Валентин Проталин
   Тезей

     ТОМ II
     Москва. 2001
Библиотека газеты "АВТОГРАФ"
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

Первая глава

     Извечная женская суть
     проста, как священная роща.
     Вселенной не выдумать проще.
     Но страшно в нее заглянуть.

     И очи их, как зеркала,
     где смутно твое отраженье.
     Бросаешься в жизнь, как в сраженье,
     промолвив: была не была...
     Не жалуйся, если сполна
     не сбылся...
     Судьба - не случайна.
     Ты сам не раскрыл своей тайны,
     что в женщине миру дана.
     Странно и загадочно устроено  все в этом мире. Не так, конечно, странно
и загадочно, как в том, где обитают сами боги. Но все-таки... Люди глядят на
богов со своей стороны. Разобраться толком не могут, однако замечают в богах
много,  как им кажется, общего с собой. Обманываются,  разумеется... Однако,
устами младенца...
     Боги  же,  если и глядят на людей, то сразу видят их со всех сторон. Со
всех сторон  и еще  - изнутри разглядывают человека. От  этого людям  бывает
беспричинно и необъяснимо страшно.
     ...А  еще -  боги нечто перенимают  у смертных.  Нет, не из заблуждений
кое-что перенимают  романтических  и истинно сладостных.  Из  недостатков...
Своих-то  недостатков у богов, совершенных во всем, не  имеется. Так,  один,
два... Да и  не недостатки это вовсе, а, скажем,  своеобразное распределение
обязанностей.  Каждый  играет   свою   роль.   Людские  же  недостатки  боги
перенимают,  порой,  и  незаметно для  себя. Вдыхают  их  вместе  с  земными
фимиамами  и воскурениями. Да и  как не подцепить какой-нибудь  заразы, если
воспринимаешь смертного не только со всех сторон, но и изнутри.
     У  людей больше  странного, чем у  богов. Например, люди  по  сути дела
отторгают  от  себя  многое,  что приносит  им  пользу.  Торговлю, например.
Особенно  тех, кто  непосредственно  торгует.  С  лотков,  в  лавках и  даже
вечерами  из  дверей своего  дома.  И не  потому,  что  торгаши  обязательно
обманщики и пословицы у них воровские. Неужто и любой другой афинянин в день
пару  раз не соврет. В большинстве случаев  торговли  сторонятся по каким-то
другим причинам.  Мол,  оно, конечно, польза  для общества есть. Но какая-то
разрушительная.  Афинянин нутром это почему-то ощущает. Иной даже подумает -
торговля  похожа чем-то на все, что  связано со смертью. Или  с погребением,
когда столько всего надо, всяких разных предметов. А ведь хуже всего - возня
с трупами. Конечно, куда  денешься, надо, однако  боязно,  да и  - не чисто.
Недаром - и обмывай, и окуривай. И себя, и других, и сами дома...
     Боги, глядя на людей, тоже научились  друг с другом торговаться: ты мне
это, а я тебе то. Но в собственно торговле им нет надобности.
     Обмениваться подсмотренными на  земле забавами, подарки разные получать
- это пожалуйста. Может быть, оттого, что потребности богам ничего не стоят,
боги  и остаются богами. Сказано же:  что  можно  Зевсу, нельзя  волу. Волу,
опять же -  заклание. Земные заклания себе боги  тоже приветствуют. А вот со
всем, что связано  с миром  потусторонним, с местом,  где скапливаются души,
эти облики смертных, с потаенным царством Аида и у блаженных богов отношения
темные,  нерешенные, напряженные какие-то. Пусть и создали они это  царство,
где ничто не меняется, сами  создали для  Аида, чтобы породить  равновесие с
изменчивым миром живых. Но словно запруду  сделали, не желая расставаться  с
бывшими своими  подопечными. И сами теперь  боятся, не понимают ее. Главное,
не  ясно,  куда  все-таки  исчезают  (а  они исчезают)  в конце  концов тени
смертных из царства смерти,  сколько бы они там ни томились. В память что ли
приходят сами по себе  каким-то образом.  И - теряются для  богов,  уносятся
куда-то... Да и кто они теперь такие, что такое - не разберешь.
     Все это  неприятие переносится на  самого  владыку преисподней. И Аида,
родственника своего,  боги, особенно  олимпийцы, не сговариваясь,  внутренне
отторгают от себя. Стараются не думать о нем. Он, правда, в свою очередь, не
особо их жалует. Тем  более равных по положению олимпийцев. Редко появляется
в чертогах властительного брата Зевса. Иногда Персефона извлечет его из недр
преисподней,  заскучав в длинные  месяцы своего зимнего  заточения. Или Зевс
провозгласит, как сейчас, всеобщий пир богов.
     Конечно,  боги,  собравшиеся  в чертогах,  вели себя так,  будто не Аид
восседает  с  ними,  а  какой-нибудь  красавец  Адонис.  Хотя  по-настоящему
независимо  держались  рядом  с ним лишь Дионис и Гермес,  которым,  каждому
по-своему, все нипочем. Да еще Аполлон, пожелавший в этом с ними сравняться.
     В  какой-то момент Аполлон даже погрузил себя и  троих своих  ближайших
сотрапезников,  включая Аида,  в  эфирное  облако,  и они исчезли  для  всех
остальных. "Молодцы, сынки" - успел  подумать  Зевс,  - "развлекают мрачного
дядю". Аполлон же, чтобы, может быть, снять некоторую стесненность в общении
с владыкой преисподней, вывернул  из  эфира простой глиняный кувшин, тряхнул
его, так что внутри него нечто булькнуло "Ой!", и заговорщически подмигнул:
     - Та самая, ежевичная. Приятель-пастушок с Иды изобрел...
     Затем  наполнил  Аполлон золотые  тонкой  работы  чаши, в знак согласия
появившиеся  в  руках божественных  собутыльников. Жидкость оказалась весьма
чуждой этим чашам богов: мутная, в чернь зеленоватая и резко пахучая.
     - Никому не  говорил об этом, а тут скажу, - расщедрился Аполлон, прямо
глядя в  еще более темные,  чем  это пойло,  в еще  более непрозрачные глаза
владыки теней.
     - Попробуем, - кивнул Аид.
     Он влил в себя  содержимое чаши,  и широко раскрывшиеся глаза его, нет,
не прояснились, а как бы темнотой вспыхнули, и рот остался открытым:
     - Фу,  какая гадость, - изумился, переведя  дух, владыка  преисподней и
даже крякнул. - А как разит!
     - Почище адского цветка асфодели в твоем царстве, - хмыкнул Дионис.
     - Асфодели в его царстве пахнут отсутствием запаха  -  поправил Диониса
Гермес.
     - Правда, - согласился Аид. - Ну-ка, плесни еще...
     Вскоре они  вновь возникли за  столом общего  пиршества, вклинившись  в
паузу  разноголосья праздника. Владыка преисподней  после  приема пастушьего
пойла  отяжелел,  принялся что-то  бормотать нараспев,  потом  вдруг  поднял
голову и, глядя  на  Диониса, тоже разомлевшего,  с еще  более красными, чем
обычно, и сверкающими, словно лопнувший плод граната, губами, спросил:
     - Ты меня обожаешь?
     - Обожаю,  - убежденно  тряхнул Дионис  длинными  золотистыми волосами,
качнувшимися,  словно  занавес,  как  и   концы  женской  головной  повязки,
обуздывающей эти пышные кудри и прилипающей к его лицу.
     - Не бог, а прямо уличная девка, - не преминула заметить Артемида.
     - Меня  и воспитывали, словно  девочку, - дружелюбно заулыбался в ответ
ей бог вина, - чтобы от  дурного глаза  уберечь...  Такого,  как у  тебя,  -
добавил он.
     Аид мутно глянул на Артемиду, обвел непроглядно мутным взором остальных
богов и, повернувшись снова к Дионису, пророкотал:
     - А все они...
     - Пиршество примолкло.
     - ...И правильно, что ты  их запрет нарушил, - продолжал Аид с напором,
- умыкнул Ариадну. И эти дураки ничего не заметили.
     Назревал  скандал.  Теперь  все  смотрели  на  Зевса,  ожидая,  как  он
откликнется на выходку Аида. И что жд т  нарушителя божественных правил, раз
уж о нарушении  открыто зашел разговор.  Правда, никто и не  думал,  что  на
Диониса обрушится сколько-нибудь серьезное наказание. Так все чувствовали. И
вообще предощущались какие-то иные  события,  может, даже перемены, шаткость
просматривалась   в  привычной  устойчивости.  Однако,  что  и   как  скажет
повелитель богов?
     - Не их, а мой запрет, - уточнил Зевс.
     - А  вообще про меня так в книге судеб написано, -  совсем  уж обнаглел
Дионис.
     Все сразу  же заговорили, но не о самом проступке Диониса, а о том, что
все-то им было известно,  что, мол, не слепые. Кто-то тоже сослался на книгу
судеб,  кто-то  обмолвился о  том, что  у Диониса,  по  его  предназначению,
неизбежен божественный контакт с земными женщинами. Дело у него такое.
     -  В  безумстве  женщины,   превратившейся  в  вакханку,  -  подсказала
Эвринома, - появляется нечто божественное. Этого нельзя отрицать.
     - Я  бы  даже  так определила: женщина  по природе своей  первородней и
ближе к бессмертным, - включилась в подмогу ей и Афродита.
     Не удержалась в свою очередь и Эос:
     - И все бессмертные готовы с копьями наперевес ринуться к ним на землю.
     - С какими копьями? - не понял, как обычно, Арес.
     - Не с такими, не с такими, не  из  твоей оружейной, - любезно пояснила
Афродита.
     Пиршество разразилось  хохотом. Однако Аид  не  унимался и не повеселел
вместе со всеми.
     - Ха-ха-ха, - передразнил он богов и богинь. -  Бараны и баранихи... Не
намного-то вы умней Ареса, а сколько себе заграбастали.
     - Аид, сбрось с себя дурман земного зелья, - приказал Зевс.
     -  Не  хочу,  не  сброшу, -  заупрямился владыка  теней, -  вы меня  не
обожаете.
     - Обожаем! - грянуло пиршество, словно по знаку Зевса, а, может быть, и
впрямь по его непроизнесенному повелению.
     - Обожаете...  - потупился Аид.  - То-то у  меня только  единственно  в
Элиде и всего один храм, всего один... И тот открывается один раз в году.
     -  Зато какое событие. Так ли было бы, если бы  храм открывался  каждый
день? Подумай... - образумливал его Зевс.
     -  И  притом - какое важнейшее заведение  для людей твоя преисподняя, -
вставил свое и Аполлон.
     Остальные боги отмалчивались.
     Аид на Аполлона даже не посмотрел и ответил Зевсу.
     - Я ду-ма-ю, - прогудел он не без угрозы, - ох, как я думаю...
     - И есть где, - примирительно подсказал Зевс.
     - Где... где,  -  не унимался  господин преисподней,  -  сунули  меня в
кладовку для циклопов.
     - Так не мы же ее создавали  в конечном счете, -  продолжал внушать ему
владыка  бессмертных, - а те, кто до  нас  распорядился.  К  тому же, хороша
кладовка, ни края ей, ни конца.
     - То-то вы набиваете  ее своей  рухлядью, - желая  разбередить  чувства
своих родственников, да побольнее, заявил Аид.
     Но тут же получил в ответ.
     -  Так у тебя своей нет,  - не  выдержал кто-то, намекая на то, что Аид
бесплоден.
     - Цыц! - прикрикнул Зевс, не давая разъяриться Аиду. - Будто не знаешь,
для чего  мы приспособили  твое царство.  Ты  же хранишь  величайшую  тайну,
важнейшую для богов... Двери от хранилища тайны, - поправился он.
     - Хороша тайна, - не согласился  Аид,  - когда никто, может быть, кроме
Гестии, о том, что это за тайна, не ведает.
     -  Ты  понимаешь,   чего  ты   спьяну  заставляешь  касаться?  -  начал
распаляться и Зевс. - Да еще при них.
     Зевс, естественно, имел в виду всех присутствующих здесь богов.
     - Почему же не знать, - упирался Аид, - куда от меня эти тени деваются,
стоит лишь зазеваться?
     - Молчи!  - теперь Зевс просто-таки гаркнул на владыку  преисподней, но
тут же остановил себя  и  изобразил примирительную усмешку.  - Узнай из  них
кто-нибудь тайну, непременно людям проболтаются. И в лучшем гранате найдется
гнилое зерно... Мнительный ты какой-то, брат, - закончил он.
     - Мнительный, - проворчал Аид, - ходишь-бродишь среди этих беспамятных.
     -  Так верни им память, они же начнут живым рассказывать,  - рассмеялся
Зевс. - Рассказывать, о чем только ты про  них знаешь... Потом, - Зевс опять
посерьезнел, - тебя  мать всех богов Гея посещает, ты  ближе  всех к ней,  к
Гее.
     -  Вы-то  все  о  ней  забыли,  о  матери  всех  и  всего,  -  злорадно
встрепенулся Аид, - нет вас...
     - Так у нас же здесь дети, - вставил опять кто-то из богов.
     - У вас и там дети, -  охотно откликнулся Аид, - однако никто  из вас в
преисподнюю сунуться  не желает... Здесь вам хорошо, эфирные крысы, -  снова
разъярился владыка преисподней. - Вы и землю всю поделили, а мне ни кусочка,
ни рощицы...
     - И  все же ты мнительный, - продолжал укорять его Зевс. - Думаешь, мне
жаль тебе дать что-нибудь. Однако приди в себя,  погляди на этих, - он обвел
взором присмиревших пирующих. - У них  и впрямь  все  переделено. Они готовы
перегрызться   из-за  лишней  понюшки  воскурений.   Возьми  сейчас,  отними
что-нибудь,  все стронется с места. И что будет? Война богов будет. Этого ты
хочешь?
     - Вот  и  оставайся  с  ними, брат, -  вконец разошелся  Аид, в котором
бунтовало еще земное, мутное зеленоватое пойло, - а я вечность  тут не был и
потом ни ногой...
     И он исчез, провалился в свое темное царство.
     Помолчали.
     - Что-то в словах Аида есть, - вздохнул Гефест.
     - Что это за "что-то", - пренебрежительно передразнил его царь богов. -
Прирос  к своей  наковальне  и совсем уж  не  по-божески,  а  по-человечески
рассуждаешь.
     - Я скажу прямо, как бог,  - вскинулся Арес, вскочив со своего места. -
Земли  снова делить, и правда, к  войне... Хотя  я, -  бог  сражений выпятил
грудь колесом, - был бы тут не последним... Я о другом...
     - А о чем это ты о другом можешь? - прямо в лицо улыбнулась ему Афина.
     - О  многом... - наступал бог войны. - И верно говорил Аид, что вы меня
не умнее. Я, правда, сам это всегда знал. Разговоры  разговаривать - это еще
не все.
     - Ну, так в чем дело? - Афина готова была рассмеяться.
     -  В  том,  что земли  землями, а храмы храмами,  -  продолжал  Арес  с
неприсущей  ему  последовательностью.  -  У одних  богов  повсюду  есть свои
святилища, а у других...  Что мне,  скажем,  Локры, лоскутик земли. А у меня
там не только храм Ареса, но и еще храмы кое-кому имеются.
     - Рассказывай,  рассказывай,  -  сдержанно поощрил  его  Зевс,  -  чего
хочешь-то?
     - У меня тоже  по всей  земле поклонники  есть, - отвечал бог войны без
запинки. - Они имеют право на алтари.
     Боги оторопели: уж не вещает ли устами этого вояки некто другой.
     - Вот и поставь себе повсюду храмы, нам не жаль для родственника места,
примем по-соседски, - нашлась первой Афина, - д ла-то...
     - Почему я сам? - еще больше заволновался Арес.  - Вам - люди ставят, а
я - должен сам себе?
     - Детей-то  земных ты повсюду настрогал, - вставил  сразу протрезвевший
Дионис, чтобы разрядить обстановку.
     И это у него получилось:  пиршество развеселилось.  Однако дротик Ареса
угодил в цель. Отовсюду слышалось:
     - Куда ни повернись, всюду храм Аполлона или Диониса... Даже пещеры все
заняты... Скоро реки отбирать станут.
     - Вс  олимпийцы, - заключила Эос.
     -  Что олимпийцы?  -  вскинулся Зевс. - В свою силу надо быть,  в  свое
значение... Я,  например, - повел он бровями, - пусть бы  у меня и ни одного
храма не было, если спущу с неба цепь, всех вас  перетяну, сколько бы вас за
нее ни уцепилось.
     - А если другой какой  бог цепь  на небе приладит, -  заметил  искусник
Гефест, - перетянут ли его...
     Пирующие вслушивались, но никто из них не решался занять место  трудяги
Гефеста.
     - Надо быть самим собой, - грянул властитель вселенной.
     - Вот и сам ты заговорил по-человечески.
     Эту  реплику  позволила  себе  Гера.  Зевс  глянул  на  жену, помолчал,
подумав,  и бросил с  благодушной усмешкой, неожиданной сейчас, казалось бы,
при его обычно не сразу затихающей вспыльчивости.
     - С вами заговоришь...
     - Давайте лучше о девках, - предложил Гермес.
     Это послужило знаком, чтобы пиршество богов,  как  и всякое застолье, в
свой  срок распалось и из  всеобщего столпотворения превратилось  в мозаику,
где всякая часть пребывает со всеми, но существует и сама по себе.
     Зевс   сосредоточенно,   настороженно   держался   происходящего.   Все
улавливал. Уловил  и  беседу  трех  богинь  - Эвриномы, Эос и  Фетиды. Но не
потому, что рассуждения этих трех девственниц  касались проблем, далеких  от
скромности, а судьба  при этом уготовила Фетиде  родить сына, превосходящего
по  мощи отца своего.  Истинно боги могут совершать в  одну и ту  же единицу
времени  по  несколько  дел  сразу.  Но  потому   -  чт   понял  Зевс:   для
развертывания  полотна будущей  правдивой истории болтовня трех  подгулявших
богинь станет основой.
     -  Кстати, о нас,  невинных девушках...  - к Фетиде обратилась  Эос,  -
присмотрела ты себе кого-нибудь, наконец?
     - Да, - ответила Фетида, потупившись.
     -  Верно,  он  какой-нибудь  особенный,  -  принялась  тормошить  ее  и
Эвринома. - Надо же - столько времени выбирать!
     - Особенный,  как  Аргус,  - прыснула Эос, -  только  не многоглазый, а
усыпанный членами... будто многоножка.
     - И все богини готовы слететься к нему, - поддержала ее Эвринома, - как
пчелы к цветкам..
     - А ну вас, - отмахнулась Фетида.
     -  Нет,  ты рассказывай, - не  отступала  Эос.  -  И когда  же  ты  его
углядела?
     - Я  играла с  волнами  моря и  видела, как  аргонавты  отправлялись  в
Колхиду, - призналась Фетида.
     - О  мешок вселенной, набитый богами, - воскликнула Эос, - когда ж  это
было!.. И до  сих пор... Он же так  в  старика успеет превратиться. Это ведь
смертный? - уточнила она.
     - Это Пелей, - вздохнула Фетида.
     - Конечно, Пелею дарована долгая  жизнь, - вставила свое Эвринома, тоже
насмешливо.
     -  Ты еще скажи, что и к  старому плугу можно приделать  новую ручку...
Вот что, подруга, - обратилась Эос к Фетиде, - сказано - сделано.
     -  И скорее. -  Эвринома тоже советовала серьезно. - Пока твоя Гера  не
догадалась.
     - Эта блюстительница нравов не поймет. - Эос метнула недовольный взгляд
в  сторону  Геры. -  Хотела  бы я  послушать,  до  каких небес  она способна
закатить скандал, когда с ее питомицей все совершиться.
     Невероятно, Зевс никак  не реагировал на крамольность и  непристойность
речей  богинь. Внял им, и только. Еще и оттого, что сам владыка бессмертных,
как и болтушки-богини,  тоже поглядывал на землю. Сейчас взор его  блуждал в
окрестностях Спарты. Он приглядывал местечко в Лаконике.  Ничего же не стоит
богу  ко многим своим занятиям,  творимым одновременно,  добавить  еще одно.
Хотя - даже богам,  если специально не сосредотачиваться, трудно определить,
какое из них наиважнейшее. В  смысле самых  дальних последствий. Порой же, и
сосредоточившись, этого не угадаешь.
     Кто  бы  мог, например,  подумать, что Фетида  на следующее утро начнет
жаловаться  Гере. Нет, не  на  подруг.  Не надо думать о  ней плохо. На свою
судьбу  пожалуется.  Пускай,  и  для  того,  может  быть, чтобы предупредить
нежелательное развитие  события. А может быть, вообще логика женщин, которая
обязательно  существует, непостижима и для них самих, поскольку и впрямь она
выше какого-либо из известных способов анализа.
     - Жалкие боги, - заявила Фетида  Гере без  всяких предисловий, - боятся
силы своих же собственных сыновей; и несчастная я, кому не дано расстаться с
невинностью...   Невинность  ведь,  говорят,  как  цветок...  Его,  конечно,
срывают, но ведь тогда, когда он еще красив...
     Гера  внимательно посмотрела на свою  питомицу  и... (хорошо  бы  в тот
момент увидеть выражение лица Эос), помолчав, произнесла:
     - Давно хотела тебе сказать, дочка, отлучилась бы ты ненадолго на землю
и  по дороге отдала  бы этот  цветок  какому-нибудь смертному...  Сделай ему
такой подарок, вот и познаешь свое.
     - Но... - попробовала остановиться Фетида и Геру остановить. - Но...
     - Посмотри на землю, - продолжала  Гера, - если девушка высокого рода в
силу каких-то  причин долго не  выходит замуж и не  хочет, будучи стыдливой,
лишиться невинности  в  среде постоянного  своего  окружения, она опускается
ниже, где у нее не может быть никаких обязательств, где ее никто не знает, и
отдается   какому-нибудь   обыкновенному   работнику.  Хотя  бы   рабу.  Как
исполнителю ее воли. И возвращается обратно.
     - И как же будущий муж? - живо заинтересовалась Фетида.
     - Если тот, п