зить это будущее на неделю-другую, вероятно, не
составит труда. А имея  в  своем  распоряжении  целый  месяц,  она  успеет
съездить в Англию и разыщет  там  кого-нибудь,  для  кого  ее  рассказ  об
испытанном и пережитом представит профессиональный интерес.
     Коль скоро у нее составился четкий план, привлекать к  себе  излишнее
внимание было бы неразумно. День накануне отъезда она провела как  обычно,
работая на кухне, а вечером, тоже как обычно, направилась в зал знакомств.
И первым, кого она увидела там, едва переступив порог, оказался Гельвард.
     Он стоял к ней спиной,  разговаривая  с  одной  из  переселенок.  Она
подошла, стала рядом и тихо произнесла:
     - Хэлло, Гельвард...
     Он резко повернулся и уставился на нее в недоумении.
     - Это вы?.. Что вы здесь делаете?
     - Тс-с! Не стоит, чтобы другие слышали, что я говорю по-английски.  Я
ведь одна из ваших переселенных женщин. - Она  двинулась  в  дальний  угол
зала. Матрона за стойкой удостоила ее поощрительным кивком, когда Гельвард
бросился  следом.  -  Послушайте,  -  сказала  Элизабет,  не   давая   ему
опомниться, - я очень сожалею о том, что произошло последний раз  у  реки.
Теперь я кое в чем разобралась...
     - А вы не сердитесь на меня, что я испугал вас?
     - Вы кому-нибудь говорили обо мне?
     - О том, что вы с Земли? Нет.
     - Очень хорошо. И не надо говорить.
     - Так вы действительно с Планеты Земля? - спросил он, помолчав.
     - Да, только мне не нравится, что вы истолковываете это именно так. Я
с Земли, и вы тоже. Тут какое-то огромное недоразумение.
     - Мой бог, вы снова за свое. - Он был выше Элизабет на девять  дюймов
и смотрел на нее сверху вниз. - Здесь вы выглядите совсем  по-другому.  Но
зачем вы записались в переселенки?
     - Не могла придумать другого способа проникнуть в Город.
     - Я бы взял вас с собой. - Он огляделся по сторонам. - Вы подружились
здесь с кем-нибудь из мужчин... вы понимаете?..
     - Понимаю, но нет, этого не было.
     - И не надо. - Он все время озирался через плечо. - Вам дали комнату?
Нам было бы там гораздо удобнее...
     Очутившись в комнатушке, она заперла дверь: стены  были  тонюсенькие,
но создавалась хотя бы видимость уединения. Интересно, ему-то какой  резон
осторожничать? Отчего он не захотел разговаривать в зале? Она  присела  на
стул, Гельвард опустился на край кровати.
     - Я прочла Дистейна, - сказала Элизабет. - Увлекательный документ.  И
я где-то слышала это имя. Кто он такой?
     - Основатель Города.
     - Это-то я поняла. Но он был известен чем-то еще.
     Гельвард ответил ей недоуменным взглядом, потом спросил:
     - А то, что вы прочли? Вы поняли то, что прочли?
     - Более или менее. Он был очень одинок. И он заблуждался.
     - Заблуждался? В чем?
     - Во всем, что  касается  Города  и  окружающих  нас  опасностей.  Он
считал, что вас каким-то образом забросило на другую планету.
     - Но это так и есть!
     Элизабет покачала головой.
     - Вы никогда не покидали Землю, Гельвард. И сейчас, сию минуту, когда
мы говорим с вами, мы оба на Земле.
     Он весь задергался, заломив в отчаянии руки.
     - Вы ошибаетесь! Не знаю, как это может быть, но вы  ошибаетесь!  Что
бы вы ни говорили, Дистейн написал правду. Мы на другой планете.
     Элизабет попыталась подойти к делу с иной стороны.
     - Тогда, у реки... вы нарисовали  над  моей  головой  солнце.  Солнце
гиперболической формы. Вы видите его именно таким? А  меня  вы  изобразили
слишком худой и высокой. Опять-таки потому, что вы меня такой и увидели?
     - Не я вижу солнце таким, а оно такое и есть. И таков  же  весь  этот
мир. А  вас...  вас  я  нарисовал  такой,  какой  вы  были  тогда.  Мы  же
встретились далеко на север от Города. А теперь... Нет, этого не объяснишь
- слишком сложно.
     - А вы попробуйте.
     - Не стану и пробовать.
     - Ну, не хотите - не надо. А  знаете,  каким  вижу  солнце  я?  Самым
обычным, круглым, сферическим  -  выберите  термин  по  вкусу.  Разве  вам
невдомек, что наш мир таков, каким мы его воспринимаем? Ваши органы чувств
обманывают вас. Не знаю почему, но обманывают... и с Дистейном было то  же
самое.
     - Лиз, это не обман чувств. Я не просто видел, не просто  воспринимал
- я _ж_и_л_ в этом мире. Как бы вы ни разуверяли меня, для меня он реален.
И я не один. Большинство жителей города знают то  же,  что  знаю  я.  Наши
знания восходят к Дистейну, потому что он был здесь  с  самого  начала.  И
если мы не погибли за столько лет, то лишь  благодаря  этим  знаниям.  Эти
знания - опора всему, они сохраняют нам жизнь, без них мы не понимали  бы,
что Город должен перемещаться...
     Элизабет попыталась что-то сказать, но он продолжал:
     - Лиз, после того как мы расстались тогда, мне надо было подумать.  Я
поехал на север, еще дальше на север. И обнаружил такое... такую преграду,
такой вызов  нашей  способности  уцелеть  в  этом  мире,  с  каким  мы  не
сталкивались никогда прежде. Встреча с вами была  -  не  умею  выразить  -
подарком, какого я не ожидал. Но она косвенно повлекла за  собой  открытие
еще большего значения.
     - Что же это за открытие?
     - Не могу вам сказать.
     - Почему?
     - Я не вправе говорить о нем ни  с  кем,  кроме  членов  Совета.  Они
наложили пока запрет на распространение информации.  Если  новость  станет
всеобщим достоянием, не миновать беды.
     - Какой беды?
     - Вы слышали о терминаторах?
     - Слышала, хоть и не знаю толком, кто это такие.
     -  Ну,  как  бы  объяснить...  Это  те,  кто  хочет  заставить  Город
остановиться. Если новость дойдет до них,  поднимется  страшная  кутерьма.
Город только-только оправился после тяжких потрясений, и навигаторы отнюдь
не жаждут нового кризиса.
     Элизабет смотрела на него  молча,  не  находя  слов.  Неожиданно  она
увидела себя и всю ситуацию в новом свете. Судьба поставила ее как  бы  на
стыке двух реальностей: ее собственной, привычной с детства, и  реальности
Гельварда. И как бы ни сблизились эти две реальности,  им  не  сомкнуться.
Подобно кривой, что вычертил Дистейн, выражая свое  восприятие  мира:  чем
ближе  Элизабет  подступала  к  Гельварду,  тем  стремительнее   от   него
удалялась. Угораздило же ее впутаться в трагедию, где одна логика пасовала
перед лицом другой, - и найти выход оказывалось ей не по силам.
     Гельвард был несомненно искренен, сам факт существования Города и его
обитателей совершенно неоспорим, но теории, на  которых  они  строили  всю
свою жизнь, более  чем  странны,  и  главное  -  непреодолимым  оставалось
основное  противоречие:  Город  и  горожане  никогда  не  покидали  Землю.
Элизабет видела одно, Гельвард утверждал другое, и  переубедить  его  было
невозможно. А стать на его точку зрения тем более. Любая попытка  сомкнуть
реальности, совместить несовместимое вела в тупик.
     - Я собираюсь завтра уехать из Города, - сказала Элизабет.
     - Поехали вместе. Мне как раз предстоит поездка на север.
     - Ничего не получится, мне надо вернуться в селение.
     - В то самое, откуда привезли женщин?
     - Да.
     - Это по пути. Я достану вам лошадь.
     Новое противоречие: селение лежало на юго-западе от Города.
     - Зачем вы пожаловали к нам в Город, Лиз? В же не из местных...
     - Хотела повидать вас.
     - Зачем?
     - Сама толком не знаю. Вы напугали меня, но я встретила еще  и  ваших
коллег,  вступивших  в  переговоры  с  селянами.  Хотелось  выяснить,  что
происходит. Лучше бы я не ввязывалась в эту историю. Честно  говоря,  я  и
сейчас вас боюсь.
     - Я же сейчас смирный...
     Она рассмеялась - и поняла, что  смеется  впервые  с  того  дня,  как
прибыла в Город.
     - Да нет, - сказала она, - тут дело не в вас. Все,  что  я  принимала
как само собой разумеющееся, здесь, в Городе, выглядит иначе. И не мелочи,
а  самые  важные  понятия,  например,  цель  жизни.  Вы  все  здесь  такие
целеустремленные, словно Город - средоточие всей человеческой цивилизации.
А это не так. Для человека на  свете  есть  множество  дел,  и  стремление
выжить - не  единственная  цель  существования,  и  даже  не  главная.  Вы
поставили себе задачей выжит  любой  ценой.  Мне  же,  Гельвард,  довелось
побывать во многих других местах, кроме Города, во  многих-многих  других.
Что бы вы ни думали, ваш Город вовсе не центр Вселенной.
     - Нет, центр, - возразил он. - Потому что, если мы усомнимся в  этом,
мы все умрем.



                                    8

     Выбраться из Города оказалось гораздо проще,  чем  представляла  себе
Элизабет. Вместе с Гельвардом и еще одним  мужчиной  по  имени  Блейн  они
спустились на конюшню, оседлали трех лошадей и  двинулись  в  направлении,
которое Гельвард упорно называл северным. Вновь, в который  уже  раз,  она
спросила себя, что стряслось с его чувством ориентации, - судя по  солнцу,
они ехали на юго-запад, - но вслух ни каких вопросов не  задала.  Пожалуй,
она уже привыкла  к  тому,  что  логика  Гельварда  противоречит  здравому
смыслу, но предпочла не подчеркивать этого лишний раз. А может, вынужденно
научилась считаться с мнением горожан, даже не разделяя его.
     Когда они очутились под тушей Города, Гельвард  показал  ей  огромные
стальные колеса, и добавил, что колеса вращаются, только почти неразличимо
медленно. Тем не менее, по его словам, Город перемещается на  милю  каждые
десять дней. На север или на юго-запад  -  смотря  по  тому,  захочет  она
руководствоваться городскими или собственными представлениями.
     Путешествие заняло два  дня.  Мужчины  то  болтали  между  собой,  то
обращались к ней, хотя подчас она понимала их с трудом.  Она  чувствовала,
что перегружена впечатлениями до предела и попросту  не  способна  усвоить
что-либо еще.
     К вечеру первого дня они оказались примерно в миле от ее  селения,  и
Элизабет сообщила Гельварду, что пора расставаться.
     - Нет-нет, поезжайте с нами. Вернуться всегда успеете.
     - Но я собираюсь в Англию, - ответила она. - Надеюсь, что  сумею  вам
помочь.
     - Сначала вы должны кое-что увидеть.
     - Что именно?
     - Сами не знаем, - отозвался Блейн. - Вот Гельвард и подумал, что вы,
может быть, подскажете...
     Элизабет  поупиралась  минуту-другую,  но  в  конце  концов  сдалась.
Оставалось диву даваться, как быстро и в общем-то  охотно  она  дала  себя
вовлечь в чуждые ей заботы. То ли эти люди  чем-то  привлекли  ее,  то  ли
растормошили:  обычаи  Города   при   всей   их   странности   подчинялись
определенной логике, создавая подобие  цивилизации,  -  и  это  в  стране,
которую на протяжении многих десятилетий раздирала анархия!  За  считанные
недели,  проведенные  в  селении,  Элизабет  стала  ощущать,  что  повадки
крестьян этой местности, их хроническая летаргия, неспособность справиться
даже с пустяшными житейскими проблемами истощили ее волю, почти  исчерпали
ее профессиональную готовность служить  интересам  других.  Горожане  были
людьми иной породы: очевидно, потомками какой-то группы, уцелевшей  в  дни
катастрофы и продолжавшей жить по законам прошлого. В  Городе  сохранились
все  признаки  организованного   общества:   дисциплина,   чувство   цели,
безусловное,  присущее  каждому  самосознание  -  все  это  не  могло   не
привлекать, несмотря на заведомый оттенок анахронизма, невзирая  на  явные
несоответствия между формой и содержанием.
     И когда Гельвард попросил Элизабет составить  им  компанию,  а  Блейн
поддержал его, она не нашла в себе сил сопротивляться. В конце концов,  ее
никто не тянул в Город на аркане, она влезла в эту кашу  по  доброй  воле.
Она бросила порученных ее попечению  селян,  -  ну,  допустим,  это  можно
оправдать беспокойством за судьбу женщин, -  и  теперь  хочешь  не  хочешь
обязана  довести  свою  затею  до  развязки.  Рано  или  поздно   отыщется
какое-нибудь  учреждение,  которое  возьмется   перевоспитывать   горожан,
приспосабливать их к современной жизни, но пока что она как бы приняла  их
под личную ответственность...
     Ночь они провели в палатках.  Палаток  было  только  две,  и  мужчины
галантно уступили одну Элизабет, но  сначала  до  полусмерти  замучили  ее
разговорами. По-видимому, Гельвард рассказал своему  коллеге,  и  довольно
подробно, о том, как встретился с ней и как поразился ее несходству  ни  с
туземными женщинами, ни с горожанками. И  сейчас  Блейн  обращался  к  ней
напрямую, а Гельвард держался в тени и лишь время от  времени  поддакивал,
подтверждая слова товарища.
     Блейн  понравился  Элизабет  прежде  всего  своей  прямотой:  он   не
уклонялся даже от самых неприятных вопросов. Но в общем и целом он  только
подтвердил  то,  что  Элизабет  уже  знала  и  без  него:  Дистейн  с  его
Директивой,  неустанное  перемещение  как   первейшая   заповедь   Города,
диковинный облик планеты. Элизабет не пыталась  спорить,  просто  слушала:
опыт внушил ей, что препираться с горожанами бесполезно.
     Верховая езда целый день напролет вымотала ее, но, когда она  наконец
заползла в спальный мешок, сон пришел не сразу. Реальности не  сомкнулись;
едва соприкоснувшись, они оттолкнулись  друг  от  друга  и  разошлись  еще
дальше. Да, она стала понимать горожан и их обычаи несравненно глубже - но
ведь ее-то  логику  это  не  поколебало!  Они  жили,  по  собственному  их
утверждению, в опрокинутом мире, в мире, где все законы природы  действуют
шиворот-навыворот, - и она бы поверила им, если бы... если бы  не  твердая
уверенность в том, что они искренне заблуждаются.
     Ее и Гельварда с Блейном окружала одна та же действительность, однако
воспринимали они эту действительность по-разному. А тут-то, чем можно было
помочь?


     Леса остались  позади;  ныне  их  путь  лежал  по  неровной  пустоши,
поросшей кое-где высокой травой да хилыми кустами. Здесь не было ни дорог,
ни тропинок, лошади шли медленно. В лицо дул ровный и прохладный  бодрящий
ветерок.
     Мало-помалу  исчезла  всякая  растительность,  кроме  редких   пучков
упрямой жесткой травы, цепляющейся за песчаную почву. Мужчины  молчали,  а
Гельвард так и вовсе застыл в седле, уставясь невидящим взором перед собой
и предоставив лошади выбирать маршрут по своему усмотрению.
     Впереди, совсем невдалеке, трава окончательно сходила на нет, и  едва
они преодолели рыхлый песчаный холмик, покрытый мелкими  камушками,  перед
Элизабет открылась полоска дюн, а  за  нею  берег.  Лошадь,  уже  учуявшая
прохладу воды, с готовностью  откликнулась  на  прикосновение  каблуков  и
легким галопом помчалась  по  дюнам  вниз.  На  несколько  пьянящих  минут
Элизабет вовсе отпустила поводья, упиваясь счастьем  вольного  полета  над
кромкой прибоя.
     Гельвард и Блейн спустились на берег следом за  ней  и  стали  рядом,
спешившись и глядя вдаль, на бескрайний голубой простор. Она  подъехала  к
ним и тоже спрыгнула наземь.
     - А что на запад и на восток? - спросил Блейн.
     - То же самое. Я поискал объездной путь, но не нашел.
     Блейн вынул из седельной сумки видеокамеру, подсоединил ее к батареям
и плавным круговым движением отснял панораму водной глади.
     - Надо отправить разведчиков еще дальше  на  восток  и  на  запад,  -
сказал он. - Такое пространство не пересечь.
     - Другого берега даже не видно.
     Блейн глянул себе под ноги и нахмурился.
     - И  почва  мне  не  нравится.  Надо  вызвать  сюда  мостостроителей.
По-моему, песок не выдержит тяжести Города.
     - Но ведь должен быть какой-то выход!
     Оба не  обращали  на  Элизабет  никакого  внимания.  Гельвард  достал
какой-то небольшой инструмент и установил его у самой воды. Инструмент был
снабжен треногой и круглой шкалой, подвешенной на оси.  Опустив  на  шкалу
отвес, гильдиер снял с нее показания.
     - Мы далеко опередили оптимум, - заявил он  наконец.  -  У  нас  уйма
времени. Тридцать миль - без малого год по  городским  часам.  Неужели  не
успеем?
     - Построить мост? Н-да, тут придется повозиться. И людей  потребуется
больше, чем у нас есть. А что об этом думают навигаторы?
     - Проверяют мое сообщение. Ты же проверяешь меня?
     - Проверяю. Только не вижу, что можно к нему добавить.
     Гельвард еще с полминуты смотрел  на  безбрежную  ширь,  потом  будто
вспомнил о существовании Элизабет и обернулся к ней.
     Ну, а что вы об этом скажете?
     - О чем? Чего вы, собственно, от меня ждете?
     - Скажите нам, что наше восприятие нас обманывает. Скажите,  что  тут
нет реки.
     - Это не река, - отозвалась Элизабет.
     Гельвард бросил взгляд на Блейна.
     - Ну вот, ты слышал. Нам это только мерещится.
     Элизабет закрыла  глаза  и  отвернулась.  Выносить  столь  чудовищное
несовпадение реальностей было выше ее сил.
     От ветра ее знобило, она стянула  с  лошади  попону  и,  закутавшись,
отошла за дюны. Мужчины сразу же забыли о своей спутнице, Гельвард вытащил
какой-то другой инструмент. Он считывал  показания  вслух,  голос  его  на
ветру звенел пронзительно и тоскливо.
     Они работали мучительно медленно,  кропотливо  проверяя  друг  друга.
Через час Блейн упаковал свою часть снаряжения, сел в седло и поскакал  по
берегу в  северном  направлении.  Гельвард  остался  долго  смотрел  вслед
компаньону, и сама его поза, как показалось Элизабет,  выражала  глубокое,
неутешное одиночество и отчаяние.
     Она истолковала это как крошечную трещинку в разделявшем их  барьере.
Закутавшись в попону еще плотнее, Элизабет спустилась по  дюнам  к  кромке
прибоя и спросила:
     - Вы хоть знаете, где находитесь?
     Он даже не повернул головы.
     - Нет, не знаем. И никогда не узнаем.
     - В Португалии. Эта страна называется Португалией. Она в Европе.
     Элизабет   передвинулась   так,   чтобы   заглянуть   ему   в   лицо.
Секунду-другую он смотрел на нее в упор, но без всякого  выражения.  Потом
безмолвно покачал головой и прошел мимо женщины к своей лошади. Барьер был
непреодолимым.
     Элизабет оставалось лишь последовать его примеру и сесть в седло. Она
пустила лошадь шагом - сначала  вдоль  берега,  затем  вкось  от  воды,  в
сторону базового лагеря. Несколько минут - и  тревожная  синева  Атлантики
пропала из виду.




                               ЧАСТЬ ПЯТАЯ


                                    1

     Гроза бушевала всю ночь, и всю ночь никто из нас не сомкнул глаз. Наш
лагерь был расположен в полумиле от моста, и рев обрушивающихся  на  берег
волн, приглушенный завываниями ветра, достигал нас как монотонный гул.  Но
нам, особенно в мгновения затишья, мерещилось, что мы слышим треск и  стон
дерева, крошащегося в щепу.
     К утру ветер утих, и мы наконец-то заснули. Правда, ненадолго - кухня
задымила, как обычно, с рассветом, и нас позвали на завтрак. За  едой  все
молчали: темя для разговоров могла быть только одна и ее  лучшее  было  не
трогать.
     Затем мы отправились к мосту. И не прошли  и  пятидесяти  ярдов,  как
кто-то показал на кусок дерева, выброшенный волнами на берег.  Мрачное  и,
как выяснилось вскоре, справедливое знамение: от моста не осталось ничего,
кроме первых четырех свай, вбитых в относительно  твердый  грунт  у  самых
дюн.
     Я взглянул на Леру на эту смену он был здесь старшим.
     - Понадобятся бревна, много бревен, - заявил он. -  Меновщик  Норрис,
возьмите тридцать человек на валку леса.
     Меня  разбирало  любопытство,  что-то   ответит   Норрис:   из   всех
гильдиеров, занятых на строительстве, он был самым нерадивым и поначалу то
и дело донимал нас пространными нудными жалобами. Но сегодня он и не думал
противиться - видно, детская  болезнь  бунтарства  канула  в  прошлое.  Он
просто кивнул Леру, отобрал себе помощников, и они вернулись в  лагерь  за
пилами.
     - Значит, начнем все сначала? - обратился я к Леру.
     - Конечно.
     - А новый мост выдержит?
     - Если построить его должным образом, надеюсь, выдержит.
     Покинув  меня,   он