что так и будет, и тебе не придется страдать.  И  не
говори, что твоя тетка не может произносить речей. Посмотри на дядю с этим
чемоданом. Ручаюсь, что когда я вернусь, в доме не найдется ни одной целой
сковородки или кастрюли.
   - Не забивай себе этим голову, - взволнованно  сказал  муж.  -  Правда,
Джонни, она не должна думать об этом?
   - Конечно, не должна. Просто  забудь  обо  всем  -  и  все.  Просто  не
думай... Об этом как раз говорил доктор. Правда, Чарли?
   Чарли подтвердил, что это было так.
   - И вы не беспокойтесь. - Тетушка засмеялась. - Когда я приеду, я  буду
такой толстой и ленивой, что вам всю жизнь придется возиться со мной.
   - Пришла машина, - объявил Джонни.
   Она обернулась и посмотрела на мужа.
   - Ведь мы правильно решили, Том, дорогой!
   - Конечно правильно, Нелли. Ты должна поправиться - вот и все.
   - Вы будете без меня скучать, правда?
   - Мы? Нет.
   - Ах, так? Ах ты большой и глупый бездельник! Как можно говорить  такие
вещи женщине!
   С этим они расстались. Что думал доктор Инверюр, когда  трогал  машину?
Думал ли он о том, что через несколько недель к тетушке вернется здоровье,
думал ли он, что для такого слабого  сердца,  которое  могло  остановиться
каждую секунду, поездка эта может оказаться слишком поспешным  и  ненужным
предприятием и что тетушка Нелли, возможно, видит Фишнет-стрит в последний
раз, или, быть может, он думал не о ней, а о Министерстве  здравоохранения
и комиссии  по  проверке  нуждаемости,  или  о  банкирах  и  экономической
системе? Чарли не знал этого.
   Когда через час пришла с работы Мэдж и узнала, что произошло, она пылко
расцеловала Чарли, измазав его губной  помадой.  Далее  она  заявила,  что
намерена начать приготовления к отъезду.
   - Не говори глупостей, - сказал отец.
   - Это не глупости. Мама благодаря Чарли  устроена,  и  я  уезжаю.  Если
хотите знать, так только мама и удерживала меня. Я не  могла  ее  бросить,
такую больную. Теперь а могу уехать и уезжаю.
   - Куда?
   - Мм... Для начала - из Слейкби. Это  -  главное.  Отец,  здесь  больше
мертвого, чем живого. Правда, Чарли? Что мне  здесь  делать?  Восемнадцать
шиллингов в  неделю  в  кондитерской  -  вот  все,  что  мне  здесь  можно
заработать. Ты сам не можешь найти работу. Большинство мужчин без  работы.
А что будет с нами, если остаться? Выйдешь замуж, родишь ребенка я  будешь
жить в задней комнатке у  свекрови.  Будешь  существовать  на  пособие  по
безработице. Чего же бояться? Кроме  того  Слейкби  надоел  мне.  Если  он
наполовину умер, так умирать с ним я не хочу. Нет, спасибо.
   - Все понятно, - сказал отец сухо.
   - Очень хорошо, что понятно.
   Отец вспыхнул.
   - Нет, не понятно! Как ты смеешь так разговаривать со мной. Кого ты  из
себя строишь? Только вчера исполнилось двадцать лет и уже начинаешь...
   - Да, я достаточно взрослая, чтобы знать, что я хочу! - крикнула Мэдж.
   - Нет, не знаешь! Ты... ты еще глупая мартышка! Не  знаешь,  ничего  не
знаешь! Ишь ты, какая взрослая! Твое место здесь, со мной и матерью!
   - Мое место там, где мне будет лучше, - возразила она.  -  Я  много  об
этом думала. Если хочешь знать, сейчас  такая  жизнь,  что  каждый  должен
думать о себе. Не подумаешь о себе, никто о тебе  не  подумает.  Теперь  я
позабочусь о себе сама, довольно. Я знаю, что делаю.
   - Знаешь, что делаешь? Ты ребенок! Выпороть тебя надо, вот что.
   - Только тронь. Попробуй только тронь.
   Для Тома Аддерсона это было слишком, и он отвесил ей звучную пощечину.
   Секунду Мэдж была недвижима. Потом сказала:
   -  Все,  больше  говорить  не  о  чем,  -  и  выскочила  из-за   стола.
Разразившись целым потоком слез, она убежала наверх.
   Отец, побледнев и задрожав, превратился в несчастного старика. Он сел и
забормотал:
   - Не надо было делать этого. Не надо было бы это делать.
   Чарли молчал. Он не знал, что говорить, минуту он даже  не  знал,  куда
смотреть. Дядя Том заговорил первым.
   - Если человек решил уехать, его не остановишь, - медленно сказал он. -
Теперь она уедет, теперь она, конечно, уедет.  Как  примет  это  мать,  не
знаю.
   - Не надо ругать ее, дядя, за то, что она хочет уехать, - сказал Чарли.
- Она права. Что ей здесь делать?
   - Это ее дом.
   - Да, но все сейчас не так, как было раньше.
   - Ты хочешь сказать, что теперь мы годимся только на свалку?  Что  если
ты не можешь заработать на жизнь,  значит,  ты  уже  бездомный?  -  горько
спросил дядя Том. - Так, что ли? Может быть, ты прав, может быть, и прав.
   - Я этого не говорил, - запротестовал Чарли.
   - Э, нет. Ты как раз сказал это, дружище.
   - Она сама позаботится о себе. А  здесь  это  невозможно.  Для  девушки
сейчас есть только два пути:  или  найти  работу,  или  выйти  замуж.  Она
думает, что найдет работу получше, если уедет. Я тоже так  думаю.  А  если
она собирается замуж, так для  нее  будет  лучше,  если  она  сделает  это
где-нибудь, а не здесь. Вы ведь не хотели бы видеть, что она выходит замуж
за какого-нибудь приятеля Джонни.
   - Не хотел бы. Но мать и я боимся, что если она  уедет,  то  попадет  в
беду.
   - Может быть, а может быть, и нет, - ответил Чарли, который  знал  Мэдж
сейчас намного больше, чем неделю назад. - Она и здесь, даже  скорее,  чем
где-нибудь, может попасть в беду, в какую хочешь беду. За эти дни, дядя, я
кое-что повидал здесь.
   Мэдж сошла вниз в шляпке. На ее лице пудры было больше, чем обычно.  Не
говоря ни слова, она направилась к двери.
   - Послушай, Мэдж, - смущенно окликнул ее отец. - Я  жалею,  что  ударил
тебя.
   - Я тоже об этом жалею, - ответила она и ушла.
   Дядя Том смотрел в одну точку и вздрагивал. Наступило молчание.
   - Как ты думаешь, сегодня она не уедет? - спросил дядя у  Чарли,  глядя
на него с надеждой.
   - Нет, не уедет, - заявил Чарли. - Сейчас она просто  пошла  рассказать
все своему парню. Она никуда не  тронется,  пока  не  будет  уверена,  что
получит работу. Так что успокойтесь, дядя.
   Некоторое время они молча курили, Чарли раздумывал  над  тем,  что  ему
делать дальше.  Собственно,  все,  что  он  должен  был  сделать  здесь  -
отправить в лечебницу тетушку, - было сделано. Теперь следовало подумать и
о себе. Ответа от Хьюсона он не  получил.  Ждала  ли  "Дейли  трибюн"  его
вторичного приезда в Лондон?
   Все решил Джонни. Джонни ушел из дому сразу же после отъезда матери. Он
вернулся за сигаретами.
   - Говорят о России, - начал Джонни,  найдя  сигареты,  -  а  чем  здесь
лучше? Называется свобода!
   - Ну, чем опять недоволен? - проворчал отец.
   - Приятель сказал мне - об этом есть в вечерних газетах, - что  полиция
сцапала парня, который недавно был здесь и толковал с  нами.  Они  поймали
его в Лондоне - в твоих краях, Чарли, - и просто ни за  что  ни  про  что,
потому лишь, что он красный. А всего  месяц  назад  он  толковал  с  нами.
Теперь они его засадят.
   И Джонни направился к двери.
   - Как его фамилия? - без особого интереса спросил Чарли.
   - Кибворс, - бросил Джонни и ушел, не заметив, что  это  имя  произвело
такое же впечатление на Чарли, как если бы в комнате разорвалась бомба.


   - Кибворс, - повторил Чарли, уставившись на дядю и не видя его.
   - В чем дело, паренек? Ты знаешь его?
   - Да, немного знаю.
   - Ну и что? Во всяком случае печалиться об  этом  особенно  нечего.  Не
обращай внимания на Джонни. Я думаю, что этот человек что-то сделал,  чего
делать не следовало бы.
   Чарли не ответил. Он был чем-то озабочен, и дядя решил переменить тему.
   - Послушай-ка, паренек, - начал он, - ты уверен, что  можешь  заплатить
за тетку! Я хочу сказать тебе, что лечение не так-то дешево стоит.
   - Все в порядке, дядя. Я могу заплатить.
   - Что ж, с твоей стороны, паренек,  это  очень  хорошо.  Ты  получил  в
Лондоне деньги? Да?
   - Да, - не скрывая, ответил Чарли. - Мне дали пятьсот фунтов.
   - Пятьсот фунтов! Ого! Кто дал?
   - Газета "Дейли трибюн".
   - Понятно. Что же, пятьсот фунтов для них комариный укус, я так считаю.
Но так или иначе, пятьсот фунтов  -  очень  большие  деньги.  Многие  люди
совершили удивительные дела, спасая жизни людей, ценности и тому подобное,
и не видели и пяти фунтов, не говоря уже и пятистах. Пойми,  Чарли,  я  не
говорю, что ты не заслужил этих денег. Я уверен, ты заслужил их.
   - Но, знаете, дядя, я не заслужил этого, - с отчаянием сказал Чарли.
   - Что ты говоришь, парень?
   - Не заслужил. Я ничего не сделал.
   - Стой-ка, погоди. Ты должен был что-то сделать?
   - Я не сделал ничего.
   - Но как же тогда, черт бы побрал...
   - Выслушайте меня, дядя, просто выслушайте. Сейчас я подумаю. - Он стал
напряженно думать, стараясь перенестись назад, в  ту  ночь,  которая  была
спрятана где-то далеко в памяти, намеренно отодвинута в сторону.
   - Кажется, теперь я понимаю все, - сказал он задумчиво. -  Это  он  все
сделал.
   - Кто? О ком ты говоришь?
   - Тот человек, о котором только сейчас говорил Джонни. Кибворс.
   - Ну, знаешь, Чарли! У тебя с головой все  в  порядке?  Ради  бога,  не
говори загадками. При чем тут Кибворс?
   - Тут все так запутано!
   Том пристально посмотрел на него.
   - Полагаю, паренек, во всем  этом  нет  ничего  бесчестного?  -  сурово
спросил он, вновь становясь  дядюшкой  Томом,  механиком  фирмы  "Стерки",
которого некогда побаивался и уважал Чарли.
   - Сейчас я объясню, дядя. Сейчас объясню. Дайте мне минутку подумать. -
И он напряженно думал, перенесясь назад в вечер того вторника. Сначала  он
должен был рассказать обо всех событиях, которые Произошли днем, когда  он
познакомился с изобретателем Финнинганом Отли и Кибворсом, о том,  как  он
провел с ними вторую половину дня. Затем он рассказал, как  промокший  под
дождем Кибворс, за которым охотилась полиция, пришел к нему и попросил его
спрятать. - Он не хотел, чтобы я отвечал хоть  за  что-нибудь,  понимаете,
дядя, и спрятался так, что я даже не знал, где он. И, как я уже говорил, в
ту ночь мне очень хотелось спать, а спать там нельзя не потому, что ты  на
работе, а потому что нельзя оставлять все без наблюдения - это опасно.  Ну
вот, через сколько-то времени я присел  в  углу,  я  не  собирался  сидеть
больше  чем  минуту-две,  и  уснул.  Потом  все  перепуталось,   но   надо
постараться разобраться во всем.
   - Пора, давно пора, Чарли, - сказал дядя. - Пора, я думаю.
   - Я проснулся от шума и от того, что пахло горелым. В том конце завода,
где мое место, стоял большой бак с каолином - наш завод  делает  каолин  -
жидкое горючее, которое  получают  из  угля.  Оно  куда  опаснее  бензина.
Несколько искр - и бак взорвется. Или даже если огонь будет только  рядом,
и бак нагреется, он все равно взорвется. Я  понял,  что  где-то  пожар,  и
побежал по коридору. Было очень много дыма, и  вообще  там  всегда  темно.
Кто-то пробежал по коридору мимо меня.
   - Тот парень? Кибворс?
   - Наверное. В конце коридора было много ящиков и шел  электропровод.  Я
теперь помню, что Кибворс  -  он  инженер-электрик  -  сказал  тогда,  что
провода ненадежны.  Наверное,  замкнуло  или  еще  что-нибудь  -  и  ящики
загорелись. Когда я туда прибежал -  не  забывайте,  дядя,  я  только  что
проснулся и было очень много дыма, ящики с той стороны, где был бак,  были
кем-то порублены. Там и топор лежал, и я схватил его. Кое-где  дерево  еще
горело, и я стал рубить и рубить. И немного обжег руку. Но - и  в  этом-то
все дело - главное было сделано до меня, и мог сделать это только Кибворс.
Теперь я понимаю, как было. Он сделал все, что мог, - спас завод, а может,
и весь город, а потом, зная, что прибегут люди, он убежал, чтобы  его  там
не застали, потому что его искала полиция, и он не имел  права  находиться
на заводе. Могли сказать, что он устроил пожар, а не погасил  его.  Я  вам
говорю как понимаю сейчас, а не как понимал тогда. Тогда я только и думал,
как бы не узнали, что я спал. Теперь вы видите, что никакого  разговора  о
геройстве и быть не может. Я знал, что если бы узнали, что я спал, меня бы
вышвырнули через две минуты. А я не хотел терять работу.
   - За это я тебя не виню, паренек, - сказал дядя. -  Бог  свидетель,  не
виню.
   - Потом Кибворс, - продолжал Чарли, лицо его блестело от пота, -  потом
Кибворс, выбежав с завода, нажал  пожарный  сигнал,  потому  что  пожарная
команда приехала сразу же, и пожарники так и не знали, кто  первый  вызвал
их. Кибворс сделал свое дело и постарался исчезнуть, иначе его сцапала  бы
полиция. Все, что мне оставалось делать, это было  не  показывать,  что  я
спал. Мастер и еще один человек застали меня с топором в руке, одна рука у
меня была немного обожжена. Я наглотался дыма, и вообще я был  похож  черт
знает  на  кого.  Они  подумали,  что  все  сделал  я,  и  так  и  сказали
корреспонденту. Только, поймите, дядя, тогда не было никаких разговоров  о
геройстве и тому подобное. Я не выставлял  себя  за  героя  ни  тогда,  ни
потом. Но я делал все, чтобы меня не уволили. Я только об  этом  и  думал.
Потом приехал мистер Кинни.
   - Кто такой Кинни?
   - Знаменитый корреспондент из "Дейли трибюн"  и  "Санди  курир".  Пишет
специальные статьи и вроде этого. Он сразу же  объявил,  что  я  -  герой,
который спас завод и, может быть, и город,  что  рисковал  жизнью  и  тому
подобное...
   - Я думаю, что все-таки ты рисковал, а Чарли? Так или иначе, но ты ведь
побежал туда, где был огонь, где стоял этот бак.
   - Да, это так. Но вообще-то я ничего такого не сделал. А он  и  слышать
об этом не хотел. Я был великий  герой,  и  он,  мистер  Кинни,  собирался
написать обо всем этом, а когда управляющий захотел вмешаться,  он  послал
его подальше. И с этого времени я и впутался. Идти на попятную было  никак
нельзя. Вот так все и  началось.  Я  не  просил  мистера  Кинни  поднимать
шумиху. Но тогда я никак не мог выпутаться.
   - Так, - сказал дядя. - А потом ты получил пятьсот фунтов за  то,  чего
не делал.
   - Получается как будто так, - сознался  Чарли.  Потом  добавил  не  без
хитрости: - Но если уже говорить прямо, я получил эти пятьсот фунтов не за
то, что в Аттертоне был пожар, а потому что согласился поехать в Лондон  и
разрешил показывать себя, как быка на выставке, ради газеты.  Они  в  кино
снимали всю эту затею - как я получал их пятьсот фунтов.
   - Реклама?
   - Вся поездка в Лондон была сплошная реклама.
   - Теперь и мне более-менее понятно, - медленно проговорил  дядя.  -  Но
факты говорят, что дело сделал тот парень, а не ты, а славу заработал  ты,
а не он.
   - Сейчас они его сцапали, - возбужденно сказал Чарли. - Вот в чем дело.
   - Поэтому тебе остается сделать одно, паренек. И  ты  сам  знаешь,  что
тебе надо сделать, да?
   - Ехать в Лондон?..
   - Ехать в Лондон, пойти в редакцию или в редакции, я не  знаю,  сколько
там их было замешано  в  этом  деле,  и  выложить  им  прямо,  что  ничего
подобного ты не делал, а что сделал все другой человек, и если они подняли
шумиху вокруг тебя, то пусть теперь они поднимут ее о нем.
   - Ему бы это сейчас пригодилось,  раз  полиция  сцапала  его,  черт  ее
побери. Это же несправедливо!
   - Несправедливо, Чарли. Ты должен сделать все, чтобы было  справедливо,
и чем скорее, тем  лучше.  Ты  должен  поехать,  найти  этого  Кибворса  и
рассказать ему обо всем. Не думаю, что все эти деньги его, судя  по  тому,
что ты рассказал мне, но часть - да, и я не уверен,  что  мы  можем  взять
хоть сколько-нибудь.
   - Почему? Сколько-то из этих пятисот фунтов мои.  Могу  поспорить,  что
Кибворс согласится с этим. Разве я не делал все, что они заставляли делать
меня в Лондоне?
   - Это вы должны решить сами, паренек. Но газеты,  которые  подняли  шум
вокруг тебя, должны поднять его вокруг него, когда узнают, что  именно  он
сделал все. И ты должен заставить их сделать это.  Пусть  они,  сделав  из
него героя, выпустят его из тюрьмы. Уже если ты заслужил  такое  внимание,
он тем более.
   - Я поеду завтра, дядя.
   - Лучше поздно, чем  никогда.  И  ты  почувствуешь  себя  лучше,  когда
сделаешь то, что должен сделать. Я  несколько  раз  замечал,  что  у  тебя
что-то на душе. Как с работой в Аттертоне?
   Чарли не очень весело рассмеялся.
   - Работы нет.
   - Хотя во всех газетах ты герой? А скоро у тебя не будет ни  геройства,
ни работы.
   - Похоже на то.
   - Зато ты будешь  честным  человеком,  Чарли.  Это  что-то  да  значит.
Говорят, что честность встречается так же часто, как мусор, но это не так.
Трое из любых пятерых всегда готовы схитрить. Значит, ты едешь завтра?
   - Завтра утром, дядя. Поставлю все на свои места. Больше героя из  меня
они не сделают, пока этот парень в  тюрьме.  У  них  теперь  будет  другая
"сенсация", как они называют такие вещи, и уж они выжмут из нее  все,  что
возможно. - Он засмеялся. - Знаете,  дядя,  я  уже  сейчас  чувствую  себя
лучше, потому что история становится ясной. Вот что, тетя  уехала,  а  тут
такое с Мэдж - думаю, что  вам  не  мешает  слегка  подкрепиться.  Давайте
заглянем в какое-нибудь местечко.  Кто  знает,  когда  я  опять  попаду  в
Слейкби.



7. ЕЩЕ ОДИН ЛОНДОН

   Когда Чарли вернулся в Лондон, он поймал себя на том, что думает  не  о
Кибворсе или Кинни, а о той девушке, об Иде Чэтвик, что с его стороны - он
знал это - было просто глупостью, напрасной  тратой  времени.  Но  так  уж
получалось. Он сказал себе: "Здесь Ида  Чэтвик",  и  от  этого,  казалось,
посветлела вся мрачная громада Кинг-Кросс стейшн [лондонский  вокзал].  На
этот раз глупостей вроде "Нью-Сесил" уже не будет.  Он  подыщет  жилье  по
себе, и оно  будет  недорогим.  Он  не  был  слишком  гордым  человеком  и
поговорил с  носильщиком.  Носильщик  порекомендовал  ему  остановиться  в
"Бумеранг-Хаузе", всего в пяти минутах ходьбы от вокзала.
   "Бумеранг-Хауз" представлял собой высокое, узкое, словно  сдавленное  с
боков, здание, очень темное внутри. В нем стоял  запах  сырого  шерстяного
носка. Разовый ночлег с завтраком стоил здесь пять шиллингов, в  неделю  -
тридцать шиллингов. Чарли очень искусно, как считал он,  оставил  открытым
вопрос о том, будет ли он платить каждый раз по пять шиллингов за ночлег и
завтрак или заплатит соответствующие тридцать шиллингов в конце недели.
   Хозяйка пансиона оказалась очень странной женщиной. Она носила  очки  и
жеманничала во время разговора. У нее были влажные глаза, длинный  красный
нос я вся она,  казалось,  пропиталась  виски.  Сначала  и  до  конца  она
называла Чарли "мистер Иббл".
   - Я уверена, мистер Иббл, вы найдете комнату очень удобной. У нас живут
одни и те же джентльмены. Ис года в год. - Она негромко, как  это  принято
среди леди, засмеялась, но смех  ее,  к  сожалению,  напоминал  взрывы  на
виноперегонном заводе. - Вот почему пансион насывается "Пьюмеранг-Хаус"  -
добавила она.
   Чарли не сумел догадаться.
   - Почему, вы сказали?
   - Потому, что все восвращаются  обратно.  Как  восвращается  пьюмеранг.
Понимаете, мистер Иббл? Снаете, что таксе пьюмеранг?
   - Понял, понял! - воскликнул  Чарли,  считая  бумеранг  предметом  куда
приятнее пансиона.
   Хозяйка вдруг стала серьезной и положила руку на рукав Чарли.
   -  Я  вас  должна  предупредить,  мистер  Иббл,  ваша  соседка,  миссис
Баррагада, считается  нашим  постоянным  жильцом.  Да,  миссис  Баррагада.
Фамилия, конечно, иностранная. Она была самужем за джентльменом  ис  Южной
Америки. О, он был очень, очень богат. Я думаю, он был очень, очень, очень
богат, мистер Иббл. Но миссис  Баррагаде  пришлось  пережить  очень  много
сабот.
   - Сабот?
   - Да, сабот. У всех есть саботы, не так ли, мистер Иббл? Но у  бедняжки
миссис Баррагады сабот было больше, чем она могла перенести, и  -  но  это
только между нами, мистер Иббл, только между нами - она не совсем сдорова,
не совсем сдорова.
   "Не все дома", - предположил Чарли не очень радостно. Ему  не  хотелось
жить рядом с человеком, у которого "не все дома".
   - Только в тех случаях,  когд