асти вполне определенный порядок. Когда я попадал в Город,  моя  жизнь  с
Викторией была полна комфорта, счастья и любви. Она подробно  рассказывала
мне о своей работе, и благодаря ей я узнал, как организована  повседневная
городская жизнь. Иногда она возобновляла расспросы о  том,  что  и  как  я
делаю за стенами Города, но то ли ее  любопытство  приутихло,  то  ли  она
научилась сдерживать себя, только ее обиды уже не заявляли о себе с той же
настойчивостью, как поначалу.
     А ученичество мое шло своим  чередом.  И  чем  шире  я  участвовал  в
разнообразных трудах гильдиеров вне Города, тем яснее  сознавал,  что  его
неустанное движение - результат объединенных усилий всех гильдий.
     Когда я завершил третью и последнюю  милю  с  Мальчускиным,  меня  по
приказу Клаузевица перевели к стражникам. Это был  неприятный  сюрприз:  я
почему-то вообразил  себе,  что  после  стажировки  у  путейцев  сразу  же
приступлю к работе в собственной гильдии разведчиков будущего.  Оказалось,
однако, что мне предстоит провести по  три  мили  с  каждой  из  верховных
гильдий.
     Мне  было  жаль  расставаться  с   Мальчускиным:   его   простодушная
преданность тяжкому труду путейца внушала искреннее уважение.  Как  только
мы перевалили тот  гребень,  класть  рельсы  стало  гораздо  легче,  новая
бригада наемных рабочих не предъявляла пока никаких  жалоб,  и  всегдашнее
его ворчливое недовольство жизнью явно смягчилось.
     Прежде чем отправиться к стражникам, я разыскал Клаузевица.  Я  вовсе
не жаждал преувеличенного внимания к своей персоне - и все же  спросил,  в
чем смысл принятого решения.
     - Это стандартная практика, Манн, - ответил глава гильдии.
     - Но, сэр, я полагал, что уже достаточно подготовлен  к  тому,  чтобы
встать в ряды разведчиков будущего.
     Клаузевиц сидел за столом спокойно, почти расслабленно -  мой  робкий
протест его ни в коей мере не взволновал. Вероятно, в таком протесте и  не
было ничего необычного.
     - Мы должны заботиться о боеготовности наших рядов. Подчас  возникает
необходимость  в  интересах  безопасности  Города  пополнить  число  наших
защитников за счет других гильдий. И тогда уже  нет  времени  на  обучение
новичков.  Каждый  полноправный  гильдиер  отслужил  положенный   срок   у
стражников, и теперь твоя очередь.
     Спорить было не о чем, и  на  следующие  три  мили  я  превратился  в
арбалетчика второго класса.
     Эти три мили я вспоминал с отвращением и досадой - досаду вызывала  и
бесполезная трата времени и непомерная тупость тех, с  кем  меня  вынудили
общаться. Конечно, моя нелюбовь к стражникам если и повредила кому-то,  то
только мне самому: не прошло и суток, как я прослыл самым  неуживчивым  из
новобранцев. Единственным моим  утешением  было  то,  что  рядом  со  мной
стажировались еще два ученика - один от меновщиков, второй от движенцев, -
и они, казалось, разделяли мои взгляды. Но при всем при том они, очевидно,
способны  были  легче  приспосабливаться  к  новому  окружению,  а  потому
страдали меньше, чем я.
     Казармы стражников располагались в самом низу Города, по соседству  с
конюшней. Казармами именовались две огромные комнаты, где мы жили,  ели  и
спали в тесноте и в грязи. В дневные  часы  мы  бесконечно  тренировались,
совершая марш-броски по пересеченной местности; нас учили обороняться  без
оружия, переплывать  реки,  взбираться  на  деревья,  питаться  травами  и
корешками и множеству других  бесполезных  вещей.  К  концу  трех  миль  я
наловчился стрелять из арбалета, а также защищаться голыми руками.  Еще  я
нажил себе изрядное число личных врагов и  понял,  что  разумнее  будет  в
ближайшем будущем не попадаться им на пути. Впрочем, я твердил  себе,  что
время покажет.
     После этого меня перевели к движенцам,  и  мне  сразу  полегчало.  По
правде сказать, с этого дня и до последней минуты  моего  ученичества  оно
протекало вполне успешно и даже приятно.
     Людей,  ответственных  за  движение  Города,  отличали   спокойствие,
трудолюбие и рассудительность. Они не выносили спешки, но уж если  брались
за работу, то выполняли ее на совесть.
     Операции,  какие  мне  довелось  видеть   при   перемещении   Города,
составляли лишь малую долю их обязанностей. Движенцы  отвечали  еще  и  за
многие внутренние городские дела.
     Я узнал, что в центре  Города,  на  самом  нижнем  уровне,  находится
ядерный реактор. Именно он дает Городу энергию, и, кроме того, дежурные  у
реактора управляют системами связи, водоснабжения  и  очистки.  В  гильдии
движенцев  немало  инженеров-сантехников,  и  не  случайно:   весь   Город
пронизывает сложная система труб с насосными  станциями,  рассчитанная  на
то, чтобы  вода  до  последней  капли  использовалась  вновь  и  вновь.  В
частности, синтезаторы пищи, как я обнаружил не  без  ужаса,  работают  на
базе очистных устройств, и хотя управляют ими  администраторы,  количество
(а в известной мере и качество) пищи в конечном итоге  зависит  от  работы
насосных станций, подконтрольных  движенцам.  Разумеется,  реактор  питает
энергией и лебедки,  наматывающие  канаты  при  перемещении,  но  эта  его
функция по сравнению со всеми прочими казалась почти второстепенной.
     Лебедок было шесть, они располагались в  ряд  на  массивной  стальной
раме, пересекающей  Город  поперек  над  самым  днищем.  Правда,  включали
одновременно только пять лебедок, а  шестая,  вращающаяся  вхолостую,  тем
временем  подвергалась  тщательному  осмотру.  Серьезную  тревогу  внушало
состояние подшипников, которые за много тысяч миль пути были, естественно,
сильно изношены. В дни,  когда  я  стажировался  у  движенцев,  среди  них
развернулась целая дискуссия: не стоит  ли  вести  перемещение  Города  на
четырех лебедках, расширяя фронт работ ремонтных бригад, или, напротив, на
шести, уменьшая износ? Сошлись, по-видимому, на том,  чтобы  оставить  все
как есть; во всяком случае, никаких нововведений не последовало.
     Одной из самых изнурительных работ, входивших в  программу  практики,
оказался осмотр канатов. Их осматривали постоянно  -  они  были  столь  же
древними, как и лебедки, и лопались гораздо чаще, чем  хотелось  (хотелось
бы, конечно, чтобы они не  лопались  никогда).  Каждый  из  шести  канатов
неоднократно реставрировали, и каждая реставрация множила число истертых и
слабых жил. Перед каждым перемещением канаты приходилось проверять фут  за
футом, чистить, смазывать и латать, сращивая мелкие  обрывы  и  цементируя
потертости.
     Все разговоры - как в чреве Города, в реакторном зале, так и  снаружи
- сводились к одному и тому же: как наверстать отставание и приблизиться к
оптимуму,   как   усовершенствовать   лебедки,   как   обновить    канаты.
Гильдиеры-движенцы так и сыпали проектами и идеями, причем это было отнюдь
не пустым прожектерством, оторванным от грешной земли. Они не брезговали и
повседневными  бытовыми  заботами  Города:  только  в  дни  моей  практики
приступили к сооружению дополнительных баков для хранения запасов воды.
     Приятной особенностью этой стадии моего ученичества было  и  то,  что
все ночи я проводил дома, с Викторией.  Правда,  я  возвращался  с  работы
поздно потный и грязный, однако, пусть  недолго,  но  мог  наслаждаться  и
благами семейной жизни и сознанием, что занимаюсь стоящим делом.
     Однажды, когда подошла пора очередного  перемещения  и  электромобили
тащили канаты  к  отдаленным  опорам,  я  осведомился  у  опекавшего  меня
гильдиера про Джелмена Джейза.
     - Это мой давний друг, ученик вашей гильдии. Вы его знаете?
     - Он твой ровесник?
     - Чуть постарше.
     - Миль десять-пятнадцать назад у нас было двое учеников.  Имен  я  не
помню, но могу выяснить, если хочешь.
     Я дорого дал бы за то, чтобы потолковать с Джейзом.  Мы  не  виделись
уже целую вечность, и как было бы  здорово  обсудить  свои  впечатления  с
кем-то, кто прошел через те же  тернии,  что  и  я!  Ближе  к  вечеру  мне
сказали, что одного из упомянутых учеников действительно звали Джейзом. Я,
конечно же, поинтересовался, где его найти.
     - Его нет и не будет здесь довольно долгое время.
     - Где же он?
     - Далеко. Отправился в прошлое.
     Практика у движенцев пролетела,  как  мне  почудилось,  даже  слишком
быстро, и на следующие три  мили  меня  передали  меновщикам.  Я  выслушал
приказ не без горечи - я ведь уже разок  столкнулся  с  меновщиками  и  не
забыл, что из этого вышло. К своему удивлению, я узнал, что мне  предстоит
работать под началом Коллингса, и уж вовсе был поражен, когда  выяснилось,
что он сам настоял на этом.
     - Услышал, что тебя направили к нам на три мили, -  объяснил  он  мне
при встрече, - вот и подумал: надо бы доказать парню, что миссия меновщика
не только в том, чтобы усмирять взбунтовавшихся мартышек...
     У Коллингса, как и у каждого  гильдиера,  была  комната  в  одной  из
городских башен. Пригласив  меня  к  себе,  он  вытащил  длинный  бумажный
свиток, на котором был вычерчен какой-то план.
     - На большинство обозначений можешь пока не  обращать  внимания.  Это
карта местности, лежащей впереди, ее составили твои коллеги-разведчики.  -
Коллингс показал мне, как наносятся горы, реки, долины, крутые  откосы,  -
короче, все  сведения,  жизненно  важные  для  тех,  кто  выбирает,  каким
маршрутом двигаться Городу в его бесконечной гонке за оптимумом. - Черными
квадратиками обозначены поселения.  Вот  это  уже  наша  с  тобой  забота.
Сколькими языками ты владеешь?
     Я ответил, что в яслях языки мне всегда давались плохо и что я  могу,
пожалуй, объясниться по-французски, да и то с трудом.
     - Ладно, в конце концов, ты в нашей гильдии временно.  Способность  к
языкам - главное оружие меновщика.
     От  Коллингса  я  узнал,  что  местные  жители  говорят  по-испански;
поскольку лиц испанского происхождения в Городе не оказалось,  ему  и  его
коллегам  пришлось  выучить  язык  по  книжке,  отыскавшейся  в  городской
библиотеке. С  задачей  этой  они  кое-как  справились,  хотя  то  и  дело
возникали осложнения, связанные с диалектами.
     Еще он рассказал мне, что из шести  верховных  гильдий  лишь  путейцы
постоянно  прибегают  к  наемному  труду.  Иногда  кратковременной  помощи
требуют мостостроители, но в общем и целом задачи  меновщиков  сводятся  к
тому, чтобы нанимать рабочих для путевых бригад  и  еще  обеспечивать  так
называемое "освежение".
     - Это еще что такое? - не замедлил поинтересоваться я.
     - То самое, из-за чего нас так не любят, - ответил Коллингс. -  Город
ищет поселения, где голодают и нищенствуют.  К  нашему  счастью,  мы  идем
сейчас по бедным, слаборазвитым районам и можем рассчитывать  на  выгодные
сделки. Мы предлагаем  туземцам  пищу,  технику  для  сельскохозяйственных
работ, лекарства,  электроэнергию,  а  в  обмен  просим  выделить  мужчин,
способных к  физическому  труду,  и  одолжить  несколько  молодых  женщин.
Женщины переселяются в Город на тридцать, иной раз  на  сорок  миль  -  на
срок, достаточный для того, чтобы дать жизнь новым горожанам.
     - Я слышал об этом, - отозвался я. - Слышал, но не верил.
     - Почему же не верил?
     - Но разве это... - я запнулся. - Разве это не аморально?
     - Что же аморального в том, чтобы  Город  оставался  населенным?  Без
свежей крови мы бы вымерли за два-три поколения. Ведь в  Городе  рождаются
почти исключительно мальчики.
     Я припомнил, из-за чего началась драка.
     - Но ведь случается, что женщины, которых  переселяют  в  Город,  уже
замужем?
     - Ну, и что же? Все, что от них требуется, - родить  одного  ребенка.
Потом они, если хотят, могут вернуться домой.
     - А ребенок?
     - Если это девочка, она остается в Городе и  воспитывается  в  яслях.
Если мальчик, мать может забрать его  с  собой  или  оставить  здесь,  как
пожелает...
     Только тут до меня дошло, почему Виктория  избегала  этой  темы:  моя
мать тоже была привезена в Город извне, а потом оставила его,  не  пожелав
взять меня с собой. Она меня бросила. Но осознание этого факта далось  мне
без горечи.
     Меновщики, как и разведчики, выезжали в свои экспедиции  на  лошадях.
Меня никогда не учили ездить верхом,  и  когда  мы  с  Коллингсом  впервые
отправились в путь, я шел с ним рядом, держась за стремя. Позже он  выучил
меня основам верховой езды: ведь мне, пояснил он, все  равно  не  обойтись
без этого, когда я попаду наконец в гильдию своего отца. Езда  осваивалась
медленно - сперва я боялся лошади и никак не мог  совладать  с  ней.  Лишь
постепенно до меня дошло, что лошадку мне подобрали кроткую и послушную, я
обрел  уверенность  в  себе,  и  она,  словно  почувствовав  это,   начала
повиноваться мне.
     В  первый  раз  мы  не  стали  отлучаться   далеко   от   Города.   К
северо-востоку лежали две деревушки, и мы побывали в обеих. Нас  встречали
с любопытством, но, по мнению Коллингса, ни в той ни в  другой  жители  не
так уж и нуждались в товарах и услугах, какие Город мог им предложить, и в
переговоры мы не вступали. Да и надобности особой не  возникало:  наемными
рабочими Город был в настоящее время обеспечен, переселенных  женщин  пока
хватало.
     Путешествие наше заняло девять дней, и все девять дней  мы  жили  без
удобств  и  ночевали,  где  придется.  А  вернувшись,  узнали,  что  Совет
навигаторов дал добро на  строительство  моста.  Если  я  правильно  понял
Коллингса, Город мог выбрать один из двух маршрутов. Первый отклонялся  от
прямой на северо-запад, шел в обход глубокой расселины, но  затем  выводил
на резко пересеченную местность с обнажениями скальных пород;  второй  вел
по более ровной местности, но требовал возведения моста  через  расселину.
Совет проголосовал за  второй  маршрут,  и  теперь  все  трудовые  ресурсы
временно передавались в распоряжение гильдии мостостроителей.
     Поскольку  мост  превратился   теперь   во   внеочередную   проблему,
Мальчускин и еще один путеец вместе со своими бригадами  были  освобождены
от обычных работ, им в помощь мобилизовали почти  половину  стражников,  а
движенцы выделили контролеров  за  точностью  укладки  рельсов  на  мосту.
Ответственность за его конструкцию и надежность,  естественно,  лежала  на
самих  мостостроителях,  и  они  запросили  у   меновщиков   дополнительно
пятьдесят наемных рабочих. Коллингс с коллегами тут же  покинули  Город  и
разъехались по  деревням;  а  меня  тем  временем  отправили  на  север  в
распоряжение мостостроителя Леру, отца Виктории.
     Когда мне довелось взглянуть на расселину своими  глазами,  я  понял,
что возведение моста действительно представляет собой серьезную инженерную
задачу. Расселина была широкой - в месте, что  выбрали  для  моста,  ярдов
шестьдесят, - а грунт  по  краям  выветрился  и  грозил  осыпями.  По  дну
расселины бежала быстрая  речка.  В  довершение  всех  бед  северный  край
расселины был футов на десять ниже южного, и,  следовательно,  с  северной
стороны приходилось пристраивать наклонную эстакаду.
     Гильдия мостостроителей приняла решение сделать  мост  подвесным.  На
сооружение  арочного  или  консольного  моста  не  доставало  времени,   а
простейший метод - заложить  расселину  деревянными  брусьями-подпорами  -
исключался из-за непрочности грунта.
     Первым делом начали возводить  четыре  опорные  башни  -  по  две  на
северной и южной стороне. Башни, свинченные  из  стальных  труб,  казались
неправдоподобно хрупкими. Один из монтажников сорвался с верхушки башни  и
разбился насмерть. Работы даже не приостановились. Вскоре после этого  мне
разрешили очередной двухдневный отпуск, и я очутился  в  Городе  в  момент
перемещения. Впервые я сидел в городских стенах, заведомо  зная,  что  вся
исполинская махина ползет вперед по рельсам, и  с  интересом  отметил  про
себя, что движение в сущности  не  ощущается,  лишь  где-то  вдалеке  чуть
слышен легкий шум, наверное, от моторов лебедок.
     Именно в  дни  этого  отпуска  Виктория  сообщила  мне,  что  ожидает
ребенка. Ее мать встретила известие с восторгом, да и я обрадовался и едва
ли не впервые в жизни выпил лишнего и начал валять  дурака.  Впрочем,  это
никого как будто не обидело и не удивило.
     Через два дня, вновь выйдя  из  городских  теснин,  я  убедился,  что
укладка путей и протяжка канатов продолжаются,  как  обычно,  невзирая  на
нехватку рабочей силы, и что до моста, -  вернее,  до  места,  где  должен
подняться мост,  -  остается  всего-навсего  две  мили.  От  знакомого  из
движенцев, с которым мне удалось поговорить по дороге, я узнал, что  Город
остановился в данный момент в полутора милях от оптимума.
     Истинный смысл сказанного дошел до меня не сразу:  выходит,  все  это
время мост и я вместе с ним находились к северу от оптимума!
     Началась полоса бесконечных проволочек и  задержек.  Мост  поднимался
медленно, слишком медленно. После несчастного случая были введены  строгие
правила  безопасности.  Леру  со  своими  коллегами  без  конца  проверяли
конструкцию на прочность. Правда, нам было известно, что и путевые  работы
идут черепашьими темпами; с одной стороны, нас это  устраивало,  поскольку
до завершения моста было еще далеко, с другой - внушало серьезную тревогу.
Каждая минута, потерянная  в  нескончаемой  гонке  за  оптимумом,  грозила
обернуться бедой.
     И вот однажды моих ушей достигла весть, что мост  находится  в  самой
точке оптимума. Новость  заставила  меня  оглядеться  вокруг  с  утроенным
любопытством, но я так и не обнаружил ничего необычного. Вновь и  вновь  я
раздумывал о роли этой таинственной точки, но по мере  того,  как  оптимум
неосязаемо уходил все дальше на север, он постепенно покинул и мои мысли.
     Все ресурсы Города были теперь сосредоточены у моста - о  продолжении
ученической практики обычным порядком не могло быть и речи. Правда, каждые
десять дней мне, как и другим гильдиерам, предоставляли очередной  отпуск,
но о том, чтобы планомерно закончить  ознакомление  с  деятельностью  всех
шести гильдий, нечего было  и  мечтать.  Мост  нарушил  все  установления,
оттеснил все остальное на задний план.
     Впрочем, другие работы шли своим чередом. В десяти  ярдах  к  югу  от
моста возвели канатные опоры и вплотную к ним подтянули рельсы. Пробил час
- и Город переместился к самой расселине и встал над нею,  выжидая,  когда
же, наконец, ему откроют дорогу на противоположную сторону.
     Самой сложной и каверзной частью задачи оказалось навешивание несущих
цепей между южными и  северными  башнями,  а  затем  оттяжек,  на  которых
держалось путевое полотно. Шли дни, и Леру, как и его коллеги,  откровенно
мрачнел: ведь по мере того как  оптимум  удалялся  на  север,  конструкции
моста подвергались все большему риску - они тоже могли вспучиться  подобно
рельсам, какие показывал мне Мальчускин к югу  от  Города.  Вообще-то,  по
расчетам, мост мог сопротивляться изгибу,  но  до  определенного  предела;
оттягивать  дело  до  бесконечности  было  никак  нельзя.  Теперь   работу
продолжали и по ночам при свете мощных дуговых  ламп,  получающих  ток  из
Города. Отпуска были отменены, ввели систему круглосуточных смен.
     Как только к оттяжкам подвесили плиты полотна, Мальчускин с  бригадой
уложили поверх плит рельсы. Одновременно на  северной  стороне  расселины,
сразу же за уже построенной эстакадой, поднялись новые канатные опоры.
     Город был так близко от нас, что все мы ночевали у себя в комнатах, и
каждый вечер мне  бросалась  в  глаза  очевидная  разница  между  нервной,
напряженной  обстановкой  у  моста   и   спокойным,   размеренным   ритмом
повседневной  жизни  в  городских  стенах.  Мое  поведение,  надо  думать,
отражало тревогу моих наставников, потому что Виктория  вдруг  возобновила
свои вопросы: чем это мы так заняты целые дни напролет?
     И вот мост объявили готовым. Еще день,  еще  отсрочка,  пока  Леру  и
другие мостостроители