ь, по словам Вилема, - добраться до Йорк-хауса, особняка на Стрэнде, расположенного рядом с Чаринг-кросс, где они встретятся с Генри Монбоддо. Вилему поручили передать эту шкатулку, в которой хранилась рукопись, только Монбоддо и никому другому. Монбоддо опытен в таких делах, подчеркнул Вилем, когда волны уже несли их лодку по течению. Он дружил с принцем Чарльзом, а сейчас должен был обставить Йорк-хаус в соответствии с экстравагантным но утонченным вкусом его нового владельца, Джорджа Вильерса, герцога Бекингема.
     Эмилия смотрела, как бледнеют и исчезают огни Грейвзенда, по мере того как русло реки поворачивало к северу. Это имя было знакомым. По доходившим в Прагу слухам, герцог Бекингем снаряжал военную флотилию для сражения с испанцами в Средиземном море. Но снарядили или нет эту флотилию, ушла она или нет в Средиземное море - самого сражения так и не произошло.
     - Значит, именно для него предназначены все пражские книги? Для герцога Бекингема?
     Отрицательно мотнув головой, Вилем оторвал взгляд от стоящей у него между ног шкатулки и глянул на хозяина лодки, который, орудуя багром, периодически похрюкивал. Совсем недавно этот бородач, одетый в кожаную куртку, подозрительным взглядом встретил их у себя на барке и, приподняв тускло горящую свечу, еще более подозрительно посмотрел на их шкатулку. Сэр Амброз предупредил Вилема, что все лодочники на Темзе состоят на службе у государственного секретаря или у графа Гондомара, испанского посла, поэтому для подстраховки они накинули сверх цены еще пару лишних шиллингов. При виде такой щедрости - не говоря уж о просьбе идти к верховьям Темзы, не зажигая фонарей, - старый пройдоха стал смотреть на них еще подозрительней.
     - Нет, не для Бекингема, - прошептал он, наклоняясь к ней поближе. - Он, как и Монбоддо, всего лишь посредник, агент, представляющий интересы второй стороны - кое-кого еще более могущественного.
     - Правда? - она тоже подалась вперед. Кого-то более могущественного, чем лорд-адмирал? Парусиновый тент, натянутый над их головами, попахивал плесенью и поблескивал кристалликами соли. Снаружи холодный ветер хлестал его по задубевшим бокам. - Но для кого же тогда?
     Для самого богатого и взыскательного коллекционера во всей Англии, вот для кого. Поскольку Монбоддо и сэр Амброз собирали книги не только для библиотек Фридриха и Рудольфа, но также для их соотечественника, пояснил Вилем, тончайшего ценителя, для самого принца Уэльского. Молодой принц Чарльз не был иконоборцем, как его сестра Елизавета с ее пуританскими пасторами, готовыми растерзать все, в чем им чудился папизм или роскошь. Нет, Чарльз любил изображения святых и другие реликвии настолько же пылко, насколько его сестра их презирала. Всем известно, что он надеялся купить у разоренных Гонзаго прекрасную Мантуанскую коллекцию, но менее известно - как говорил Вилем, - что он захотел прибрать к рукам сокровища библиотек Пфальца и Испанских залов. Ведь это множество книг, рукописей и разнообразных антикварных вещей было не только выигрышным дополнением к королевской библиотеке Сент-Джеймсского дворца (что уже само по себе недурно): это было единственное средство, позволяющее держать в узде неистовых испанцев и тем самым сохранить веротерпимость и свободу для половины Европы.
     - Вот как? - Перед мысленным взором Эмилии возникли образы высушенных змей, эти мумифицированные головы с их причудливыми оскалами. - Но каким же образом?
     Вилем сидел, медленно потирая руки. Она почувствовала его волнение. Отсутствие сэра Амброза, казалось, пошло ему на пользу: раньше он и за неделю не наговорил бы так много.
     - Нет нужды объяснять тебе, - прошептал он, - что есть опасность: обе коллекции попадут в руки испанцев или кардинала Барония, я имею в виду - если прежде их не уничтожат вояки или береговые грабители. Но принц собирается купить все целиком у своего свойственника - все содержимое обеих библиотек, включая сокровища Испанских залов. За какую цену - я понятия не имею, но его финансист Бурламаки собирал деньги последние три месяца. А Фридрих планирует использовать эти деньги на экипировку и вооружение армии, чтобы выгнать захватчиков из Пфальца и Богемии.
     Удивившись таким намерениям, Эмилия вспомнила, как встревожили Вилема слухи о тайных каталогах, о сделках, заключаемых с епископами и принцами, которые посылали своих агентов и шпионов - "стервятники", называл он их - в Прагу до наступления армии, чтобы они, как падальщики, могли добраться до трупа Богемии, пока от него еще хоть что-то осталось.
     - То есть ходившие по Праге слухи оказались верными? Фридрих действительно хотел продать эти коллекции?
     - Да-да, но сейчас стратегия посложнее, чем прежде, - быстро сказал он, - сложнее, чем просто обмен книг на оружие. Собрание останется в целости и сохранности, и ящики с книгами и рукописями сами по себе станут средством борьбы - благодаря им католиков прижмут и в Богемии, и в Пфальце. Точнее, такой план придумал сэр Амброз вместе с Бекингемом и принцем Уэльским. Но вся сделка должна проводиться в строжайшей тайне, - внушительно добавил он.
     Эмилия получше закуталась в покрывало, позаимствованное в почтовой карете Де Кестера.
     - Из-за испанцев.
     Вилем кивнул.
     - И само собой, ни король Филипп, ни Гондомар не должны узнать об этом плане. Бурламаки собирает средства втайне, потому что многие из них поступают от банкиров Италии и Испании. Нельзя помешать и планам помолвки принца с инфантой. Конечно, такое двурушничество противно, но, думаю, игра стоит свеч: рука инфанты оценивается в шестьсот тысяч фунтов. Представляешь, сколько можно купить книг и картин? Не говоря уже о том, что это обеспечит множество солдат - лучших солдат Европы! - порохом и пулями на много лет вперед. Оригинально, ведь правда, воспользоваться деньгами короля Испании для того, чтобы отвоевать у него же Богемию и Пфальц. Чтобы сохранить библиотеку Пфальца, а заодно и сокровища Испанских залов!
     Эмилия проследила за его взглядом, устремленным в щелку парусинового навеса. Одни ли они спешат к Лондону или там вдали виднеется еще одно судно, едва различимое в свете фонаря дежурной шлюпки? Пока на реке было пустовато, случайная баржа с углем да вереница смэков, нагруженных уловом макрели. Всякий раз, когда кто-нибудь из них приближался, Эмилия и Вилем поглубже забирались под навес и прятали лица. Но последние минут десять они не видели никого.
     - Хотя в их плане есть еще кое-какие детали, - продолжил он вскоре. - Ситуация осложнилась. Тут замешались интересы еще и других людей.
     Книги и другие сокровища в Англию приходилось доставлять втайне от самого короля Иакова. Сделку невозможно было осуществить, как выразился Вилем, "обычным путем" - через охватывающую весь континент сеть посредников и финансистов, - тогда она не ускользнула бы от многочисленных агентов графа Арундела, одного из богатейших английских коллекционеров статуй и других диковин, в том числе и книг. Арундел был из Говардов, римский католик, представитель могущественного рода, чья ненависть к Бекингему была так же хорошо известна, сказал Вилем, как его тесные связи с испанским посланником. Не секрет и то, что последние несколько лет король Иаков был только что не слепым исполнителем воли Гондомара, игрушкой в руках испанцев. Нужно ли ей напоминать, что он получил ежегодный пенсион в пять тысяч фелипе от короля Испании? Что он встал на сторону Филиппа, когда в Богемии вспыхнул мятеж? Что он отказал в поддержке своей дочери, собственной плоти и крови, и ее супругу? Что он выдал их католикам точно так же, как два года назад выдал Рэли? Так вот король с большинством его придворных и министров, включая Арундела, не участвовали в этом сговоре. Арундел сразу же доложил бы о нем Гондомару, Гондомар доложил бы королю Иакову, а король Иаков - "впавший в детство старик" - счел бы его не чем иным, как попыткой ограбления.
     - Да-да, - подытожил Вилем, - и несомненно, он счел бы такого человека, как сэр Амброз, всего лишь обычным пиратом. И несомненно, сэра Амброза ждала бы та же участь, что выпала сэру Уолтеру Рэли...
     Барка осторожно разворачивалась на излучине, входя в Лонг-рич. Несколько рыболовных смэков отошли от причала Гринхита и направились вниз по течению реки к устью. Эмилия смотрела, как они скользят по волнам навстречу приливу и их косые паруса светятся, словно призраки. Вилем погрузился в молчание. Слегка изменив позу, она сидела на жесткой скамье и размышляла, какая часть из того, что он рассказал, - правда, а какая - искусный вымысел.
     Судно долго шло вперед с приливом, сделав очередной поворот в Эрит-рич, где вдоль одного берега тянулись удобные рейды, а на другом - раскинулись мастерские по литью колоколов и изготовлению якорей. До рассвета было еще больше часа, но и до Лондона было не меньше, несмотря на то, что подул западный ветер. Эмилия уже чувствовала первые признаки лондонских, мускусных и дымных, запахов, отвратительных, как зловонная шкура какого-нибудь дряхлого зверя. Шпили и ромбовидные очертания складов, темные и молчаливые, помаячив в сумерках, постепенно исчезали, как и торговые суда, чьи мощные борта отражали разводы потревоженной багром воды. Она оглянулась и пристально посмотрела назад, не обратив внимания на темную фигуру их шкипера. Неужели кто-то там догоняет их, орудуя парой весел?
     Она повернулась к Вилему, но он, похоже, ничего не замечал. Он сидел, согнувшись почти пополам, и не отрывал взгляда от шкатулки.

***

     В шкатулке хранился некий герметический текст, четырнадцать страниц древнего манускрипта в персидском, украшенном арабесками переплете; по словам Вилема, ценность этого манускрипта превосходила ценность всех остальных ящиков с книгами, вместе взятых. Он представлял собой копию, сделанную два столетия назад с еще более древнего документа, привезенного в Константинополь неким изгнанником, харранским писцом, бежавшим от преследований багдадского халифа. Когда Константинополь захватил один из потомков халифа, оттоманский султан Мехмет II, текст избежал уничтожения благодаря другому писцу, которому удалось тайком вынести его из монастыря Магнаны прежде, чем турки разграбили монастырские библиотеки и помещения для переписки рукописей. И вот почти два столетия спустя этот пергамент вновь тайно вынесли с той же целью: чтобы спасти от очередного пожара, очередной религиозной войны, на сей раз в королевстве Богемском.
     Эмилия ничего не знала о Corpus hermeticum. Хотя это название смутно напоминало ей о книгах, которые ее взгляд случайно выхватывал из множества других в погребах замка Бреслау в ту праздничную ночь, и названия этих книг как-то напоминали о процессах над еретиками. Но Вилем клялся, что в герметических текстах нет ничего, противоречащего вере. Напротив, в некоторых из них даже предсказывалось пришествие Христа. Всего таких книг около двух десятков, пояснил он, а сколько их еще исчезло за века, полные войн и бедствий, не знает никто. Некоторые из герметических книг затрагивают философские вопросы, другие - теологические, третьи - те, что привлекали большинство читателей и комментаторов, - связаны с алхимическими и астрологическими изысканиями.
     Для Эмилии все это звучало дико. Как могут какие-то четырнадцать рукописных страниц - несколько кусков козлиной кожи, испещренные каракулями из смеси ламповой сажи и растительного клея, - быть настолько ценными для кого-то, чтобы ради них можно было пойти на убийство?
     Их судно осторожно огибало Хорнчерские топи, стараясь удержать нужный курс на поворотах с опасно быстрым течением, а Вилем все еще продолжал свой рассказ. Слова сыпались из его рта так быстро, что Эмилия едва успевала уловить их смысл. "Герметический свод" описывает целую Вселенную, говорил он, некое магическое пространство, каждый элемент которого, от спутников Юпитера до мельчайшей пылинки, образуют нити вечно существующей паутины, и каждая ее крошечная частица связана с любой другой крошечной частицей. Все составляющие также притягиваются или, вернее, влияют друг на друга так, что некая тонкая, но сокровенная и четкая связь существует, скажем, между циркуляцией крови в организме и движением звезд в небесах. Эти удивительные взаимосвязи выявляются посредством секретных знаков, начертанных на поверхности или сокрытых в ядре всякого живого существа, и, обнаружив их, можно научиться ими управлять и использовать для заживления ран, исцеления болезней, предсказания или предвосхищения событий - истолкования или даже изменения судеб целых государств. Человек, способный прочесть эти запутанные иероглифы, эти тайные письмена, - чародей, обладающий огромной властью, способный обратить влияние небес к своей выгоде. И любая книга, претендующая на описание этих секретных знаков, на их описание и истолкование... в общем, ценность любого из таких трудов просто запредельна.
     - Значит, эта рукопись - что-то вроде магической книги? - умудрилась наконец Эмилия вставить слово. - И именно поэтому принц Карл хочет заполучить ее?
     - По-видимому, да, так оно и есть. Безусловно, ему хочется, чтобы она украсила его библиотеку в Сент-Джеймсском дворце. Но вероятно, есть еще и другие причины. - Вилем оторвал взгляд от шкатулки. - Ведь у этой рукописи есть не только магическое, но и политическое значение.
     Место "герметического свода" в литературном пантеоне сейчас стало более сложным, пояснил он. Рим стал с большей, чем прежде, подозрительностью относиться к герметическим текстам. В некоторых из этих текстов предсказывалось пришествие Христа - во всяком случае, таково благочестивое толкование, данное им ватиканскими советниками. Но прочие герметические учения таили угрозу ортодоксальной традиции. Особое беспокойство вызывали отрывки, посвященные строению Вселенной и божественности Солнца. В конце концов, сам Коперник начал "Об обращении небесных сфер" с цитат из "Асклепия", еретической книги, зачисляющей Землю в подданные великого Солнца. Но еще страшнее были политические угрозы, исходящие от тех, кто листал страницы герметических текстов, свободно распространившиеся во множестве новых изданий и переводов. Философы, подобные Бруно и Дюплесси-Морне, мечтали, что распространение философии герметизма вытеснит христианство и положит конец религиозным войнам между католиками и протестантами. Но римские власти считали герметистов, как и иудеев, сторонниками протестантского дела, стремившимися подорвать могущество Папы. Эти подозрения были не лишены оснований. К 1600 году, когда Бруно предали мученической смерти, герметические книги стали подобны магниту, притягивающему всевозможных еретиков и реформаторов. По всей Европе, как грибы на свалках, начали плодиться многочисленные секты и тайные общества: оккультисты и революционеры, наварристы и розенкрейцеры, каббалисты и маги, либералы и мистики, фанатики и лжепророки любых видов, - и все они требовали церковной реформы и пророчествовали падение Рима, все цитировали древние писания Гермеса Трисмегиста как авторитетный источник, требуя всеобщей реформации.
     - Контрреформация потеряла точку опоры, - пояснил Вилем, - несмотря на армии Максимилиана и костры инквизиции. Открылся ящик Пандоры, который Рим пытался закрыть всеми возможными средствами. Колдовство и магия теперь причисляются к догматической ереси. Каббалистическую литературу внесли в Index, а в 1592 году инквизиторы осудили Франческо Патрицци, одного из переводчиков "герметического свода". Иезуиты из Римской Коллегии завели свой собственный Index, в который наряду с работами Галилея включила труды Парацельса и Корнелия Агриппы. Иоганн Валентин Андреа, основатель ордена розенкрейцеров, был объявлен еретиком. Траяно Боккалини, наставника Андреа, сторонника Генриха Наваррского, убили в Венеции, а сам наваррский король, на которого возлагались все их надежды, был убит в Париже. Но движение их оказалось многоглавым и непобедимым, как гидра. После смерти Генриха появилась новая надежда, новая ось, жизнь вокруг которой по-прежнему могла крепнуть и вращаться.
     - Курфюрст Пфальца, - пробормотала Эмилия. - Король Фридрих.
     - Да. - Он вновь пожал плечами. - Очередная надежда, которая оказалась печальным заблуждением.
     Редкие береговые огоньки, покачиваясь, проплыли мимо. Барка свернула в Галеонс-рич, не задев причальных пирсов, протянувшихся в чернильно-черной воде. Волнение, поднятое их судном на реке, пробудило к жизни вереницу пришвартованных лихтеров, закачавшихся на этих волнах. За пирсами и илистыми берегами виднелись безымянные деревушки с полуразрушенными домами. Они плыли на барке уже два часа с лишним, но Темза стала лишь немного уже. Порой казалось, что берег растворяется вдали.
     - То есть этот манускрипт представляет опасность для чистоты веры. - Эмилия начинала понимать интересы разных сторон, по крайней мере ей так думалось. - Рим надеется завладеть им, искоренить эту ересь, прежде чем она наберет силу.
     - Вполне возможно. Сейчас Рим до смерти боится всего, что может угрожать его догматам, всякого раскола, который может подорвать его борьбу с протестантизмом. Галилей с открытыми им спутниками был одной такой угрозой, но четыре года назад Святая палата заставила его замолчать, а кардинал Беллармин настоятельно советовал воздержаться от любых сочинений в защиту еретика Коперника. Но если появится очередное свидетельство в пользу учения Коперника или любой другой ереси - это может стать тяжелейшим ударом, особенно сейчас.
     - И особенно если удар будет исходить из такого авторитетного источника, как Гермес Трисмегист.
     - Да. Поэтому этот манускрипт будет заперт в тайных архивах библиотеки Ватикана, если кардиналам и епископам удастся заполучить его. Может быть, его даже уничтожат. - Вилем вновь опустил взгляд на шкатулку, стоявшую между его ног. - Но есть кое-что еще, - медленно произнес он, - чего я пока никак не могу понять. Ведь за последние несколько лет авторитет Гермеса Трисмегиста подвергли сомнению и чуть ли не вовсе разрушили. Не римские теологи, нет, а один протестант, гугенот.
     И он рассказал Эмилии о недавней дискуссии между протестантским ученым Исааком Казобоном и кардиналом Баронием, хранителем Ватиканской библиотеки, тем самым, который - по словам Вилема - сейчас хотел бы вывезти в Рим и библиотеку Пфальца, и раритеты Испанских залов. Много лет назад этот кардинал выпустил солидную монографию по церковной истории, Annales ecclesiastici, где Гермес Трисмегист описывался как один из языческих пророков наряду с гадателями по Гиадам и сивиллами. Этим сочинением просто восхищались учителя Вилема, иезуиты Клементинума, но потом гугенот Казобон, швейцарец, приехавший в Англию по приглашению короля Иакова, полностью опроверг его. В своем выдающемся сочинении: De rebus sacris et ecclesiasticis exercitations XVI <О шестнадцати загадках священных и проповеднических упражнений (лат.).>, опубликованном шесть лет назад в 1614 году, Казобон приводил несомненные доказательства того, что весь "герметический свод" - фальшивка, созданная не древним египетским жрецом в Гермополис-Магна, а несколькими греками, жившими в Александрии в первом веке после Рождества Христова. Эти ученые мужи смешали Платона, Евангелие, еврейскую Каббалу, приправили изысками египетской философии и умудрились всей этой мешаниной более тысячи лет дурачить ученых, священников и королей.
     Барку болтало из стороны в сторону, а Вилем с мрачным недоумением покачивал головой. Бессмыслица. Почему сэр Амброз столь настойчиво стремился тайно вывезти "Лабиринт мира" из Праги? Сэр Амброз, убежденный протестант, наверняка знал об этом труде Казобона. И почему также, если это подделка, кардинал хотел завладеть ею? Ведь именно по его указанию их преследовали от самой Праги, сообщил ей наконец Вилем, агенты кардинала Барония.
     - А она не открывается? - Эмилия перевела взгляд на шкатулку. - Есть ключ от этого замка?
     Он вновь отрицательно покачал головой.
     - Только у сэра Амброза есть один ключ. О других мне ничего не известно.
     Барка теперь достигла глубоких вод и ее несло течением к Вулиджу. По лев