Мусей потешались, представляя, как  всякий  будет
записывать  все,   что   взбредет  ему   в  голову.  Какое  море  чепухи   и
бессмыслицы... И молодые  аристократы  из  окружения Тезея, то ли  для того,
чтобы  превзойти  простонародное  сочинительство,  то  ли  для  того,  чтобы
ослабить разрушительное влияние его на память - хранительницу  священного  -
договорились  записывать только самые удачные  свои  сочинения,  когда слова
ложатся в некое целое и  это целое будет словно пропитано нектаром и амброй,
прокалено   прометеевым   огнем.   Так   возникли   понятия   "иносказание",
"аллегория",  и в  конце  концов -  понятие образа.  Иносказание  не  терпит
пустопорожнего многословия.  В нем  соединяются мысль,  чувство  и слово,  и
приобретает  оно  волшебную,  неизъяснимую  глубину,  широту и  одновременно
точность. Такое стоит записывать для других.
     И тут не обошлось без  Геракла, поскольку он был у всех перед глазами с
вечными  своими дубиной и  львиной шкурой.  Можно сказать,  толчок пошел  от
него.
     -  Чудовища, с  которыми  борется  Геракл,- это  предрассудки людей,  -
изъяснился Пилий.
     И Геракл словно приобрел еще одно неоспоримое достоинство.
     Поездки  Тезея по Аттике  продолжались.  И,  конечно,  в  сопровождении
Геракла.   Его  выставляли,   демонстрировали   могучего   красавца-молчуна.
Поглядите,  мол,  вот  какой  с  нами герой.  И никому  тогда,  конечно,  не
приходило в голову, что,  может  быть, тем самым  молодые  аристократы  Афин
невольно  изобрели и показывали то и  так, что в позднейшем будущем  назовут
рекламой.
     И реклама все-таки действовала:  Аттика  согласилась с новыми правилами
объединения вокруг Афин.
     Но  вот вышел редкий случай,  когда  Геракл остался  наедине с Тезеем и
предложил ему:
     -  Поплывем  вместе  с тобой к  амазонкам.  И  еще  кое-кого прихватим.
Тряхнем стариной.
     - Я же тут такое затеял, - засомневался Тезей.
     - А помнишь, ты собирался жениться на амазонке?
     - Помню, - улыбнулся молодой царь.
     - Ну, как?
     - Ох, - вздохнул Тезей.
     -  Ладно,  это потом,  - не  стал  настаивать  Геракл,  -  а сейчас  мы
отправимся  в  пещеру нашего  с  тобой  кентавра Хирона на  свадьбу Пелея  и
Фетиды. Боги приглашают. Затем я к тебе и прибыл.
     - Как отправимся?
     - С Гермесом полетим... Как летали, не забыл?
     - И  ты  так долго молчал!  Ну, знаешь,  Омфала  все-таки обучила  тебя
женской скрытности, - усмехнулся Тезей.
     Геракл задумался.
     - Она мне обещала: ты душу мою переймешь, - сказал он после паузы.
     - Вот-вот, - закивал Тезей.
     - Но разве нас с тобой может что-то исправить, - рассмеялся Геракл.

Пятая глава

     Мир благом наливается, как вымя,
     И прах с величьем объединены.
     Бессмертные познали вкус вины.
     За акт творенья. И не роковыми

     Становятся поступки, каковыми
     Всегда являлись; и не со спины
     Былое узнается. Мы верны
     Самим себе. Как по огню, босыми

     Ступаем... Вечность эта миг лишь длится.
     Опять земные различимы лица,
     Как в зеркале... Что на него пенять.

     В какой-то миг рукой коснешься света.
     И что еще ? Любовь, доступно это
     Для тех, кто свой удел готов принять.

     Пещера кентавра  Хирона  преобразилась. Если прежде ее  высокие потолки
пропадали во тьме,  поскольку языки светильников не могли до них дотянуться,
то  теперь они терялись в сгустившемся свете.  Не слепящем, но непроглядном,
словно  скорлупа гигантского яйца. Овальное днище  пещеры представляло собой
нарядную и красочную картину,  верх  которой обрамлял полукруг из двенадцати
тронов для главных  олимпийцев. За  ними свет  как-то еще  более сгущался  и
уходил ввысь.
     С двух боков пещеры, напротив  друг друга, разместились Посейдон и Аид.
Они церемонно отстранялись от свадебного  пиршества. Владыка  морей с  женой
Амфитридой возлежали в светящейся зеленью раковине с выпуклым днищем. Аид  и
Персефона восседали в двугорбой  пещерке,  сверкавшей  изнутри чернотой.  От
этого кожа Персефоны, дочери Деметры, притягивала взоры особенной белизной.
     В центральной  части пещеры -  ряды столов  для остальных приглашенных.
Количество  рядов  не  поддавалось  счету. И не потому, что не сосчитать,  а
оттого, что число гостей в любой момент могло прирасти.
     Чем ближе к тронам олимпийцев, тем больше за столами богов.  Чем дальше
- тем чаще герои. Впрочем, и между богами, и между героями - множество нимф,
наяд и нереид, поскольку смертных женщин здесь были единицы.
     И наконец, там, где пещера закруглялась плавно, там, где должна была бы
располагаться воздушная перемычка между двумя  мирами и где  в яйце положено
трепыхаться   возможному  зародышу,   то  есть  довольно   далеко   напротив
богов-олимпийцев, устроились жених и невеста.  За отдельным столом,  как  на
островке,  отстраняясь  и от  общего застолья.  Справа, рядом  с  Фетидой  -
Гефест, слева, рядом с Пелеем - дед его кентавр Хирон.
     Троны олимпийцев все были заняты, кроме одного. Услужливый Гермес стоял
около Геры с брачным факелом в руках.
     Было чинно и тихо, и стало еще тише, когда плавно поднялась Гера.
     - Вставай и ты, - мысленно, чтобы никто другой не услышал, передала она
Зевсу, - если я - посаженая мать, то ты - посаженый отец.
     - Вот как,  -  тоже мысленно капризно ответил ей владыка всего, - тогда
я, скорее, посаженый осел.
     Однако  поднялся. И даже,  неожиданно для себя, с полным благоволением.
Роскошный  мягкий  свет и свадьба,  как обрамленная теплым небесным молоком,
еще не смешавшимся с винными парами, располагали к дружелюбию.
     Гера  приняла  из рук  Гермеса брачный факел, подержала его над собой и
отпустила. Выскользнув из ладоней великой богини, он поплыл над  застольем и
завис на середине него.
     - Твое слово, - как и перед этим, неслышно для других обратилась Гера к
мужу.
     -  Дети  мои,  -  обратился всецарь  к  собравшимся  и не  без значения
уточнил. - Я имею в виду и смертных, и бессмертных, всех... Ибо кто вам всем
отец? Вот так-то... Хотя что касается  смертных детей моих, я могу вызвать к
себе любого и  после его ухода  из  земных долин...  Могу. Мало  вы  об этом
знаете, да и  не вашего  ума такое дело. Я имею в виду земных детей, меньших
наших... Однако не только... Так вот, сегодня событие, какого больше никогда
не будет... А кто из вас может сказать, чем все это кончится?
     - Пьянкой, - охотно откликнулся Дионис.
     - Для того,  чтобы  сказать  такое, и богом быть  не  надо,  -  заметил
всецарь.
     - Как Зевс,  отец наш, скажет, так  и будет, - посчитал нужным вставить
Арес.
     - Ну вот и  загуляли..., - улыбнулся всецарь. - Допустим, что мы сейчас
попали в уголок на земле, оставшийся от Золотого века. Так называют то время
смертные.  В  Афинах  даже завелись два  чудака, -  улыбнулся опять  Зевс, -
которые считают  себя его наследниками...  Пусть так... Пусть боги  общались
тогда со смертными, как сейчас здесь, за этим застольем. По  разумению наших
земных  гостей, мед в  Золотом  веке  капал  прямо с деревьев,  желуди  были
съедобны, а люди жили в согласии, как пчелы.
     - А  разве  боги со  смертными не общались?  -  вырвалось у кого-то  из
смертных.
     - Гермес, объясни, - кивнул всецарь Гермесу, все еще стоящему рядом.
     - Пониманию не поддается, - охотно произнес сообразительный сын Зевса.
     - Однако для всех нынче разрешаю праздничное опьянение. Как  для богов,
так и для детей меньших наших.  Тут и соединимся, так что смешивайте  земные
вина с нектаром и амброзией. И пьянеть можно всем одинаково.
     -  И что выйдет?  -  спросил Автолик, слывший  самым  хитроумным  среди
земных героев.
     - Пониманию не поддается, - сделав серьезное лицо, повторил Гермес.
     И  если в  первый  раз,  когда произнес  он  эти слова,  земные  герои,
вдумчиво притихли, то теперь отозвались веселым гулом.
     - Восславим же невесту и жениха,  - провозгласил  наконец всецарь,  - и
мужественного  Пелея, и  дивную Фетиду,  и их брачное ложе, которое  сегодня
увидит распущенным пояс нашей красавицы.
     Последнее развеселило богов и богинь, поскольку  им-то, что ни  говори,
было известно,  что  ложе,  и  не  одно, уже не раз видело пояс на красавице
Фетиде  распущенным  рядом  с  Пелеем.  Однако  божественные  смешки  быстро
потонули в общем  гуле поздравлений и  величаний. Опустошались чаши с земным
вином, смешанным с божественными нектаром и амброзией. Свояки  жениха, ближе
других  сидевшие  к  новобрачным,  грянули  свадебную песню,  которую хором,
быстро  обретшим  стройность,  подхватила  вся пещера.  Новые  родственники,
земные и  бессмертные, наперебой славили Фетиду и Пелея. Столы  словно  сами
раздвинулись, образовав  свободное  пространство,  покрытое  плотным  ковром
белого песка, и пятьдесят нереид - сестры невесты - пустились в пляс.
     Когда смолк хор и оборвался танец, и  столы неощутимо снова сдвинулись,
Зевс, обращаясь больше к смертным гостям, благодушно заметил:
     -  Видите, как все хорошо,  хорошая свадьба,  и  все есть,  и  не  надо
сватовства, расспросов  о богатстве  и происхождении, не надо ни посулов, ни
обмана, ни заговоров, ни склок...
     - Замечательно! - опять первым из смертных героев отозвался Автолик,  -
у нас на земле такие мирные свадьбы бывают только у самых бедных.
     И пещера разразилась громовым хохотом.
     - Гуляйте, гуляйте, - неопределенно улыбнулся всецарь.
     И эта его улыбка адресовалась не только к смертным, но и к богам.
     Тезей сидел рядом с Гераклом. К ним присоединилась  охотница  Аталанта,
одна  из тех немногих  земных женщин,  что попали сюда.  И  каждый из  троих
вспоминал, как они втроем, покинув аргонавтов, встретили ночь на склоне горы
в лесу, на берегу моря. Остальные земные гости - кто с кем прибыл, тот с тем
и сидел, кроме нимф, расстроивших  мужские ряды.  Тут  были и водные нимфы -
океаниды  и нереиды с  наядами; и  горные - орестиады; и лесные -  альсеады,
дриады, гамадриады и  даже  мелиады,  которым  из всех  деревьев позволялось
общаться  только  с  ясенями. Смертным  мужчинам здесь разрешалось выбирать,
кого хочешь.  Но они устраивались  в обществе  очаровательных нимф - богинь,
может быть,  и невысокого  ранга, но ведь  бессмертных. По крайней  мере,  в
глазах людей. И более далеко их желания не распространялись.
     К  тому же  к  земным мужчинам подсели и богини покруче: Эвринома, Эос,
Эрато.  Эрато в  бывшей  неразлучной  троице  сумасбродных  подруг  заменила
вступающую сейчас  в  брак Фетиду. Но и  это не внесло  никаких эксцессов  в
празднество. Смертные понимали свое место среди богов.
     И  вдруг  равновесие,  сообразность  желаний,  общее  умиротворение  за
свадебными столами разрушились. И поводом тому,  кто бы  мог подумать, стала
сама  Гера.  Гера  неожиданно   для  всех  на  своем   божественном   троне,
поощрительно улыбаясь, подкатила прямо к Гераклу. Трон всецарицы, словно для
него  здесь  место заранее  было приготовлено, подъехал прямо  к краю стола,
плавно встроившись  между земным сверхсилачем и охотницей Аталантой. Рядом с
ней оставался теперь только Тезей.
     -  Можешь  поухаживать за  мной,  несносный  противник,  -  проговорила
богиня.
     - Это счастье, всецарица, - даже растерялся отнюдь не пугливый герой. -
Но кто я такой, чтобы приблизиться к великой богине?
     - Интересно, - рассмеялась Гера, -  на земле ты частенько всячески меня
огорчал, а тут не можешь порадовать чем-нибудь... приятным.
     - Чем приятным? - спросил бесхитростный Геракл.
     - Собой, конечно, - направляла его Гера.
     -  О  великая мать, - не без волнения  произнес Геракл,  - я никогда не
испытывал к тебе ничего плохого. Я готов прославлять тебя.
     -  Я  тебе не мать, - остановила героя Гера. -  Я не давала  тебе моего
молока, я пролила его... Не прославляй меня, а ухаживай за мной.
     Всецарица  легким  движением  руки  освободилась от своего царственного
трона,  отправив его, надо полагать, в божественные кладовые, и оказалась на
обыкновенном сидении рядом с Гераклом.
     - А он?..- покосился Геракл в сторону Зевса.
     - Он меня ревновать к тебе  не станет, - откликнулась Гера. -  Если  бы
взревновал...
     Она  загадочно  улыбнулась.  И  сразу  грозная  морщинка  на  мгновение
появилась над ее прекрасной переносицей.
     - Тогда бы Геракл стал не только самым гонимым человеком на земле, но и
самым счастливым.
     Это уже проворковала богиня  любви  Афродита, тоже подкатившая к ним на
своем троне.
     - Разве я недостаточно несчастлив, - вздохнул Геракл.
     - На земле..., - уточнила Гера.
     Богиня любви ничего не ответила и прокатила мимо Геракла прямо к Тезею,
где тут же, следуя примеру Геры, избавилась от своего трона.
     - Что тебе про меня говорила  твоя Герофила?  -  спросила она афинского
царя.
     - Она пошутила, - нашелся Тезей.
     - А если вправду?
     - Тогда я был бы счастливейшим...
     - А вот и нет.
     - Почему? - Тезей очень прямо посмотрел в глаза Афродиты.
     - А вот так, - рассмеялась она.
     - Ты говоришь с ним не как богиня, - заметила Гера.
     - Я говорю с человеком, с мужчиной. И следом за тобой говорю с мужчиной
как  женщина, -  повела  прекрасным плечиком богиня любви.  -  Впрочем,  все
они...
     - Как и все боги, - откликнулась Гера.
     В этот  момент у светящейся стены появились  подарки богов Пелею: копье
из  ясеня поднес жениху  кентавр Хирон;  фиалу, украшенную  фигурой Эрота, -
Афродита; роскошную хламиду  -  Гера;  свирель  - Афина. Возник и светящийся
прямоугольник  со скачущими конями Белием  и  Ксанфом. Так  демонстрировался
подарок жениху Посейдона. И смертных так восхитили божественные животные, и,
особенно, способ, каким  им их показали,  что  многие повскакивали  со своих
мест, устремляясь к волшебному прямоугольнику.
     Когда же вернулись к столам, поняли,  что почти все бессмертные женщины
перебрались к  ним, земным  героям.  Свадьба  в  чертогах богов - потому все
желания исполнимы. И свадьба располовинилась: мужская часть,  где оставались
только боги (к чему трогаться с места, если нет среди гостей земных женщин),
и  часть,  где  греческие  герои  на  время  свадьбы   обзавелись  небесными
подругами.
     Стараясь  все-таки  поддержать  ритуал бракосочетания,  Аполлон  пропел
гимн,  прославляющий  жениха  и  невесту.  Или, точнее,  невесту  и  жениха,
поскольку прелестям и  достоинствам Фетиды досталось больше похвал. Закончив
гимн, Аполлон направился к новобрачным, чтобы еще и лично приветствовать их.
Да так на смешанной половине застолья и  остался. Тем более, что до него уже
достаточно прочно обосновались здесь Гермес с Дионисом.
     - Славят нас, женщин, на свадьбах, - язвительно заметила Эрато, глядя в
сторону Аполлона, - а после...
     - Хозяева всему, - поддакнула Эос.
     - Создатели, - саркастически добавила Эвринома.
     - Пусть меня опять лишат воскурений, как Эос,  - отчеканила Эрато, - не
создатели наши боги-мужчины, а ворь .
     И Эвринома, и Эос,  и Эрато посмотрели на Геру.  Всецарица молчала, как
бы разрешая продолжать этот разговор. Афродита ответила им улыбкой.
     - Нам не понятно..., - вырвалось у Геракла.
     -  Пониманию  не поддается,  -  донесся с  другого  края  пещеры  голос
Гермеса.
     Сидевшие рядом Гера,  Афродита, Геракл, Тезей,  Аталанта прислушались к
разговору.
     -  Что  непонятно, - Эос почему-то  уставилась на Аталанту, - все,  что
есть,  о  чем  можно  подумать,  создано  женским  началом...  - Эос  слегка
затруднилась  в  словах,  но продолжала,  - Эвринома,  богиня  всего сущего,
восстала обнаженной из Хаоса, отделила небо от  тверди и создала свой первый
танец. Известно даже, куда она двигалась, танцуя.  Двигалась она на юг, и от
ее  быстрых движений, за ее спиной  возник северный  ветер. Она поймала его,
превратила, раскрутив, в  великого  змея  Офиона и зачала  с  ним весь  этот
мир... Ясно ?..
     - Представимо, - впервые в этой беседе подала голос Аталанта.
     - Офион же стал болтать, что именно он сотворил все, - добавила Эрато.
     - Уж это-то - яснее ясного, - согласилась земная охотница.
     Геракл издал недоуменное мычание.
     -   Подумай,   -   обратилась  к  нему  Аталанта,  -   ведь   публичные
жертвоприношения первой мы приносим Гестии.
     - Умница, - похвалила ее Гера.
     - Болтайте, болтайте, - раздался в их уголке насмешливый голос Зевса.
     Однако его как бы и не услышали.
     - И неважно, как называть эту богиню, - вставила Эвринома.
     - Ее называют еще Тефирой - матерью всего сущего, - сказала Эрато.
     - Великой ночью, - тихо произнесла Эос.
     - Сияющая мать пустоты, - с улыбкой пропела Афродита.
     И буквально  физически ощутимое  согласие установилось  между богинями,
признавшими, что дело не в именах, что имена - условность, не главное.
     - А мы? - спросил Тезей.
     - Ваши души возникли из блуждающих стихий, отлетевших от первотворения,
- пояснила Гера.
     - И образовалось множество осколков , - невесело пошутил афинский царь.
     - Не расстраивайся, вы не осколки, - утешила его Афродита.
     - И мужчины, и женщины? - Это интересовало Геракла.
     - И  мужчины, и женщины, - сказала  Эрато.  - Только мужчины превратили
сотворенное и первородное в свое хозяйство.
     - И все испортили, - рассмеялась богиня любви, но тут же и осеклась.
     В  пещере Хирона возникло  некое  напряжение,  и не разговор богинь  со
смертными был тому причиной. Крупное, розово светящееся  яблоко, возникло  в
руках  Пелея. И  через  несколько  мгновений  раздался голос богини  раздора
Эриды:
     - Подарите прекраснейшей.
     - Гадина! - вырвалось у Геры, забывшей, что сама она подвигла  Эриду на
некую выходку, когда будет эта свадьба..
     Если бы Пелей  сообразил отдать яблоко  Фетиде,  все  бы, может быть, и
уладилось. Вполне естественно вручить такой подарок невесте,  которую только
что  так прославляли. Однако Пелей в нерешительности выпустил яблоко из рук,
и оно,  взлетев,  повисло прямо под брачным факелом. Гера, Афродита и Афина,
ринулись  к  яблоку  и  закружились  вокруг  опасного  дара, пытаясь до него
дотянуться...
     -  Вот она, наша слабость,  - произнесла Амфитрида, оказавшаяся рядом с
Тезеем. - Это нас и губит.
     - Остановитесь или я его съем! - прогремел голос всецаря Зевса.
     Богини остановились, но не смотреть на яблоко не могли.
     -  Тоже  мне  солнце  нашли, -  проворчал  глава  богов. -  Эй, Гермес,
принеси-ка его мне.
     Теперь  богини расположились  каждая  на  своем  троне,  как  в  начале
торжества.
     Гермес  вспорхнул со своего сидения,  завис ненадолго в воздухе, но вот
на  сандалиях   его   стрекозами  забились   крылышки,  подтолкнувшие  этого
бессмертного к светящемуся яблоку; он медленно подлетел к яблоку, не касаясь
прекрасной розовой плоти его, поместил дар Эриды между ладонями и двинулся к
Зевсу.
     - Еще обожжешься, - лукаво выкрикнул он, подлетая ко всецарю.
     Зевс взял яблоко обеими руками, покачал его, словно взвешивая.
     -  Прекраснейшей, -  передразнил  он интонацию Эриды. -  Наваждение  на
смертных... Да и на бессмертных тоже. Нашли удовольствие...
     - Кто бы говорил, - передалось всецарю со стороны его жены Геры.
     -   Все   перепутали,  -   распаляясь,   загремел   Зевс.   -  Говорите
"Прекраснейшей", а за эту мирную сущность готовы передраться...
     - А ты разреши этот спор, - чтобы всем было слышно, произнесла Гера.
     Зевс  поглядел сначала  на  жену, потом на  Афину,  перевел  взгляд  на
Афродиту и всем телом отпрянул от того, что увидел.
     - Не-ет, - протянул  он,  сбавляя тон,  - этот  спор кто-нибудь  другой
решит...
     -  Пониманию  не  поддается,  - пропел стоявший  рядом с могущественной
парой Гермес.
     - Или... я лучше его съем, это яблоко, - заключил всецарь.
     В пещере