что  надо.
Но он не такой, и чем раньше он перестанет думать о ней, тем  будет  лучше
для него.
   Этот день был его днем - и он прошел. Все, что осталось  от  него,  это
только отвратительный вкус во рту.



5. ТАК И ЖИВУТ ГЕРОИ

   Следующие  три  дня  для  Чарли  перемешались  в  сутолоке  и  суматохе
приключений. Потом ему трудно было распутать весь этот клубок.  Он  хорошо
знал только одно - эту путаницу дней он не делил с Идой Чэтвик. За три дня
он видел ее только дважды, а говорил один раз, хотя  их  комнаты  были  на
одном этаже одной гостиницы. Он был занят, занята  была  и  она.  Оба  они
стали парой интересных кукол. Сэр Грегори решил в ближайшее воскресенье  в
честь "Лиги  имперских  йоменов"  организовать  массовый  подготовительный
митинг. На нем должен был выступить Чарли, и поэтому  "Трибюн"  продолжала
держать его в центре своих новостей. Каждый день газета посвящала  ему  по
крайней  мере  заметку,  рассказывая  о  его  приключениях  в  Лондоне,  в
большинстве  своем  выдуманных  Хьюсоном.  Сотрудники  "Трибюн"  старались
подыскать для Чарли какое-нибудь занятие, чтобы привлечь к нему  внимание.
Он получал все больше и больше писем и в конце концов перестал их  читать.
Люди приходили в отель, чтобы повидать его, однако это удавалось немногим.
Но один из них оказался настойчивее других. Это произошло в пятницу утром,
когда Чарли,  вернувшись  накануне  поздно,  решил  отдохнуть.  Посетитель
оказался ужасным человеком. Его визит стал событием, и Чарли  потом  долго
вспоминал его.
   Обычно посетители называли себя молодому человеку в  бюро  регистрации,
тот звонил Чарли, осведомлялся, может ли он принять гостя,  Чарли  отвечал
ему, что он не намерен никого принимать, и этим дело заканчивалось. Однако
с этим посетителем все обстояло иначе. Он  просто  взял  и  пришел.  Дверь
настежь отворилась, и в комнату вошел очень  прямой  старый  джентльмен  с
густой  копной  седых  волос,  коричневым  бритым   лицом   и   маленькими
пронзительными глазами.
   - Мистер Хэббл? Отлично. Мне сказали внизу, что я найду вас здесь. -  И
хоть бы слово о телефонном звонке или о своем имени. Видимо,  этот  старый
джентльмен привык распоряжаться. Он уселся в кресло напротив Чарли и, сидя
очень прямо и держа на коленях руки, пристально стал  разглядывать  Чарли.
Чарли казалось, что глаза джентльмена буравят его, как два сверла.
   - Моя фамилия Колвей-Петерсон. Возможно, она вам знакома.
   Чарли покачал головой. Он хотел было спросить, что угодно этому старому
джентльмену, но не посмел.
   - Я - ученый и политический философ. Я написал несколько книг  и  много
статей. Я внес значительный вклад в дело развития действительно  серьезной
печати Кстати, действительно серьезная печать не включает "Дейли  трибюн".
"Дейли трибюн" до отвращения вульгарная и неправдивая газета, но  я  читаю
ее, надеясь понять хоть что-нибудь из всех причуд  и  непостоянства  того,
что порой называют - будем надеяться, что это так, - общественным мнением.
В данный момент, молодой человек,  благодаря  идиотскому  вниманию  "Дейли
трибюн", вы представляете определенный интерес для общественного мнения.
   Джентльмен умолк. Чарли, не зная, что ответить ему,  скромно  кашлянув,
согласился.
   - Это так.
   - Заслуживаете ли вы такого внимания  -  это  другой  вопрос,  -  резко
сказал мистер Колвей-Петерсон. - Я не намерен оскорблять вас,  но,  исходя
из того, что я бегло  читал  о  вас,  к  вам,  на  мой  взгляд,  проявлено
чрезмерное внимание. Другими словами,  если  уже  говорить  откровенно,  я
нашел, что мне трудно  установить,  что  же  вы  все-таки  сделали.  И  он
выжидающе посмотрел на Чарли.
   - Вот что, - сказал Чарли, принимая оборонительную тактику, - я никогда
не говорил, что сделал что-то  необыкновенное.  Я  никогда  не  обманывал,
понятно?
   - Очень хорошо. Это уже что-то да значит. Но  что  вы  сделали  вообще?
Извините за навязчивость, но если "Дейли трибюн" так настойчиво предлагает
мне восхищаться вами, но - что довольно странно - обходит молчанием  более
или менее точные факты ваших действий, я полагаю, мою настойчивость  можно
извинить.
   Это было ужасно.  Чарли  чувствовал  себя  школьником.  Джентльмен  был
просто невыносим.
   - Это не совсем так, - пробормотал  Чарли.  -  Они  кое-что  писали  на
следующее утро.
   - Несомненно, писали. Вы не совсем понимаете меня. Мне известно, что вы
ликвидировали или помогли ликвидировать пожар,  который  возник  на  вашем
заводе,  и,  так  как  вы   были   окружены   взрывчатым   веществом   или
легковоспламеняющимся материалом, дальнейшее распространение пожара  могло
поставить город в катастрофическое положение. Я не ошибаюсь?
   - Нет, - не очень уверенно ответил Чарли.
   - Очень хорошо. Вы погасили пожар и тем самым спасли человеческие жизни
и значительные ценности. Но, согласитесь; люди каждый день гасят пожары  и
тем самым спасают человеческие жизни и  ценности.  Какие  же  были  особые
причины, которые заставили журналистов дать  вам  имя  "героя-чудотворца"?
Вчера утром, например, я прочел, что то, что вы  сделали,  должно  вернуть
нам - предположим,  существует  такая  необходимость  -  перу  в  мужество
английской нации. Не поймите меня  превратно,  мистер  Хэббл.  На  вид  вы
представляете хороший образец северянина-сангвиника. Для меня не  было  бы
неожиданным,  если  бы  я  узнал,  что  вы  только  что  совершили   самые
удивительные подвиги. Но я человек науки, я мыслитель,  и  восхитить  меня
могут только серьезные, обоснованные  факты.  Я  прочел  эти  удивительные
заявления о вас, мистер Хэббл, и задал себе вопрос;  а  каковы  же  факты?
Существуют ли какие-нибудь особые причины - и если да, то каковы они?
   Чарли все это не нравилось.
   - Я считаю особыми, как вы их называете, причинами только то, что  если
бы пожар разгорелся, весь город мог бы  взлететь  на  воздух.  Как  я  уже
сказал, я не считаю, что сделал что-то особенное.  Ругайте  газету,  а  не
меня.
   - Очень хорошо. Я ее и ругаю. Все ясно.  Если  есть  необходимость  так
пространно расписывать разумный и естественный поступок такого  вот  рода,
если здравомыслящий молодой рабочий  должен  быть  вознесен  до  положения
национального героя, значит, пресса намерена морочить нам головы более чем
когда-либо. Подумайте только,  сколько  места  в  газетах  уделяется  вам,
сколько внимания! - Он наклонился вперед и впился глазами в Чарли,  сверля
его до позвоночника. -  А  что  вы  думаете  о  своей  ответственности?  Я
подразумеваю ответственность человека, на котором  временно  сосредоточено
внимание значительного числа людей.
   - Ответственность?
   - Да, ответственность. Подумайте, приятель, подумайте.  -  Сказав  это,
мистер Колвей-Петерсон встал во весь рост, который превышал рост Чарли  на
целых не сколько дюймов. - Вы известны широкой публике. Она  действительно
знает вас. Я - Колвей-Петерсон - неизвестен ей, она меня не знает.  Однако
в течение тридцати лет я работаю на благо людей. Ради них днем и  ночью  я
тратил  свое  время  на  научно-политико-экономические  исследования.   Вы
погасили пожар и спасли несколько человеческих жизней. А я готов  погасить
миллионы пожаров и спасти  миллионы  жизней,  да,  сэр,  даже  значительно
больше. Я способен погасить пожары,  которые  горят  в  человеческом  теле
из-за нехватки жизненно важных витаминов. Жизни, которые  я  могу  спасти,
это жизни тех, кто  скоро  может  умереть  от  голодания,  хотя  все,  что
необходимо им для поддержания здоровья, отличного здоровья, лежит  забытым
у их ног. Я посвятил тридцать лет решению проблемы  диетического  питания.
Очень скоро мое имя станет в ряд с  именами,  и  даже  будет  выше,  таких
бессмертных ученых диетической науки, как Маккалам, Функ, Холст и  Фролих,
Хесс, Стинбок, Голдбергер, Иване. Великие люди, да, великие  люди!  А  вы,
мой друг, великий человек?
   - Нет, - с большой готовностью ответил Чарли.
   - Хорошо сказано, хорошо  сказано.  В  настоящее  время  я  на  пути  к
открытию чего? Нового витамина, - скажете вы Ничего подобного! -  вдруг  к
ужасу Чарли закричал он. - Не одного витамина, а _трех_! Трех!  Подумайте,
мой друг, что это значит. И это не конец, ни а  коем  случае.  Что  сейчас
происходит в нашей стране? Мы живем, питаясь ввозимыми продуктами.
   В этом вопросе Чарли чувствовал себя значительно  увереннее  и  поэтому
незамедлительно согласился.
   - Эти ввозимые продукты не  только  угрожают  нашему  благосостоянию  и
безопасности, но ставят под угрозу и нашу жизнь. Мы  разрушаем,  отравляем
себя. Подумайте над этим минутку,  мой  юный  друг.  С  этими  словами  он
отшатнулся от Чарли и принялся изучать узор на стене.
   Чарли продолжал молча сидеть, чувствуя себя дураком.
   Мистер Колвей-Петерсон резко обернулся к нему, посмотрел так, как будто
застал Чарли в тот  момент,  когда  он  лез  к  нему  в  карман,  и  вынес
обвинение:
   - Вы употребляете консервы, мороженое мясо, пшеничную муку, не так ли?
   Чарли не мог отрицать этого.
   Старый джентльмен горько рассмеялся.
   - Конечно же употребляете, так же, как  почти  все  на  этом  идиотском
острове. А мы платим за них громадные деньги, не так ли? Платим  громадные
деньги  за  то,  что  нам  предоставляют  возможность  воровать   у   себя
необходимые витамины. С равным успехом мы можем питаться соломой.
   - Но чем же тогда питаться?
   - Мы должны есть и пить то, что  предопределено  англичанам  богом.  Мы
должны есть Англию, а не мороженую Новую Зеландию, консервированную  Южную
Америку и весь этот канадский крахмал. Дайте мне власть,  и  через  десять
лет наша страна будет сама себя обеспечивать, и население ее  будет  самым
здоровым в мире. Молоко, овощи, рыба, фрукты. Мы можем  у  себя  разводить
коров, согласны? Мы в состоянии выращивать  морковь,  капусту,  латук.  Мы
можем ловить-рыбу. Мы можем выращивать плодовые деревья. Вот над чем  днем
и ночью я думал тридцать лет. И я питался только тем,  что  создавал  сам,
считая, что каждый человек должен сам себя кормить. И ничего  со  мной  не
случилось, как видите. Здоров и бодр. А мне семьдесят два года.
   - Я бы не  дал  вам  столько,  -  заявил  Чарли,  стираясь  утихомирить
странного джентльмена.
   - Вы правы, мне столько не дашь.  Сейчас  я  здоровее  вас.  Посмотрите
хорошенько на себя в зеркало. Обратите внимание на цвет лица, на отеки под
глазами, а вы еще совсем молодой, почти дитя.
   - Я поздно лег вчера, - пробормотал Чарли.
   - Я тоже. И встал рано. Однако я перехожу к  тому,  ради  чего  пришел.
Сегодня на вас - и я не знаю почему, должен признаться, -  обращены  глаза
общественного мнения. Эти глаза одновременно способны  видеть  всего  лишь
несколько предметов или людей. Сейчас, благодаря "Дейли трибюн", они видят
одного вас. Лично я думаю - и полагаю, что вы тоже с этим согласны, -  они
должны были бы видеть меня.
   - Похоже, что так, - заметил Чарли осторожно.
   - Похоже! Мой дорогой юноша, все,  что  вы  сделали  -  это,  возможно,
спасли несколько человек, но сейчас дела идут так, что  ничего  особенного
бы не случилось, если бы они и взлетели на воздух. А что могу сделать я? Я
способен  спасти  _всю  страну_,  спасти  ее  здоровье,  ее  кошелек,   ее
самоуважение. Четыре года подряд, обращаясь в широкую печать, я  старался,
чтобы меня услышали. Надо мной смеялись, как над сумасшедшим. Мне пришлось
терпеть оскорбления. На  вас  обращены  глаза  общественного  мнения.  Вас
слушают. Я прошу вас обратить эти глаза на меня, заставить  слушать  меня.
Если  вы  это  сделаете,  вы  получите  удовлетворение,   зная,   что   вы
использовали всю эту идиотскую  шумиху  самым  наилучшим  образом.  Только
скажите:  я  встретил  человека,   кто   способен   спасти   страну.   Это
Колвей-Петерсон. Слишком долго его не замечали, забывали о нем. Вот и все.
Не будем больше терять времени. Вот вам моя визитная карточка и  несколько
статей.  Всего  доброго,  молодой  человек.  Вы  были  очень  внимательным
слушателем.
   И он ушел так же стремительно и решительно, как и вошел. Чарли держал в
руке статьи, испытывая крайне странное смешение чувств.
   В  следующую  же   встречу   с   Хьюсоном   Чарли   рассказал   ему   о
Колвей-Петерсоне и описал его посещение. Хьюсон только рассмеялся:
   - Что? Этот старый сумасшедший? Он надоедает  нам  уже  несколько  лет.
Таких, как он,  зануд  -  дюжины,  и  все  они  стараются  обставить  нас.
Тщеславие, мой друг, тщеславие. Они не  хотят  понять,  что  если  они  не
сделают действительно  чего-нибудь  умопомрачительного  или  из  ряда  вон
выходящего, для прессы они не существуют.
   И этим все кончилось.  Но  у  Чарли  имелись  свои  собственные  тайные
причины, которые не давали ему забыть  эту  встречу.  Следующие  несколько
дней, когда он особенно чувствовал себя не в своей тарелке,  он  вспоминал
высокого джентльмена, который, казалось, все еще  продолжал  сверлить  его
маленькими пронзительными глазами.


   Вечером в ту же пятницу Чарли отправился на  свой  первый  и  последний
коктейль-вечер, на который он получил  накануне  приглашение  от  богатой,
известной и властной дамы  с  лицом,  похожим  на  голову  чисто  вымытого
попугая, - леди Каттерберд. У него не было ни малейшего  желания  еще  раз
видеть ее, зато она была преисполнена решимости заполучить его к  себе.  К
тому же "Трибюн" была на ее стороне отчасти потому,  что  леди  Каттерберд
была другом владельца газеты, и отчасти потому, что  посещение  ее  вечера
было хорошей рекламой. Похоже было  на  то,  что  ее  вечера  были  широко
известны.  И  Чарли  поехал.  Он  надеялся  там  встретить  победительницу
конкурса красоты, в то же время сознавая, что  надежда  эта  была  слишком
слабой: эта леди Каттерберд не очень-то восторгалась молодыми хорошенькими
женщинами.
   Дом ее находился на углу большой площади неподалеку  от  отеля.  Своими
размерами он не уступал аттертоновской публичной библиотеке, общественному
бассейну или "Управлению газа" и налоговой конторе. У дверей  дома  стояли
два молодых рослых швейцара в форме. Еще два были у начала  величественной
лестницы и еще два наверху ее.  Пройдя  мимо  них,  посетитель  попадал  к
слугам, которым, казалось, здесь  не  было  числа.  Вечер  устраивался  на
втором этаже. Уже наверху лестницы было слышно,  что  веселье  в  разгаре,
стоило же пройти  по  широкому  коридору  поближе  к  залу  и  можно  было
оглохнуть - крик и визг были  просто  невыносимыми.  Чарли  спросил  себя,
почему все эти люди лондонского Вест-Энда не могут не кричать и не визжать
- и мужчины и все остальные.
   Леди Каттерберд стояла у дверей в большую комнату. Она тотчас же узнала
Чарли, и он отдал ей за это должное.
   - Пожалуйста, пожалуйста! Как мило, что вы  пришли,  -  закричала  она,
схватив его  за  руку.  -  Я  просто  умираю,  просто  умираю  от  желания
поговорить с вами по-настоящему, только, конечно, в присутствии всех  этих
людей это невозможно. Пожалуйста, сейчас же обещайте  мне  сначала  побыть
здесь, повеселиться вместе с гостями, а потом  не  уходить,  а  подождать,
пока мы сможем непринужденно поболтать. Обещайте же!
   Чарли пробормотал что-то обещающее. Тогда  она  отпустила  его  руку  и
разрешила войти в комнату, которая была по величине примерно такой же, как
в Бендворсе музей и картинная галерея. Гости пили из маленьких рюмок,  ели
сандвичи и еще что-то, курили и кричали. Чарли решил протолкаться в  самый
дальний угол. По пути он выпил коктейль, который не особенно пришелся  ему
по вкусу.  Он  сразу  же  понял,  что  если  выпьет  еще  несколько  таких
коктейлей, то опьянеет. Кое-кто из гостей уже  были  навеселе.  Он  присел
рядом с девушкой с  белым  длинным  лицом,  похожим  на  лошадиную  морду.
Девушка прищурившись посмотрела на него и сказала хриплым голосом:
   - Боже мой! Ведь вы - Арчи Клавордейл?
   - Ничего подобного, - ответил Чарли.
   - Ах, правда, вы  -  не  он.  Но,  боже  мой,  вы  так  похожи!  Вы  не
обижаетесь?
   - Нет, - сказал Чарли, вставая и думая, что если эта девушка выпьет еще
несколько коктейлей, ей придется плохо.
   По пути ему попались трое мужчин, двое из них были молодые, стройные  и
бледные, а третий - пожилой, толстый и  розовый.  Все  трое  умиротворенно
разговаривали, произнося  слова  с  шипением  и  свистом.  Они,  улыбаясь,
покачивались и помахивали белыми нежными лапами.
   -  Зннаеш-ш-ш-шь...  -  говорю  я  ему,  -   дорогой,   вс-с-с-се   это
нас-с-с-тоящ-щ-щ-щий  абс-с-с-сурд,  знаеш-ш-ш-шь...  -  говорил  один  из
молодых людей, а двое сладко улыбались, склонив набок головы,  и  смотрели
на него так, как будто были готовы в любую минуту расцеловать  его.  Чарли
постарался побыстрее миновать их. Этот маневр  привел  его  к  шаровидному
жилету очень толстого господина с  очень  красным  лицом.  В  каждой  руке
господин держал по коктейлю. Он настоял на том, чтобы Чарли взял один.
   - Выпейте и избавьтесь от отвращения, которое написано на вашем лице, -
посоветовал он, хрипло посмеиваясь. - Откуда вы попали сюда?
   - Из Аттертона, - ответил Чарли.
   - Не слышал. Что вы здесь делаете?
   - Я сам не знаю.
   - Зато я знаю, что  я  здесь  делаю,  -  закричал  в  отчаянии  толстый
господин. - Убиваю здесь вечер. В четверть восьмого самое позднее - я буду
пьян на три четверти. Насквозь пропахну джином и буду липким  от  вермута,
потеряю аппетит, а впереди останется еще  целый  проклятый  вечер.  Может,
поеду кататься на автобусе: Крауч-Энд - Пендж,  куда-нибудь  туда.  Или  в
Ганнерсбери, или в Шутерз Хилл. Бывали в тех краях?
   - Нет. Я всего несколько дней в Лондоне.
   - Завидую. А я живу в самом центре. Но не в Пендже или Ганнерсбери. Ах,
это вы. Роза? - и он бросился мимо Чарли.
   Чарли подошел к небольшому столику, чтобы поставить наполовину  выпитую
рюмку. За столиком сидели две молоденькие  девушки,  стройные  и  довольно
хорошенькие. Они степенно ковырялись во множестве расставленных перед ними
на подносе угощений. Ставя рюмку, Чарли нечаянно толкнул одну из  девиц  и
пробормотал извинение.
   - Ничего, - сказала она очень чистым и звонким голосом, глядя  на  него
очень ясными серыми глазами. - Вы - боксер?
   - Нет, - ответил Чарли, удивленный. - Немного боксирую, а так  нет,  не
боксер.
   - Как вам не стыдно. Милочка, - обратилась  она  к  подруге,  -  он  не
боксер. Но очень похож.
   - И говорит, как боксеры. Во  всяком  случае,  мне  так  показалось,  -
заявила вторая мисс с удивительно спокойным бесстыдством.  -  Очень  жаль,
милочка, что ты не угадала.
   - Тогда кто же вы? Клоун? - спросила первая мисс.
   - По-моему, я видела где-то его лицо, - сказала вторая.
   - А может, вы зайцем прошли сюда, может быть, вы заяц?
   - Кто? - растерянно спросил Чарли.
   - Милочка, он нарочно путает нас. Я уверена - он знаменитый комик.  Мне
кажется, я видела его в кино.
   - Вас действительно пригласила леди Каттерберд?
   - Да, пригласила, - ответил Чарли, стараясь  поставить  на  место  этих
бесстыжих детей. - И я - не комик.
   - Она, наверное,  специально  пригласила  его,  чтобы  мы  ломали  себе
голову, - вздохнула вторая. - Но, право же, его лицо так знакомо!
   - И мне тоже. Он не иначе как знаменитость, а то бы его не  пригласили.
Потом, никто, кроме знаменитостей,  не  посмеет  говорить  здесь  с  таким
акцентом. От него можно просто сойти с ума. - Она повернулась  к  Чарли  и
одарила его печальной чарующей улыбкой.
   Девушки были на несколько лет моложе его, совсем  еще  девчонки,  и  он
считал, что они достаточно наговорили ему. Надо было рассчитаться.
   - Если вы хотите знать, зачем я здесь, - прямодушно начал он, -  так  и
быть, я вам открою секрет.  Самому  бессовестному  из  гостей,  тому,  кто
больше всех испортит угощений, кто не  стесняется  говорить  о  незнакомых
людях прямо при них, ну и все такое, - тому будет выдана премия. Вот  я  и
хожу  и  смотрю,