лаз
таилось недоверие... Пусть. Рано или поздно, но все равно поверит...
   Мы позавтракали на ступеньках дома, позволяя  первым  нежарким  лучам
согревать открытые тела.
   Клубень маголы, выращенной на костях дракона, несколько глотков воды.
Неслышно трепещут листья в кронах шелковиц. Свежий, чуть влажный воздух.
Деловито, словно огромный  шмель,  гудит  водопад.  Высоко  над  головой
переливаются изумрудными лучами ледяные глыбы  по  нижней  грани  горной
снежной шапки, а сам снег  сверкает  рассыпанными  под  небом  осколками
радуги. И рядом - самая прекрасная из женщин.  Господи,  как  же  хорошо
бывает в этом мире! Быть счастливым... Это, оказывается, так просто...
   Поев, мы оделись. На этот раз Тхеу повесила на  пояс  ольхон.  Трудно
дать ему точное определение - обоюдоострое лезвие длиною почти в локоть,
ближе к концу изгибается под углом примерно сорок пять градусов. В месте
изгиба оно утолщалось почти до полутора сантиметров. В руке ольхон давал
точно такое же ощущение, как и топор.  Вынесенный  далеко  вперед  центр
тяжести наверняка позволял использовать его для рубки дров  и  доспехов,
но затруднял применение обратной, загнутой стороны в качестве  серпа.  А
может, и наоборот. Деревянные ножны представляли  из  себя  расщепленную
вдоль палку, в которую лезвие входило  сбоку  и  освобождалось  коротким
сильным ударом по рукояти.
   Понаблюдав пару минут,  как  я  пытаюсь  намотать  на  ноги  рапсаны,
женщина обула меня сама, и мы отправились в путь.
   - Я так понял, Тхеу, мы идем на Голодное поле?
   - Да.
   - А что мы там собираемся искать?
   - Там конопля растет. Тебе ведь нужна одежда?
   - Нужна. Но только  мои  познания  о  производстве  одежд  ограничены
магазином.
   - Что такое ма-ка-зын?
   - Ну-у... Место, где можно получить готовую одежду.
   - А-а, купцы. У нас очень давно не было купцов. С тех самых пор,  как
убит последний дракон. Мы все делаем сами.
   - Даже одежду?.. - как можно сделать  хотя  бы  элементарный  носовой
платок без помощи ткацкой фабрики я совершенно не представлял.
   - Это очень просто. Берешь стебли конопли, несколько дней вымачиваешь
в воде на солнце, потом сильно отбиваешь камнями  и  хорошо  промываешь.
Стебли остаются прочными, но становятся мягкими. В общем, после этого из
них уже можно плести рапсаны. А если делать  рапсодию,  то  после  этого
коноплю снова замачивают,  но  добавляют  жеваных  листьев.  Когда  вода
начнет пахнуть мертвечиной, выжидаешь неделю,  потом  снова  промываешь,
отбиваешь камнями, промываешь... Ну, несколько  раз  так  делаешь,  пока
трава не станет мохнатой. После этого  ее  вычесываешь  мелким  стальным
гребнем, и  весь  получившийся  пух  хорошенько  вымачиваешь  и  держишь
несколько дней на солнце. Потом скручиваешь пух в нить и  можешь  плести
рапсодию...
   - Ох, и не хрена ж  себе...  -  я  взглянул  на  свою  одежду  новыми
глазами. Это ж сколько сил угроблено на эти неказистые с виду тряпочки?!
Люди, гуляющие по магазинам  и  лениво  ковыряющиеся  в  грудах  шелков,
бязей,  сатинов,  драпов  и  вельветов  даже  не   представляют,   какой
великолепный подарок предоставила им  цивилизация!  Три  метра  суровой,
брезентоподобной ткани для рапсодии можно купить  в  Гостином  дворе  за
считанные копейки, да еще любой расцветки... А здесь  ее  создают  почти
два месяца, тратя столько сил! С ума сойти!
   - Не волнуйся, Лунный Охотник, это совсем не сложно. Я тебе помогу. -
Похоже, мысли мои четко пропечатались на лбу.

***

   Дорога извивалась, прижимаясь к скалам. От нее до горных  склонов  по
другую сторону долины тянулся луг,  густо  поросший  изумрудной  травой.
Кое-где виднелись невысокие заросли кустарника.
   - Невероятно. Нигде ничего не посеяно, не вспахано.
   - Охотники придут, все разорят. Да еще  хозяина  могут  выследить.  -
Тхеу показала рукой на ближние к нам кусты. А вот там, кажется,  у  деда
что-то растет. И ничего не заметно.  А  специально  искать  охотники  не
станут. Они сюда отдыхать приходят. А это - Говорящая Скала.
   Высокая плоская скала стояла под углом к узкому, метров пять шириной,
ущелью, похожему на русло высохшей реки. Из ущелья  дул  плотный  жаркий
ветер, больно жалящий крупными раскаленными песчинками. Мы обошли  скалу
и двинулись дальше по долине, круто снижающейся вниз, и скоро  я  понял,
что за место называют Голодным полем - это было натуральное болото.
   От хлюпавшей и  колыхавшейся  под  ногами  почвы  поднимался  тяжелый
тухлый пар. Время от времени в воздух с натужным  жужжанием  поднимались
комары,  но  сразу  падали  обратно.  Густая  жесткая  коричневая  трава
доходила до пояса.
   - Вот и пришли. Я буду косить,  а  ты  собирай.  -  Тхеу  ударила  по
рукояти ольхона, и он буквально прыгнул ей в руку. Она  присела,  отвела
руку с ножом в сторону и резко взмахнула над самой землей. Подрезанная у
корня трава широким полукругом легла на бок. Женщина сдвинулась на  шаг,
и снова взмахнула... Вот тебе и "трудно использовать в качестве  серпа"!
Я еле успевал укладывать.
   Минут через десять у нас  получилось  две  крупные  копенки  почти  в
человеческий рост.
   - Что ты на них смотришь? Утаптывай! - она  разбежалась  и  с  визгом
прыгнула на одну копешку. Та завалилась на сторону. Тхеу быстро  собрала
траву обратно в кучу и повторила процедуру "утаптывания".  Я  последовал
ее примеру. Полчаса визга, смеха  и  возмущенного  жужжания  комаров,  и
охапки свалялись до  вполне  приличного  размера.  Моя  красавица  ловко
перевязала их веревкой, и мы направились до дома.
   Пока под ногами плясал болотный влажный торф, было не до  разговоров,
но когда мы вышли на дорогу, я догнал Тхеу и спросил:
   - Слушай, а правда есть легенда, что дети  Луны  на  земле  долго  не
живут?
   - Выброси болтовню этого мальчишки из головы. Ерунда все это.
   - Ты знаешь, а по-моему, он прав. Дети Луны не могут жить долго.
   - Перестань! - звонко крикнула она.
   - Ты меня не поняла, Тхеу. Просто я  вспомнил  свой  вчерашний  день.
Если бы ты не дала мне рапсодии, я наверняка бы схватил  тепловой  удар.
Если бы попытался напиться водой из Колодца,  запросто  бы  простудился.
Или меня сожрали бы ночью комары, или я сдох бы от голода... Май говорил
правду. Если бы не ты, я бы уже окочурился.
   - Не хочу! - Она бросила  охапку  на  дорогу,  приблизилась,  провела
ладонью мне по щеке. - Лунный Охотник... Я так рада, что решилась  тогда
позвать тебя... Сперва боялась... А потом позвала.
   Я взял ее лицо в ладони, осторожно коснулся губами глаз, носа, губ...
Жаль, она не умеет целоваться. Тхеу замерла в моих руках, но  пальцы  ее
уже развязывали пояс рапсодии... Мы опустились на песок...
   - О, черт! - и тут же вскочили. Песок успел нагреться как сковорода.
   - Пойдем, - рассмеялась Тхеу, - тут-рядом есть уютная щелка...
   Метрах в двадцати, под черной отвесной скалой, скрытая от посторонних
глаз между двумя  многотонными  валунами,  укромная  скалистая  площадка
нагреться еще не успела, но оказалась на  редкость  жесткой.  Уже  через
минуту я не  выдержал,  вскочил,  выбежал  на  дорогу,  притащил  охапку
конопли и бросил на камни. Ложе любви... Господи,  как  она  красива!  И
смеются карие лучики в голубых глазах, обжигают дыханием губы, нежностью
наполнены руки...
   - Тихо! - внезапно встрепенулась женщина, зажав мне  рот  ладонью.  -
Говорящая скала!
   Я прислушался. Шелест. Просто громкий шелест... Но скоро  напряженный
слух стал различать в нем отдельные шаги, голоса.
   - Охотники идут... Они уже в долине... Уже четко  слышались  шаги  по
песку, хорошо различались голоса,  даже  тяжелое  дыхание.  На  миг  все
стихло.
   - Смотрите, кто-то охапку  конопли  бросил!  Спугнули!  Где-то  рядом
наверняка прячется... Эй, мышонок... Играем в прятки? Мы идем искать!..
   Тхеу громко  сглотнула,  и  ее  чудесные  голубые  глаза  наполнились
ужасом...
   Шаги звучали совсем рядом, хрустел песок на  дороге,  громко  шуршала
трава. Я потянулся было к своей рапсодии, но женщина немедленно вскинула
палец к губам. Пришлось замереть.
   - Где-то здесь он, рядом, - послышался  буквально  над  ухом  хриплый
бас. - А нам как раз дракончик не помешал бы...
   Застучал, скатываясь, камень. Тхеу испуганно пискнула  и  рванула  на
себя одежду, пытаясь  прикрыться,  стала  извиваться  на  месте,  словно
хотела врасти в скалу, утонуть в ее тверди.
   - Вот они!
   Уютный закуток внезапно заполнился суровыми  мужчинами  в  поношенных
рапсодиях, рваных рапсанах, с ольхонами на  поясах  и  длинными  темными
копьями  в  руках.  Сильная  рука  отшвырнула  меня  в  сторону,  острый
гранитный скол больно врезался в бок. Визжащую женщину быстро  поволокли
наружу, почти все охотники исчезли вместе с ней. Осталось  только  двое,
невысокий  мужичонка  лет  сорока  с  жиденькой  бородкой   и   высокий,
широкоплечий парень лет двадцати пяти.  В  грудь  резко  ударило  древко
копья.
   - Крепкий попался, - осклабился парень, - надолго хватит!
   Самым гнусным было не то, как болели ушибы  в  боку  и  на  груди,  а
ощущение  наготы,  полной  наготы,  перераставшее   в   чувство   полной
беззащитности. Сознание не желало признавать  реальности  происходящего,
напал полнейший ступор, в голове билась  только  одна  мысль:  "Нет,  не
может быть! Это не я! Не со мной! Это сон..."
   Это же сон!!! Это же просто мой сон, черт побери! Это мой  сон,  и  я
могу творить в нем все что захочу!
   Словно поток живой воды, прокатилось  облегчение  по  телу,  отпуская
застывшие члены, снимая страх. Сон. Я могу делать все, что  захочу.  Все
очень просто...
   Легкое движение руки отбивает в сторону древко копья, нырок под него,
ткань рапсодии взлетает вверх, а рукоять лежащего под ней  ольхона  моей
красотки оказывается в моей ладони.
   -  В  капусту  изрублю,  сволочи!  -  мужичонка  как   сквозь   землю
провалился, но парень продолжал стоять на своем  месте,  лишь  приподняв
удивленно брови. Я рубанул его по плечу, но клинок почему-то  ударил  по
оказавшемуся на  пути  древку  копья,  оставив  на  нем  глубокую  белую
зарубку. Второй удар - и еще одна зарубка.  Парень  усмехнулся,  и  стал
пятиться наружу.
   На  дороге  толпа  охотников  с  хохотом  тискала  женщину,   которая
тихонько, сквозь слезы, скулила и пыталась прикрыться руками - рапсодия,
затоптанная, валялась в песке. Парень, отступив почти  до  самой  травы,
внезапно отбросил в сторону копье и ударил по рукояти висевшего на поясе
ольхона. Длинный, изогнутый нож словно сам собой перепрыгнул  к  нему  в
ладонь, легко, со свистом, описал сверкающую дугу и тяжело качнулся  над
оранжевым песком. Парень слегка наклонился,  широко  расставив  ноги,  и
медленно двинулся вперед.
   - Давай, Кюг! - заулюлюкали в толпе.
   - Вздрючь его хорошенько!
   В животе, под самым пупком, зародился ужас и липко расползся по  телу
- для них это было развлечение. Обычное баловство. И именно меня  сейчас
изрубят до состояния  фарша  для  котлет...  Парные  котлетки  из  Игоря
по-полтавски...
   Тьфу ты, это же сон!
   Я кинулся вперед. Кюг отбил удар с такой силой, что заболела кисть. Я
схватил ольхон обеими руками и со всего размаха, из-за  головы,  рубанул
врага так, что он должен был развалиться на две половинки... Но,  лезвие
бесполезно пошелестело в воздухе, а левое плечо резанула страшная  боль.
Я даже присел, выронив клинок и зажав рану ладонью. Кровь хлестала,  как
вода из пожарного брандспойта, на глаза навернулись слезы.
   - Все, ребята, все... - это уже была не игра, это было  по-настоящему
больно и серьезно. Теперь они должны были прекратить свой хохот и помочь
мне наконец!
   -  Не  плачь,  мой  маленький,  -  с  явным   глумлением   в   голосе
посочувствовал Кюг, - сейчас мы тебя вылечим.
   Внезапно он сорвал мою руку с  раны  и  щедро  сыпанул  плечо  желтым
порошком из небольшого кожаного кисета. Внутри словно полыхнуло огнем. Я
заорал, вскочил с посте" ли и заметался по комнате, зажимая рану...
   По комнате...
   О, черт! Я проснулся!
   Это был сон... Моя комната... Из форточки тянет пропахшей  выхлопными
газами  прохладной  сыростью,  зелеными  циферками   отсчитывает   время
электрический будильник, раскачивается на потолке свет уличного  фонаря.
И только плечо болит так, словно его рвет на части взбесившийся кот.
   Но ведь это был сон?!
   Я осторожно оторвал ладонь от раны. В неясном мельтешащем свете плечо
казалось  здорово  выпачканным,  но  кровь   не   текла.   Слава   богу,
приснилось... Сильный удар жесткого древка поднял меня с залитого кровью
раскаленного оранжевого песка.
   -  Вперед  пошел,  нечего  рассиживаться,  -  новый   удар   заставил
пошевеливаться. Как?! Опять?!
   - Пошел давай!
   От сильного и болезненного удара в спину я пробежал насколько шагов и
затрусил по дороге, стараясь не смотреть в сторону
   Тхеу, которая продолжала затравленно вскрикивать под гогот мужиков.

***

   В поселке меня заперли в  какой-то  подвал.  Точнее,  хорошим  пинком
спустили туда вниз по короткой крутой лестнице. А Тхеу осталась в  руках
бандитов. Они глумились над ней, веселясь  чужим  страданиям,  а  я  мог
только бессильно метаться по каменному  мешку,  слыша  сквозь  затянутое
плотной сеткой окно ее стоны и крики,  пиная  пыльные  тряпки  и  кости,
валявшиеся на полу.
   Ну почему, почему такое происходит? За что нам  это?  Как  же  теперь
жить... Едва не плача от бессилия, я забился в самый темный угол подвала
и скрючился там, закрыв глаза и зажав уши руками.

***

   Наверное, прошло не меньше минуты, прежде чем я понял, что  слышу  не
женские  крики,  а  истошный  вой  будильника.  Мамочка,   как   всегда,
проснулась первой и громко  стучала  в  стену,  требуя  заткнуть  глотку
электронному порождению человеческого мазохизма.  Пришлось  вставать.  Я
прихлопнул кнопку таймера,  протер  глаза  -  мокрые.  Надо  же,  слезы.
Всплакнул-таки во сне, оказывается. "Птичку жалко..."
   Я усмехнулся и, громко шлепая босыми ногами, побрел в ванную. В нашем
мире существует только два способа прийти утром в норму -  это  обтереть
лицо снегом, или облиться холодной водой. Первый способ действеннее,  но
питерский снег при попадании на  кожу  может  сравниться  по  полезности
только с  ипритом.  А  вода  -  с  синильной  кислотой.  Последняя,  как
известно, безопаснее.
   Поток холодной влаги быстро развеял последние  следы  ночного  бреда.
Веки разомкнулись, и остались в таком состоянии даже без помощи  спичек.
Я сдернул с. вешалки свое любимое махровое полотенце и, растирая  спину,
повернулся к зеркалу. В тот же миг  словно  холодный  кирпич  ухнулся  в
самые кишки - у отражения на правом плече бурела рана чуть не в  полруки
размером. А у меня, соответственно, она была на левом...  Толстый  рубец
из застывшей крови. Не спекшейся, а именно застывшей -  рана  напоминала
валик из грязного вспененного полиуретана. Наконец я нашел нужное слово,
прокрутил его в голове,  послюнявил  языком  и  не  без  труда  выплюнул
наружу.
   - Кровь полимеризовалась, - и вздрогнул от звука собственного голоса.
Мысль, которую  хотелось  затолкать  подальше  в  глубину  сознания,  не
выпускать, не знать о ней, - выскочила наружу...
   А если бы мне приснилось, что я утонул? Или сорвался  со  скалы?  Или
бандиты отрубили мне башку? Я что, сейчас искал бы голову под диваном?
   На ощупь рубец казался теплым и мягким,  как  губчатая  резина...  Не
настоящим, в общем... Или это эффект порошка из зубов дракона?  Ведь  во
сне меня не только ранили, но и вылечили. Я попытался подковырнуть  край
раны ногтем. Рубец на удивление легко поддался и отслоился сразу по всей
длине, оставив широкий розовый шрам... И спайка под ним чувствовалась до
самой кости.
   К перемене погоды болеть будет - пришла "мудрая"  мысль.  Я  набросил
полотенце на вешалку и кинулся в свою комнату.
   Постель была залита кровью,  словно  на  ней  разделывали  годовалого
теленка. А может, и быка.
   Вот тебе и сон...
   Хлопнувшая далеко внизу дверь парадной мгновенно привела меня в  себя
-  на  работу  опаздываю!  Мысли  о  таинствах  и  причудах   сновидений
испарились  мгновенно,  как  получка  перед  игровым  автоматом.   Одним
движением я сгреб окровавленное белье, закинул в шкаф, в  отделение  для
обуви - чтоб мамочка не  увидела  -  быстро  натянул  рабочую  одежду  и
выскочил из дома.

Глава 5
Советы зубного техника

   Город спал. День еще не  успел  пробраться  на  его  улицы,  осветить
стены, разбудить птиц. Городу  не  было  дела  до  часов,  расписаний  и
рабочих дней. Он и не подозревал, что в чреве его закипает "час пик".
   Люди   торопились.   Они   выскакивали   из   парадных,   нетерпеливо
подпрыгивали на остановках,  а  самые  удачливые  уже  висели  в  дверях
трамваев и автобусов, вцепившись мертвой хваткой в потные поручни или  в
воротники впереди висящих. С сонными глазами, угрюмым  лицом  и  нервным
дыханием человеческая масса целеустремленно мчалась на работу,  сливаясь
в потоки, кружась  в  водоворотах,  разбрызгивая  пену  злобной  ругани,
оставляя осадок из скуренных сигарет, мятых газет и конфетных  фантиков.
Горожане лениво суетились и бурлили, торопливо читали вчерашние  газеты,
громко ругали транспорт и всячески спешили с привычной скоростью.
   А город все равно спал. Вяло покачивались в ночном мраке фонари, тихо
подрагивали на деревьях забывшие опасть листья.  Одно  за  другим  гасли
окна в темно-желтых домах.  В  тихих  комнатах,  выплеснувших  на  улицу
неугомонных  хозяев,  вновь  наступал  покой.  Поздний  осенний  рассвет
приходить еще и  не  собирался.  Солнце  преспокойно  кемарило  в  своей
берлоге где-то за горизонтом, вместе с ним посапывали все краски дня.  В
сером свете ламп люди темными тенями метались  по  коричневым  тротуарам
вдоль бурых стен  под  черным  небом.  Многократно  отработанный  липкий
безвкусный воздух тяжело падал в легкие и с трудом выкашливался обратно,
под ногами чавкало нечто хищное, с одинаковой  легкостью  разъедающее  и
кожу обуви, и железо автомобилей.
   Боже мой, неужели это мой настоящий мир? Тот, другой, со  сверкающими
горными вершинами, зеленой травой, чистой  холодной  водой  и  оранжевым
песком казался куда натуральнее-Милая, хрупкая девушка изящным движением
размазала меня по двери вагона метро - нечего  мечтать,  приятель.  Всем
нужно на работу.

***

   Дом  призрения  на  Звенигородской  улице  построила  еще   Екатерина
Великая. Хорошо построила,  на  совесть.  Уже  двести  лет  без  единого
ремонта стоит. Возможно, конечно, лет пятьдесят-сто назад  его  коридоры
трехметровой высоты и красили, но определить это на глаз уже  совершенно
невозможно. Побелка потолка по цвету давно сравнялась с колером стен,  а
стены - с полированным каменным полом. За прошедшие века ноги дедулек  и
бабулек в мягких домашних тапочках протоптали  в  этом  полу  две  колеи
вдоль стен и начисто стерли ступеньки лестниц.
   После еженедельного мытья полов жизнь в Доме  замирает  на  несколько
часов - камень становится скользким,  как  мыло,  и  в  коридорах  впору
устраивать хоккей с шайбой. Вид спорта для лестниц еще не создан.
   Нам с микроавтобусом досталось помещение бывшей каретной. Строили  ее
предки с явным расчетом на размещение "Боинга-707", и места мне и машине
хватало с огромным избытком. Для "Латвии" я положил на пол два ряда шпал
- яму это не заменяет, но  работать  вполне  можно.  Для  себя  поставил
списанный мамочкой в "утиль" старый диван. И еще осталось место для двух
шкафов, двух верстаков и самопального  сварочного  аппарата.  Получилась
вполне приличная мастерская. Именно благодаря  ей  мой  автобусик  и  не
разваливается вот уже больше десяти лет. Хотя, если честно, за эти  годы
от заводской машины остались только номера.
   Самым важным на сегодня было успеть разобрать подвеску. Начальство  о
предстоящих ремонтах я всегда предупреждаю заблаговременно, ч