-  сохранить
все... э-э-э... в семейном кругу.  Мне  было  бы  исключительно  неприятно
приглашать кельтолога со стороны.
     - Ничего, мы его потом спишем. Другое плохо, время уходит. Как у  вас
там Страйк?
     - Превосходно! Я даже сам теряюсь. Он продвигается  так  быстро,  что
мне придется оставить свой проект.  Я  хотел  объединить  наших...  э-э...
подопечных, сопоставив, тем самым, наши методы.  Конечно,  нет  и  речи  о
каком бы то ни было соперничестве...
     - Еще бы, я  работал  со  Стэддоком  только  один  раз!  Результат  -
оптимальный. Про  Страйка  я  спросил,  чтобы  узнать,  может  ли  он  тут
дежурить. А вообще, пусть дежурит Стэддок. Пока там что, а  сейчас  пускай
трудится.
     - Вы думаете, м-р... э... Стэддок... достаточно продвинулся?
     - Это неважно. Что он может сделать? Выйти он не выйдет.  Нам  нужно,
чтобы кто-нибудь стерег, а ему - польза.


     Макфи, только что переспоривший и Рэнсома, и Алькасана, почувствовал,
что кто-то трясет его за плечо. Потом он ощутил, что ему холодно, а  левая
нога у него затекла, и увидел прямо перед собой лицо Деннистоуна. Народу в
сенях было много - и Деннистоун, и Джейн, все усталые и вымокшие.
     - Что с вами? - с тревогой осведомился Деннистоун.
     Макфи сглотнул несколько раз и облизал губы.
     - Ничего. - Тут он выпрямился. - Эй, где же он?
     - Кто? - спросил Деннистоун.
     - Трудно сказать, - отвечал Макфи. - Понимаете, я сразу уснул.
     Все переглянулись. Макфи вскочил.
     - Господи! - крикнул он. - Да тут же был Рэнсом! Не знаю, что со мной
случилось. Наверное, это гипноз. Прискакал человек на лошади...
     Все забеспокоились. Деннистоун распахнул дверь в  кухню,  и  в  свете
очага взорам новоприбывших предстали четыре спящие женщины. Спала и  птица
на спинке стула, спал и медведь, по-детски посвистывая. М-сс Димбл уронила
голову на стол, вязанье - на колени (Димбл смотрел на нее с той  жалостью,
с  какой  мужчина  смотрит  на  спящего,  особенно  -  на  жену).  Камилла
свернулась в качалке, как кошка, которая спит,  где  угодно.  Айви  дышала
ртом, а Грэйс Айронвуд  сидела  прямо,  словно  она  с  суровым  терпением
приняла унизительное бремя насильственного сна.
     - Будить их некогда, - решил Макфи. - Идемте наверх.
     Они пошли, зажигая по пути свет, через пустые  комнаты,  беспомощные,
как все комнаты ночью - огонь в камине погас, часы остановились, на диване
- газета. Никто и не ждал увидеть что-нибудь другое на первом этаже.
     - Наверху свет, - возразила Джейн, когда они дошли до лестницы.
     - Мы сами его зажгли, еще в коридоре, - напомнил Димбл.
     - Нет, это не тот, - отозвался Деннистоун.
     - Простите, - обратился Димбл к Макфи, - мне лучше идти первым.
     Еще со второй площадки и Джейн, и  Деннистоун  заметили,  что  первые
двое вдруг остановились. Хотя у нее немыслимо устали ноги, Джейн  кинулась
вперед и увидела то, что видели Димбл и Макфи.
     Наверху, у балюстрады, стояли два человека в пышных одеждах, один - в
алой, другой - в светло-синей. Страшная мысль поразила Джейн:  собственно,
что она знает о Рэнсоме? Он заманил  ее  сюда...  из-за  него  она  узнала
сегодня, что такое адский страх... Теперь он  стоит  вот  с  этим,  и  они
делают то, что делают такие люди, когда никого  нет  или  все  спят.  Один
пролежал много лет в земле, другой побывал на небе...  Больше  того,  один
говорил, что другой им враг, а теперь они слились, словно две капли ртути.
Рэнсом стоял очень прямо, без костыля. Свет падал сзади, и от  его  бороды
шло сияние, а волосы сверкали чистым  золотом.  Вдруг  Джейн  поняла,  что
смотрит, ничего не видя, прямо на  пришельца.  Он  был  огромен  и  что-то
говорил, указывая на нее.
     Слов она не поняла, но их понял Димбл.
     - Сэр, - говорил Мерлин  на  какой-то  странной  латыни,  -  вот  тут
лукавейшая дама из всех живущих на земле.
     - Сэр, ты неправ, - отвечал Рэнсом. - Эта дама грешна, как и все  мы,
но она не лукава.
     - Сэр, - возразил Мерлин,  -  знай,  что  она  причинила  королевству
величайшее зло. Ей и ее  господину  было  суждено  зачать  дитя,  которое,
возросши, изгнало бы наших врагов на тысячу лет.
     - Она недавно замужем, - объяснил Рэнсом. - Дитя еще родится.
     - Сэр, - отвечал Мерлин, - оно не родится, ибо час миновал. Она и  ее
господин бесплодны по своей воле. Я  не  знал,  что  вам  ведомы  мерзости
Сульвы. И в отцовском роду, и в материнском, это рождение подготовили  сто
поколений. Если сам Господь не совершит  чуда,  такое  сочетание  людей  и
звезд не повторится.
     - Молчи, - тихо проговорил Рэнсом. - Она понимает, что  речь  идет  о
ней.
     - Было бы великой милостью, - заметил Мерлин, - отрубить  ей  голову,
ибо поистине тяжко глядеть на нее.
     Димбл загородил собою растерянную Джейн и громко спросил:
     - Рэнсом, что это значит?
     Мерлин что-то говорил, и Рэнсом слушал его.
     - Отвечайте! - потребовал Димбл.  -  Что  случилось?  Почему  вы  так
одеты? Зачем вы беседуете с этим кровожадным стариком?
     - Доктор Рэнсом, - сказал Макфи, глядевший на пришельца,  как  терьер
на сенбернара, - я не знаю латыни, но прекрасно  знаю,  что  вы  разрешили
загипнотизировать  меня.  Поверьте,  не  так  уж  приятно  видеть  вас   в
опереточном костюме с этим йогом, шаманом, или кто он  там  есть.  Скажите
ему, чтобы он на меня так не смотрел. Я его  не  боюсь.  Если  вы,  доктор
Рэнсом, перешли на их сторону, я здесь не нужен.  Можете  меня  убить,  но
смеяться над собой я не позволю. Мы ждем ответа.
     Рэнсом молча глядел на них.
     - Неужели дошло до этого? - спросил он наконец. - Неужели вы  мне  не
верите?
     - Я верю вам, сэр, - сказала Джейн.
     - Чувства к делу не относятся, - отрезал Макфи.
     - Что ж, - сказал Рэнсом, - мы ошиблись. Ошибся и  враг.  Это  Мерлин
Амвросий. Он с нами. Вы знаете, Димбл, что такая возможность была.
     - Да, - проговорил Димбл, -  была...  но  посудите  сами:  вы  стоите
здесь, рядом, и он говорит такие жестокие слова...
     - Я и сам удивляюсь его жестокости, -  согласился  Рэнсом,  -  но,  в
сущности, можно ли было ожидать, что он станет  судить  о  наказании,  как
филантроп XIX века? Кроме того, он никак не поймет, что я не полновластный
король.
     - Он... он верит в Бога? - спросил Димбл.
     - Да, - отвечал Рэнсом. - А оделся  я  так,  чтобы  его  почтить.  Он
пристыдил меня. Он думал, что мы с Макфи - рабы или слуги. В его дни никто
не надел бы по своей воле бесцветных или бесформенных одежд.
     Мерлин заговорил снова.
     - Кто эти люди? - спросил он. - Если они твои  рабы,  то  почему  они
столь дерзки? Ели они твои враги, то почему ты терпишь их?
     - Они мои друзья, - начал Рэнсом, но Макфи перебил его.
     - Должен ли я понимать,  доктор  Рэнсом,  -  спросил  он,  -  что  вы
предлагаете включить в нашу среду этого человека?
     - Не совсем так, - отвечал Рэнсом. - Он давно с  нами.  Я  могу  лишь
просить вас, чтобы вы это признали.
     Мерлин обратился к Димблу.
     - Пендрагон сказал мне, что  ты  считаешь  меня  жестоким.  Это  меня
удивляет. Третью часть имения я отдал нищим и вдовам. Я никого не  убивал,
кроме негодяев и язычников. Что же до этой женщины, то пускай живет. Не  я
господин в этом доме. Но так ли важно, слетит ли с плеч ее  голова,  когда
королевы и дамы, которые погнушались бы взять  ее  в  служанки,  гибли  за
меньшее? Даже этот висельник, что стоит за тобою -  да,  да,  я  говорю  о
тебе, хотя ты знаешь лишь варварское наречье! - даже этот жалкий раб,  чье
лицо подобно скисшему молоку, ноги - ногам аиста, а голос - скрипу пилы  о
полено; даже он, этот карманник, не избежал бы  у  меня  веревки.  Его  не
повесили бы, но высекли.
     - Доктор Рэнсом, - вклинился Макфи, - я был бы вам благодарен...
     - Мы все устали, - перебил его Рэнсом.  -  Артур,  затопите  камин  в
большой  комнате.  Разбудите  кто-нибудь  женщин,  пусть  покормят  гостя.
Поешьте и сами, а потом ложитесь. Завтра не надо рано вставать. Все  будет
очень хорошо.


     - Да, нелегко с ним, - сказал Димбл на следующий день.
     - Ты очень устал, Сесил, - забеспокоилась его жена.
     - Он... с ним  трудно  говорить.  Понимаешь,  эпоха  важнее,  чем  мы
думали.
     - Я заметила, за столом.  Надо  было  догадаться,  что  он  не  видел
вилки... Сперва мне было неприятно, но он так красиво ест...
     - Да, он у нас джентльмен в своем роде. И все-таки... нет, ничего.
     - А что было, когда вы разговаривали?
     - Все приходилось объяснять, и нам, и ему.  Мы  еле  втолковали,  что
Рэнсом не король и не хочет стать королем. Потом, он никак не понимал, что
мы не британцы, а англичане... он называет это "саксы". А  тут  еще  Макфи
выбрал время, стал объяснять, в чем разница между Шотландией, Ирландией  и
Англией. Ему кажется, что  он  -  кельт,  хотя  он  такой  же  кельт,  как
Бультитьюд. Кстати, Мерлин Амвросий изрек о нем пророчество.
     - Какое?
     - Что еще до Рождества этот медведь совершит то, чего не совершал  ни
один медведь в Британии. Он все время пророчествует,  кстати  и  некстати.
Как будто это зависит не от него... Как будто он и сам больше не  знает...
просто поднялась в голове заслонка, он что-то увидел,  и  она  опустилась.
Довольно жутко.
     - С Макфи они ссорились?
     - Да нет. Мерлин не принимает его всерьез. Кажется,  он  считает  его
шутом Рэнсома. А Макфи, конечно, непреклонен.
     - Говорили вы о делах?
     - Более или менее. Нам очень трудно понять друг друга. Кто-то сказал,
что у Айви муж в тюрьме, и он спросил, почему мы не возьмем  тюрьму  и  не
освободим его. И так все время.
     - Сесил, а будет от него польза?
     - Боюсь, что слишком большая.
     - То есть как это?
     - Понимаешь, мир очень сложен...
     - Ты часто это говоришь, дорогой.
     - Правда? Неужели так же часто, как ты говоришь, что у  нас  когда-то
были пони и двуколки?
     - Сесил! Я сто лет о них не вспоминала.
     - Дорогая моя, позавчера ты рассказывала об этом Камилле.
     - О, Камилле! Это другое дело. Она же не знала!
     - Допустим... ведь мир исключительно сложен...
     Оба они помолчали.
     - Так что же твой Мерлин? - спросила м-сс Димбл.
     - Да, ты замечала, что в мире  абсолютно  все  утончается,  сужается,
заостряется?
     Жена ждала, зная по опыту, как разворачивается его мысль.
     - Понимаешь, - продолжал он, - в любом университете, городе, приходе,
в любой семье, где угодно, можно увидеть, что раньше было... ну,  смутнее,
контрасты не так четко выделялись. А  потом  все  станет  еще  четче,  еще
точнее. Добро  становится  лучше,  зло  -  хуже;  все  труднее  оставаться
нейтральным даже с виду... Помнишь, в этих стихах, где небо и  преисподняя
вгрызаются в землю с обеих сторон...  как  это?..  "пока  не  туру-рум  ее
насквозь". Съедят? Нет, ритм не подходит. "Проедят",  наверное.  И  это  с
моей памятью! Ты помнишь эту строку?
     - Я тебя слушаю и вспоминаю слова из писания о том, что нас веют, как
пшеницу.
     - Вот именно! Быть может, "течение времени" означает только это. Речь
не об одном нравственном выборе, все разделяется резче. Эволюция в  том  и
состоит, что виды  все  меньше  и  меньше  похожи  друг  на  друга.  Разум
становится все духовней, плоть - все материальней. Даже поэзия и проза все
дальше отходят одна от другой.
     С легкостью, рожденной опытом, Матушка Димбл отвела опасность, всегда
грозившую их беседам.
     - Да, - сказала она. - Дух и  плоть.  Вот  почему  таким  людям,  как
Стэддоки, не дается счастье.
     - Стэддоки? - удивился Димбл. - Ах, да, да! Это  связано,  конечно...
Но я о Мерлине. Понимаешь, в его время человек мог то, чего он  сейчас  не
может. Сама Земля  была  ближе  к  животному.  Тогда  еще  жили  на  Земле
нейтральные существа...
     - Нейтральные?
     - Конечно, разумное сознание или повинуется  Богу,  или  нет.  Но  по
отношению к нам, людям, они были нейтральны.
     - Это ты про эльдилов... про ангелов?
     - Слово "ангел" не однозначно. Даже ойярсы не ангелы в том смысле,  в
каком мы говорим об ангеле-хранителе. Строго терминологически, они - силы.
Но суть в другом. Даже эльдилов сейчас легче разделить на злых  и  добрых,
чем при Мерлине. Тогда на  Земле  были  твари...  как  бы  это  сказать?..
занятые своим делом. Они не помогали человеку и не  вредили.  У  Павла  об
этом говорится. А еще раньше... все эти боги, феи, эльфы...
     - Ты думаешь, они есть?
     - Я думаю, они были. Теперь для них нет места, мир сузился. Наверное,
не все они обладали разумом. Одни  из  них  были  наделены  очень  смутным
сознанием, вроде животных. Другие... да я не знаю! Во всяком случае, среди
них жил такой вот Мерлин.
     - Даже страшно становится...
     - Это и было страшно. Даже в его время, а тогда  это  уже  кончалось,
общение  с  ними  могло  быть  невинным,  но  небезопасным.  Они  как   бы
сортировали тех, кто вступал с ними  в  контакт.  Не  нарочно,  они  иначе
просто не могли. Мерлин благочестив и смирен,  но  чего-то  он  лишен.  Он
слишком спокоен, словно ограбленная усадьба. А все  потому,  что  он  знал
больше, чем нужно. Это как с многоженством.  Для  Авраама  оно  грехом  не
было, но мы ведь чувствуем, что даже его оно в чем-то обездолило.
     - Сесил, - спросила м-сс Димбл, - а это ничего, что Рэнсом использует
такого человека? Не выйдет ли, что мы сражаемся с Беллбэри их же оружием?
     - Нет, -  сказал  Димбл.  -  Я  об  этом  думал.  Мерлин  и  Беллбэри
противоположны друг другу. Он - последний носитель  старого  порядка,  при
котором, с нашей точки зрения, дух и материя были едины. Он  обращается  с
природой, словно с живым существом, словно улещивает ребенка или  понукает
коня. Для современных людей природа -  машина,  которую  можно  разобрать,
если она плохо работает. Но еще современней - институт.  Он  хочет,  чтобы
ему    помогли    с    ней    управляться    сверхъестественные...    нет,
противоестественные силы. Мерлин действовал изнутри, они  хотят  ворваться
снаружи. Скорей уж Мерлин воплощает то, что мир давно утратил. Знаешь, ему
запрещено прикасаться заостренным орудием к чему бы то ни было живому.
     - Ах, Господи! - воскликнула м-сс Димбл. - Шесть часов! А  я  обещала
Айви придти на кухню в четверть шестого. Нет, ты не иди.
     - Удивительная ты женщина, - покачал головой Димбл.  -  Тридцать  лет
вела свой дом, а как прижилась в этом зверинце!
     - А что тут такого? - удивилась м-сс Димбл. - Дом и Айви вела,  а  ей
хуже. У меня хоть муж не в тюрьме.
     - Ничего, - утешил ее Димбл. - Подожди, пока Мерлин  Амвросий  начнет
действовать.


     Тем временем Мерлин и Рэнсом беседовали в синей комнате. Рэнсом лежал
на тахте, Мерлин сидел в кресле, ровно поставив ноги и положив  на  колени
большие бледные руки, словно деревянная статуя короля. Одежд он  не  снял,
но под ними ничего не было - он страдал  от  жары  и  боялся  брюк.  После
купания он потребовал благовоний, и  ему  купили  в  деревне  бриллиантин.
Теперь его борода и волосы испускали сладкий запах. Мистер Бультитьюд  так
упорно стучался в дверь, что ему открыли, и он сидел поближе к волшебнику,
жадно поводя носом.
     - Сэр, - говорил Мерлин, - я  не  могу  постигнуть,  как  ты  живешь.
Купанью моему позавидовал бы император, но никто не  служил  мне.  Постель
моя мягче сна, но я одеваюсь сам, словно смерд.  Окна  столь  прозрачны  и
чисты, что я вижу небо, но я живу один, как  узник  в  темнице.  Вы  едите
сухое и пресное мясо, но тарелки  ваши  глаже  слоновой  кости  и  круглее
солнца. В доме тихо и тепло, как в раю, но где музыканты, где  благовония,
где золото? У тебя нет ни псов, ни соколов. Вы живете не как  лорды  и  не
как монахи. Я говорю это сэр, ибо ты спросил меня. Важности  в  этом  нет.
Теперь, когда  нас  слышит  последний  из  семи  медведей  Логриса,  время
говорить об ином.
     Он смотрел на Рэнсома, и вдруг наклонился к нему.
     - Рана снова терзает тебя? - спросил он.
     Рэнсом покачал головой.
     - Нет, - сказал он, -  дело  не  в  этом.  Нам  придется  говорить  о
страшных вещах.
     - Сэр, - мягче и глуше произнес Мерлин, - я могу снять боль  с  твоей
пяты, словно смыть ее губкой. Дай мне семь дней, чтобы я осмотрелся в этом
краю, обновил старую дружбу. И с лесами этими, и с полями мы побеседуем  о
многом.
     Говоря это, он подался вперед, и  лицо  его  было  вровень  с  мордой
медведя, словно и они беседовали о многом. Взгляд у него стал, как у зверя
-  не  хищный  и  не  хитрый,  но  исполненный  терпеливого,  безответного
лукавства.
     - Я могу, - продолжал Мерлин, - освободить тебя от мучений. Хотя он и
вымылся и умаслился  бриллиантином,  от  него  все  сильнее  пахло  мокрым
листом, стоячей водой, илом, камнями. Лицо его становилось все отрешенней,
словно он вслушивался в  едва  уловимые  звуки  -  шорох  мышей,  шлепанье
лягушек, журчанье струй, похрустывание сучьев, мягкие удары лесных  орехов
о землю, шелест травы. Медведь закрыл глаза, комната как бы  засыпала  под
наркозом.
     - Нет, - проговорил Рэнсом и  поднял  голову,  склонившуюся  было  на
грудь. Выпрямился и волшебник. Медведь открыл глаза.
     - Нет, - повторил Рэнсом. - Тебя не  для  того  извлекли  из  могилы,
чтобы ты утишил мою боль. Наши лекарства сделали бы  это  не  хуже,  но  я
должен претерпеть до конца. Больше мы об этом говорить не будем.
     - Я повинуюсь тебе, сэр, - произнес друид, -  но  зла  я  не  мыслил.
Былая дружба поможет мне исцелить королевство.
     И снова послышался густой, сладкий запах.
     - Нет, - еще громче проговорил Рэнсом. - Теперь этого делать  нельзя,
вода и лес утратили душу. Конечно, ты можешь разбудить их, но  королевству
это не поможет. Ни буре, ни наводнению не  одолеть  нашего  врага.  Оружие
сломается в твоей руке, ибо мерзейшая мощь стоит перед нами,  как  в  дни,
когда царь Нимрод хотел достигнуть небес.
     - Господин мой, - промолвил Мерлин, - разреши мне  пробудить  скрытые
силы...
     - Я запрещаю тебе, - ответил Рэнсом. - Это против закона. Быть может,
скрытые силы еще и дремлют в земле, но будить их ты не станешь. Даже  и  в
твои дни это было не совсем законно. Вспомни, мы думали, что  ты  встанешь
на сторону врагов. Каждое  Свое  дело  Господь  творит  ради  каждого.  Ты
проснулся и для того, чтобы спасти душу.
     Мерлин откинулся на спинку кресла, и медведь лизнул его руку.
     - Сэр, - тихо сказал Мерлин, - если  мне  не  дозволено  служить  вам
своим искусством, ты взял в свой дом никчемную груду плоти. Сражаться я не
могу.
     - И не надо, - улыбнулся Рэнсом и немного помолчал. - Земная сила  не
справится с нашим врагом.
     -  Что  ж,  будем  молиться,  -  заключил  Мерлин.  -  Меня  называли
чернокнижником. Это ложь, но я не знаю, сэр, зачем я проснулся.
     - Молиться мы будем, - согласился Рэнсом, - но я  говорю  не  о  том.
Тайные силы есть не на одной Земле.
     Мерлин молча глядел на него.
     - Ты знаешь, о чем я говорю, - продолжал Рэнсом. - Разве я не  сказал
тебе сразу, что мои господа - ойярсы?
     - Сказал, - кивнул Мерлин. - Потому я и  понял,  что  ты  посвящен  в
тайны. Ведь по этому слову мы узнаем друг друга.
     - Вот как? - удивился Рэнсом. - Я и не знал.
     - Почему же ты сказал так?
     - Потому что это правда.
     Волшебник облизнул побледневшие губы, потом простер руки.
     - Ты мать и отец, - сказал он, глядя на  Рэнсома,  словно  испуганный
ребенок. - Дозволь мне говорить, или убей меня, ибо я - в  твоей  деснице.
Когда-то я слышал,  что  есть  люди,  беседующие  с  богами.  Власий,  мой
учитель, помнил несколько слов их языка. Но ты знаешь и сам, что  даже  то
были не сами ойярсы, а их земные тени. Земная Венера, земной Меркурий,  но
не Переландра, и не Виритрильбия...
     - Я говорю не о земных тенях, - прервал его Рэнсом. - Я  стоял  перед
Марсом и перед Вене