новением усиливающееся; к тому же начала кружиться голова, словно моя лихорадка возвращалась.
     - Нашатырный спирт, хлорид аммония, - пояснила Алетия, заметив направление моего взгляда. Она стояла рядом со мной, слегка запыхавшаяся по причине нашего быстрого подъема. - Неотъемлемый атрибут алхимических опытов. Арабы получают его, смешивая мочу, морскую соль и печную сажу. Первое упоминание о нем найдено в "Книге о тайне творения", сочинении, которое багдадские мусульмане приписывали Гермесу Трисмегисту.
     Я молча кивнул, вспоминая мои изыскания, проделанные неделей или двумя раньше. Но вдруг я заметил еще кое-что: на три четверти опустошенную склянку с надписью "цианистый калий", стоявшую на столе перед открытым окном. Рядом темнел телескоп, по-прежнему установленный на треножник и направленный в небо. Издания Галилея и Ортелия исчезли, но их место заняла другая, более тонкая книга, едва заметная в беспорядке, царившем в этой лаборатории: пара десятков страниц, переплетенных в обложку из тисненой кожи.
     - Эта лаборатория принадлежала моему отцу, - продолжила Алетия, переходя к столу. - Он устроил ее в подвале, где проводил множество разных опытов. - Сделав паузу, она наклонилась к столу и взяла склянку с цианистым калием. - Но для моих целей мне потребовалась комната с хорошей вентиляцией.
     Я с тревогой смотрел, как она открывает яд. Выплеснув гнев в атриуме, я, однако, еще пребывал во взвинченном состоянии. И также в некотором смущении. Все это было так не похоже на меня. Я уж подумал, не стоит ли принести извинения, - а спустя мгновение еле совладал с очередной волной гнева и жалости к самому себе.
     Поставив склянку обратно на стол, Алетия начала просматривать другие пузырьки. Видимо, она просто рассеянно переставляла их с места на место, поэтому я снял очки и протер глаза платком, оказавшимся испачканным в крови. Когда вновь нацепил очки на нос, Алетия поворачивалась ко мне, держа в руках книгу в кожаном переплете, сделанном в персидском стиле, с арабесками.
     - Вот, мистер Инчболд, - она протянула мне книгу. - Вы все-таки нашли его. "Лабиринт мира".
     Я стоял неподвижно, словно меня нисколько не интересовал этот том. Я уже знал, как умеет она пускать мне пыль в глаза - словно недотепе-школяру. Больше я в дураках не останусь, говорил я себе. Кроме того, в этот момент меня больше интересовала та крошечная баночка с ядом, которая, если я верно помню, прежде была значительно полнее. Вновь на ум мне пришли знаменитые истории о прекрасных дамах Парижа и Рима, отравивших своих мужей. Но, почувствовав на себе ее внимательный взгляд, я хмуро спросил, где же она нашла его.
     - Мне вовсе не нужно было искать его, - ответила она, - поскольку, во-первых, он никогда и не терялся. Не в том смысле, в каком вы понимаете. Он все время находился в Понтифик-Холле. Лежал здесь, в этом доме, тщательно спрятанный сорок лет назад.
     - Значит, все это время он был в вашем распоряжении? Вы хотите сказать, что наняли меня для определения местоположения книги, которую...
     - И да и нет, - прервала она меня, открывая книгу. - Конечно, надо признать, что манускрипт находился у меня. Но все не так уж просто. Пожалуйста... - Она поманила меня вперед. Горький запах миндаля примешался к melange <Смесь, здесь: мешанина (фр.).> запахов. В тусклом освещении я разглядел экслибрис, оттиснутый на внутренней стороне крышки переплета: Littera scripta manet. - Постойте здесь, будьте любезны. Вы появились как раз вовремя, чтобы увидеть последний смыв.
     - Последний смыв? - И вновь я не сдвинулся с места, а только смотрел, как она взяла склянку вновь и насыпала некоторое количество кристаллов в раствор, похожий на простую воду.
     - Да, - она откупоривала другую бутылочку. - Мы сотрем то, что было написано на месте прежнего, стертого текста. Вы понимаете, что это значит? Этот манускрипт переписали заново, поэтому исходный текст надо восстановить с помощью химических средств. Очень тонкая работа. И очень опасная. Но я думаю, что наконец нашла нужные реактивы. Я получила цианистый калий, добавив хлористый аммоний к смеси графита и поташа. Такое соединение описывается в трактате одного китайского алхимика.
     Заинтересовавшись почти против воли, я подался вперед. Мне приходилось слышать истории о палимпсестах, древних документах, обнаруженных в монастырских библиотеках и тому подобных местах: с пергаментов стирали старые тексты, освобождая место для написания новых. Как известно, греческие и римские писцы, когда испытывали нехватку в бумаге, стирали один текст, вымачивая листы в молоке и затем соскабливая остатки чернил пемзой, для написания на этих очищенных листах нового текста, то есть в итоге один текст скрывался или прятался между строчками другого. Но ничто не исчезает навеки. Спустя столетия, из-за атмосферных условий или благодаря разнообразным химическим реакциям, стертый текст иногда едва различимо проявляется на поверхности, и тогда между строками новой рукописи можно прочесть забытое послание. Таким образом было спрятано много древних книг, но спустя столетия их вновь обнаружили: острословие Петрония перемежало серьезнейший стоицизм Эпиктета, а непристойные вирши "приапеи" незаметно вкрадывались между строк посланий апостола Павла. Littera scripta manet, думал я: да, написанная буква остается даже после соскабливания.
     Я подался вперед, пристально вглядываясь в покоробленную страницу. Алетия пошире открыла окно и уже откупоривала другой пузырек, на сей раз с этикеткой "железный купорос". Значит, именно так, размышлял я, сэр Амброз обнаружил "Лабиринт мира"? Между строчек другой рукописи? Я был заинтригован. Какой же книготорговец не мечтал найти палимпсест, оригинальное сочинение, на тысячу лет потерянное для мира?
     - Сначала я опробовала дубильный орешек. - Она тщательно перемешивала раствор. Я тихо кашлянул в платок. Едкий запах стал еще сильнее. - Танин глубоко проникает в пергамент, даже после того, как гуммиарабик растворяется. Я думала, что раствор дубильного орешка поможет тексту вновь проявиться на поверхности, но...
     - Танин? - Я пытался вспомнить то немногое что знал о чернилах. - Но разве эти чернила изготовлялись не на основе угля? Из смеси ламповой сажи или угля? В конце концов, именно так готовили чернила греки и римляне. Поэтому в дубовом орешке мало пользы, если вы хотите использовать его для...
     - Все верно, - рассеянно пробормотала она. - Но этот текст писали не греки и не римляне. - Она склонилась над книгой, нанося раствор на поверхность пергамента, на котором, как я видел, проступали слова, написанные черным по белому на латинском, а может, итальянском языке. Сквозняк взметнул ее волосы и с силой захлопнул дверь. - Он написан значительно позднее.
     - В Константинополе?
     - Нет, и не в Константинополе. Не могли бы вы открыть дверь?.. Цианид весьма ядовит даже при испарении. Позже я попробовала раствор хлористого аммония или нашатыря, - продолжала Алетия, добавляя очередную каплю. - Я приготовила раствор, нагрев хлористый аммоний, и связала этот газ купоросным маслом. Я думала, что если танин не проявился, то, возможно, проявится железо. Конечно, со временем железо в чернилах могло подвергнуться коррозии, но я надеялась по возможности восстановить их цвет. Но и вторая попытка оказалась неудачной. Видимо, первоначальный текст зачистили хорошо - даже чересчур хорошо. Вы можете догадаться, что эта работа отняла у меня много времени. В целом уже несколько недель. Изрядное количество последовательных смывов.
     - И именно поэтому вы наняли меня, - проворчал я. Мне стало как-то нехорошо; я едва стоял на ногах. - Как приманку. Как пешку в чужой игре.
     - Вы должны были отвлечь моих преследователей. - Еще одна капля упала на пергамент. Доковыляв до окна, я плюхнулся на ее кресло. Алетия, склонившись над томом, казалось, ничего не замечала. - Вы дали мне несколько недель драгоценного времени, - сказала она. - Поймите же, не все, что я говорила вам в Пултени-хаус, было ложью. Покупатель на эту рукопись действительно есть, и он готов заплатить приличную сумму. Но есть также люди - наш государственный секретарь, к примеру, - которые желают завладеть ею, ничего не заплатив. Я полагаю, именно его агенты нанесли вам недавно ночной визит.
     Распахнув пошире окно, я спихнул телескоп с треножника. Пешка. Отвлекающий фактор. Вот чем, оказывается, я был - только и всего. Голова у меня кружилась так же, как в крипте архивной часовни. Алетия начала тем же отсутствующим тоном описывать весь свой хитроумной обман - шифровка, граффити, раритеты в кофейном доме, томик Агриппы, каталог аукциона. Все эти ловушки расставлялись передо мной. Все намеренно уводило меня дальше и дальше от Понтифик-Холла и от "Лабиринта мира". Чтобы другие заинтересованные лица также устремились за мной по ложному следу. С чего бы еще она стала посылать мне письма через Почтовый двор, если не хотела, чтобы их вскрыли агенты сэра Валентайна Масгрейва?
     - Но здесь замешаны и другие интересы, - расстроенно говорила она. - Агенты, служащие еще более коварной и жестокой силе, до которой далеко даже государственному секретарю. Их тоже надо было увести в сторону. Тайные знания могут быть опасной вещью. В конце жизни даже мой отец хотел уничтожить эту рукопись. Он говорил о ней как о некоем проклятии. Слишком много людей уже умерло из-за нее.
     Я едва слушал. Подавляя тошноту, я высунулся в окно и вдыхал прохладный воздух. Дождь шелестел по кирпичной кладке и шумел в желобах над моей головой. Внизу темнела остроконечная крыша фронтона, заливаемая дождевыми потоками. Мои очки запотели, и, протерев их платком, я заметил вдалеке за каменной аркой нечто похожее на карету - она почти как тень двигалась сквозь густую листву и поднимающийся туман. Но вдруг меня напугало раздавшееся за моей спиной восклицание. Я повернулся и увидел, что Алетия держит книгу в руках. Между двумя рядами черных слов проявилась еще одна строчка, размытая, неотчетливая, ярко-синяя.
     - Наконец-то, - сказала она. - Эти реагенты начинают взаимодействовать.
     - Что это? - Перед моими глазами проплывал прерывистый ряд синих значков, состоящий из цифр и букв. И вновь мой гнев начал рассеиваться и я почувствовал заинтересованность. - Это герметический текст?
     - Нет, - ответила она. - Другой текст. Его воспроизвел сэр Амброз.
     - Сэр Амброз сам сделал этот палимпсест? - На лбу у меня выступила испарина. Дрожа, я опустился в кресло, озадаченный таким поворотом событий.
     Она кивнула, и вновь пипетка вспорхнула над страницей.
     - Именно он воспроизвел этот текст, а потом стер его. Понимаете, он уже обнаружил два палимпсеста в Константинополе. Один - произведение Аристотеля, другой - комментарии к Гомеру Аристофана Византийского. Оба скрывались под текстами Евангелия, но древние письмена начата проступать на поверхность. Это называется "привидение": прежний текст является своему преемнику, как призрак. Отец довольно быстро понял, что это может быть отличной маскировкой.
     - Маскировкой?
     - Да. Ведь можно спрятать один текст внутри другого. - Очередная синяя строчка появилась на странице, постепенно проступая на поверхности, словно чернила через промокательную бумагу, но со своего места я не мог прочесть ничего. - Прекрасный способ для тайной перевозки текста. Особенно если написанное сверху сочинение не представляет никакой ценности.
     - Что вы имеете в виду? Зачем нужна тайная перевозка? Откуда?
     - Из Императорской библиотеки в Праге, - постепенно объясняла она и в то же время продолжала свою работу, склонившись над столом, словно проводила тонкую хирургическую операцию.
     Дело было в 1620 году, в самом начале вражды между протестантами и католиками. Годом раньше Фридриха выбрали королем Богемии, посадили протестанта на католический трон, и в итоге его сторонники по всей Европе вдруг получили доступ к содержимому великолепной библиотеки, собранной императором Рудольфом. Папские нунции и послы поспешно бежали обратно в Рим, и их союзники из правителей Католической лиги встревожились таким поворотом дел, поскольку любая библиотека всегда представляет собой некий арсенал или средоточие силы. В конце концов, разве Александр Великий не рассчитывал, что библиотека Ниневии, на которую он претендовал, будет так же полезна для его власти, как и его македонские армии? А когда один из учеников Аристотеля, Деметрий Филарей, стал советником Птолемея I, правителя Египта, он дал этому царю самый мудрый совет: собрать воедино всевозможные книги о царствах и об искусстве правления. И вот весть о том, что великолепная коллекция Рудольфа в руках розенкрейцеров, каббалистов, гуситов, джорданистов - всех этих еретиков, которые много лет расшатывали не только власть Габсбургов, но и самого Папы, - прозвучала по всей Европе, как набатный колокол. Вот тогда-то летом и осенью 1620 года войска Католической лиги начали стягиваться к Праге, и одна из их основных целей, как утверждала Алетия, состояла в возвращении - и сокрытии - Императорской библиотеки.
     - В этом собрании имелись дюжины еретических книг из "Индекса", - продолжала она. - В Риме такие сжигали на кострах. Теперь же дамбу пражского архива угрожало прорвать. Как только Фридрих прибыл из Гейдельберга, ученые и студенты со всех концов империи потянулись в Прагу. Кардиналы Сент-Уффицо поняли, что вскоре они не смогут определять, кому можно, а кому нельзя читать книги и рукописи. Знания распространятся из Праги подобно великому взрыву, благоприятствуя рождению еретиков и революционеров как в самом Риме, так и за его пределами - плодя новые ереси, новые книги для костров и для "Индекса". По мнению Рима, Пражская библиотека стала ящиком Пандоры, из которого готов был вылететь целый рой грехов и пороков.
     Я сидел возле окна, подставляя лоб прохладному ветерку. Дождь припустил пуще прежнего. Потолок в коридоре уже начал протекать, а чашки и кюветки позвякивали дружно на столе. Еретические книги? Я почесал бородку, собираясь с мыслями.
     - Какого же рода сей грех? - спросил я, поскольку она умолкла, склонившись над страницей. - Новый герметический текст, который инквизиция хотела запретить?
     Она отрицательно качнула головой.
     - Церкви уже больше нечего было бояться сочинений Гермеса Трисмегиста. Уж вам ли этого не знать: В тысяча шестьсот четырнадцатом году древность этих текстов оспорил Исаак Казобон, который убедительно доказал, что все они - подделки более позднего времени. В итоге, разумеется, Казобон, при всем его таланте, направил свое великолепное орудие против самого себя. Своим трактатом он надеялся опровергнуть папистов, в частности кардинала Барония. А вместо этого просто помог уничтожить одного из их самых заклятых врагов.
     - Потому что Corpus hermeticum использовали такие еретики, как Бруно и Кампанелла, чтобы оправдать свои нападки на Рим.
     - И они, и множество других. Да. Но мудрейший Казобон одним ударом уничтожил тысячи лет магии, суеверий и, по мнению Рима, ереси. После того как время написания герметических текстов определилось, появление любой новинки такого рода уже не имело никакой опасности и едва ли заинтересовало бы кого-либо, кроме кучки полусумасшедших астрологов и алхимиков. Что позволяло использовать их в качестве прекрасной маскировки.
     - Маскировки? - Я беспокойно поерзал на стуле, пытаясь уразуметь сказанное. - О чем вы говорите?
     - Неужели вы не догадались, мистер Инчболд?
     Она отложила тонкую книгу в сторону, и, прежде чем ветер прошелестел ее страницами, я увидел, что на верхней половине первой страницы уже проявились синие строчки, привидение прежнего текста, вызванное из небытия ядовитой смесью Алетии. Она аккуратно приложила к новоявленному тексту лист промокательной бумаги и затем закрыла книгу. Ветер посвистывал в горлышках склянок и бутылей, создавая жуткую какофонию звуков. Кусок сдвинувшейся сланцевой плитки лязгнул по желобу и упал на землю. Оконная створка с шумом захлопнулась. Отодвинувшись назад на своем стуле, Алетия встала из-за рабочего стола.
     - "Лабиринт мира" был всего лишь новой записью, - сказала она наконец, - только поверхностным текстом. Подделка не хуже других, уловка, которую сэр Амброз использовал, чтобы скрыть другой текст, обладавший великой ценностью. Сами кардиналы инквизиции желали бы заполучить это сочинение. - Она осторожно закупорила склянку с цианидом. - И многие другие также.
     - Что же это за текст? Очередная ересь?
     - Да. Новорожденная. Поскольку если в тысяча шестьсот четырнадцатом году один свет угас, то другой начал зарождаться. В том же году, когда Казобон нанес свой удар по "герметическому своду", Галилей напечатал три письма в защиту своей Istiria e dimostrazioni, изданной им в Риме годом раньше.
     - Его трактат о солнечных пятнах, - озадаченно кивнул я. - Тогда он впервые выступил в защиту модели Вселенной, предложенной Коперником. Хотя я не возьму в толк, какое...
     - В тысяча шестьсот четырнадцатом году, - продолжала она, не слушая меня, - учения двух египтян - Птолемея и Гермеса Трисмегиста - были разбиты наголову. Оба они ответственны за тысячу с лишним лет ошибок и заблуждений. Но кардиналы и их советники в Риме относились к авторитету астронома более ревниво, чем к репутации египетского шамана, и поэтому письма, опубликованные Галилеем в тысяча шестьсот четырнадцатом году, они восприняли в первую очередь как довод в пользу того, чтобы черпать из Библии моральные, а не астрономические уроки, воспринимать ее аллегорически, если она вступает в противоречие с научными изысканиями. Все пошло прахом, разумеется, поскольку уже в следующем году одно из этих писем лежало перед инквизицией.
     - Значит, это один из текстов, опубликованных Галилеем? - Я вспоминал переведенные Солсбери Dialogo; именно за "Диалоги" Рим преследовал знаменитого астронома, заставив Галилея отречься от своих открытий. - Один из тех, что внесли в "Индекс" после того, как в тысяча шестьсот шестнадцатом году инквизиция предала анафеме учение Коперника?
     Алетия отрицательно покачала головой. Она стояла перед окном, положив руку на трубу телескопа, который уже аккуратно установила на треножник. Сквозь затуманенное окно я заметил, что карета, с трудом тащившаяся по грязи, подъехала немного ближе. Ближе к дому, насколько я мог разглядеть через дождевые завесы, размывающие очертания зеленого лабиринта; даже с высоты он выглядел безнадежно запутанным, бесконечная путаница причудливых узоров и тупиков.
     - Нет, - ответила она, взяв ведерко с рабочего стола и направляясь в коридор. - Этот документ не публиковался ни разу.
     - Да? Так что же это за документ?
     Вода с потолка уже не капала, а текла ручьем. Алетия нагнулась и, поставив ведро под дождевую струю, выпрямилась.
     - Теперь этот пергамент будет сохранен, - сказала она. - Давайте продолжим наш разговор в другом месте.
     Я бросил последний взгляд в окно - карета исчезла за деревьями - и последовал за ней к лестнице. Кто же ехал сюда? Сэр Ричард Оверстрит? И вдруг я почувствовал себя еще более тревожно.
     Ухватившись за перила, я начал спускаться по ступеням. Я уже собирался что-то сказать, но всего через пару шагов она вдруг так внезапно остановилась и повернулась ко мне, что я чуть не налетел на нее.
     - Интересно, - сказала она, задорно взглянув на меня, - много ли вам известно о легендарном Эльдорадо?

Глава 8

     Запах, витавший в библиотеке, резко отличался от лабораторного. Все в этом похожем на пещеру помещении осталось в точности таким же, как мне запомнилось, только теперь приятный затхловатый дух старых книг смешался с привычными для меня ароматами кедрового и ланолинового масла и резким смолистым запахом свежей древесины: и неудивительно - в глаза бросались несколько отремонтированных полок и починенные перила на галерее. Эти запахи навеяли мне воспоминания о моем собственном магазине, ведь никакие другие раздражители не возвращают нас в прошлое с такой легкостью и остротой, как запахи. И внезапно я почувствовал себя таким же несчаст