ы сразили
сейчас Британию, но никто не знает, долго ли  это  продлится.  Эджстоу  не
восстанет из праха после этой ночи. Но будут другие Эджстоу.
     - Я как раз хотела спросить, - подала голос Матушка.  -  Может  быть,
Мерлин и планеты немного... перестарались?  Неужели  весь  город  заслужил
гибель?
     - Кого вы жалеете? - сказал Макфи. - Городской совет, который  продал
жен и детей ради института?
     -  Я  мало  знаю  об  этих  людях,  -  ответила  Матушка.  -  Но  вот
университет... даже Брэктон. Конечно, там было ужасно, мы это понимаем, но
разве они хотели зла, когда строили свои мелкие козни?  Скорее,  это  было
просто глупо...
     - Да, - согласился Макфи, - они развлекались, котята играли в тигров.
Но был и настоящий тигр, и они  его  принимали.  Что  же  сетовать,  если,
целясь в него, охотник задел и их?
     - А другие колледжи? Нортумберлэнд?
     - Жаль таких, как Черчвуд, - вздохнул Деннистоун, - он был прекрасный
человек. Студентам он доказывал, что этики не существует, а сам прошел  бы
десять миль, чтобы отдать два пенса.  И  все-таки...  была  ли  хоть  одна
теория, применявшаяся в Беллбэри, которую не проповедовали бы  в  Эджстоу?
Конечно, ученые не думали, что кто-нибудь захочет так жить. Но  именно  их
дети выросли, изменились до неузнаваемости и обратились против них.
     - Боюсь, моя дорогая, что это правда, - кивнул Димбл.
     - Какая чушь, Сесил! - возмутилась Матушка.
     - Вы забыли, - сказала Грэйс, - что все, кроме очень,  очень  плохих,
покинули город. Вообще же  Артур  прав.  Забывший  о  Логрисе  сползает  в
Британию.
     Больше она ничего не сказала: кто-то сопел и ворочался за дверью.
     - Откройте дверь, Артур, - сказал Рэнсом.
     Через несколько секунд все вскочили, радостно  ахая,  ибо  в  комнату
вошел м-р Бультитьюд.
     - Ой, в жизни бы!.. - начала Айви и сама себя перебила: - Бедный  ты,
бедный! Весь в снегу. Пойдем, покушаем. Где ж  ты  пропадал?  Смотри,  как
увозился!


     Поезд дернуло в третий раз, и он остановился. Свет в вагонах погас.
     - Черт знает что! - сказал голос во  тьме.  Трое  пассажиров  в  купе
первого класса легко определили, что он принадлежит их холенному  спутнику
в коричневом костюме, который всю дорогу давал  им  советы  и  рассказывал
вещи, неведомые простым смертным.
     - Как кто, - сказал тот же голос, - а я должен быть в университете.
     Коричневый пассажир встал, открыл окно и  выглянул  во  тьму.  Другой
пассажир сказал, что ему холодно. Тогда он сел на место.
     - Стоим уже десять минут, - проворчал он.
     - Простите, двенадцать, - поправил его второй пассажир.
     Поезд не трогался. Стало слышно, как ругаются в соседнем купе.
     - Что за черт?! - возмутился третий пассажир.
     - Откройте дверь!
     - Мы что, на кого-то налетели?
     - Все в порядке, - сказал первый. - Просто меняют  паровоз.  Работать
не умеют. Набрали невесть кого...
     - Эй! - крикнул кто-то. - Едем!
     Поезд медленно двинулся с места.
     - Сразу скорость не наберешь, - заметил второй.
     - Наверстаем, - успокоил его первый.
     - Свет бы зажгли, - сказала женщина.
     - Что-то не наверстываем, - пробурчал второй.
     - Да мы опять остановились!
     Снова тряхнуло. С минуту все звенело и звякало.
     - Безобразие, - воскликнул первый пассажир, открывая окно. На сей раз
ему повезло больше - внизу кто-то шел с фонарем.
     - Эй! Носильщик! Кто вы там! - заорал пассажир.
     - Все в порядке, все в порядке, - сказал человек с  фонарем,  проходя
мимо.
     - Очень дует, - пожаловался второй.
     - Впереди свет, - сказал первый. - То ли пожар, то ли прожектор.
     - Какое мне дело! - воскликнул второй. - Ох ты, Господи!
     Тряхнуло снова. Вдалеке раздался  грохот.  Поезд  медленно  тронулся,
словно прокладывая себе путь.
     -  Я  этого  так  не  оставлю!  -  все  возмущался  первый.  -  Какое
безобразие!
     Через полчаса показалась освещенная платформа.
     - Говорит станция Стэрк, - раздался громкий голос. - Передаем  важное
сообщение.  В  результате  легких  подземных  толчков  платформа   Эджстоу
выведена из строя. Пассажиры, направляющиеся в Эджстоу, могут выйти здесь.
     Первый пассажир вышел. Он всюду был знаком с  начальниками,  и  через
десять минут уже слышал более подробный рассказ о постигшей город беде.
     - Сами толком не знаем, м-р Кэрри, -  говорил  начальник  станции.  -
Целый час от них ничего нет. Такого землетрясения  Англия  еще  не  знала.
Нет, сэр, не думаю, что Брэктон уцелел. Эту часть города как  смыло.  Там,
говорят, и началось. Слава Богу, я на той неделе забрал к себе отца!
     Кэрри всю жизнь говорил,  что  этот  день  был  для  него  поворотным
пунктом. Он не считал себя религиозным человеком, но тут подумал:  "Это  -
Провидение!" И впрямь, что еще скажешь? Он чуть не сел в предыдущий поезд.
Да, поневоле задумаешься!.. Колледжа нет! Придется его  строить.  Придется
набирать весь (или почти весь) штат. Ректор тоже будет новый. Конечно,  об
обычных выборах не может быть и речи. Вероятно, попечитель колледжа -  это
как раз лорд-канцлер! - назначит ректора, а уж потом они  вместе  подберут
первых сотрудников. Чем больше Кэрри об этом думал, тем яснее  видел,  что
будущее Брэктона зависит от единственного уцелевшего  его  члена,  как  бы
нового основателя. Нет, Провидение,  иначе  не  скажешь.  Он  увидел  свой
портрет в новом актовом зале, свой бюст в новом  дворе,  длинную  главу  о
себе в истории колледжа. Пока он  это  видел,  он,  без  капли  лицемерия,
выражал всем своим видом глубочайшую скорбь.  Плечи  его  чуть  согнулись,
глаза обрели печальную строгость, лоб хмурился.  Начальник,  глядевший  на
него, часто говорил впоследствии:  "Видно  было,  что  худо  человеку.  Но
держался он здорово".
     - Когда поезд на Лондон? - спросил Кэрри. - Я  должен  там  быть  как
можно раньше.


     Как мы помним, Айви Мэггс пошла покормить  Бультитьюда.  Поэтому  все
очень удивились, когда она почти сразу вернулась, крича:
     - Ой, идите скорей! Там медведь!
     - Медведь? - переспросил Рэнсом. - Ну, конечно...
     - Не наш, сэр, чужой!
     - Вот как?!
     - Он доел гуся и окорок, и пирог, а сейчас лежит на столе и  ест  все
подряд. Ой, идите туда, пожалуйста!
     - А что делает м-р Бультитьюд? - спросил Рэнсом.
     - Бог знает что, сэр! В жизни такого не видела. Вошел,  ногу  задрал,
будто умеет плясать... потом прыгнул на буфет,  прямо  в  пудинг,  головой
угодил в связку лука, теперь у него вроде бус. А главное, ко мне не  идет,
хоть ты плачь.
     - Да, на м-ра Бультитьюда не похоже. А вы не думаете, что  наш  новый
гость - медведица?
     - Ой, сэр, что вы! - закричала Айви.
     - Нет, Айви, так оно и есть. Это будущая м-сс Бультитьюд.
     - Она прямо сейчас станет м-сс Бультитьюд, если мы  не  вмешаемся,  -
сказал Макфи и встал со стула.
     - Ой, что же нам делать? - причитала Айви.
     - М-р Бультитьюд прекрасно справится сам, - сказал Рэнсом.  -  Сейчас
они ужинают. Не будем вмешиваться в их дела.
     - Конечно, конечно, - согласился Макфи, - но не на нашей же кухне!
     - Айви, - сказал Рэнсом. - Проявите твердость. Идите к ним и  скажите
невесте, что я хочу ее видеть. Вы не боитесь?
     - Это я, сэр? Я ей покажу, кто у нас главный!
     - А что с нашим Бароном? - спросил Димбл.
     - Вылететь хочет, - сказал Деннистоун, - открыть ему окно?
     - Окна вообще можно открыть, - заметил Рэнсом. - Совсем тепло стало.
     Когда они открыли окно, барон Корво немедленно исчез.
     - Еще один жених, - улыбнулась Матушка. - Как хорошо в саду!
     - Слушайте! - воскликнул Деннистоун. - Наша кобыла заржала.
     - А вот еще! - добавила Джейн.
     - Это жеребец, - определила Камилла.
     - Знаете ли, - проворчал Макфи, - это становится непристойным.
     - Наоборот, - улыбнулся Рэнсом. - Это именно  пристойно  -  и,  кроме
того, достойно и уместно. Сама Венера - в Сент-Энн.
     - Она очень близко к Земле, - кивнул Димбл.
     - Дело свое боги сделали, - сказал Рэнсом, - а  она  еще  ждет  меня.
Идите, ложитесь, Маргарет, вы устали.
     - Я и правда пойду, - вздохнула Матушка. - Не могу...
     - Утешьте Маргарет, Сесил, -  сказал  Рэнсом.  -  Нет,  идите.  Я  не
умираю. А провожать - глупо. Не порадуешься как следует и не поплачешь.
     - Вы хотите, чтобы мы ушли, сэр? - переспросил Димбл.
     - Идите, мои дорогие друзья.
     Он положил руки на их головы. Сесил обнял жену, и они ушли.
     - Вот она, сэр, - сказала Айви. Лицо у  нее  пылало.  За  ней  топала
медведица, измазанная вареньем и кремом. - Ой, сэр!
     - В чем дело, Айви?
     - Томас мой пришел. Мой муж. Если можно, я...
     - Вы его покормили?
     - Да они все съели, сэр...
     - Что же ему осталось, Айви?
     - Я ему дала пирога и пикулей, он их очень любит, и сыру был кусочек,
и пива, и еще я чайник поставила.  Он  очень  радуется,  сэр,  а  сюда  не
пойдет, он у меня тихий.
     Чужая медведица стояла, не двигаясь, и глядела на Рэнсома. Он положил
руку на ее плоскую голову.
     - Ты хороший зверь, - сказал он. - Иди к своему мужу. Да вот и он...
     ...И впрямь, дверь открылась,  а  за  ней  возникла  взволнованная  и
немного смущенная морда.
     - Бери ее, Бультитьюд. Идите оба на воздух. Джейн, откройте им  окна.
Погода, как летом.
     Джейн открыла большое, до пола, окно, и два медведя вышли в теплую  и
влажную полутьму.
     - Что это птицы, с ума сошли? - спросил Макфи. - С чего они распелись
в четверть двенадцатого?
     - Нет, - ответил Рэнсом, - они в  своем  уме.  Айви,  идите  к  Тому.
Матушка Димбл приготовила для вас комнату у самой площадки.
     - Сэр!.. - начала Айви и остановилась.  Рэнсом  положил  руку  ей  на
голову.
     - Иди, - сказал он. - Том и не разглядел твоего платья.  Поцелуй  его
от меня, - и он поцеловал ее. - Нет, не от меня, от Другого. Не плачь.  Ты
хорошая женщина. Иди, исцели этого мужчину.
     - Что это за звуки?  -  спросил  Макфи.  -  Надеюсь,  это  не  свиньи
вырвались?
     - По-моему, это ежи, - сказала Грэйс.
     - А вот еще какой-то шорох, - прислушалась Джейн.
     - Тише! - поднял вверх палец Рэнсом и улыбнулся. - Это мои друзья.
     - Я полагаю, - сказал Макфи, извлекая табакерку из-под  серых  одежд,
немного похожих на монашеские, - я полагаю, у нас в усадьбе  нет  жирафов,
гиппопотамов и слонов. Ох, что это?
     Серая гибкая труба возникла над его плечом и взяла  со  стола  гроздь
бананов.
     - Откуда они все? - ошарашенно выдавил Макфи.
     - Из Беллбэри, - ответил Рэнсом. - Они вышли на  свободу.  Переландра
слишком близко к Земле. Человек теперь не один. Сейчас - так,  как  должно
быть: над нами - ангелы, наши старшие  братья,  под  нами  -  звери,  наши
слуги, шуты и друзья.
     Макфи хотел что-то сказал, но за окном раздался грохот.
     - Слоны! - воскликнула Джейн. - Два слона!  Они  растопчут  клумбы  и
грядки!
     - Если вы не возражаете, д-р Рэнсом, -  сказал  Макфи,  -  я  задерну
шторы. Вы, по-видимому, забыли, что здесь дамы.
     - Нет, - произнесла Грэйс так же громко, как и он. -  Ничего  дурного
мы не увидим. Как светло!  Почти  как  днем.  Над  садом  -  купол  света.
Глядите: слоны пляшут. Ходят кругами, поднимают ноги... смотрите, и  хобот
поднимают! Словно великаны танцуют  менуэт!  Слоны  не  похожи  на  других
животных, они - как добрые духи.
     - Они удаляются, - отметила Камилла.
     - Они целомудренны, как люди, - сказал Рэнсом. - Это не просто звери.
     - Я лучше пойду, - пробормотал Макфи.  -  Пускай  хоть  один  человек
сохранит голову на плечах. Доброй ночи.
     - Прощайте, Макфи, - сказал Рэнсом.
     - Нет, нет, - проговорил Макфи, отступая, но все же протягивая  руку,
- мне благословений не требуется. Что мы с вами  перевидали...  ладно,  не
стоит. При всех ваших недостатках, д-р Рэнсом - кому их знать, как не мне!
- на свете нет человека лучше вас. Вы... мы с вами... вот, дамы плачут. Не
помню, что я хотел сказать. Сейчас уйду. Незачем  тянуть.  Благослови  вас
Бог, доктор Рэнсом. Дамы, доброй ночи.
     - Откройте все окна, - распорядился Рэнсом. - Мой  корабль  входит  в
сферу Земли.
     - Становится все светлее, - сказал Деннистоун.
     - Можно остаться с вами до конца? - спросила Джейн.
     - Нет, - покачал головой Рэнсом.
     - Почему, сэр?
     - Вас ждут.
     - Меня?
     - Да, вас. Муж ждет вас в павильоне. Вы приготовили брачный покой для
самой себя.
     - Надо идти сейчас?
     - Если вы спрашиваете меня, то да, надо.
     - Тогда я пойду, сэр. Только... разве я медведица или еж?
     - Ты больше их, но не меньше. Иди в послушании,  и  обретешь  любовь.
Снов не будет. Будут дети.


     Задолго до усадьбы Марк увидел, что с ним или со всем  прочим  что-то
творится. Над Эджстоу пылало зарево, земля подрагивала. У  подножья  холма
вдруг стало очень тепло, и вниз поползли полосы талого  снега.  Все  скрыл
туман, а там, откуда зарева не  было  видно,  Марк  различил  свечение  на
вершине холма.
     Ему все время казалось,  что  навстречу  бегут  какие-то  существа  -
должно быть, звери. Возможно, то был сон; возможно, конец света; возможно,
сам он уже умер. Однако он чувствовал себя на  удивление  хорошо.  Правда,
душа его была не совсем спокойна.
     Душа его не была спокойна, ибо он знал, что сейчас  увидит  Джейн,  и
случится то, что должно было случиться много раньше.  Лабораторный  взгляд
на любовь, лишивший Джейн супружеского смирения, лишил и его в свое  время
смирения влюбленности. Если ему и казалось иногда, что его избранница "так
хороша, что смертный человек не смеет  прикоснуться  к  ней",  он  отгонял
такие мысли. Они казались ему и нежизненными, и  отсталыми.  Попытался  он
отогнать их и сейчас. В конце концов, они ведь  женаты!  Они  современные,
разумные люди. Это же так естественно, так просто...
     Но многие минуты их недолгого брака вспомнились ему. Он часто думал о
том, что называл "ее штучками". Теперь, наконец,  он  подумал  о  себе,  и
мысль эта не уходила. Безжалостно, все четче, взору его открывался  наглый
самец  с  грубыми  руками,  топочущий,  гогочущий,  жующий,  а  главное  -
врывающийся туда, куда не смели вступить великие рыцари и  поэты.  Как  он
посмел? Она бела, словно снег, она нежна и величава,  она  священна.  Нет,
как он посмел?! И не знал, что совершает святотатство,  когда  был  с  ней
таким небрежным, таким глупым, таким грубым! Сами мысли, мелькавшие иногда
на ее лице, должны были уберечь ее от него. Она и хотела огородиться  ими,
и не ему было врываться за ограду. Нет, она сама впустила  его,  не  зная,
что делает, а он, как последний подлец, воспользовался. Он вел  себя  так,
словно заповедный сад по праву принадлежит ему.
     Все, что могло стать радостью, стало печалью, ибо он поздно понял. Он
увидел изгородь, сорвав розу, нет, хуже, порвав ее грязными руками. Как он
посмел? Кто его простит? Теперь он знает, каким его видят равные  ей.  Ему
стало жарко. Он стоял один в тумане.
     Слово "дама" было для него всегда  смешным  и  даже  насмешливым.  Он
вообще слишком много смеялся. Что ж, теперь он будет  служить  ей.  Он  ее
отпустит. Ему было стыдно даже подумать иначе.  Когда  прекрасные  дамы  в
сверкающем зале беседуют с милой важностью или нежной  веселостью  о  том,
чего им, мужчинам, знать не дано, как не радоваться им,  если  их  оставит
грубая тварь, которой место в стойле.
     Что делать ему с ними, если даже его восхищение может  оскорбить  их?
Он считал ее холодной, а она была терпеливой.  От  этой  мысли  ему  стало
больно. Теперь он любил Джейн, но поправить уже ничего не мог.
     Мерцающий свет стал ярче. Взглянув наверх, он увидел женщину у  двери
- не Джейн, совсем другую, очень высокую, выше, чем может быть человек. На
ней пламенело медно-красное  платье.  Лицо  ее  было  загадочным,  слишком
спокойным  и  немыслимо  прекрасным.  Она  открыла  дверь.  Он  не  посмел
ослушаться ("Да, - подумал он, - я умер") и вошел  в  невысокий  дом.  Там
невыразимо сладостно пахло, пылал огонь, у широкого  ложа  стояли  вино  и
угощенье.


     А Джейн вышла из дому в свет и, под пение птиц, по мокрой траве, мимо
качелей, теплицы и амбаров, спустилась  лестницей  смирения  к  маленькому
павильону. Сперва она думала о Рэнсоме, потом о Боге, потом -  о  браке  и
ступала так осторожно, словно совершала обряд. Думала она и о детях,  и  о
боли, и о смерти. На полпути она стала думать о Марке и о его  страданиях.
Подойдя к павильону, она удивилась, что дверь заперта,  а  окна  -  темны.
Когда она стояла, держась за косяк, новая мысль посетила ее, - а вдруг она
Марку не нужна? Вдруг он к ней не пришел? Никто не мог бы сказать, что она
испытала - облегчение  или  обиду,  но  дверь  она  не  открыла.  Тут  она
заметила, что окно распахнуто. В комнате, на стуле, грудой лежала  одежда,
и  рукав  рубашки,  его  рубашки,  перекинулся  через  подоконник.  Он  же
отсыреет... Нет, что за человек! Самое время ей войти!