руженный прочным частоколом детинец и до боли знакомое название, пахнущее домом и двадцать первым веком: Боровичи.
     Знакомый со здешними местами, Глеб Микитич даже в потемках без труда нашел постоялый двор, в котором поздним гостям выделили самовар сбитеня и припорошенный сеном топчан на троих - сам купец ночевал где-то в более комфортном месте. Поутру, хлебнув сбитеня и закусив расстегаем - большой ватрушкой с грибами и репой, - путники вброд перешли Мету, оказавшуюся здесь не очень-то и глубокой, и повернули вместе с дорогой к Опеченскому посаду, огибая некую непроходимую Лимандрову вязь.
     Посад они миновали, даже не спешившись: всего полтора часа пути от Боровичей - рано отдыхать. Правда, потом началась новая гать, но только на две версты, после чего дорога выбралась на возвышенность, и путники, дыша полной грудью, поскакали через пахнущие свежей смолой сосновые боры, иногда перемежающиеся березовыми рощами. Ближе к полудню впереди открылась новая река - метров пяти шириной, темная, торфяная.
     - Вот и Уверь, - тяжело вздохнул купец. - Приехали. Туда, выше по реке, деревня Мошенники, они с неопытных путников за перевод по броду куну берут. А дальше уже Меглинские земли. Я ранее ночевал там у озера. В Крепужихе товарищ у меня жил, у него завсегда и останавливался. Один переход оттуда до Железного Устюга. А ноне и не знаю, что делать...
     - Петуха-то не съели еще?
     - Да здесь он, ведун, никуда не делся, - похлопал по клетке толстяк.
     - Тогда ищем брод - и вперед, - предложил Середин.
     - Чего его искать? Уверь в любом месте перейти можно, токмо дна в воде не видно. Потому и Мошенники. Я мыслю, может, здесь заночуем? Завтра за день Меглинские земли пересечем, а там и до Устюга недалеко.
     - Ночью василиска бояться ни к чему, он не оборотень, не ночница. Ему жертву видеть нужно, - пояснил
     Олег. - Опять же, петух, если ночью в тишине кто-то подкрасться попробует, обязательно закричит. А василиски этих криков боятся. Ну, значит, реку прямо тут переехать можно?
     За три дня пути ведун уже успел несколько свыкнуться со скакуном, а потому довольно уверенно пнул пятками его бока, одновременно натягивая левый повод; когда же гнедой повернулся к воде, пнул его еще раз. Конь фыркнул, ступил в реку, медленно, словно прощупывая дно, зашагал вперед, а когда до противоположного берега оставалось всего метра два, неожиданно всхрапнул, пару раз скакнул вперед и выбрался на поросший сочной зеленой травой откос.
     - Вот видишь, как все просто, - потрепал его по шее Олег. - Прыг-скок, и мы уже во владениях василиска.
     Первые впечатления от "владений василиска" оказались сугубо положительные: берег повыше, дорога посуше. Стрекозы порхают, кузнечики стрекочут.
     - Подклинье скоро, - тихо сообщил купец. - Два двора о прошлом годе было. Там и узнаем, как оно...
     Как обычно, близость селения обозначилась широкими прогалинами среди лесов - лугами с уже сметанными на них стогами, длинными черными грядками, украшенными огромными лопухами капусты и бордовыми листьями свеклы, обширным садом, в котором росли вперемежку яблони, сливы, вишни, а между ними - мощные кусты смородины. И уже за овальными кронами фруктовых деревьев открылась сама деревня.
     В первый миг Середину показалось, что на взгорке, обнесенный изгородью в три жерди, стоит один дом, но рядом с зеркалом. Два двора соприкасались плотным плетнем из ивовых прутьев, в каждом стояло аккурат напротив друг друга по два сарая, по одной "черной" бане - а что еще могут означать мочалки и веники у входа? - по высокой, в два этажа, избе, по два окна на стену, у каждой имелось крытое крылечко в две ступени. В каждом дворе гуляло по два десятка кур - конечно же, примерно, точными подсчетами Олег не занимался, - в каждом рылось в утоптанной земле по четыре одинаковых поросенка с пуд весом. Вот только колодец был один - но и тот вынесен за дорогу, чтобы не нарушать сбалансированного равновесия.
     Залаяли на приближающихся путников собаки, выкатились навстречу, звонко тявкая, четыре мохнатых глазастых клубка, одновременно открылись двери. Однако на одном крыльце появилась женщина в повойнике, в рубахе и темной юбке, а на другом - одетая в полотняный сарафан с красными и зелеными цветами девица, потому как с непокрытыми волосами. Через плечо вперед была перекинута главная ее красота - толстая длинная коса с вплетенными атласными ленточками.
     - Мир вашему дому, хозяюшки, - придержав коня, поклонился купец. - Как живется-можется?
     - А по-разному, гость дорогой, - кивнула женщина. - Когда густо, когда пусто. Вы куда путь держите, откуда? Может, в гости зайдете, хлебушка нашего переломите?
     - Спасибо, хозяюшка, путь долог, а времени мало...
     Однако в этот момент скрывшаяся в доме в начале разговора девушка вновь появилась, неся в руках большой ковш, до краев полный пенистым желтым напитком. Спустилась с крыльца, вышла со двора, протянула его купцу:
     - Испейте с дороги, гости дорогие...
     Перед этим обращением Глеб Микитич не устоял, спешился, принял ковш. Воины последовали его примеру, за ними следом спрыгнул и Середин.
     - Спасибо тебе, красна девица, - изрядно отпив, передал ковш своим слугам толстяк. - Хорош квасок, ядреный. Сама делала?
     - Я что? - пожала плечами девушка. - Какая репа уродилась, такой и квас.
     - А хорошо уродилась?
     - Нынче хорошо растет, - присоединилась к разговору вышедшая со двора женщина. - А о прошлом годе помокло все. Хлеб, репа, свекла - ничего не было. Одна капуста наросла. Всю зиму пришлось одними грибами да мясом с капустой жить.
     - Свое мясцо-то? - навострил уши Середин. - А то слухи дурные ходят, будто лихо у вас тут объявилось.
     - Да больше в лесу мужики наши ловили, - признала хозяйка. - Но ныне зверь ушел. Коли опять беда с урожаем случится, прямо и не знаю, что делать. Уходить-то не хочется. Сад, вон, только поднялся. Отстроились, печь белую всего три года назад сложили.
     - Так плохо?
     Хозяйка тяжело вздохнула, помолчала. Потом, покачав головой, сказала:
     - С Зыкулино и Захарькино который месяц никаких вестей. Из Валковой Горки полгода назад все три семьи разом уехали. Мимо нас проезжали, в тверские земли подались.
     - А в Крепужихе как? - поинтересовался купец.
     - Неведомо, - пожала плечами женщина. - Никто не ездит давно... И вы бы не ездили тем путем. Ужели дорог мало на Руси?
     Квас наконец дошел и до Середина. Он допил сладко-едкий напиток, напоминающий сок редьки с медом, только не такой концентрированный, а потому не противный и даже немного взбадривающий. Протянул опустевший корец девушке, заглянул в темно-серые глаза:
     - Как тебя зовут-то, красавица?
     - Велора... - неожиданно засмущалась девица и, вместо того, чтобы забрать посудину, принялась теребить ленту в своей косе.
     - Остались бы, гости дорогие, - вместо нее взяла ковш женщина, - перекусили с дороги. Мужики наши вернутся, баньку стопим...
     - Извини, хозяюшка, - покачал головой Глеб Микитич. - Рады бы, да никак. Поспешать нужно.
     - Пропадете, - уже более тревожным тоном предупредила женщина. - Сгинете ни за кунье ухо.
     - Я смотрю, цыплята у вас подрастают, - сказал Олег, глядя покрасневшей Велоре в лицо. - Так вы петушкам-то головы сворачивать не торопитесь. Пусть дерутся, орут. Как подрастут - на ночь в разные сараи и в дом пускайте. Глядишь, и обойдется с лихом-то... Да...
     Ведун отвернулся, поднялся в седло.
     - Вы назад-то собираетесь? - моментально встрепенулась девушка. - Скоро ль? Зажинки дней через десять собираемся устраивать. Приехали бы...
     - Это как повезет, - улыбнулся ей Олег. - Сперва туда попасть нужно, а уж потом об обратной дороге думать.
     - Да светит вам Ярило во всякий день и всякий час, - приложила руку к губам девушка, а потом коснулась ею ноги Середина.
     Толстяк тронул коня, и путники бодрой рысью помчались по дороге.
     Этот аллюр Середину нравился меньше всего. Сидишь, как на взбесившейся табуретке: седло постоянно дергается, бьет, ритма не угадать, стоять все время на стременах тоже невозможно, а потому, когда, спустившись со взгорка, купец перевел отряд на широкий шаг, ведун облегченно вздохнул.
     - Заскучала девка-то, - подал голос кареглазый воин. - Видать, и погулять не с кем на выселках. Может, Глеб Микитич, и впрямь этим путем вертаться станем?
     - Тебе-то что? - хмыкнул толстяк. - Она ведь не на тебя, она на ведуна нашего загляделась. Как, вернешься за девкой, Олег?
     - Не знаю, - пожал плечами Середин. - Вообще, девчушка симпатичная.
     - А то, - кивнул купец. - Смотри токмо, мужики тут хитрые. Ты с нею гульнешь вечерок на зажитках, а они тебя тут же сцапают, да и обкрутят пред Сварогом. Куда тогда подашься? Они девку за так не отдадут, они тебя рядом с собой осадят. Али порчу напускать станешь?
     - Вот еще, - поморщился ведун. - Ко мне девка с ласкою, а я пакость в ответ? Нет, не люблю я таких шалостей. Другое чего-нибудь придумаю...
     Сказал - и сам удивился тому, что идея вернуться в деревеньку за небольшим приключением не вызвала в душе никакого протеста. Этак, вместо того, чтобы ответ на заклинание искать, недолго и осесть в этом колдовском мире. Велору ведь, коли путь до конца пройти, заклятье вместе с ним в реальность наверняка не выпустит.
     - Велора... - тихо проговорил он вслух, а память тут же услужливо подсунула: "ВЕЛикая Октябрьская Революция".
     - Что за бред! - в сердцах сплюнул он. - Наверняка, обычное имя. Скорее всего, скандинавское.
     - Ты чего, ведун? - оглянулся на него купец.
     - Ничего, - мотнул головой Олег. - Просто слишком много знать вредно.
     - А ведь и правда, не то чего-то вокруг... - пробормотал рыжий воин. - Странно что-то...
     Толстяк придержал коня, закрутил головой. Середин тоже остановился, осматриваясь. Чего-то в окружающем мире не хватало.
     - Птицы! - внезапно сообразил он. - Слышите, какая тишина вокруг? Птицы не поют. Похоже, извела всех тварь нерусская. Наверное, и зверья здесь уже нет...
     - Давайте поспешать. - Впервые за весь путь купец выхватил из-за пояса плеть и огрел ею своего чалого. Тот рванул в галоп. Остальные путники помчались следом.
     Дорога пересекла широкое жнивье, нырнула в овражек, выбралась наверх, в березовую рощу, обогнула небольшое озерцо, пробилась сквозь малинник. Купец неожиданно осадил скакуна, спрыгнул на землю, приложился к траве щекой. Поднялся, отбежал в сторону, снова приложился. Поднялся, в сердцах ударил кулаком в ладонь. Оглянулся на своих воинов:
     - Аплах, дай пирог!
     Рыжий слуга развязал суму, достал расстегай с грибами, протянул хозяину. Тот донес угощение до кустов, положил, поклонился. Подождал... Потом повернул назад и побежал к коню. Середин с удивлением увидел в его глазах слезы.
     - Ты чего, Глеб Микитич? - подал Олег вперед своего гнедого.
     - Берегиня... Берегиня не отзывается... - Толстяк, прикусив губу, поднялся в седло. - Дед мой еще под ее опеку отдавался... Я маленьким видел... Как же так?
     Он огрел чалого плетью и тут же резко осадил, с силой натянув поводья, оглянулся:
     - Ты правда можешь истребить его, ведун? Можешь? Сделай... Заплачу, сколько скажешь. Только...
     Толстяк, не договорив, огрел коня плетью и унесся вперед, предоставив всем догонять его, кто как сможет.
     Скачка длилась не меньше часа - у лошадей из-под упряжи, на лопатках, на морде начала выступать белая пена, они натужно хрипели, перепрыгивая многочисленные ручейки и взмывая на взгорки. И только когда по сторонам открылись широкие пастбища, обнесенные деревянной изгородью, Глеб Микитич опять перешел на шаг.
     Поля темнели от сочной, высокой травы, дышали жизнью и свежестью, однако же это никого не радовало. Хотя бы потому, что среди всего этого богатства не возвышалось ни стожка, не виднелось ни единого покоса.
     - И полей чегой-то не заметно... - вслух пробормотал Аплах.
     Дорога обогнула аккуратный округлый холм, на котором росли вековые дубы, пытаясь скрыть высокий частокол. На тыне, переминаясь с ноги на ногу, сидели несколько ворон.
     - Вот твари, - поразился Середин. - Ничем их не пронять. Что в лесу, что в городе, что на ядерном полигоне - все им нипочем!
     - Вороны в святилище, - соглашаясь, вздохнул кареглазый воин. - Беда.
     Впереди открылся поселок, который выглядел совершенно целым: белели затянутые бычьим пузырем окна, торчали над целыми крышами трубы, исправно огораживали дворы плотные - цыпленок не выскочит - плетни. Вот только не виднелось этих самых цыплят. Равно как и свиней, коров, собак, овец, коз... И людей тоже.
     Путники спешились у крайнего двора, толкнули калитку, вошли внутрь. Толстяк, недовольно пыхтя, завернул в дом, Олег двинулся следом.
     Внутри избу примерно пополам разгораживала большая русская печь, с занавесочками по обе стороны лежака наверху. Топку закрывал железный лист с приклепанной рукоятью, на приступке стояло два глиняных горшка, чуть выше, в специальных выемках сохли порядком стоптанные поршни. Густо пахло тухлятиной, а потому в первый миг Середин даже не решился перевести взгляд в горницу, боясь увидеть там разложившиеся тела. И только когда толстяк, громко топая, прошел через комнату к обитому медью сундуку, ведун решился проводить его взглядом.
     В горнице имелось несколько лавок, грубо сколоченный стол, на котором лежали пила и топор. В обоих углах стояло по сундуку, и на том, что слева, в глиняном узкогорлом кувшинчике засыхал цветочный букет.
     - Зеркало, - показал Середину купец продолговатую, гладко отполированную пластину. - Это я Милене подарил. Она бы без него никуда не ушла. А это Дидилия. Ее Велюру родители в новый дом давали...
     Дидилией оказалась пузатая глиняная баба с отвисшими грудями.
     Купец, захлопнув сундук, уселся сверху, сжимая в руках любимые предметы друзей и думая о чем-то своем.
     Олег, покрутившись, наконец-то нашел источник запаха: это в одном из горшков безнадежно протухло какое-то варево.
     - Глеб Микитич! - хлопнула входная дверь. - А погреб-то забит под завязку! Солонина там, грибы, капуста прошлогодняя, мясо и рыба вяленые. Может, приберем часть, коли все едино никому здесь не надобно?
     Толстяк промолчал, качая из стороны в сторону головой.
     - Глеб Микитич, смеркается! Может, здесь встанем, дабы в лесу бока о землю не студить? Все дворы пустые!
     - Куда же они все делись, ведун? - наконец прервал молчание купец. - Что он с ними сделал?
     - Тебе этого лучше не знать, Глеб Микитич, - вздохнул Олег. - Право слово, не нужно. И про детей тоже не спрашивай. Ни к чему это...
     - Аплах! - Поднялся с сундука купец. - Суму мою сюда принеси! А ночевать... - толстяк покосился на Середина.
     - Без разницы, - пожал тот плечами.
     - Ночевать соседний дом займи. Коли не пахнет там, конечно.
     Спустя пару минут рыжий воин приволок туго завязанный мешок, выскочил наружу. Купец распустил узел, достал уже знакомый Середину бурдюк, припал к его горлышку, опустошая крупными глотками, потом внезапно оторвался, пролив остатки браги на пол:
     - Будь милостива, великая Мара, к обитателям дома сего. Все мы когда-то придем в твои объятия, и коли ты чем-то обижена ими, оставь для меня свою обиду. А друзей моих - прости.
     Толстяк бросил бурдюк, отодвинул занавеску над печью, сдернул оттуда толстый тюфяк, быстро вспорол его засапожным ножом, выворотил на пол пересохшую солому. Из поясной сумки достал огниво, несколько раз ударил куском железа по камню, высекая крупные искры. Сено сразу в нескольких местах начало тлеть.
     - Прощайте, - низко поклонился дому купец. - Не поминайте лихом, коли что не так. Пойдем, ведун.
     Они выбрались во двор, плотно прикрыв за собой дверь, направились к облюбованной воинам избе - у нее единственной из трубы валил дым.
     - Хоть горяченького сегодня поедим, - пробормотал себе под нос ведун.
     Не успели они попасть в натопленный дом, как все вокруг неожиданно мигнуло алым светом. Середин оглянулся: пламя пробилось сквозь крышу и сейчас высоченным раскаленным языком плясало над избой.
     - Никак, пожар?! - выскочили на крыльцо воины.
     - Тризна это, - сухо ответил купец. - По друзьям моим поминальный костер.
     - Зря ты это, Глеб Микитич, - покачал головой кареглазый слуга. - Темно ужо. На сто верст окрест зарницу видно будет. Коли есть кто вблизи, обязательно посмотреть придет.
     - А может, пусть приходит? - оживился рыжий. - А мы пока на коней, и ходу! Авось, проскочим?
     - Мы, может, и проскочим, - согласился ведун. - А как же люди, что вокруг живут? Им тоже бежать? От дома, от хозяйства? Мошенники как, Боровичи? Василиск рано или поздно до них тоже доберется.
     - Да брось ты, ведун, - усмехнулся кареглазый. - О Велоре своей, небось, печешься.
     - А хоть бы и так, - пожал плечами Середин. - Почему она здесь, на своей земле, земле русской бояться чего-то должна?
     - Так пусть она тебе и платит, коли так! Ты ведь не ее, ты нас беречь подрядился!
     - Тихо вы все! ! ! - неожиданно зло рыкнул купец. - Дайте помолчать немного...

***

     Ужинали они сытно. В свете вправленных в длинные держатели лучин стол заполняли горячая солонина с небольшой примесью разваренной гречи, копченые лещи, пареная репа и свекла, соленые половинки куриных тушек, миски с кислой капустой и маринованными грибами. В погребах нашлось и вино, судя но вкусу - яблочное. Но им никто не увлекался. Хочешь жить - береги трезвую голову.
     Спать первым отправился купец. Забираться на теплую печь он отказался, завернувшись в медвежью шкуру на полатях.
     - А ты погреться хочешь, ведун? - осторожно поинтересовался Аплах.
     - Нет, я еще посижу, - отказался Середин, и довольные воины, оставив внизу плащи, полезли на горячий лежак.
     Олег сходил к дверям, поймал петуха, которому за печью насыпали немного крупы, сунул его в клетку, поставил на стол, а потом потушил лучины. Немного подождал, прислушиваясь к происходящему за черным окном.
     Мир за стеной погрузился в покой. Можно сказать - в мертвый покой. Не потявкивали скучающие собаки, не переминались коровы в стойлах, и даже неизменный лягушачий хор - и тот начисто отсутствовал в этом мертвом царстве.
     - Ну, тварь, - тихо прошептал он. - Неужели ты не хочешь посмотреть, кто заглянул в самое сердце твоих владений?
     В памяти всплыли азартные игры с Вороном, когда они с ребятами - когда все вместе, а чаще по одному - устраивали "охоту на василиска". Вот и сейчас бы выйти, прошвырнуться по темным углам, поискать смертельно опасную бестию...
     Нельзя. Люди здесь без охраны останутся. Да и лошади тоже. Разве сам придет...
     Олег уже начал засыпать, когда крест неожиданно обжег руку нестерпимой болью. Ведун от неожиданности вскочил, уронив клетку, - петух спросонок недовольно заклекотал, и боль моментально стихла.
     - Что такое? - заворочался на полатях купец.
     - Ничего, все спокойно.
     - А что за шум?
     - Василиск приходил. Да только петя наш спугнул его в самый неподходящий момент.
     - Откуда ты знаешь?
     - А за что ты мне серебро платишь, Глеб Микитич? - улыбнулся в темноту ведун.
     - И что теперь?
     - Ничего, - поднял клетку обратно на стол Середин. - Спугнули тварь. Теперь, думаю, до утра не появится. Давайте спать.

***

     Первое, что сделал на рассвете ведун, так это сбегал в хлев, где над полными овса яслями ночевали лошади. Олег погладил каждую левой рукой, потеребил по морде - крест оставался холодным. Значит, обошлось. Он вернулся в дом, вместе со всеми подкрепился, дабы лишнее добро не пропадало, отправился седлать своего гнедого.
     Купеческие слуги, исходя из того же принципа: "Не пропадать добру", хорошенько нагрузили чересседельные сумы и найденные мешки вяленым и сушеным мясом, кое-каким ценным барахлом, взятым в избах. Середин подобным мародерством заниматься побрезговал, хотя и понимал: в древние времена все это было в порядке вещей. Глеб Микитич, кстати, тоже ничего не взял,