Ну? - сказала Эвадне и, наклонясь, притронулась к плечу  трангстедца.
- Я, как один из карренских братьев,  клянусь  принять  приговор,  который
Эйрар Ясноглазый вынесет по поводу происшедшего - или оставить  дейлкарлов
и никогда больше с ними не связываться!
   Альсандер, подумав, повторил клятву сестры. Сердце Эйрара  заколотилось
у горла: ему предстояло судить людей поистине великих - хотя бы и попавших
нынче в беду. И все-таки он сказал:
   - Если вы мне доверяете  -  будьте  добры  не  ставить  условий.  А  не
доверяете - ищите себе другого судью.
   - Что, уже  штаны  промочил?  -  хмыкнул  Плейандер,  но  Эвадне  снова
вмешалась:
   - Не глупи, брат, парень прав. Слушай, разве мы ушли из твоего  войска,
когда ты заставил нас рыть этот  идиотский  тоннель  под  наружной  башней
Филедии? Лично я приму его приговор, каким бы он ни был!
   Эвименес заявил о своем согласии с  ней,  за  Эвименесом  -  Альсандер.
Последним, недовольно насупившись, сдался Плейандер.  Эйрар  повернулся  к
Рогею и одному из хестингарцев, тоже, как выяснилось, замешанному в  деле.
Они принялись говорить все разом, а к рабу-миктонцу подбежал другой и стал
его перевязывать.
   Эвименес повел речь от имени карренцев:
   - Все из-за лошадей. У нас  их  в  обрез,  а  ведь  мы,  чего  доброго,
потеряем еще пару-тройку в  этих  горах.  Надо  же  иметь  хоть  несколько
запасных, верховых и  вьючных!  А  на  здешних  равнинах  полно  бесхозных
табунов, вот мы и решили наловить себе лошадок.  И  вдруг  подбегает  этот
немытый и верещит что-то на своем дикарском наречии, а потом  хватает  под
уздцы лошадь Плейандера - чего тот, учти, даже и от меня не потерпит, куда
уж там от раба. Плейандер и вмазал ему, как  то  пристало  человеку  наших
кровей. Тут появляется Рогей и вступается, видите ли,  за  невольника,  да
еще кричит: "Воровство, воровство!" А мы, между прочим, покамест  не  пали
так низко, чтобы кому-нибудь спускать подобные речи...
   Эйрар повернулся к противоположной стороне:
   - Это верно, Рогей?
   Рогей ответил:
   - Да, верно... если запретить называть черное - черным, а  воровство  -
воровством. Я...
   Плейандер с яростным ревом  пришпорил  коня,  но  Эйрар  загородил  ему
дорогу, крикнув Рогею:
   - Хватит оскорблений!.. - и вновь обратился к хестингарцу:  -  А  ты  -
прости, не знаю, как тебя звать - что обо всем этом скажешь?
   Человек с хутора Хольмунда поскреб мокрый щетинистый подбородок:
   - Ну... в общем, чужеземец не так уж сильно приврал.  Он  забыл  только
упомянуть, что  Рузи...  невольник  то  есть...  как  раз  и  пытался  ему
объяснить, что эти лошади не бродячие. У них метки на ушах, вот  посмотри.
Рузи отстаивал хозяйское добро, как и следует доброму слуге...
   Эйрар спросил Звездных Воевод:
   - Вы в самом деле не знали, что в Хестинге коням метят уши?
   Эвименес свел черные брови, но ответил:
   - Не знали - клянусь честью солдата.
   Альсандер согласно поднял ладонь.
   - В таком случае, - проговорил Эйрар, - я нахожу, что вы хотя и обидели
наших гостеприимных хозяев, но по незнанию и сами не желая того, и это вас
извиняет... Деньги у вас с собой есть?
   - Есть немножко, - проворчал Эвименес.
   - Вы люди бывалые, - продолжал Эйрар. - Если вы говорите, что нам нужны
еще лошади, значит, вправду нужны. Но за каждую объезженную лошадь следует
заплатить по меньшей мере  пол-золотого  человеку,  представляющему  здесь
Коновода Хольмунда. Тебя устроит такая цена, друг? - Хестингарец кивнул, и
Эйрар продолжал: - Что же касается раба, которому разбили голову, -  пусть
он получит виру в тридцать айнов.
   Эвадне скривила тонкие губы:
   - В нашей стране не платят виру рабам...
   - А в нашей платят, - сказал Эйрар. - Ибо мы  полагаем,  что  неволя  -
скорее беда, а не вина. С другой стороны, у  нас  не  принято  и  доводить
человека оскорблениями до кровопролития. Если, конечно,  речь  не  идет  о
кровной вражде. Поэтому я считаю, что и Рогей виноват перед вами, а посему
возлагаю на него виру в те же тридцать айнов, и  пусть  он  сопроводит  их
извинениями, которые удовлетворят Плейандера из  Каррены.  Вот  таков  мой
приговор.
   Что ж, все остались довольны. Отряд благополучно двинулся дальше,  люди
хвалили Эйрара за справедливость, но сам он, по-прежнему ехавший  рядом  с
Рогеем и проводником, узнал об этом лишь вечером,  когда  остановились  на
ночлег.
   Они расположились поужинать в домике,  сложенном  из  камней  и  земли,
одном из многих, выстроенных хестингарцами на равнинах. В домике  разожгли
костерок из сухой травы, дававший тепла ровно столько,  чтобы  не  лязгать
зубами от холода. Волшебник Мелибоэ протиснулся на  лучшее  место  и  тихо
сказал Эйрару, сидевшему рядом:
   - Вот  видишь  теперь,  молодой  человек,  как  славно  сочетаются  моя
философия и твои прекрасные свойства? Я-то ведь с первого взгляда понял  -
ты парень что надо, да к тому же из счастливчиков.  А  сегодня,  благодаря
маленькому испытанию, которое я тебе устроил, все поняли, какой  вождь  со
временем из тебя выйдет... если только ты и дальше будешь  разыгрывать  из
себя того же простодушного мальчика, что и теперь.
   - Что?.. - изумился Эйрар. - Испытание? Ты мне устроил?..
   - А кто же, если не я? Кто, по-твоему, сделал так, чтобы тебя  сбросила
лошадь и, соответственно, ты остался вне ссоры, а значит,  смог  по  праву
судить? А сама ссора?.. Эти карренцы не способны удержаться и не  стащить,
если что плохо лежит, - кидаются,  точно  орлы  на  кролика.  Стоило  лишь
подгадать, чтобы им на глаза попались бесхозные кони...
   Эйрар не ответил. Он думал о том,  насколько  счастливее  была  бы  его
жизнь, окажись Гитона хоть вполовину  так  добра,  как  грубиянка  Эвадне,
девушка-воин из Каррены...



17. ГРАФСКАЯ ПОДУШКА. ВТОРОЙ СКАЗ О КОЛОДЦЕ

   На другой день дождь еще моросил, но тучи  приподнялись,  и  кое-где  в
небе проглядывала синева.  Отряд  пересек  речку,  быстро  бежавшую  между
крутых  берегов,  и  начал  подниматься  в  предгорья.  Слева   и   справа
обозначились далекие кряжи, появились сосновые рощицы, заросли акаций.
   К Эйрару, ехавшему во главе войска,  присоединился  Эвименес  и  с  ним
Эвадне, которую он называл  "Эвандером"  и  "братишкой".  Карренцы  весело
болтали,  припоминая  то  одну  историю,  то  другую,  и  Эйрару  невольно
подумалось - а ну как четверо Воевод  посоветовались  накануне  вечером  и
решили, что он заслуживает их дружбы?.. Впрочем, все разговоры Эвименеса и
Эвадне вертелись вокруг бессмысленных междоусобных войн Двенадцати Городов
- они называли их еще Додекаполисом, - и в основном сводились к тому,  что
в Народной партии, отстаивавшей интересы Империи, были сплошь изменники  и
мерзавцы.
   - Мы зовем их смердюками, - сказал Эвименес. -  Они  теперь  заправляют
повсюду, кроме Филедии, но от Филедии нам проку немного:  там  на  дух  не
выносят Каррены и знай радуются, что в нашем прекрасном  городе  к  власти
пришли смердюки...
   - Есть еще Пермандос, - напомнила Эвадне. Эвименес кивнул:
   - Да, Пермандос... одна  надежда  на  лучшие  денечки.  Пермандосцы  не
станут вечно терпеть!
   - Терпеть что? - не понял Эйрар.
   - Выходки мерзавца  Стенофона,  которого  они  посадили  себе  на  шею,
разогнав законное правительство. Он, конечно, спадарион, но мозгов у  него
оказалось немного: быстренько заделался  сущим  тираном  и  велит  убивать
людей без суда и закона...  Смотри-ка,  а  ведь  погода  разгуливается!  -
Эвименес глянул вверх из-под руки.  -  Да,  Стенофон  этот  точно  с  цепи
сорвался. Он же начал с того, что конфисковал все имущество членов гильдий
- а ведь именно им Пермандос обязан своим величием и  расцветом.  Это  они
покончили с пиратством и следили за честностью торговли!.. Ну, совать  нос
в чужой кошелек - тут уж все смердюки одинаковы. Но Стенофону мало  добра,
ему подавай и жизни! Он велел страшно пытать и казнить  уже  многих  своих
прежних сторонников - только  за  то,  что  их  воззрения  каким-то  боком
смыкались со взглядами сторонников  партии  Гильдий...  Одно  неосторожное
словечко за обедом, и тебя волокут на дыбу!
   - В Додекаполисе о таком прежде не слыхивали, - сказала Эвадне.
   - И даже у валькингов, как они ни дики, - добавил Эвименес. -  Они,  по
крайней мере, позволяют человеку следовать любым убеждениям, лишь бы он не
нарушал их порядков.
   - Но откуда знать Стенофону, что там у кого на уме?..
   - Да он и не знает. Не в том дело! Пермандос - деловой город, и там еще
не забыли, как славно жилось  при  умеренном  правительстве  Гильдий.  Они
восстанут, и скоро! И тогда, Эвандер, мальчик мой, у нас появится  сильный
союзник. И мы еще увидим, как колышутся ветви олив над нашей Карреной...
   - Оливы, точно зеленый дым по холмам  над  городом  у  берега  моря,  -
мечтательно проговорила Эвадне. - О, наши  холмы  совсем  не  таковы,  как
здешние скалистые и безлюдные горы! Мягкие, круглые вершины... А какое там
множество  прохладных  лощин,  зеленых  уголков  и  родничков,  где  можно
переждать дневную жару, слушая музыку и потягивая вино... Слышишь,  сударь
Эйрар? Может статься - придет день, и мы все это тебе покажем!
   Эйрар быстро глянул на нее при  этих  словах,  казалось,  стронувших  в
закоулках памяти что-то очень больное. Он попытался вспомнить, что именно,
но не смог и сказал только:
   - Сделай одолжение, господин Эвименес, растолкуй мне - с какой  все  же
стати Империя поддерживает Народную  партию  в  Двенадцати  Городах?  Ведь
здесь, в Дейларне, имперские прихвостни за Валька горой, убить готовы, кто
против...
   - Занятный вопрос! - вмешался Рогей.  -  Рыцарь  Ладомир  Ладомирсон  -
единственный из всего нашего племени, кто вхож ко  двору.  Кстати,  Эйрар,
Железное Кольцо передало мне весточку от него. Он где-то  в  Скогаланге  -
держит связь с  Железным  Кольцом  Наароса  и  тоже  ждет  лучших  времен.
Валькинги назначили награду за его голову!
   - Что до твоего вопроса - не знаю, -  сказал  Эвименес.  -  Никогда  не
думал об этом. Эти колодезные  евнухи  знай  только  твердят:  "мир,  мир,
порядок, порядок", и  никому  не  дают  ничего  менять...  кроме  налогов,
которые знай растут и растут!
   - Дозволь сказать слово, братец, - проговорила Эвадне. - Ты,  по-моему,
попал в цель, но не совсем в яблочко. Вот смотри.  Если  бы  эти  сопливые
ублюдки-империалы и вправду хотели только порядка и мира, как они  повсюду
трубят, - спрашивается, чего им не хватало в Каррене  при  партии  Гильдий
или хоть здесь в Дейларне, пока дейлкарлы жили свободными? Нет, им подавай
не просто мир, они хотят,  чтобы  все  было  строго  по-ихнему  -  никаких
столкновений и никаких перемен. И никакой гордости ни у  кого,  разве  что
имперская. Послушай меня,  братец:  в  Стассии  хорошо  знают,  что  люди,
уверенные в ежедневном куске хлеба, нипочем не захотят перемен - даже если
эти люди прикованы к жерновам, мелющим муку.  Так  что,  в  сущности,  где
разница между валькингами и  смердюками?  Ну  да,  действуют  они  малость
по-разному, но суть-то одна: те и другие рады  сжить  со  свету  все,  что
мешает людям смирно сидеть по местам... и оставаться  безмозглыми,  словно
солнечные часы!
   - Ну, братишка! - от души расхохотался  Эвименес.  -  Что-то  ты  нынче
заговорил прямо как тот унылый философ с бородой, поеденной молью!..
   Эвадне залилась краской и принялась обзывать его старым  козлом  и  еще
словечками похлеще, так что Эйрар с радостью отъехал бы  прочь,  будь  это
возможно. Узкая тропа, однако, делалась чем дальше, тем круче; лошади  шли
медленно, пригнув головы, каждая словно тащила нагруженную повозку,  сзади
то и дело слышалось: "но, но, пошла!",  а  по  обеим  сторонам  уходили  в
поднебесье лесистые откосы, снег под деревьями казался рябым от дождя.
   Темный сосновый  лес  постепенно  густел.  Вот  остался  позади  первый
невысокий кряж, - и на противоположном его склоне могучие стволы и  уступы
скал прижали путников к самому берегу бешеной горной реки. Здесь проводник
предпочел сойти с коня. За ним спешился Рогей, и Эйрар посчитал  за  благо
последовать примеру охотника, выросшего в горах. Эвадне осталась в седле и
посматривала на них с улыбкой, в  которой  на  первый  взгляд  можно  было
заподозрить насмешливое превосходство, - но нет, улыбка была доброй.
   Мариоланец отцепил от седла два дротика:
   - Мало ли, вдруг медведи уже начали просыпаться, не вздумали бы напасть
с голодухи... или горные кошки унюхают лошадей, тоже не лучше...  зверюги,
скажу вам, страшные!
   Эйрар на всякий случай повесил за спину колчан и приготовил  лук,  взяв
его в одну руку, а поводья - в другую.
   И хотя никакое зверье в тот день на них не напало -  трудов  хватило  с
лихвой. Подъем оказался изматывающим и долгим. Начинало темнеть, пасмурные
небеса понемногу наливались свинцом, когда неожиданно стало легче идти,  и
вскоре отряд оказался в горной долине, со всех сторон окруженной  снежными
пиками. Чаща уступила место широкому лугу, на котором росло всего одно-два
дерева, а за ними, на фоне темного лесистого склона, показалась и вилла.
   - Графская Подушка, - сказал проводник.
   Снаружи вилла напоминала крестьянский дом с несколькими сараями, но все
постройки были сложены из чужеземного дерева и ярко раскрашены.  Альсандер
и Плейандер выехали вперед, в голову войска. Вот проблеяла  коза,  звякнул
колокольчик, и из зарослей высокой сухой травы навстречу  всадникам  вышел
человек.
   Приблизившись,  они  заметили  у  него  алый  валькинговский  значок  и
невольно  переглянулись.  Однако  перед  ними  был  всего   лишь   ветхий,
рассеянного вида старик. Вдобавок он был один.
   - Добро пожаловать во имя Мира Колодца, -  приветствовал  он  нежданных
гостей. - Да, корм для лошадок и солома в сараях на ночь у меня,  пожалуй,
найдется, но вот чем я буду вас угощать? Надо же,  как  вас  много...  как
много...
   И сокрушенно покачал седой головой.
   - Об этом, дед, не волнуйся,  -  успокоил  его  Эвименес  и  отправился
устраивать людей, не забыв, впрочем, дать знак Эвадне, чтобы  не  спускала
со старца глаз: вдруг он не так прост, как  притворяется.  Вскоре  сумерки
озарились веселым светом костров. Проголодавшиеся люди взялись за ужин, от
души хваля хестингарцев, припасших, по своему  обычаю,  вяленой  говядины.
Эйрар, Рогей и карренцы направились было к одному из костров, но тут подле
них появилась Эвадне. Оказывается, старичок-сторож - по ее словам, малость
выживший из ума и безобидный,  как  капустный  кочан  -  согласно  давнему
обычаю приглашал предводителей заночевать на самой вилле:
   - Пошли, он там ужин состряпал, просит не обижать.
   -  Не  отравить  ли  надумал?  -   усомнился   Рогей.   Эвадне   только
расхохоталась.
   Они отправились на  виллу,  взяв  с  собой  Мелибоэ.  Дряхлый  валькинг
выставил на стол отличную посуду и своими руками, в торжественном молчании
подал им ужин - козленка, приправленного чесноком, - а  после  еды  сел  с
ними у огня и обвел гостей стариковски тусклыми глазами.
   - Простите меня великодушно, благородные господа, но я должен  поведать
вам одну историю. Видите ли, прежде меня эту виллу сторожил  мой  отец,  а
еще прежде того - мой дед. Все мы носим одно и то же  имя:  Булард,  и  на
всех лежал и лежит долг - рассказывать каждому проезжающему  эту  повесть,
посвященную благословенной памяти девятого графа Валька. Увы,  господа!  У
меня нет ни сына, ни внука, так что я, право,  не  знаю,  кому  этот  долг
перейдет после моей кончины, и...
   - Ладно, рассказывай, дед, - буркнул Плейандер. - Только,  если  можно,
давай покороче: сегодня мы одолели немалый путь и, ей-Богу, умаялись!
   Старец  вскинул  обе  руки  к  лицу,  словно  пытаясь  схватить  что-то
невидимое, потом медленно опустил их. Руки его мелко дрожали.
   - Не прогневайся, доблестный воин, - сказал он покаянно. - Я  вовсе  не
имел  в  виду  занимать  твое  драгоценное  внимание  рассказами  о  своей
недостойной особе... да и как бы я  отважился  смешивать  столь  низменные
материи со столь высокими и душеполезными - в этом последнем ты  сейчас  и
сам убедишься, - я лишь тревожусь, что по бренности моей земной плоти  наш
мир в один прекрасный  день  невосполнимо  оскудеет  духовно...  Так  вот,
благородные господа,  вот  она,  история  девятого  графа  Валька,  Валька
Благословенного! Знайте же, что это случилось во  дни,  когда  страна  еще
кишела язычниками, и граф, исполнясь благой любви к Храму, отважно бился с
ними там, внизу, в Белоречье; впрочем, это-то вам известно, моя же речь  о
другом...
   Тут распахнулась дверь, вошел Эрб. Он хотел что-то сказать,  но  Эвадне
жестом призвала его к молчанию и подвинулась, давая  ему  место.  Эрб  сел
подле нее, робея по-мальчишески и стараясь не помешать старику.
   - ...Знайте же, что граф Вальк был тогда совсем еще молод: его  выбрали
графом в неполные восемнадцать лет, дело неслыханное, но такова  была  его
несравненная доблесть, не говоря уж о  славном  имени  его  отца.  Говорят
также, что среди всех Вальков он был прекраснейшим: рослым,  как  стройное
дерево,  с  волосами  гладкими  и  черными,  как  безлунная  полночь,   со
смеющимися глазами и голосом, в котором, казалось, всегда слышался  отзвук
веселья... что говорить, счастливый принц, взысканный судьбой, совершенный
телом и духом!.. Когда, одержав великую победу в Белоречье, он  приехал  в
город  Ставорну,  народ  встречал  его  как  избавителя.  В   храмах   шли
благодарственные молебны, а потом устроили пир. Ах, какие там  были  белые
скатерти, какая сверкающая посуда, какая еда!.. Тысяча свечей озаряла  зал
ратуши, и звучала музыка, и юный Вальк был  всех  веселее  и  громче  всех
пел...
   Старец откашлялся, прочищая горло, и задребезжал:

   Будем пить, до утра будем пить,
   позабыв о завтрашнем дне.
   И всю ночь напролет любить -
   эй, подсядь, милашка, ко мне!..

   Да, милостивые государи, легко представить себе, что  служители  Храма,
присутствовавшие на пиру, отнюдь не пришли в восторг от этаких  песнопений
- ибо Храм видит  свой  первейший  долг  в  сдерживании  тех  низменных  и
беззаконных страстей, о которых в них говорилось. И надо же,  судьбе  было
угодно, чтобы по левую руку  властителя  Бриеллы  в  тот  вечер  оказалась
молодая монахиня! Видите ли, все это происходило еще  до  того,  как  Храм
изменил некоторые свои правила; в те времена полагали, что Божьим невестам
следует посещать мирские праздники вроде этого пира, дабы изучать  природу
грехов и искушений, которые  надлежит  отвергать,  а  также,  чтобы  иметь
представление о хитростях и уловках Диавола и, стало быть, в  случае  чего
наилучшим образом спасти свою душу.  А  кроме  того,  означенная  монахиня
имела самые веские причины пойти на тот пир, ибо это была не кто иная, как
Эгонилла, дочь великого  герцога  Ос  Эригу,  вступившая  в  Ставорненский
монастырь ради славы и святости тамошнего аббата...
   Так вот, юная монахиня, чье кроткое сердце было  преисполнено  любви  к
Богу, веселилась вместе со всеми, хотя вина, конечно, и не пила. Когда  же
зазвучала столь разгульная песня, она  осенила  себя  святым  знамением  и
потупила взгляд. Ну, а графу Вальку к тому времени море  было  по  колено.
Говорят, он посмотрел на нее и заметил, какие длинные у нее были ресницы.
   "Клянусь Колодцем! - вскричал он. - Вот сидит та, что могла  бы  любить
меня всю ночь напролет! Слушай, крошка, а не поступить ли нам с тобой, как
в песне поется?" - и обнял ее, милостивые государи, вот так прямо и  обнял
за талию. Поистине, скверный поступок; другое дело,  что  граф  был  тогда
неразумен и юн, и потом, его дурные дела да послужат нам, грешным, наукой.
   "Государь мой, - отвечала монахиня, - я привыкла любить не только  ночи
напролет, но также и днем: я знаю совершеннейшую любовь - любовь  к  Богу.
Ты же обнял меня и тем самым, пусть мимолетно и во отрицание, но  все-таки
заронил