше наш пуфик, то есть синдик, сперва порозовел весь, а  потом  аж
пятнами пошел. "Что такое?" - спрашивает.
   "Изменник, схваченный на месте преступления! - честь  честью  ответствуют
лучники. - И дезерион  говорит,  чтобы  вы,  ваша  милость,  будучи  старшим
синдиком, учинили над ним суд, поскольку барон Баррилис, как  вам  известна,
отбыл третьего дня но важному государственному делу..."
   "А где, - говорит синдик, - свидетели?"
   "Свидетели! - возмущается один из лучников. - Какие  свидетели,  когда  у
тебя есть слова нашего дезериона? Ты что, хочешь вызвать его  в  суд,  точно
какого-нибудь дейлкарла?"
   "Я не слыхал слова дезериона, - говорил  Родвальд.  -  Покамест  я  слышу
только вздор, который несут два сопляка-лучника..."
   Те, понятное дело, глядят исподлобья, вот-вот схватят мечи.  Синдик  тоже
набычился, но держится молодцом. А Рогей  стоит  себе  этак  беззаботно,  ну
прямо кот у печи, так, словно это к нему вовсе и не относится. Да притом еще
напевает...
   - Потому что, - перебил Рогей, - я видел  то,  чего  не  видели  вы:  наш
толстопузый и вправду был - наш. Вы думаете, он  что  там  вертел  в  руках?
Маленькое железное колечко на золотой цепи, рядом с печатями. Вот я и запел:
"Горе, и слезы, и стенанья повсюду". Полагаю, впрочем, что раньше он  только
обещал помогать, а до дела дошло впервые. То-то он затрясся, как студень!
   - Тут брат Альсандер тоже увидел кольцо, - продолжал  Эвименес.  -  Когда
лучники ушли за подмогой, он и говорит синдику: "Ваша милость, раз уж у  вас
совсем нет вина, нельзя ли попросить  хотя  бы  воды?"  Уходит  с  одним  из
писцов, быстренько смывает краску с волос и возвращается, сияя на  весь  зал
нашей знаменитой звездой!
   "Карренцы!" - ахает толстячок, и зубы  у  него  принимаются  стучать,  ну
точно как те косточки, с которыми пляшут танцовщицы из Дзика. Потом, смотрю,
начинает нас пересчитывать.
   "Ваша милость, - говорит Альсандер, - вы, без сомнения, ужасно  рады  нас
видеть, но ловко это скрываете!"
   Тот чуть на плачет:
   "Только вообразите  себя  в  моей  шкуре!  Господь  всеблагий,  будь  мне
свидетелем; я, верховный синдик Малого Лектиса, отдал бы все свое состояние,
чтобы поменяться местами с последним подмастерьем! Не успеет смениться луна,
в нашем городе будут кишмя кишеть не  то  что  валькинговские  "союзники"  -
целые терции валькингов, взбешенных притом! А тут еще и вы... еще и вы..." -
Словом, жалко было смотреть. Альсандер его малость утешил, сказав,  что  мы,
собственно, к нему ненадолго, только пополним припасы и сразу уйдем. Но было
похоже, что он знает нечто важнее, и уж мы его порасспросили. Он и  в  самом
деле оказался верным малым, этот Родвальд, хоть и кусал  пальцы  со  страху.
Нагрузил нас съестным выше бортов, а рассказал  вот  что.  Когда  сгорел  Ос
Эригу, по берегу, где стоял валькинговский лагерь, разбежалось  целое  стадо
троллей, гоблинов и разной другой мерзости, которую в свое  время  замуровал
между камнями и балками замка его строитель, герцог Микал: он же  вроде  был
любовником одной королевы-ведьмы... забыл, как ее звали. Так вот,  при  виде
нечисти рабочие кинулись наутек, хотя им грозили расправой; свалка, говорят,
была не приведи Бог. Еще говорят, будто Бордвина-полководца слопали  тролли,
когда он пытался что-то предпринять с  помощью  заклинаний.  Правда,  другие
утверждают, будто его убил сам граф Вальк, малость тронувшийся со  страху...
или, может, не Вальк, а Стенофон Пермандосский. Но  совершенно  точно  одно:
великий Бордвин мертв,  как  прошлогодняя  вяленая  треска,  все  бароны  из
северных городов призваны в свои  терции  -  и  ссорятся  на  погибель  всем
валькингам так, что горы трясутся. Да здравствует Дейларна!  Да  здравствует
Каррена!..

33. ПОБЕРЕЖЬЕ СКОГАЛАНГА. ЧЕТВЕРТЫЙ СКАЗ О КОЛОДЦЕ

   Все слегка захмелели от радости  и  от  выпитого  вина.  А  утром  к  ним
присоединился еще один корабль - когг  из  Малого  Лектиса.  Однако  трезвое
размышление подсказывало: валькинги и прежде не раз враждовали между  собой,
и ничего, держава не рухнула, и даже более того: ничто так не сплачивало  их
и не заставляло  забыть  распри,  как  общая  беда  и  общий  враг.  Поэтому
восставшие не изменили первоначального плана - зазимовать в Скогаланге  -  и
провели день в трудах: перегрузили провизию с галеры на большие  корабли,  а
галеру сожгли.
   Когг,  пришедший   из   Лектиса,   привез   подкрепление.   Эйрар   узнал
предводителя: это был тот самый юноша  с  золотыми  волосами,  что  когда-то
сидел вместе с ним за столом в Нааросе,  в  гостинице  "Старый  меч".  Звали
парня Оддель, сын Кевиля.
   Минула еще ночь, и они пустились дальше - все дальше на юг,  к  побережью
Шелланда. Скоро пропали за кормой скалистые мысы Норби, далеко выдающиеся  в
море. Каждую ночь маленький флот останавливался у берега, но  ничего  нового
разузнать не удавалось. Спустя время исчезли вдали и  шелландские  низменные
берега; в день, когда они миновали  устье  мутного  Веллингсведена,  корабли
раскачивала штормовая волна.
   В общем, довольно скучное путешествие. Легко догадаться, что Эйрар  часто
искал общества Мелибоэ или сестер-принцесс.  Впрочем,  этих  последних  чаще
всего можно было видеть рядом с их братцем, который, попав на корабль, самым
неожиданным образом расцвел, точно бабочка, пригревшаяся на солнышке, и  вел
себя так, словно это он здесь командовал.
   Немного толку было Эйрару и от волшебника. Когда  Эйрар  его  о  чем-либо
спрашивал, тот любезно отвечал,  но  не  более.  Казалось,  он  был  глубоко
погружен в какие-то сокровенные думы.  Когда  же  молодому  вождю  случалось
бодрствовать допоздна, он не раз и  не  два  замечал  разноцветные  сполохи,
пробивавшиеся сквозь дверную щель каюты Мелибоэ, и  слышал  шепот  и  шорох,
ясно говорившие о том, что за дверью творят заклинания.  А  по  вечерам,  на
закате, когда бросали якорь, старик  появлялся  на  палубе,  держа  в  руках
крохотный лук с тетивой, свитой из нитей,  выдернутых  из  его  одеяния.  Он
наводил свой лучок на птиц, усаживавшихся в снастях. Эйрар знал,  для  чего:
заклятие должно  было  сделать  птиц  соглядатаями,  доставляющими  сплетни.
Однако с вестями на корабль не вернулась ни одна. Оставалось лишь гадать, не
было ли какой магии, противостоящей магии Мелибоэ... а корабли тем  временем
продвигались  все  дальше  на  юг,  туда,  где  от  берега  в  глубь  страны
протянулась по-зимнему темная граница Скогаланга.
   Холмы Скогаланга, одетые мохнатой шубой лесов, подходят к самому морю.  И
вот какие города  стоят  там  на  побережье:  во-первых,  Дьюпа,  во-вторых,
Брамос, который валькинги называют  Вервиллой  -  из-за  сторожевого  форта,
выстроенного на мысу, - в-третьих, Смарнарвида, и,  в-четвертых,  Хейр.  Все
они невелики, а стены есть только  у  Брамоса-Вервиллы,  потому  что  народу
Скогаланга вообще не по душе города. Восставшие решили посетить лишь  первый
и последний, хотя Рогей и  возражал,  говоря,  что  тем  самым  они  как  бы
признавали себя в собственной стране вне закона.
   В Дьюпе карренцы так и не покинули  корабля,  зато  Рогей  отправился  на
берег разыскивать членов Железного Кольца и, может быть, послать через  леса
весточку рыцарю Ладомиру Ладомирсону, приглашая его встретиться в Хейре...
   На это свидание рыцарь прибыл без опоздания.  Он  приехал  на  корабль  в
непогожий денек - холодный ветер позванивал сосульками на канатах. На берегу
от самого края воды начинался лес; зеленые ветви сосен мешались  с  черными,
облетевшими. В Скогаланге было принято, чтобы деревья росли повсюду, даже на
городских улицах, и поэтому город, лежавший в глубине бухты,  почти  не  был
виден, - лишь несколько домов,  чьим  владельцам,  знать,  нравился  морской
пейзаж.
   Холодные волны пенились, разбиваясь о мел.  Рыцарь  перелез  через  борт,
зябко  кутаясь  в  меха,  и  ограничился  поспешным  рукопожатием,  торопясь
вовнутрь корабля, где ждало вино, подогретое с пряностями, и огонь в очажке.
   И в это самое время из своей каюты выплыл семенящей походкой не кто иной,
как принц Аурарий собственной персоной, в обществе одного из борцов (второго
Эйрар со времени пожара так и не видел и сильно  подозревал,  что  Плейандер
тогда воспользовался моментом и прирезал его, но расспрашивать, конечно,  не
стал).
   Завидя принца, рыцарь упал на колено, обнажил голову и  припал  губами  к
руке, которую Аурарий величаво ему протянул:
   - Ваше высочество, мой принц...
   - Мы помним тебя, - был ответ.
   А чуть  погодя,  когда  они  только-только  расселись  у  очажка,  явился
Мелибоэ, и рыцарь Ладомир вскочил на ноги:
   - Это еще что такое? Господа! Вы  допускаете  на  свои  тайные  совещания
человека, отвергнутого Империей  и  Колодцем?  Того,  кто  дерзает  касаться
запретного?.. Да, ничего удивительного, что у вас так скверно идут дела...
   Мелибоэ сел, не произнося ни слова. Альсандер ответил за всех:
   - На твой взгляд, может, они и плохи, но кое-кто из нас, и я в том числе,
полагает:  несмотря  на  потерю  замка,  эта  осада  здорово  поколебала  их
проклятую власть!
   - Ты хочешь, чтобы мы прогнали того, кто оставался с нами в самые  черные
дни, когда почти не на что было надеяться? - подхватил  Рогей,  я  Эйрар  не
нашел, что добавить.
   - Не знаю, не знаю, - покачал головой рыцарь, -  но  в  одном  я  уверен:
высокой цели нельзя достичь с помощью демонов и дьяволов,  ибо  как  раз  их
используют валькинги, против которых мы бьемся. И потом, я что-то  не  верю,
чтобы маги начали воевать друг с другом, ведь это им ни  к  чему.  Нет,  вся
адская кухня трудится только к одной выгоде - к выгоде сынов Бриеллы!
   - Я знаю, что  вы,  сударь,  не  пожелаете  слушать  меня,  -  проговорил
Мелибоэ, - но всем остальным да будет известно, что раздоры заложены в самой
природе  существ,  с  которыми  имеем  дело  мы,  маги.  И  если  мы  иногда
подогреваем их ссоры, в том нет никакого  греха,  тем  более,  что  держава,
против которой мы нынче боремся, основана на колдовстве. Не  забудем  также,
что именно колдовство  сгубило  Бордвина  Дикого  Клыка,  великого  воина  и
волшебника...
   Эйрару поневоле вспомнился день, когда  Мелибоэ  оставил  Бриеллу  именно
потому, что там запретили заниматься той самой философской  наукой,  которую
он с таким жаром теперь поносил. Однако юноша промолчал,  а  рыцарь  простер
длинную изящную руку:
   - Я знаю, господин Мелибоэ, вам нет  равного  в  споре,  вы  кому  угодно
докажете, что черное - это белое. И тем не менее, законы Колодца  возбраняют
использование вашего искусства, кроме как в целях защиты,  а  ведь  вы  сами
первый нипочем не удовольствуетесь таким ограничением.  Между  тем  правящий
Дом есть залог благополучия всех стран Империи, а залог благополучия Дома  -
Колодец!
   - Колодец! - воскликнул Эйрар, не удержавшись, ибо тот  памятный  рассказ
Аргиры сильно поколебал его уверенность в такой уж благодати чуда Вселенной.
Вероятно, сомнение явственно  прозвучало  в  его  голосе  -  рыцарь  Ладомир
повернулся к нему с проворством спущенной катапульты:
   - Вы, юноша, насколько я слышал, сделались выдающимся воином и хитроумным
полководцем; должно быть, вы  и  вправду  счастливчик,  поскольку  во  время
прошлой  нашей  встречи  вы   были   всего   лишь   вестником...   посланцем
изменника-мага,   присутствующего   здесь.   Но   заверяю   вас   со    всей
определенностью: без должного почтения  к  Колодцу  ваша  счастливая  звезда
погаснет подобно слабой свече, ибо Колодец есть то,  на  чем  зиждется  весь
этот мир. Даже дикие звери почитают его: вот послушайте.
   Вы видите, юноша - моя голова почти совсем седа,  но  пока  ее  вовсе  не
засыплет снегом, а снег не растает  -  я  не  позабуду  того  дня,  когда  я
сопровождал к Колодцу ныне царствующего нашего  Императора,  его  величество
Аурариса. Он собирался испить свадебный кубок с дочерью рыцаря Бреммери... и
тем самым омыть все грехи прошлого с себя и с нее.  Он  был  уже  немолод  и
притомился дорогой, и мы разбили лагерь в буковой роще. Тогда как раз стояла
весна; и вот из чащи вышла свирепая волчица и зарычала на нас. Приметная это
была волчица, с обгрызенным хвостом и порванным ухом, а за нею  бежали  двое
волчат. Государь наш поднял было копье, но его невеста сказала:
   "Возлюбленный и повелитель, с которым я скоро разделю ложе в  согласии  и
любви! Позволь одной женщине вступиться за другую. Пощади ее ради меня!"
   И его величество уступил ей. Владыка золотого трона Стассии оставил жизнь
дикой волчице. И когда мы продолжили путь, она побежала следом, не знаю  уж,
то ли из любопытства, то ли  из  любви  к  нашему  государю,  и  с  нею  оба
волчонка. И поскольку все знали, что ее пощадил сам император, иные из свиты
оставляли ей то  косточку,  то  кусочек  мяса.  Достигнув  колодца,  мы  все
остались у врат, лишь царственные жених и невеста проследовали  вовнутрь.  А
волчица вскарабкалась по каменистым склонам с другой стороны, словно  бы  не
желая оставлять императорскую чету. Когда же его величество  вновь  появился
перед нами об руку с невестой - ах, каким счастьем и  миром  сияли  у  обоих
глаза! - они рассказали нам о  явленном  им  чуде.  Как  только  они  вместе
пригубили чашу, у кромки Колодца появилась волчица  и  принялась  лакать  из
источника, а потом села перед  венценосными  влюбленными,  подняла  морду  и
провыла, точно приветствуя их.
   Господа мои! Охотники не раз потом замечали эту  волчицу  в  окрестностях
Колодца.  Ее  легко  узнавали  по  обгрызенному  хвосту,   рваному   уху   и
двойняшкам-волчатам. И вот что произошло той  же  весной,  через  месяц  или
около того. На глазах у охотников волчица загнала оленя: в конце  концов  он
запутался рогами в чаще и не мог больше бежать. Но  когда  она  готова  была
разорвать ему горло, олень вдруг повернул к ней голову  -  и  вот,  господа,
дикая волчица, голодная, с подведенным брюхом, и ведь при ней были  волчата!
- волчица издала все тот же вой, словно вспомнив о Мире Колодца  и  убежала,
кротко уступив оленя охотникам...
   Но вы, юноша!.. В вашей власти  обратить  против  валькингов  чудотворную
силу,  способную  умиротворить  даже  диких  зверей  -  а  вы  вместо  этого
пользуетесь услугами заурядного колдуна с его ничтожными зельями...
   - Государь рыцарь!.. - начал было Эйрар, еще толком не зная, что  скажет,
и притом видя краем глаза, как насмешливо  кривятся  губы  Мелибоэ,  скрытые
взлохмаченной бородой... Но ничего  сказать  ему  так  и  не  пришлось,  ибо
владетель Ос Эригу грохнул кулаком по столу и поднялся:
   - Во имя всего  святого  -  вы  точно  прячетесь  от  новостей  здесь,  в
Скогаланге!  Преклоняюсь  перед   вашими   высокими   принципами,   господин
советник... но не перед вашей осведомленностью. Вы  что,  в  самом  деле  не
знаете, что мы взялись воевать именно с правящим Домом, прогнившим  насквозь
- ну то есть до такой степени, чтобы продавать дочерей на  ложе  Бриеллы,  а
наследника - мальчика, девочку -  не  разберешь  -  заставлять  шпионить  на
Валька?
   Господин Ладомир отшатнулся так, словно ему дали пощечину:
   - Государь Микалегон, здесь я ваш  гость,  и,  стало  быть,  по  правилам
рыцарской чести не имею возможности вызвать вас на  поединок.  Но  когда  вы
сойдете на берег - я отнюдь не могу поручиться, что не произнесу в ваш адрес
каких-нибудь слов, которые возможно будет смыть только кровью. А именно: что
вы лжете.
   Эйрар наклонился к уху Долговязого Эрба:
   - Пожалуйста, передай мое почтение принцессе  Аргире.  Не  могла  бы  она
выйти сюда к нам ненадолго? Скажи ей, что здесь господин Ладомир Ладомирсон.
   Некоторое время в каюте царило молчание, только старый рыцарь вздрагивал,
точно в ознобе, дергая меховую опушку плаща. Но вот послышались легкие шаги,
и появилась принцесса. Господин Ладомир тотчас преклонил колено.
   - Поднимитесь, - сказала она. - И сядьте, прошу вас. Как  я  рада  видеть
вас, верный папин советник! У вас все хорошо?
   Он отвечал:
   - Я вновь лицезрею вас - и, значит, все хорошо. Но я  только  что  слышал
нечто, касающееся Стассии... такое, во что невозможно поверить!
   Она улыбнул