рые  сносят  старые  развалюхи,  чтобы   потом
построить на их месте дворец для новых русских.  То  ли  террористы  все
правильно рассчитали, то ли случайное стечение  обстоятельств...  Скорее
второе - для террористов лучше, когда взрываемый дом заваливается  набок
- так страшнее.
   Время  замедлилось  -  наверное,  я  непроизвольно   переключился   в
ускоренный режим. Я смотрел  на  картину  разрушения,  задрав  голову  и
разинув рот, и многочисленные подробности фиксировались в памяти,  чтобы
остаться в ней навсегда.
   Оконные стекла трескаются  и  осыпаются  вниз  свистящим  листопадом.
Когда они достигают земли, длинные языки  стекла  разбиваются  в  мелкую
пыль, которая мерцающим радужным облаком танцует  в  воздухе  над  самой
землей. Это длится только первую секунду, потому что над гибнущим  домом
вздымается облако пыли,  полностью  скрывающее  картину.  Но  я  успеваю
увидеть, как гигантские трещины  прорезают  стены,  и  кирпичная  крошка
отделяется от стены там, где прошли трещины. От дальнего  правого  угла,
если смотреть с моей стороны,  отрывается  фрагмент  в  две  квартиры  и
падает вниз, и земля вздрагивает, когда гигантский обломок  врезается  в
нее многотонным весом. Небритый и,  похоже,  пьяный  мужик  лет  сорока,
куривший  на  балконе,  пытается  удержаться  за  поручень,  но  трещина
прорезает стену за его спиной. Балкон опрокидывается, мужик падает  вниз
и, не успев впечататься в  кирпичное  крошево  в  десяти  метрах  внизу,
сталкивается с целым роем острых обломков. Вокруг  его  головы  вспухает
красноватое облачко, секунда - и он уже мертв. Ему  повезло  -  он  умер
быстро, а кому-то  еще  предстоят  несколько  мучительных  минут,  когда
прослойка воздуха, окружающая изломанное тело, медленно  превращается  в
чистый углекислый газ. Несколько лет назад чеченцы взорвали два  дома  в
Москве, и  я  хорошо  запомнил  из  телевизионных  репортажей,  что  под
развалинами кирпичных домов никогда не находят живых.  Бетонные  коробки
намного гуманнее.
   Пыль полностью поглотила  рушащееся  строение,  по  периметру  быстро
начали формироваться фонтанчики вихрей,  с  каждой  секундой  ускоряющие
движение. Подул ветер, пахнущий песком и цементом смерти.
   Я вышел из ускоренного режима, и рев ворвался  в  мои  уши.  Я  успел
отвернуться от страшного зрелиша до того, как основная  масса  цементной
пыли достигла места, где я стоял. В считанные мгновения все вокруг стало
тусклым и мертвенно-серым -  как  страна  мертвецов  в  каком-то  фильме
ужасов.
   Вот так мир мертвых врывается в мир живых, -  раздался  голос  внутри
меня. Не знаю, кто это был - крест или червь, и, честно говоря, мне  все
равно.
   Смерть бросила кости, - продолжил голос, - начинается железный поход.
   Заткнись! - крикнул я внутрь себя, и голос заткнулся.
   Рядом кто-то истошно вопил, похоже, женщина.  Да,  точно,  женщина  -
толстая старая корова с лицом, явно не  отмеченным  интеллектом  даже  в
самых зачаточных формах.
   Я отвернулся от голосящей тетки и некоторое время  оттирал  цементную
пыль с кожаной куртки. Хорошо, что в Москве оттепель - иначе на мне была
бы дубленка, которую после  такого  дела  не  отчистишь.  А  кожу  можно
привести в более-менее пристойное состояние в несколько минут. Сейчас  я
приму божеский вид, а потом, как говорил один добрый волшебник,  кое-кто
огребет по полной программе. Только не рыдать!
 
8 
 
   В два часа  дня  я  приземлился  во  дворе  ничем  не  примечательной
сталинской девятиэтажки на юго-западе Москвы. Здесь, на первом этаже,  в
самой обычной квартире находится то, что  Гурген  Владиленович  называет
офисом. На самом деле не совсем офис,  потому  что  в  одной  и  той  же
квартире размещаются виртуальные конторы по меньшей мере  двух  десятков
предприятий малого бизнеса, занимающихся  грузоперевозками  в  Москве  и
Подмосковье.  Почему  виртуальные?  Потому  что  вся   их   деятельность
осуществляется  одними   и   теми   же   тремя   женщинами,   поочередно
изображающими секретарш и менеджеров всех двадцати  фирмочек.  У  контор
есть общий хозяин. Я пока не знаю, кто он, - простому шоферу такие  вещи
знать не положено. Однако сдается мне, я все скоро выясню.
   Я набрал на домофоне три цифры и нажал кнопку вызова.  Домофон  успел
пропиликать только два раза.
   - Да? - ответил он хриплым женским голосом - хриплым не от природы, а
из-за дерьмовой конструкции этого  устройства.  Тем  не  менее  я  узнал
голос.
   - Привет, Зухра! - прокричал я  в  маленькую  решеточку,  за  которой
скрывался микрофон. - Это Сергей.
   - Какой Сергей?
   - Я полтора месяца назад "газель" разбил.
   - Ты же вроде умер, - удивилась Зухра.
   - Если бы умер, я с тобой бы не разговаривал.
   - Логично. Ты зачем пришел?
   - Может, откроешь?
   - Открываю.
   Домофон  приглашающе  пискнул,  я  открыл  дверь  и  вошел.   Обычный
московский подъезд средней заплеванности.
   Железная дверь, расположенная прямо напротив входа,  распахнулась,  и
на пороге появилась Зухра - чернявая миниатюрная  женщина  лет  двадцати
пяти, довольно симпатичная, хотя ее нос мог бы быть и  покороче.  Она  с
любопытством оглядела меня и глубокомысленно изрекла:
   - Это и вправду ты. Зачем пришел?
   - Может, войдем внутрь?
   - Заходи. Только быстро говори - у нас сейчас работы много.
   - Я много времени не займу. Кто хозяин этой конторы?
   - Какой конторы? - деланно  удивилась  Зухра  и  подумала  про  себя:
"Зачем ему это нужно?"
   - Нужно, и все.
   - Что нужно?
   "Он что, мысли читает?!"
   - Ага.
   - Что "ага"? "Ой!"
   - Я читаю мысли. Кто хозяин конторы?
   - Зачем тебе?
   "Шайтан его побери, Леча меня убьет!"
   - Кто такой Леча?
   - Не скажу я тебе ничего! Иди отсюда!
   На звуки перепалки из недр квартиры выплыла Алла -  главная  из  трех
женщин. Это была колоритная личность: лет сорок - сорок  пять,  примерно
восемьдесят килограммов веса и характерное кавказское лицо в  обрамлении
настоящих белокурых волос. Для меня в свое время стало откровением,  что
среди кавказских женщин тоже встречаются натуральные блондинки. Несмотря
на русское имя и на  то,  что  никто  никогда  не  обращался  к  ней  по
отчеству, это была настоящая... как  это  у  них  называется...  Короче,
самая главная женщина в хозяйстве, которая всех  строит  и  которой  все
подчиняются.
   - Что такое? - заинтересовалась она. - Тебе что здесь нужно?
   - Леча нужен.
   - Зачем?
   - Это я ему расскажу. Где Леча?
   - Какое тебе дело?
   "А я откуда знаю? Он мне не докладывает".
   - Когда он здесь появится?
   - Никогда.
   - Мобильник его знаешь?
   - Не твое дело. "8-916-123-45-67".
   - Спасибо.
   - За что?
   - Просто так. Счастливо, Алла!
   - Ты куда это пошел? За "газель" кто расплачиваться будет?
   -  Разве  Гурген  Владиленович  еще  не   расплатился?   "Не   Гурген
Владиленович, а Иса Юсупович".
   - Сбежал Гурген. Сразу же, как  все  произошло.  Его  теперь  милиция
ищет.
   - Наверное, и меня тоже.
   - Все думали, что ты погиб.
   - Вы были недалеки от истины.
   - Как это?
   - Не важно. Я пошел.
   - Подожди! Телефон оставь.
   - Ты его знаешь.
   Лишь выйдя из подъезда, я сообразил, что телефон, который знает Алла,
уничтожен вместе с домом, в котором я жил.
 
9 
 
   Неожиданная проблема: как позвонить на мобилу, если нет телефона - ни
обычного, ни сотового, нет телефонной карты на автомат  и  нет  средств,
чтобы ее купить. Деньги, положим,  не  проблема:  можно  зайти  в  любой
Сбербанк и пополнить запасы. Но из обычного телефона-автомата на  мобилу
с кривым номером не позвонишь, а найти междугородный таксофон на окраине
Москвы - задача не из самых простых. Если купить мобилу, подключат ее  в
лучшем случае через сутки. Нет, это не выход, мы пойдем другим путем.
   Я покрутился на месте, поглазел по сторонам и выбрал цель.  Мебельный
магазин. Рядом с ним наверняка найдется  человек,  которого  не  разорит
один лишний звонок. А вот и нужный товарищ - из только что  подъехавшего
джипа "Чероки"  выбрался  молодой  человек  в  кашемировом  пальто,  под
которым угадывался дорогой костюм от Версаче, или  Армани,  или  кого-то
еще из той же компании. Я ускорил  шаг  и  перехватил  мужика  у  самого
порога магазина.
   - Извините, пожалуйста, - сказал  я,  -  вы  позволите  позвонить  по
вашему сотовому?
   Молодой человек посмотрел на меня, как на идиота,  и  отвернулся,  не
удостоив ни словом.
   - Во имя птицы, - добавил я по внезапному наитию.
   Что за чушь я несу? Какой такой птицы?
   Тем не менее идиотские  слова  сработали.  Мужчина  запустил  руку  в
карман пальто, выудил оттуда четырехсотбаксовый сименс, протянул его мне
и застыл в ожидании.
   - Ты иди, - сказал я, - покупай, что хотел. Я  верну  телефон,  когда
поговорю.
   Молодой человек кивнул и вошел в магазин. Я набрал номер  загадочного
Лечи. Не дай бог, сейчас окажется, что абонент недоступен...
   Абонент был доступен. Телефон три раза прокукарекал дурацкую мелодию,
которой МТС насилует уши абонентов при каждом звонке, а потом из  трубки
донеслись более привычные длинные гудки.
   - Слушаю, - сообщил телефон нормальным мужским голосом  без  малейших
признаков кавказского акцента.
   - Леча?
   - Да. Кто это?
   - Сергей. Мы с Усманом везли оружие, когда в нас  въехала  "шестерка"
на Симферопольском шоссе.
   Пыхтение в трубке прервалось. Я ощутил, как в  голове  далекого  Лечи
шевелятся извилины. Наконец трубка отозвалась:
   - Ты где?
   - В двух шагах от офиса.
   - Какого офиса?
   - Нашего.
   - Какого нашего... А, понял. На Ленинском, да?
   - На Вернадского.
   - Да, точно, на Вернадского. Ты где был?
   - Долго рассказывать. Надо встретиться.
   - У тебя все в порядке?
   - Да, а что?
   - Ничего. Жди на месте, я скоро подъеду.
   - Скоро - это когда?
   - Как получится. Скажем... через час... Да,  через  час,  быстрее  не
выйдет.
   - Хорошо. Я буду в кафешке в соседнем доме.
   - Давай. Я позвоню, когда буду подъезжать.
   - Не нужно, у меня нет телефона, я по чужому звоню.
   - Хорошо. Жди меня через час.
   Трубка щелкнула и замолчала. Я зашел в магазин, нашел хозяина  мобилы
и отдал ему телефон, не забыв поблагодарить. Мужик удивленно кивнул:  он
явно не понимал, с чего это вдруг решил  помочь  совершенно  незнакомому
человеку. Ничего, добрые дела лишними не бывают.
 
10 
 
   Шок отступил, и меня начало колбасить. Я сидел в кафешке, передо мной
стояли две бутылки первой "Балтики" - специально взял самое легкое  пиво
из того, что можно пить без отвращения. Чечня научила  меня,  что  после
боя,  или  обстрела,  или  какой-нибудь  другой  нервотрепки  потреблять
алкоголь надо очень осторожно - перегруженный мозг  съезжает  с  катушек
внезапно и без предупреждения.  Я  меньше  всего  хочу  разговаривать  с
Лечей, будучи в стельку пьяным. Интересно, я  могу  протрезветь  усилием
воли? Нет, лучше этот вопрос не выяснять, лучше  просто  не  напиваться.
Хорошо, что я взял первую "Балтику", а не девятую, как хотел вначале.
   В кармане джинсов обнаружилась тысяча рублей с  копейками.  Я  совсем
забыл об этих деньгах, когда думал, как позвонить Лече. Но  это  ничего,
одалживать мобилу пришлось бы в любом случае. Проехали.
   Я старался постоянно фиксировать взгляд на деталях интерьера,  потому
что, стоило чуть ослабить контроль, как перед  внутренним  взором  снова
появлялась   чудовищная   картина:   рушащиеся    стены,    стремительно
надвигающаяся  стена  пыли,  летящий  мужик,  чью  голову   бомбардируют
кирпичи...
   Хорошо, что Лены не было дома. Возможно, она сумела бы  справиться  с
ситуацией, не знаю, каковы пределы ее сил, вполне может  быть,  что  она
смогла бы спастись. И спасти маму. Мама... Да, моя мама - женщина весьма
специфическая, если не сказать больше, но о мертвых  либо  хорошо,  либо
ничего. Она была та еще стерва, но боль от этого не  становится  слабее.
Черт возьми, я теперь остался совсем один!
   Нет, я не один, у меня есть Лена. Она говорит, что я  темный,  а  она
светлая. Это не мешает нам любить друг друга -  если  это  действительно
любовь, а не взаимная благодарность  за  то,  что  случилось.  Нет,  это
должна быть любовь - иначе все бессмысленно!
   Почему бессмысленно? - спросил кто-то  внутри  меня.  -  Разве  жизнь
нуждается в том, чтобы иметь смысл?
   Я не ответил. Не потому, что нечего было сказать, а потому что  никак
не мог  сосредоточиться.  Кажется,  нервное  напряжение  последних  дней
наконец достало меня. Может, и не стоило сразу бросаться головой в  омут
- не зря говорится: утро вечера мудренее. С другой стороны, завтра  Леча
вполне может уехать из Москвы, и где его потом искать?  Можно,  конечно,
плюнуть на Лечу: рано или поздно он найдет свой конец -  такие  мерзавцы
долго не живут.  Однако  война  приучила  меня  мстить  за  своих.  Лена
наверняка сказала бы, что это плохо, что надо  прощать:  во-первых,  так
учил Христос, а во-вторых, ей так открылось. А Зина сказала  бы,  что  я
сам решаю, за кого мстить, а за кого не мстить, и  волен  поступать  как
угодно, и от того, что я совершу, по большому счету ничего не изменится.
Наплевать, что они  думают!  Я  считаю,  что  должен  отомстить,  и  все
остальное меня не касается.
   Надо не забыть предупредить Лену, ведь придет завтра утром со  смены,
а вместо дома - развалины, вокруг суетятся менты и спасатели. Этого  нам
не надо. Но время пока еще есть.
   В общем, я сидел за столиком, прихлебывал пиво,  стараясь  не  делать
слишком больших глотков, на тусклом пластмассовом  блюдце  лежали  почти
нетронутые  фисташки  -  закусь  совершенно  не  лезла  в  глотку.   Наш
батальонный фельдшер как-то говорил, что  это  рефлекс,  доставшийся  от
диких предков: раны в живот, полученные на  голодный  желудок,  заживают
гораздо легче. А Васька Плотников, взводный санитар, сказал  тогда,  что
без антибиотиков ранения в живот вообще не  заживают,  поэтому,  по  его
мнению, предки здесь ни при чем.
   Жестяная пепельница, изготовленная из останков то ли  консервной,  то
ли пивной банки, быстро наполнялась  бычками.  В  горле  першило,  но  я
ничего не мог с собой поделать - сигареты так и прыгали в руку  одна  за
другой. Надо было купить по такому случаю что-нибудь более  легкое,  чем
мой обычный "Петр Первый". Сходить, что ли, к прилавку... Нет, не сейчас
-  что-то  совсем  не  хочется  отрывать  заднее   место   от   дурацкой
пластмассовой табуретки со спинкой. Это, кстати, нехороший признак. Ведь
если придется драться, мне потребуется  максимальная  скорость  реакции.
Травки бы сюда. Она в  малой  дозе  очень  способствует,  главное  -  не
перебрать.
   Я сидел, пил пиво, курил. Из динамика, криво повешенного  на  гвоздь,
вбитый в стену над соседним столиком, неслось что-то хриплое и  блатное.
Немногочисленная публика вела себя прилично. Я сидел и  смотрел  в  одну
точку, а в голове царила бессмысленная пустота.
   Не знаю, чем этот парень привлек мое внимание. Невысокий,  коренастый
и  белобрысый,  он  сразу  производил  впечатление  блатного.  Развязная
походка, напряженный взгляд, дерганые движения... Он напомнил мне  моего
одноклассника.. Денис... Какая-то смешная фамилия была у него... А  ведь
он чего-то боится, это точно. Более  того,  он  сейчас  что-то  сделает.
Смотрит  прямо  перед  собой  в  пустую  стену,  внутреннее   напряжение
нарастает, старается поддерживать на лице  безмятежное  спокойствие,  но
губы сжались в тонкую линию. Сейчас он поравняется со мной...
   Повинуясь  инстинкту,  я  обрел   нематериальность.   Это   было   то
сверхъестественное чувство, которое у многих вырабатывается на  войне  и
не раз спасает жизнь солдатам, заставляя их менять укрытие за минуту  до
того, как старую позицию накрывают из миномета. Говорят, такое же  чутье
бывает у охотников на крупную дичь и у ментов - оперативников.
   Пуля прошла сквозь мозг, и голова закружилась.  Похоже  на  ощущение,
какое бывает, когда удаляют аденоиды, но гораздо противнее. При операции
острое лезвие,  засунутое  в  самый  центр  головы,  скребет  по  нижней
черепной кости, и этот звук отдается не только в  ушах,  но  и  во  всем
теле. А сейчас не просто скрежет, не  механическая  волна,  заставляющая
колебаться мозг, но как будто сама структура мозга скручивается...  Нет,
не могу объяснить! Короче, это очень противно.
   За первой пулей последовала вторая, а затем и  третья.  Парень  стоял
напротив меня, раз за разом нажимал на курок, и каждая  пуля  заставляла
меня корчиться. Окно за моей спиной разлетелось вдребезги. На лице парня
застыло  мертвенно-непонимающее  выражение,  но  он   упрямо   продолжал
стрелять, уже осознавая, что в этом нет никакого  смысла,  что  операция
провалена и ему  осталось  жить  считанные  секунды.  Но  он  все  равно
стрелял, твердо усвоив, что когда человеку стреляют в голову, он  должен
умереть.
   Магазин опустел, стрельба  прекратилась,  и  из  моей  нематериальной
головы ушло ощущение, что ее вот-вот разорвут на части. Я запустил  руку
под куртку, вытащил пистолет, снял с предохранителя и направил на парня.
   - Садись, - сказал я и указал на стул напротив.
   Ничего не понимая, парень сел. Я пододвинул к нему бутылку, в которой
еще оставалось немного пива. Парень вылакал его одним глотком.
   - Хозяин! - крикнул я. - Принеси еще пива!
   Никто не откликнулся на мою просьбу. Посетители  потихоньку  вылезали
из-под  столов  и  медленно,  бочком,  пробирались  к  двери,   опасливо
поглядывая в нашу сторону.  Один  молодой  грузин  сунул  было  руку  за
пазуху, но я строго посмотрел на него, покачал головой и указал  глазами
на выход. Он кивнул и испарился. Мы остались вдвоем.
   - Ну что, Леча? - спросил я.  -  Ты  доволен?  "Какой  еще  Леча?"  -
промолчал мой собеседник.
   - Не знаешь, кто такой Леча?
   - Понятия не имею.
   - Кто приказал меня убить? "Бригадир".
   - А что мне будет, если скажу?
   - Останешься жив. На кого работаешь? "Солнцевские".
   - Что значит - на кого?
   - Ты на машине приехал?
   - Да.
   - Поехали.
   - Куда?
   - Хочу перетереть с твоим боссом.
   - Меня же убьют!
   - Не убьют. Увидят меня живьем - не убьют.
   - Почему это?
   - Вот почему, - я продемонстрировал  клыки.  -  Когда  твой  бригадир
поймет, с кем ты связался, он  не  будет  ругаться,  что  ты  обосрался.
Знаешь почему? Потому что сам обосрется. Поехали!
   Юный бандит встал, покачиваясь, и  направился  к  выходу  неуверенной
сомнамбулической походкой. Я шел следом. Проходя мимо прилавка, подумал:
не оставить ли денег в  качестве  компенсации  за  ущерб,  но  решил  не
оставлять. Во-первых, компенсировать ущерб  должен  не  я,  а  вот  этот
обормот,  а  во-вторых,  тысяча   деревянных   все   равно   ничего   не
компенсирует.
   - Тебя как зовут? - спросил я.
   - Боров.
   - А по-христиански?
   - Костян.
   - А меня Сергей. Будем знакомы.
   "Я и так знаю", - подумал Костян.
   Боров приехал на дело на "пятерке" "БМВ" цвета  коричневый  металлик,
изготовленной, судя по внешнему виду, не меньше пятнадцати лет  назад  и
наверняка проехавшей не менее четырехсот тысяч, - трудно  поверить,  что
тачку можно убить до такого состояния за меньшее время.
   Мы погрузились в машину, Боров завел двигатель, который взревел  так,
что сразу стало ясно - глушитель следовало заменить еще в прошлом  году.
Тем не менее машина рванула с места довольно резво, и это неудивительно:
даже если она потеряла половину тех лошадиных сил, что были под  капотом
первоначально,  все  равно  их  осталось  больше,  чем  на   большинстве
легковушек российского производства. А  подвеска  -  разболтанная,  пора
перебирать. И на резине мог бы не жмотничать.
   Боров совершил сложный маневр по  бестолковой  развязке,  которые  на
проспекте Вернадского имеются почти на каждом перекрестке, и встал перед
светофором. Его нога судорожно подергивалась на педали