жил левую руку на стену, медленно двинулся вдоль нее.
     "Если колдун приезжал сюда, заговаривал зубы князю, - размышлял Середин, - значит, нечто древнее находится здесь, в детинце, и без дружбы с князем до него не добраться. Раз на земле стали появляться монстры - тайник иноземец нашел и силой воспользовался. А коли тайником пользовались, то в нем, будь ему хоть миллион лет, магическая аура ожила снова и не исчезнет еще много, много лет... Как в заброшенном святилище: одна молитва - и боги снова готовы тебе помогать".
     Ведун миновал весь фасад, но серебряный крест никак не отреагировал, не почувствовал ничего. Да, собственно, Олег ничего такого и не ожидал. Так, подстраховался на всякий случай. Если сила действительно древняя, то в здании она скрываться не может. Только в земле.
     Ведун отодвинулся метра на два к середине детинца и пошел через двор, удерживаясь примерно на одном расстоянии от стены, пока не уперся в ограждение. Развернулся, отступил еще на пару метров, направился назад, разгоняя толпу, словно буксир - плавающие в гавани льдинки. Ничего. Еще два метра, быстрая пробежка к стене, разворот, отступ еще на четыре шага. Теперь Аргамирон, пронзая ведуна ненавидящим взглядом, стоял прямо на пути, и Олег подумал, что просто мимо волхва пройти нельзя - крест отреагирует на его языческую силу. Нужно отстранить его подальше, к стене. А такого махрового самодовольного жреца - попробуй попроси...
     Ведун зашагал вперед, сверля главу святилища немигающим взором, - как вдруг руку еле заметно кольнуло. От неожиданности ведун споткнулся, вернулся назад. Крест не то чтобы нагрелся, но давал о себе знать. Середин прикусил губу. Слева он уже проходил... А справа... Ведун сдвинулся на пару шагов, и крест тут же запульсировал обжигающей болью.
     - Да, - облегченно кивнул Олег. - Здесь что-то есть.
     И он обоими указательными пальцами ткнул вниз.
     Князь подошел, недоверчиво посмотрел на ведуна, на землю. Присел на колено, вытащил нож с богато инкрустированной самоцветами рукоятью, ковырнул, еще... Рывком встал:
     - Рыхлая! А ну, где тут ключник? Заступы несите быстро! Копайте!
     Толпа качнулась вперед. Дружинники и горожане перемешались, моментально нашлись желающие поработать заступами и лопатами. Еще не успевшая осесть, утрамбоваться под ледяной коркой, земля поддавалась легко, и уже через считанные минуты железо ударилось о камень. Яму изрядно расширили, стал видел абсолютно черный и глянцевый, как обсидиан, овальный валун метра три в длину и два в ширину.
     - Камень как камень... - внимательно следящий за происходящим князь покосился на ведуна, махнул рукой. - А ну-ка, переверните его! Тащите оглобли.
     Со стороны конюшни тут же поднесли четыре слеги, вогнали под камень, навалились. Черный овал некоторое время цепко держался за свое место, потом вдруг словно подпрыгнул, перевернулся нижней, плоской стороной к свету.
     - Здесь какие-то знаки, княже, - один из горожан стер грязь, налипшую на полированную поверхность. - Неведомые.
     Олег подошел ближе - на него уже никто не обращал внимания, пинали и толкали, пытаясь получше разглядеть находку. Но главное ведун увидел. Несколько знаков: первый напоминал букву "П", но из трех палочек, не соприкасающихся друг с другом, второй являл собой спираль в двойном круге, третий - птицу с человеческой головой, четвертый - человека с крыльями, потом опять "П", и последним шел двойной круг с точкой посередине.
     - Аргамирон, - позвал волхва правитель Суздаля. - Иди сюда. Может, хоть ты сможешь разобрать эти письмена?
     Священнослужителю горожане дорогу все-таки уступили. Волхв остановился перед камнем, долго его разглядывал, что-то бесшумно проговаривая, потом качнул головой:
     - Письмена древние, забытые. Сказывали о них хранители в Дюн-Хоре, да и сами забыли половину. Вот это вроде бы знак врат. Этот знак означает живых, но в отрицании... Врата, закрытые для смертных? Или врата, открытые для мертвых...
     Аргамирон медленно повернулся к боярину, покачал головой:
     - Как ты мог, Руслан? Я любил тебя, как сына. Как ты мог...
     - Ну, вот мы все и прознали, боярин, - усмехнулся в бороду князь Гордей. - В железа его!
     На этот раз не нашлось никого, кто выступил бы в защиту хозяина города.
     Середин отвернулся, начал протискиваться навстречу толпе, выглядывая знакомую высокую соболью шапку. Однако Верея обнаружилась только у самых ворот, и то благодаря образовавшейся там пустоте - все стремились дальше, к камню. А боярыня сидела у стены, прижавшись к ней спиной и закрыв лицо руками. Дорогой бархатный плащ был вымазан внизу грязью, шапка валялась на истоптанном в кашу снегу. Рядом, насупившись, возвышался грозный Лесавич.
     - Что с тобой, хорошая моя? - опустился перед женщиной ведун.
     - Что? - Она подняла голову, уставясь на него красными растертыми глазами. - Ты не понимаешь, что? Я же просила, я приказывала тебе никогда не появляться в моих землях, ведун! Никогда! Если бы не ты, этого бы никогда не случилось. - Верея закрыла глаза, открыла, снова закрыла, с силой сжав веки. Потом поднялась: - Собирай ратников, Лесавич. Седлайте коней, сбирайтесь в дорогу. Нам тут делать больше нечего.
     - Подожди... - Олег подобрал шапку, кинулся за Вереей, но торопливо уходящая со двора женщина не пожелала даже повернуться.
     Между тем, от камня доносились какие-то выкрики, споры. Там явно что-то происходило. Середин заметил у стены скамейку, подбежал, встал на нее.
     - Клянусь Перуном! - кричал боярин, которого двое дружинников тянули к воротам. - Я требую Божьего суда! Аргамирон, я ведь тебя наравне с отцом всю жизнь почитал. Почему ты не слышишь меня?! Я не пощады, я Божьего суда требую! Перуном клянусь, Перуном, повелителем молний! Я не вызывал никакой нежити! Ни с какими силами колдовскими не знался! Клянусь Перу-ном!
     Толпа прянула по сторонам, и в освободившемся пространстве дружинники увидели перед собой Аргами-рона. Старик стоял спокойно, с посохом в правой руке, накинув капюшон на лысую голову. Однако в нем ощущалась такая уверенность в своем превосходстве, что ратники даже не попытались обойти его стороной.
     - Пропусти нас, волхв.
     - Боярин запросил суда Божьего, - тихо сообщил Аргамирон.
     - Чего тут судить, волхв? - не понял князь. - Ты же все сам видел!
     - Все мы смертны, княже, - покачал головой старик. - Наш разум слаб, наши глаза слепы, наш опыт куц, как заячий хвост. Лишь боги всевидящи, всезнающи и мудры Лишь боги не знаю! ошибок. Боярин поклялся Перуном-громовержцем и запросил Божьего суда. И он его получит. Отступись пред высшими силами, князь. Измена богам русским - это не твои угодья. Это владения богов.
     - Пусть будет так, - неожиданно легко согласился суздальский князь. - Что я голову срублю, что боги гнев обрушат. Но суд верши немедля! Бояре, волоките его к святилищу.
     Толпа ратных и простых людей качнулась к воротам.
     - Да уж, - прижался спиной к стене ведун. - Сегодняшний день в Гороховце запомнят надолго. Столько событий - и все сразу.
     Идолы в славянских святилищах - это вкопанные в землю истуканы. Только низенький и толстый Перун неизменно стоит на низких медных, бронзовых или железных ножках. И лишь теперь Олег узнал, почему.
     Под руководством Аргамирона четверо горожан вынесли бога за пределы священной рощи, поставили в середину квадрата, образованного четырьмя сложенными шалашом кострами. Отпущенный дружинниками боярин сам подошел к Перуну, повернулся к нему спиной, опустился на колени, заведя ноги под идола. Замер. Теперь все выглядело так, словно бог смотрит на людей поверх головы Руслана, положив подбородок ему на макушку. Волхв принес что-то, похожее на медную кадильницу, склонился по очереди у каждого костра, нашептывая:
     - Просыпайся, священный огонь, просыпайся.
     Алые язычки заплясали на белых сухих поленьях, стали быстро разрастаться. Аргамирон отошел, любуясь деянием рук своих, да/т огню хорошенько заняться, потом сложил руки на груди:
     - Дитя мое. Суд Божий суров и неотвратим Суд княжеский прост и милостив. Покайся во лжи своей, откажись о г клятвы ложной, и люди снизойдут к твоим ошибкам. И если ты не сохранишь тела, то душа твоя уйдет в просторы спокойного мира, лежащего под властью извечной Мары Отступись, ибо гнев Божий страшнее человеческого. Он не оставит от тебя ни имени, ни души, ни тела.
     - Клянусь Перуном-громовержцем! - срывающимся голосом прокричал боярин. - Никогда не сотворял я деяний колдовских, никогда не напускал нежить на земли русские, никогда не чинил никакого вреда честным подданным моим и землям отчим! И пусть гнев Перуна обрушится на мою голову, коли я солгал хоть единым словом.
     - Да будет так, дитя мое! - закричал волхв, подняв лицо к небу. - Отдаю тебя во власть бога великого, повелителя грозы и молнии, гнева и жестокости Да будет так! Да откроются очи Перуновы, да поднимется могучая длань его, да обрушит она гнев на святотатца и милость на праведника! Да будет так!
     Аргамирон выдернул из рукавов какие-то свертки, кинул их в ближайшие костры и, отвернувшись, побежал в сторону довольно бодрой трусцой. Из костров повалил густой темный дым, начисто закрыв боярина от глаз зрителей. Едко запахло уксусом. Поднимаясь на высоту трех сотен метров, дым начал расползаться в стороны, образуя над святилищем и кострищем овальное облако. Вокруг резко потемнело, послышалось странное потрескивание.
     Свертки прогорели - дым иссяк, и стал виден по-прежнему стоящий на своем месте человек. Потрескивание же становилось все громче и громче. Внезапно облако просело вниз, с его края сорвалась молния, вонзилась в костер, разнеся его в мелкие искры. Вторая, с противоположного края, расшвыряла другой. Новая молния метнулась из центра, потом - опять с края, а потом они посыпались с такой частотой, что слились в единое, направленное к идолу Перуна, зарево, осветившее окрестности неестественным, мертвенно-белым светом. Во все стороны летели ошметки костров, комья земли, куски льда и длинные, похожие на плети, коренья. Грозовые раскаты смешались в непрерывный гневный рев, вскоре перешедший в частый грохот, быстрый стук.
     Немного погодя все успокоилось. Облако поднялось, стало рассеиваться, оставив после себя почти правильный круг изрытой земли. В центре круга по-прежнему возвышался толстый деревянный Перун на гнутых бронзовых ножках. А перед ним стоял на коленях целый и невредимый боярин.
     - Слава! Слава боярину Руслану! - крикнул кто-то, и тут же этот клич подхватили со всех сторон. - Любо! Люб боярин! Слава Руслану! Наш боярин! Любо!
     Человек перед истуканом отряхнул одежду от грязи, поднялся на ноги, еще раз встряхнулся, повернулся к истукану, отвесил ему поклон, поцеловал ноги. Потом опять оборотился лицом к своим ратным и посадским людям, приложил руку к груди и низко-низко поклонился уже им.
     Толпа взревела еще сильнее, двинулась на него. Боярин чуть попятился, но убегать не стал. Его подхватили на руки, с радостными и приветственными криками понесли в город.
     Аргамирон странно, с каким-го внутренним клекотом, рассмеялся, повернулся к суздальскому правителю:
     - Ты видел сам, князь Гордей. Перун принял клятву боярина Руслана. Он невиновен.
     - Руслан не виновен, Верея не виновна, оборотень не виновен! - раздраженно сплюнул тот. - Кто же тогда нечисть насылает? Где этот... ведун новгородский?!
     - Я здесь, княже, - отозвался Олег.
     - А-а! - Подошел ближе суздалец. - Ну, теперича что скажешь? Кто против меня колдует?
     - Подумать надо, присмотреться внимательней... - пожал плечами Середин.
     - Ты вот что, ведун, - покачал головой князь. - Тебе Сварослав дело сие поручил - вот и исполняй! До весны чтобы не было более нежити этой в моих землях! Чтобы пахари на поля без страха выходили! Ты понял меня, ведун из Новгорода? Сделаешь - полную твою шапку золота насыплю. Нет - шапку твою, не снимая...
     Суздальский правитель красноречиво резанул воздух пальцем.
     - Вемигор! Где ты там тоже... Вели дружине в седло подниматься! Домой вертаемся. Хватит, нагулялись...
     На истоптанном поле остались только трое: Середин, Аргамирон и медитативно смотрящий вдаль Перун.
     - Хорошая ныне погода, - довольно пробормотал волхв. - Тепло, светло... Снежок на склонах подтаивать начинает. Лепота... А, колдун?
     Он довольно хмыкнул и побрел к святилищу. Олег встряхнул белую соболью шапку, что все еще оставалась в его руке, и повернул к городу. На поле за оврагом топтали снег только две беспризорные лошади: гнедая и чалый. И ведун очень не хотел, чтобы кто-го вдруг признал их своими. Забрав коней, он направился в детинец. Горожане и ратники в городе смотрели на него с подозрением, если не с неприязнью, но говорить ничего не говорили и препятствий не чинили. Середин спокойно вошел в детинец, добрел до камня, уселся рядом прямо на землю, разглядывая глянцевую черную поверхность и странные, незнакомые руны.
     - Врата... Врата, недоступные смертным... - задумчиво почесал он в затылке. - Однако приехавший с юга колдун все-таки смог в них войти! Ладно, что там говорил про всех этих... арийцев Лепкос? "Многие служители храмов закрыли тогда свои святилища, заговорив их и спрятав сонными заклятиями". Может, это и есть один из заговоренных храмов? Хранилище мудрости, хранилище силы. Арийцы закрыли свои храмы, заговорив их от чужаков. Чтобы любопытные дикари не смогли проникнуть внутрь, узнать их сокровенные тайны. Но ведь они не могли закрывать их от самих себя? От своих друзей, родственников? Значит, ариец войти в храм может... Ага...
     Олег потер себе уши, чтобы к голове прилило побольше крови.
     - Если колдун заходил в храм, то у него было заклинание, способное обмануть врата, заставить принять его за арийца. Или за кого-то, кто принадлежит миру арийцев, а не миру славянских богов... - Ведун поднялся, отошел к гнедой, запустил руку в переметную суму, вытащил серебряного человека с распахнутыми за спиной крыльями.
     Ну, да, конечно... Храмы помнят мир арийской магии. И если к вратам подойдет кто-то, окруженный магией прошлого, давно забытого мира, они наверняка примут его за своего и пустят в святилище. Для чего еще нужны храмы? Именно для того, чтобы в любой момент распахнуть двери для кого-то из "своих". Принять, так сказать, в лоно. Неизвестно, как обманул врата колдун, но монгола они точно должны пропустить. Ведь эта нежить создана арийской магией, в арийские времена и для защиты арийцев от опасности. Монголы для храма свои на триста процентов.
     Вот только... Как удержать пайцзу у себя на лбу? Если он встанет, пайцза упадет, и все закончится. Да и встанет ли, если не услышит "зова"? А если услышит, то не пойдет ли на "зов"?
     - Ладно, глаза боятся, руки делают, - вздохнул ведун. - Примотаю пайцзу ко лбу тряпкой из-под баранины, да заряжусь хорошенько на выполнение программы. Встать, войти в храм, оглядеться, вернуться, сорвать повязку со лба. Встать, войти в храм, оглядеться, вернуться, сорвать повязку со лба... Кстати, а меня ратники не прибьют, когда глиняного человека в собственном детинце увидят? Задача... Впрочем, шкурой медвежьей закроюсь. Если врата ведут куда-то внутрь камня, то шкура по детинцу бегать не должна.
     - Здрав будь, мил человек...
     Олег вздрогнул от неожиданности и попятился, увидев белобрысого и худого, как гороховецкий боярин, паренька лет двадцати. Правда, этот был одет в простенький тулуп, а шапку держал в руке.
     - Чего тебе надобно? - несколько грубовато поинтересовался Середин.
     - Колдуна я ищу. Того, что Заряну гордеевскую из неволи выговорил. Люди на тебя указали.
     - Да, взял грех на душу, - кивнул Олег. - И что?
     - Понимаешь, мил человек, - низко поклонился парень. - Беда у меня страшная.
     - Угнали кого, что ли?
     - Нет, - перепуганно замотал головой молодой гость. - Соседка у нас в деревне есть, через дорогу живет. Люба она мне, не могу совсем. Ни о чем думать более не могу, лицо ее все время перед глазами, волосы, плечи... Хоть руки на себя накладывай! Приворожи мне ее, колдун. Что хочешь проси, да токмо приворожи. Ты, сказывают, сильный самый. Спаси меня, колдун. Не то в прорубь брошусь.
     - В прорубь не надо, вода холодная, - задумчиво пробормотал ведун. - Я тебе другое дело поручу. Справишься - дам тебе заговор девицу присушить. Нет - ищи другого помощника.
     - Все сделаю! Все, как скажешь!
     - Тогда смотри сюда, - облизнул губы Середин. - Я сейчас привяжу вот эту серебряную штучку на лоб, лягу и накроюсь шкурой. Коли вдруг встану, начну по двору бродить, сдергивай шкуру, срывай повязку со лба. Коли лежать долго буду... Ну, до темноты - тоже сдергивай и снимай повязку. Тебе чудища всякие мерещиться станут, страшные чудовища - но ты не бойся. Кидайся решительно, да повязку с головы рви. Тогда получишь любовь своей желанной в награду. Управишься?
     - Все сделаю, колдун, все исполню в точности.
     - Ну, тогда начнем...
     Обретя некоторое спокойствие относительно своего будущего, ведун достал из сумы тряпицу, оставшуюся после съеденного по дороге из Болгарии мяса, оторвал широкую полоску, прижал пайцзу ко лбу, привязал, туго затянув на затылке узел, лег спиной на камень и накрылся шкурой. Закрыл глаза и забормотал древнее, как здешние холмы, заклинание...
     В нос ударил резкий запах гнили, навоза, пота, уши различили испуганный мышиный писк. Мир вокруг тревожно пульсировал и перешептывался. Ему очень хотелось сместиться отсюда в сторону, открыть свет, обрести тишину и покой. Он приподнялся, собираясь уйти, - и вдруг увидел прямо перед собой уходящие вниз ступени. Он пополз по ним. Сперва на четвереньках, потом решил встать на ноги. Здесь тоже метались звуки - шелестящие, протяжные. А пахло холодом. Только холодом и ничем более. Вообще. Это мертвое место. Совсем мертвое. Большой зал. Спускающаяся вдоль стены лестница, которая упирается в овальную глубокую яму, выстеленную белым гранитом. Посередине зала стол, похожий на вознесенную на высоту человека ступеньку. И пустота. Холод. Эхо. Нет жизни. Нечего здесь делать. Он развернулся, начал подниматься. И когда нога переступила последнюю ступеньку, из глубины подсознания выскочил приказ: "Сдернуть повязку! "
     Подумать над этой мыслью он не смог - рука сама поднялась, толкнула что-то холодное со лба вверх и...
     ...от резкого рывка шкура слетела в сторону, прямо к лицу протянулась скрюченная рука:
     - А-а!
     Олег резко присел, уворачиваясь, и наконец окончательно пришел в себя.
     - Спокойно! Повязка снята! Молодец!
     - Так ты дашь мне заговор, колдун? - Паренек дышал так, словно только что вышел из многочасовой битвы.
     - Конечно, дам, - кивнул Олег. - Беги, найди мне белое птичье перышко.
     - Ага! - Влюбленный, натянув полотняную шапку, кинулся из детинца, а ведун, почесывая в затылке, остался размышлять над тем, что смог увидеть.
     Большой зал, лестница вдоль стены, яма в полу и странный двухуровневый стол, похожий на ступеньку. И что это может дать?
     - А ровным счетом ни-че-го, - сделал вывод Середин. - Хотя, конечно, было любопытно.
     - Вот, - запыхавшись, подбежал паренек. - У птичника боярского подобрал. Оно?
     - Подойдет. - Олег принял коротенькое, изящно выгнутое перо с гладким кончиквм и рыхлой опушкой у основания, зажал между ладонями: - Зовут тебя как?
     - Рогдаем.
     - А ее?
     - Млада.
     Ведун поднес сложенные ладони к самым губам и зашептал:
     - Встану на заре на ранней, пойду на луг зеленый, брошу по ветру слова горячие, слова честные. Пусть летят легким перышком да к девице. Младушке, что люблю я жарче пламени, обожгут они ее сердце доброе. Пусть уста ее, уста сахарны, лишь к моим устам прикасаются, от других же уст удаляются, глаза жгучие пусть глядят всегда на меня, Рогдая, добра молодца, день и ночь они, улыбаючись. Я слова свои скреплю золотом, скреплю золотом, залью оловом, скую молотом, как кузнец-ловкач в кузне огненной, в кузне огненной, в сердце трепетном. Так неси же, перышко, сл