на  галере
пришлось попотеть, добираясь к устью реки.  Здесь  им  пожелали  удачи,  и
галера ушла дальше, а парусники остались.
   Эйрар велел бросить якорь у северного берега и разослал соглядатаев. Он
долго стоял возле борта, глядя на катящиеся речные воды, а над  головой  с
криком проносились чайки и  соколы,  которым  Хракра  была  обязана  своим
именем.
   - Не так велика эта река и воды в ней  не  такие  синие,  как  в  нашем
вастманстедском Нааре, - подумал он вслух и  немало  удивился,  когда  ему
ответил какой-то шелландец:
   - И не так она благородна и добра к людям, как наш Веллингсведен!
   А Эйрару Веллингсведен показался всего лишь мутным, холодным потоком...
   Галера  вернулась  совсем  неожиданно,  как  раз  когда   на   кораблях
собирались укладываться спать. Первой мыслью было, что она  примчалась  за
помощью, ибо люди на палубе прыгали и размахивали факелами. Но вот долетел
перезвон струн какого-то инструмента, и Рогей радостно прокричал:
   - Вся Дейларна поднялась, валькингов бьют!..
   Потом, однако, когда все поднялись на борт и закусывали хлебом и мясом,
Альсандер выразился скромнее:
   - Ну, не то чтобы уж вся...
   - Нет, ты только вспомни его рожу, когда он  увидел  твои  волосы!..  -
расхохотался Рогей.
   - Как звали старого козла - кажется, Родвальд? - спросил Плейандер.
   - И стервец наш прибрался, не к ночи будь помянут, - не мог успокоиться
Рогей.
   - Говорили бы толком, - попросил Эйрар.
   - Если позволите,  братья,  я  расскажу  все  по  порядку,  -  вызвался
Эвименес и начал: - Стало быть, подгребли мы  к  причалу...  набережная  в
снегу, и что-то никто не бежит нас приветствовать. Диад - у него  из  всех
наших ребят самый сильный  южный  акцент  -  стал  спрашивать,  как  найти
синдиков той гильдии, которая у них там по части съестного.  Ну,  вышла  к
нам парочка старцев, до того седых, что уж и не  разобрать,  какие  у  них
волосы были раньше. Указали они нам дорогу, этак пальчиком через плечо,  и
плюнули нам вслед, полагая, что мы не видим. Думаете, мы обиделись? Ничуть
не бывало! Мы несли знак Лесной Крысы: а чем  больше  ее  оплевывают,  тем
лучше для Выдры. Да здравствует Каррена!.. -  Он  встал  и  поднял  кубок,
приглашая всех выпить. - Так вот, с грехом пополам указали они нам дорогу,
- опрокинув чашу, продолжал Эвименес.  -  Ну,  значит,  приходим.  В  зале
гильдии нас принял толстущий мужик - вот с таким брюхом и золотой цепью на
нем, весь в мехах, фу ты, ну ты, не то что наши  южные  синдики,  те  себя
держат попроще. Встретил он нас не так уж недружелюбно, старый хитрец.
   "Ваша милость..." - обратился было  к  нему  Альсандер,  но  он  тотчас
перебил:
   "Не милость, а малость. Когда в нынешние смутные  времена  мне  говорят
"ваша милость", так и кажется, что  хотят  откормить  да  и  прирезать  на
сало!"
   "Кстати, о сале, - говорит братец Альсандер.  -  Мы  -  союзники  вашей
милости и осаждаем пиратов, испокон веку мешающих вам жить. Понимаете  ли,
нам совсем нечем стало набить животы. Так что мы бы  с  радостью  взяли  и
сало, и еще много чего в придачу. Да и разговаривать с нами не  мешало  бы
повежливее..."
   "В самом деле? - отвечает наш пончик. - А я-то думал,  харч  вам  нынче
важней приветного слова, - и ну перебирать  цепочку  на  пузе:  -  Так  не
позволите ли взглянуть на ваши верительные грамоты?"
   "Мы - солдаты Империи и  Колодца,  -  молвит  Альсандер.  -  Мы  пришли
издалека, чтобы сражаться под знаменем Бордвина Дикого  Клыка.  Какие  еще
верительные грамоты?"
   "Ха, Бордвин! - хмыкает наш  тюфячок  и  поглядывает  на  нас  так  это
искоса. - Значит, при вас должна быть его печать: он же знает, я  без  нее
не могу раздавать хлеб, принадлежащий нашему милостивому графу!"
   Ну, тут мы поняли, к чему дело идет...
   - Я лично только понял, что его надо  прощупать  поглубже,  -  вмешался
Альсандер. - Стал я его водить, точно рыбку на леске: и до каких  же  пор,
думаю, будет упираться? Ох и спорили мы с ним - любо-дорого вспомнить, как
он тряс всеми своими подбородками, а позади стояли писцы,  и.  Господи,  с
каким отвращением они глядели на нас!.. Тут я легонько намекнул, что, мол,
оголодалые воины иной раз перестают стесняться в средствах, и он,  кряхтя,
уступил пару овечек и дюжину мешков муки, но вина - ни-ни,  нет,  мол,  ни
капли. И тут, отколь ни возьмись, появляется Рогей...
   - С двумя лучниками валькинговской стражи в качестве эскорта, - вставил
Рогей.
   - Эскорта!.. - захохотал Эвименес. - Вот уж чего им точно хотелось, так
это снять тебе голову с плеч. У меня и то во рту пересохло,  хоть  они  на
твое горло посматривали, а не на мое...
   - Рассказывайте дальше, - напомнил Эйрар.
   - А дальше наш пуфик, то есть синдик, сперва порозовел весь, а потом аж
пятнами пошел. "Что такое?" - спрашивает.
   "Изменник, схваченный на месте преступления! - честь честью ответствуют
лучники. - И дезерион говорит, чтобы  вы,  ваша  милость,  будучи  старшим
синдиком, учинили над ним суд, поскольку барон Баррилис, как вам известна,
отбыл третьего дня но важному государственному делу..."
   "А где, - говорит синдик, - свидетели?"
   "Свидетели! - возмущается один из лучников. - Какие свидетели, когда  у
тебя есть слова нашего дезериона? Ты что, хочешь вызвать его в суд,  точно
какого-нибудь дейлкарла?"
   "Я не слыхал слова дезериона, - говорил Родвальд. -  Покамест  я  слышу
только вздор, который несут два сопляка-лучника..."
   Те, понятное дело, глядят исподлобья, вот-вот схватят мечи. Синдик тоже
набычился, но держится молодцом. А Рогей стоит себе  этак  беззаботно,  ну
прямо кот у печи, так, словно это к нему вовсе и не относится.  Да  притом
еще напевает...
   - Потому что, - перебил Рогей, - я видел то, чего  не  видели  вы:  наш
толстопузый и вправду был - наш. Вы думаете, он что там  вертел  в  руках?
Маленькое железное колечко на золотой цепи, рядом  с  печатями.  Вот  я  и
запел: "Горе, и слезы, и стенанья повсюду". Полагаю, впрочем,  что  раньше
он только обещал помогать, а до дела дошло впервые. То-то он затрясся, как
студень!
   - Тут брат Альсандер тоже увидел кольцо, - продолжал Эвименес. -  Когда
лучники ушли за подмогой, он и говорит синдику: "Ваша милость,  раз  уж  у
вас совсем нет вина, нельзя ли попросить хотя бы воды?" Уходит с одним  из
писцов, быстренько смывает краску с волос и возвращается, сияя на весь зал
нашей знаменитой звездой!
   "Карренцы!" - ахает толстячок, и зубы у него  принимаются  стучать,  ну
точно как те косточки, с  которыми  пляшут  танцовщицы  из  Дзика.  Потом,
смотрю, начинает нас пересчитывать.
   "Ваша милость, - говорит Альсандер, - вы, без сомнения, ужасно рады нас
видеть, но ловко это скрываете!"
   Тот чуть на плачет:
   "Только вообразите себя в  моей  шкуре!  Господь  всеблагий,  будь  мне
свидетелем;  я,  верховный  синдик  Малого  Лектиса,  отдал  бы  все  свое
состояние, чтобы поменяться местами с последним  подмастерьем!  Не  успеет
смениться луна, в нашем городе будут кишмя кишеть не то что валькинговские
"союзники" - целые терции валькингов, взбешенных притом! А тут еще и вы...
еще и вы..." - Словом, жалко было смотреть. Альсандер его малость  утешил,
сказав, что мы, собственно, к нему ненадолго, только  пополним  припасы  и
сразу уйдем. Но было похоже, что он  знает  нечто  важнее,  и  уж  мы  его
порасспросили. Он и в самом деле оказался  верным  малым,  этот  Родвальд,
хоть и кусал пальцы со  страху.  Нагрузил  нас  съестным  выше  бортов,  а
рассказал  вот  что.  Когда  сгорел  Ос  Эригу,  по  берегу,   где   стоял
валькинговский лагерь, разбежалось целое стадо троллей, гоблинов и  разной
другой мерзости, которую в свое время замуровал между  камнями  и  балками
замка его строитель, герцог  Микал:  он  же  вроде  был  любовником  одной
королевы-ведьмы... забыл, как ее звали. Так вот, при виде нечисти  рабочие
кинулись наутек, хотя им  грозили  расправой;  свалка,  говорят,  была  не
приведи Бог. Еще говорят, будто Бордвина-полководца слопали тролли,  когда
он  пытался  что-то  предпринять  с  помощью  заклинаний.  Правда,  другие
утверждают,  будто  его  убил  сам  граф  Вальк,  малость  тронувшийся  со
страху... или, может, не Вальк, а Стенофон  Пермандосский.  Но  совершенно
точно одно: великий Бордвин мертв, как прошлогодняя  вяленая  треска,  все
бароны из северных городов призваны в свои терции - и ссорятся на погибель
всем валькингам так,  что  горы  трясутся.  Да  здравствует  Дейларна!  Да
здравствует Каррена!..



33. ПОБЕРЕЖЬЕ СКОГАЛАНГА. ЧЕТВЕРТЫЙ СКАЗ О КОЛОДЦЕ

   Все слегка захмелели от радости и от  выпитого  вина.  А  утром  к  ним
присоединился еще один корабль - когг из Малого  Лектиса.  Однако  трезвое
размышление подсказывало: валькинги  и  прежде  не  раз  враждовали  между
собой, и ничего, держава не рухнула, и  даже  более  того:  ничто  так  не
сплачивало их и не заставляло забыть распри, как общая беда и общий  враг.
Поэтому восставшие  не  изменили  первоначального  плана  -  зазимовать  в
Скогаланге - и провели день в трудах: перегрузили  провизию  с  галеры  на
большие корабли, а галеру сожгли.
   Когг,  пришедший  из  Лектиса,   привез   подкрепление.   Эйрар   узнал
предводителя: это был тот самый юноша с золотыми  волосами,  что  когда-то
сидел вместе с ним за столом в Нааросе, в гостинице  "Старый  меч".  Звали
парня Оддель, сын Кевиля.
   Минула еще ночь, и они пустились дальше - все дальше на юг, к побережью
Шелланда. Скоро пропали за кормой скалистые мысы Норби, далеко  выдающиеся
в море. Каждую ночь маленький флот  останавливался  у  берега,  но  ничего
нового разузнать не удавалось. Спустя время исчезли  вдали  и  шелландские
низменные берега; в день, когда они миновали устье мутного Веллингсведена,
корабли раскачивала штормовая волна.
   В общем, довольно скучное  путешествие.  Легко  догадаться,  что  Эйрар
часто искал общества Мелибоэ или сестер-принцесс. Впрочем, этих  последних
чаще всего можно было  видеть  рядом  с  их  братцем,  который,  попав  на
корабль, самым неожиданным образом расцвел, точно бабочка, пригревшаяся на
солнышке, и вел себя так, словно это он здесь командовал.
   Немного толку было Эйрару и от волшебника. Когда Эйрар его  о  чем-либо
спрашивал, тот любезно отвечал, но не  более.  Казалось,  он  был  глубоко
погружен в какие-то сокровенные думы. Когда же  молодому  вождю  случалось
бодрствовать допоздна, он не раз и не два  замечал  разноцветные  сполохи,
пробивавшиеся сквозь дверную щель каюты Мелибоэ, и слышал шепот  и  шорох,
ясно говорившие о том, что за дверью творят заклинания. А по  вечерам,  на
закате, когда бросали якорь, старик появлялся на  палубе,  держа  в  руках
крохотный лук с тетивой, свитой из нитей, выдернутых из  его  одеяния.  Он
наводил свой лучок на птиц, усаживавшихся в снастях. Эйрар знал, для чего:
заклятие должно было сделать  птиц  соглядатаями,  доставляющими  сплетни.
Однако с вестями на корабль не вернулась ни одна. Оставалось лишь  гадать,
не было ли какой магии, противостоящей  магии  Мелибоэ...  а  корабли  тем
временем продвигались все дальше на юг, туда, где от берега в глубь страны
протянулась по-зимнему темная граница Скогаланга.
   Холмы Скогаланга, одетые мохнатой шубой лесов, подходят к самому  морю.
И вот какие города стоят там на побережье:  во-первых,  Дьюпа,  во-вторых,
Брамос, который валькинги называют Вервиллой -  из-за  сторожевого  форта,
выстроенного на мысу, - в-третьих, Смарнарвида, и, в-четвертых, Хейр.  Все
они невелики, а стены есть только у Брамоса-Вервиллы,  потому  что  народу
Скогаланга вообще не по  душе  города.  Восставшие  решили  посетить  лишь
первый и последний, хотя Рогей и возражал, говоря, что тем самым  они  как
бы признавали себя в собственной стране вне закона.
   В Дьюпе карренцы так и не покинули корабля, зато  Рогей  отправился  на
берег разыскивать членов Железного Кольца и,  может  быть,  послать  через
леса весточку рыцарю Ладомиру Ладомирсону,  приглашая  его  встретиться  в
Хейре...
   На это свидание рыцарь прибыл без опоздания. Он приехал  на  корабль  в
непогожий денек - холодный ветер  позванивал  сосульками  на  канатах.  На
берегу от самого края воды начинался лес; зеленые ветви сосен  мешались  с
черными, облетевшими. В  Скогаланге  было  принято,  чтобы  деревья  росли
повсюду, даже на городских улицах, и поэтому  город,  лежавший  в  глубине
бухты, почти не был виден, - лишь несколько домов, чьим владельцам, знать,
нравился морской пейзаж.
   Холодные волны пенились, разбиваясь о мел. Рыцарь перелез  через  борт,
зябко кутаясь в  меха,  и  ограничился  поспешным  рукопожатием,  торопясь
вовнутрь корабля, где ждало вино,  подогретое  с  пряностями,  и  огонь  в
очажке.
   И в это самое время из своей каюты выплыл  семенящей  походкой  не  кто
иной, как принц Аурарий собственной персоной, в обществе одного из  борцов
(второго Эйрар со времени пожара так и не видел и сильно  подозревал,  что
Плейандер тогда воспользовался моментом и прирезал его, но  расспрашивать,
конечно, не стал).
   Завидя принца, рыцарь упал на колено, обнажил голову и припал губами  к
руке, которую Аурарий величаво ему протянул:
   - Ваше высочество, мой принц...
   - Мы помним тебя, - был ответ.
   А чуть погодя, когда  они  только-только  расселись  у  очажка,  явился
Мелибоэ, и рыцарь Ладомир вскочил на ноги:
   - Это еще что такое? Господа! Вы допускаете на  свои  тайные  совещания
человека, отвергнутого Империей и Колодцем?  Того,  кто  дерзает  касаться
запретного?.. Да, ничего удивительного, что у вас так скверно идут дела...
   Мелибоэ сел, не произнося ни слова. Альсандер ответил за всех:
   - На твой взгляд, может, они и плохи, но кое-кто из  нас,  и  я  в  том
числе, полагает: несмотря на потерю замка, эта осада здорово поколебала их
проклятую власть!
   - Ты хочешь, чтобы мы прогнали того,  кто  оставался  с  нами  в  самые
черные дни, когда почти не на что было надеяться?  -  подхватил  Рогей,  я
Эйрар не нашел, что добавить.
   - Не знаю, не знаю, - покачал головой рыцарь, - но в  одном  я  уверен:
высокой цели нельзя достичь с помощью демонов и дьяволов, ибо как  раз  их
используют валькинги, против которых мы бьемся. И потом, я что-то не верю,
чтобы маги начали воевать друг с другом, ведь это им ни к чему.  Нет,  вся
адская кухня трудится только к одной выгоде - к выгоде сынов Бриеллы!
   - Я знаю, что вы, сударь,  не  пожелаете  слушать  меня,  -  проговорил
Мелибоэ, - но всем остальным да будет известно,  что  раздоры  заложены  в
самой природе существ, с которыми имеем дело мы, маги. И  если  мы  иногда
подогреваем их ссоры, в том нет никакого греха, тем  более,  что  держава,
против которой мы нынче боремся, основана на колдовстве. Не забудем также,
что именно колдовство сгубило Бордвина  Дикого  Клыка,  великого  воина  и
волшебника...
   Эйрару поневоле вспомнился день, когда Мелибоэ оставил  Бриеллу  именно
потому, что там запретили заниматься той самой философской наукой, которую
он с таким жаром теперь поносил. Однако юноша промолчал, а рыцарь  простер
длинную изящную руку:
   - Я знаю, господин Мелибоэ, вам нет равного в  споре,  вы  кому  угодно
докажете, что  черное  -  это  белое.  И  тем  не  менее,  законы  Колодца
возбраняют использование вашего искусства, кроме как  в  целях  защиты,  а
ведь вы сами первый нипочем не удовольствуетесь таким ограничением.  Между
тем правящий Дом есть залог  благополучия  всех  стран  Империи,  а  залог
благополучия Дома - Колодец!
   - Колодец! - воскликнул Эйрар, не удержавшись, ибо тот памятный рассказ
Аргиры  сильно  поколебал  его  уверенность  в  такой  уж  благодати  чуда
Вселенной. Вероятно, сомнение явственно прозвучало в его голосе  -  рыцарь
Ладомир повернулся к нему с проворством спущенной катапульты:
   -  Вы,  юноша,  насколько  я  слышал,  сделались  выдающимся  воином  и
хитроумным полководцем; должно быть, вы и вправду  счастливчик,  поскольку
во время прошлой нашей встречи вы были всего лишь  вестником...  посланцем
изменника-мага,  присутствующего   здесь.   Но   заверяю   вас   со   всей
определенностью: без должного почтения к Колодцу  ваша  счастливая  звезда
погаснет подобно слабой свече, ибо Колодец есть то, на чем  зиждется  весь
этот мир. Даже дикие звери почитают его: вот послушайте.
   Вы видите, юноша - моя голова почти совсем седа, но пока  ее  вовсе  не
засыплет снегом, а снег не растает - я  не  позабуду  того  дня,  когда  я
сопровождал к Колодцу ныне царствующего нашего Императора, его  величество
Аурариса. Он собирался испить свадебный кубок с дочерью рыцаря Бреммери...
и тем самым омыть все грехи прошлого с себя и с нее. Он был уже немолод  и
притомился дорогой, и мы разбили лагерь в  буковой  роще.  Тогда  как  раз
стояла весна; и вот из чащи вышла свирепая  волчица  и  зарычала  на  нас.
Приметная это была волчица, с обгрызенным хвостом и порванным ухом,  а  за
нею бежали двое волчат. Государь наш поднял было  копье,  но  его  невеста
сказала:
   "Возлюбленный и повелитель, с которым я скоро разделю ложе в согласии и
любви! Позволь одной женщине вступиться за другую. Пощади ее ради меня!"
   И его величество уступил ей. Владыка  золотого  трона  Стассии  оставил
жизнь дикой волчице. И когда мы продолжили путь, она побежала  следом,  не
знаю уж, то ли из любопытства, то ли из любви к нашему государю, и  с  нею
оба волчонка. И поскольку все знали, что ее пощадил сам император, иные из
свиты оставляли ей то косточку, то кусочек мяса. Достигнув колодца, мы все
остались у врат, лишь царственные жених и невеста проследовали вовнутрь. А
волчица вскарабкалась по каменистым склонам с другой стороны, словно бы не
желая оставлять императорскую чету. Когда же его величество вновь появился
перед нами об руку с невестой - ах, каким счастьем и миром сияли  у  обоих
глаза! - они рассказали нам о явленном им  чуде.  Как  только  они  вместе
пригубили чашу, у кромки Колодца появилась волчица и принялась  лакать  из
источника, а потом села перед венценосными влюбленными,  подняла  морду  и
провыла, точно приветствуя их.
   Господа мои! Охотники не раз потом замечали эту волчицу в  окрестностях
Колодца.  Ее  легко  узнавали  по  обгрызенному  хвосту,  рваному  уху   и
двойняшкам-волчатам. И вот что произошло той же весной,  через  месяц  или
около того. На глазах у охотников волчица загнала оленя: в конце концов он
запутался рогами в чаще и не мог больше бежать. Но когда она  готова  была
разорвать ему горло, олень вдруг повернул к ней голову - и  вот,  господа,
дикая волчица, голодная,  с  подведенным  брюхом,  и  ведь  при  ней  были
волчата! - волчица издала все тот же вой, словно вспомнив о Мире Колодца -
и убежала, кротко уступив оленя охотникам...
   Но вы, юноша!.. В вашей власти обратить против  валькингов  чудотворную
силу, способную умиротворить  даже  диких  зверей  -  а  вы  вместо  этого
пользуетесь услугами заурядного колдуна с его ничтожными зельями...
   - Государь рыцарь!.. - начал  было  Эйрар,  еще  толком  не  зная,  что
скажет, и притом видя краем глаза, как насмешливо кривятся  губы  Мелибоэ,
скрытые взлохмаченной бородой... Но ничего сказать ему так и не  пришлось,
ибо владетель Ос Эригу грохнул кулаком по столу и поднялся:
   - Во имя всего святого -  вы  точно  прячетесь  от  новостей  здесь,  в
Скогаланге!  Преклоняюсь  перед  вашими  высокими   принципами,   господин
советник... но не перед вашей осведомленностью. Вы что, в  самом  деле  не
знаете, что  мы  взялись  воевать  именно  с  правящим  Домом,  прогнившим
насквозь - ну то есть до такой степени, чтобы продавать  дочерей  на  ложе
Бриеллы, а наследника - мальчика, девочку  -  не  разберешь  -  заставлять
шпионить на Валька?
   Господин Ладомир отшатнулся так, словно ему дали пощечину:
   - Государь Микалегон, здесь я ваш гость, и,  стало  быть,  по  правилам
рыцарской чести не имею возможности вызвать