пно
все встало на  свои  места:  и  ежедневные  визиты  Гриши  Капелевича  с
бутылкой водки, и его осведомленность в  делах  мира  из  моих  снов,  и
рассказ о другом таком же путешественнике, и его слова о спокойной жизни
за моей спиной... - Так ты меня воспитывал, жидовская рожа?.. Значит,  я
рвал жилы, чтобы тебе жилось  полегче?  Значит,  били  меня  для  твоего
спокойствия? И резался я насмерть за твой  покой?  Значит  Тхеу  погибла
только для того, чтобы ты урок мне мог дать? Так,  ублюдок?  Воспитатель
хренов? Чужой кровью себе  телохранителей  воспитываешь?  Чем  она  тебе
помешала, тварь?!
   - Хочешь... я во всем виноват? - захрипел Гриша и внезапно врезал мне
коленкой промеж ног. Руки невольно разжались и сползли на низ живота,  а
Капелевич наклонился и заорал, брызгая  слюной.  -  Я  виноват,  да?!  А
почему ты ныл, как нашкодивший щенок?!
   Ныл, а не дрался?! Почему в Горных Садах ты остался на верную смерть,
а внизу даже глаз поднять боялся? Почему ты не резался с Кюгом  за  свою
Тхеу так, как резался с ним наверху? Что изменилось? Ты что, росту вдвое
больше стал? Goddamn! Да ни хрена подобного! Ты сдал ее сам! Почему Ирка
осталась с тобой, а Тхеу нет? Да потому, что за первую ты дрался,  а  за
вторую не стал! И в этом виноват я? В зеркало на себя  посмотри,  дракон
хренов.
   Боль отпустила, сменившись вполне терпимой резью. Я разогнулся. Но на
Капелевича  бросаться  не  стал.  Почему?  Потому,  что  он  был   прав.
Бесплатных пирожных не бывает. Если бы я  не  рвал  душу,  слушая  крики
Тхеу, если бы не дрался насмерть с шери и охотниками, если бы не  принял
на свою совесть жизнь тех, кого считал  врагами,  то  разве  решился  бы
гнаться за хищниками, укравшими Ирину? Плакал бы в отделении милиции, да
бегал по моргам. И в лучшем случае  получил  бы  ее  труп.  Неужели  моя
Иришка не стоила такого урока? А Гриша... Он ведь, мерзавец, не  один  в
нашем доме для престарелых работает. Почти пятьдесят нянечек,  медсестер
и врачих теперь на  меня  надеются.  Четверо  из  них  поехали  вчера  в
санаторий. И, между прочим - впервые в своей жизни...
   - Ладно, будем считать, что урок усвоен и  окончен,  -  сказал  я,  и
добавил от всей души:
   - Но ты все равно порядочная сволочь.
   - Ну, во-вторых, драгоценный мой Игорь,
   - Гриша Капелевич опять уселся на диван. - Если человек  сволочь,  то
это еще не  значит,  что  он  еврей.  Очень  часто  бывает  наоборот.  А
во-первых: неужели ты решил бросить свой мир на произвол судьбы?
   - Этот... - подходящего названия в голову не приходило. - То ли  сон,
то ли гипноз?
   - С каких это пор люди могут питаться во сне? Или приобретать во  сне
драконьи зубы? - он продемонстрировал стакан,  выгрызенный  мною  месяца
два назад из бутылки. - Неужели ты всерьез полагаешь, что я мог  создать
целую  вселенную?  Вспомни,  именно  ты  был  в  этом  мире  полноценным
человеком. Именно ты выдержал  экзамены,  именно  твоя  любимая  девушка
оказалась в том мире столь же цельной как  и  здесь...  Этот  мир  твой.
Такой же твой, как этот был моим... А к тебе от меня просочилась  только
муха...
   - Муха?.. - удивленно охнул я, и в  голове  быстро  прокрутились  мои
похождения.
   - Так это был ты, разносчик заразы?
   - Для кого разносчик заразы, -  обиделся  Капелевич,  -  а  для  кого
монолитная нить, связывающая во единое целое цепь миров!
   - Муха?! - расхохотался я.
   - Центр Вселенной! Пусть я муха, зато во всех мирах сразу!
   - И много их таких? - уже немного серьезнее переспросил я.
   - Даже не представляю, - тяжело вздохнул он. - Очень  часто  человеку
доста точно просто забыть перед зеркалом, что  он  обычный  смертный,  и
внезапно увидеть в отражении зубы дракона, второй зрачок или три родинки
на плече. Или заметить, - Гриша налил  водку  в  стакан,  поднял  его  и
прищурился на меня сквозь бутылочное стекло.  -  Или  заметить,  что  он
способен жужжать не только над раскрытой пастью пациента.
   - А над чем еще?
   - Да я так,  образно  выразился,  -  Гриша  залпом  осушил  стакан  и
удовлетворенно крякнул.
   - Не заговаривай мне зубы, стоматолог, - покачал  я  головой.  -  Все
равно проболтался. Ты пас меня с самого начала и, судя по оговоркам,  не
меня одного. Почему? Чего тебе надо, разносчик заразы?
   - Ну,  начнем  с  того,  -  вытянулся  на  диване  Капелевич,  -  что
"разносчик заразы"  не  я.  Миры  и  вселенные  скрыты  в  душе  каждого
человека, а мне лишь удается иногда оказаться рядом в нужный  момент,  а
во-вторых - почему бы и не оказать помощь человеку, впервые оказавшемуся
в сложной ситуации?
   - Помочь, говоришь? - я  взял  в  руки  бутылку  и  немного  взболтал
содержимое.  -  А  у  меня  сложилось  впечатление,  что  ты  делал  все
возможное, чтобы загонять меня в этот мир как можно чаще и глубже. А?  И
это несмотря на  то,  что  несколько  раз  мне  только  чудом  удавалось
остаться по эту сторону  жизни.  Что  скажешь  на  это,  о  высокочтимый
учитель?
   - Но ведь ты же жив!
   - "Вопреки", а не "благодаря"...
   - Ты не прав, Игорек. Я постоянно находился рядом...
   - Хватит, Гриш, - покачал я головой. - Не уходи  от  ответа.  Или  ты
говоришь мне всю правду, или я начну относиться к тебе как к редкостному
ядовитому пауку - которого давить жалко, но обходить лучше стороной.
   Гриша громко хмыкнул, помолчал, потом рывком сел, вылил остатки водки
в стакан, залпом выпил:
   - Это единственное, что мне нравится в вашем мире.
   - В каком?
   - В вашем,  -  подчеркнул  Капелевич  и  замотал  головой.  -  А  все
остальное - такая дрянь!
   - Ты о чем?
   - Знаешь, кто такие бабочки-однодневки?
   - Конечно, знаю...
   - Ни хрена ты не знаешь! Тебе не дано понять, на что способен  чистый
разум,  не  испоганенный  извечной   тягой   к   размножению,   насилию,
доминированию над себе подобными.  Не  скажу,  чтобы  у  нас  в  истории
совершенно обошлось без войн, - но ведь  не  постоянно  же  резать  друг
друга! Чистый разум - стремление к совершенству, всеобщей  безопасности,
сытости и здоровью. Пусть никогда не возникало никаких искусств - музыки
там, живописи, поэзии, зато какая  архитектура!  Ты  можешь  представить
себе единый город-небоскреб с естественной вентиляцией и  освещением,  и
живыми  стенами,  заменяющими  ваши  скверики,  но  только   выделяющими
достаточно кислорода для воссоздания внутренней атмосферы и одновременно
годные в пищу? Ну  это,  естественно,  только  на  крайний  случай.  Или
линейный транспорт и связь? Да у вас даже науки нет, способной двигаться
в нужном направлении! Огромный мир, в котором совершенно  не  существует
стариков и самоубийц, - слово "самоубийцы" в устах Гриши прозвучало  как
нечто брезгливо-неприличное. - И  вот,  нежданно-негаданно,  в  один  из
дней, ты просыпаешься, и вдруг обнаруживаешь, что мир  полон  красок,  а
душа - чувств и страстей. Ты мчишься в приозерные леса, ты вливаешься  в
общий хоровод,  ты  взмываешь  к  небесам,  ты  рушишься  в  бездну,  ты
сливаешься в экстазе, и наконец наступает таинство, которое одновременно
и неведомое, и радостное. Берег укрывается зародышами  тех,  кто  вскоре
придет на смену,  а  нам,  уходящим,  остается  только  небо,  огромное,
бесконечное, чистое небо... Это великолепно, это несравнимо  ни  с  чем.
Вот только разум... Маленький подленький разум,  который  сохраняется  в
наших головах, и который шепчет, что  скоро  зайдет  солнце,  и  мы  все
умрем. А я не хочу умирать, Игорек. Я хочу жить.
   - То есть ты...
   - Вот именно. - Капелевич опять схватился за бутылку, перевернул  над
стаканом, немного потряс, а потом разочарованно швырнул  в  угол.  -  Ты
ведь знаешь: попав в чужой мир,  можно  находиться  там  бесконечно,  но
вернешься в тот же миг, из какого ушел. Если я вернусь  домой,  то  умру
часа через два. Плюс-минус десять минут.
   - Ну, так сиди здесь, - пожал я плечами. - Тебя никто не гонит.
   - В этом  уродливом  теле  с  перекошенными  мозгами?  -  раздраженно
хмыкнул он. - Ты никогда не замечал, что у человека два разума:  один  в
башке, а другой болтается между ногами? И еще неизвестно, какой главнее.
   - Ты так говоришь потому, - тоном превосходства произнес я, - что еще
не встретил настоящую любовь.
   - Вот только не надо этих ваших баек, - сморщился  Капелевич,  -  про
большое и чистое чувство, которое злодеев  делает  ангелами,  ангелов  -
людьми, людей - бесами, а всех умирающих - здоровыми. Вот это вот  ваше,
- он похлопал в ладоши, - это не любовь. Любовь бывает только один  раз,
и за нее платят жизнью, потому, что после нее жизнь  бессмысленна.  Тебе
этого никогда не дано узнать, так что тихо  радуйся  тому,  что  имеешь.
Только не хвались. Пройди ты через то,  что  испытал  я  -  твоя  Иришка
осталась бы соломенной вдовой.
   - Однако ты жив, - не без подколки напомнил я ему.
   - Ну и что? Главное, я это испытал, я знаю, как оно должно быть, и не
хочу суррогатов - он встал, сходил к выброшенной бутылке, задрал ее  над
раскрытым ртом, старательно потряс, но в ответ получил  не  больше  трех
капель. - Черт! Игорь, я хочу крыльев и неба! А ты предлагаешь  ползать,
как червяку, и радоваться дыркам в  чужих  задницах!  Даже  размножаться
прилично не умеете, язви ваши души. Давай, я еще за водкой сбегаю?
   - Подожди, - вскинул я руки. - Так ты пробирался  в  мой  мир,  чтобы
полетать, стать мухой?
   - Навозной, - Капелевич швырнул несчастную бутылку в другой угол,  но
на этот раз она звонко разбилась и осыпалась  сверкающими  осколками.  -
Для меня жить навозной мухой  все  равно,  что  для  тебя  -  постельным
клопом. Хочешь стать постельным клопом? Вот то-то и оно. Дело в том, что
дома я вот-вот "помахаю крылышком", здесь я - двуногий уродец, а во всех
остальных мирах - муха! Большая навозная муха! Вот так.
   - Значит, ты...
   - Все, чего я хочу, это найти мир,  в  котором  вместо  этого,  -  он
похлопал себя по ширинке, - у меня будут крылья.  Нормальные  крылья.  И
все. В моих мирах этого нет, вот и приходится по  чужим  лазить.  Ты  уж
извини. Айда до ларька? Угощаю.
   - Да ладно уж, - сделал я широкий жест. - Проставлюсь. А-то  ведь  ты
со мной так старался, а получил очередной "облом".
   - Зачем так печально, история еще не закончилась.
   - В каком смысле? - от  его  намека  по  загривку  поползли  холодные
мурашки. Как-то подустал я от разнообразных приключений.
   - А скажи-ка, Игорек, - ехидно прищурился Капелевич, - сколько у тебя
жен?
   - Одна.
   - Ой ли?
   - Одна, - упрямо повторил я, поскольку сам уже не раз задумывался над
этим вопросом и, кажется, нашел ответ:
   - Ирена. У нее и в том мире, и в этом похожая биография, у нее и тут,
и там одинаковое тело - все родинки и шрамы на своих местах. Это один  и
тот же человек, просто существующий одновременно и тут, и там, точно так
же, как и мы с тобой.
   - Но ты недоговариваешь, - вкрадчивым шепотом произнес Гриша,  -  что
она здесь не знает или не помнит того, что происходит там. Мы же с тобой
не забываем, сидя в гараже, про Малха или Колодец?
   - Ну и что?
   - Поверь моему  опыту,  Игорек,  такое  может  происходить  только  в
одном-единственном случае - если эти  миры  не  ее,  если  они  для  нее
второстепенны. А значит, где-то поблизости, совсем рядом, находится  еще
один ее мир. Главный. Но вот только главный он не  для  нас.  Интересно,
как ты отреагируешь, если узнаешь, что в ее  мире  ты  тоже  всего  лишь
какой-нибудь таракан?