з секретного архива. Может, именно оттуда был взят тот манускрипт, что она видела прошлой ночью, - запрещенная книга, влияния которой страшится Рим? Мало разбираясь в хитросплетениях богемской политики, Эмилия тем не менее понимала, что этот англичанин, как и Фридрих с Елизаветой, - поборник протестантизма и враг императора Фердинанда и его зятя, короля Испании. Дворцовые сплетни сообщали, что три года назад сэр Амброз принимал участие в экспедиции другого дерзкого англичанина и поборника протестантизма, чей флот отправился в Гвиану в надежде отвоевать у испанцев золотые месторождения. Экспедиция Уолтера Рэли, конечно, закончилась катастрофой. Мифические рудники так и не обнаружили, равно как и проход из Ориноко в Южное море. Не удалось также победить испанцев и выгнать их с берегов Гвианы. И в довершение всех этих поражений сам сэр Уолтер Рэли расстался с головой. А сэр Амброз выжил - если, разумеется, он действительно принимал участие в той экспедиции. Сейчас Эмилия размышляла, не связано ли его необъяснимое появление в Праге с подобной миссией, с попыткой нанести очередной удар ненавистным католикам. Если ее предположение верно, то, возможно, вчера на улицах Старого города их преследовали агенты кардинала или епископа.
     - Госпожа...
     Огромные часы на другой стороне площади отбивали восемь ударов. Обернувшись, Эмилия увидела в дверях служанку, сжимавшую в руках кружевной носовой платочек. Выглядела она так, словно только что плакала. Из коридора донесся голос королевы, а с улицы - мычание вола, сменившееся гневными проклятиями сэра Амброза.
     - Пойдемте, - прошептала девушка. - Карета уже заложена.

***

     Лишь через час этот караван, ведомый отрядом всадников, тронулся в путь по улицам Старого города. Извилистый поток повозок, фургонов, карет, вьючных мулов с корзинами и мешками: похоже, все содержимое Пражского замка тряслось в этом дребезжащем караване. Вереница повозок и вьючных животных, по двое в ряд, медленно продвигалась на запад по узким улочкам, колеса вспахивали снег, а волы упирались и артачились, словно их вели на бойню. Тонкая ледяная корка трещала под копытами, когда животных гнали по улице, а их следы тотчас вновь сковывало морозом. Продвижение шло медленно и беспорядочно. Весь караван то и дело останавливался и ждал, пока всадники пытались расчистить путь, убирая снег сапогами и прикладами мушкетов. Потом снег начал таять, дорога превратилась в жидкую грязь, и скорость еще больше замедлилась. За полчаса голова процессии едва ли преодолела половину Целетной улицы.
     Эмилия сидела, зажатая между двумя другими придворными дамами, в одном из небольших экипажей в конце каравана. Закутанная в какую-то попону, она дрожала от холода, постоянно разминая пальцы и согревая их дыханием, растирая ладони друг о друга и хлопая руками, а потом вновь поглубже засовывала их под овчинную полость в отчаянных, но тщетных попытках согреться. С тем же постоянством она вертелась на месте, поглядывая в заднее оконце на площадь, потом поднимая глаза на замок, но ее, в отличие от других, занимали не казаки и даже не та троица черных преследователей. Но уже слишком поздно, поняла она, когда они проехали мимо грязных и пустых деревянных конюшен, тянувшихся вдоль стен гуситской церкви. Караван уже покидал Прагу. Теперь Вилем не сможет найти ее, даже если он еще жив.
     Потуже закутав ноги меховой полостью, она обернулась, чтобы посмотреть на туманное солнце, поднимавшееся над крутой крышей Пороховой башни, в тень которой заползала голова каравана. Их легкая коляска так крепко засела в грязи, что ее оттуда еле вытащили. Конники бранились - на счету была каждая минута. Затем распахнутые солдатами ворота под башней широко зевнули, открывая взору заснеженные поля, через которые проходила еще более грязная дорога с колеями, залитыми водой чуть ли не доверху. Но по этим ухабам караван вдруг зазмеился вперед, передвигаясь быстрей и слаженней, словно даже мулы и волы поняли, что, выйдя из-под защиты городских стен, они стали мишенями для вражеских орудий. Со стороны замка еще доносился гром выстрелов - анфиладный огонь, постепенно затихший, когда королевская процессия отъехала далеко от замка, а последние богемские мятежники пали или сдались в плен.
     Остаток дня караван тащился по этой грязной дороге, проезжая через обнесенные стенами городки, показавшиеся Эмилии уменьшенными копиями Праги, - с остроконечными сторожевыми башнями, чумными столбами и маленькими площадями, на каждой из которых высилось здание ратуши - с флюгером и огромными часами. Солдаты прятались в караулках под городскими воротами, арки которых украшали резные каменные гербы. Провожаемая молчаливыми взглядами горожан, вереница повозок и экипажей проезжала по улицам и выныривала из других ворот на противоположном конце городка. Уже через несколько часов города стали попадаться реже. Показались леса, постепенно становившиеся все гуще, и снег на обочинах дорог стал глубже. Исчезли следы всякой человеческой деятельности, лишь изредка попадались полускрытые снегом верстовые столбы да маячили вдалеке замки, припавшие к земле в долинах или вздымающиеся к небу на гребнях холмов.
     Куда же держал путь этот беглый караван? Целый день по его изгибам - из конца в конец - порхали слухи о месте возможного спасительного пристанища. Некоторые утверждали, что караван следует в Баутцен, но вскоре появился всадник с печальными новостями о том, что курфюрст Саксонский - охочий до кабанов пьяница и лютеранин, ненавидевший кальвинистов еще больше, чем католиков, - перешел границы Лужиц и осадил этот город. По другим сведениям, их путь лежал в Брно... пока не возник следующий слух, утверждавший, что Моравское маркграфство уже отказалось от союза с Богемией. Кто-то заявил, что королева отправила послание своему кузену и бывшему поклоннику, герцогу Брунсвик-Вольфенбюттельскому, в котором испрашивала дозволения расположиться на время в его владениях. Но ответ герцога показал его смятение и трусость: он писал, что должен сначала посоветоваться со своей матушкой, которая, к сожалению, сейчас из Вольфенбюттеля отлучилась. Тогда заговорили о городах Ганзейского союза, но вскоре все также припомнили, что Фридрих позаимствовал у купцов Любека и Бремена большие суммы денег и, увы, забыл вернуть свои долги. Затем прошел слух о возможном возвращении в Гейдельберг - безумный вариант, поскольку, как известно, Пфальц уже захвачен испанскими войсками. Равно невероятной была и мысль о княжестве Трансильвания, и хотя его князь, Габор Бетлен, считался добрым кальвинистом, но его земли были слишком уж близко к владениям турецкого султана, чьи янычары, как говорят, как раз сейчас готовились взять в руки оружие. И в конце концов Бранденбург взобрался на верхнюю строчку сего скромного перечня возможностей, ибо курфюрст Бранденбургский, Георг Вильгельм Гогенцоллерн, был не только добрым кальвинистом, но также и зятем королевы, а потому просто не мог отказать ей в приюте. Однако Бранденбург находился за Гигантскими горами, и до него еще почти две сотни миль пути.
     В сумерках караван достиг городка со множеством шпилей и колоколен, не более чем в двенадцати милях от ворот Праги. Он расположился у реки, протекавшей под его крепостными стенами, вдоль которых выстроилась по-солдатски прямая шеренга купеческих домов, а за ними белел речной берег, мелководье было затянуто льдом и покрыто инеем. "Эльба", послышался чей-то голос. Процессия постепенно загромоздила пустынную площадь, где, несмотря на тесноту, все устроились на отдых вместе с измученными и хромающими животными. В меркнущем вечернем свете Эмилия мельком увидела королевскую карету - массивная коробка с мягкими сиденьями и плотными занавесками, стоящая на основании из переплетенных кожаных ремней. Сдвинуть ее с места могла лишь шестерка сильных лошадей. Королева сидела внутри, закутанная в подбитую мехом полость и окруженная тюками с одеждой и, вероятно, еще стопками книг. Она, как и Эмилия, даже в самое короткое путешествие не отправлялась, не взяв с собой огромный запас чтива. Зато она едва не забыла в Праге одного из принцев, самого младшего, Руперта. Говорят, его нашли лишь благодаря стараниям королевского гофмейстера и в последний момент успели запихнуть в карету. Сейчас все три принца ехали за своей матерью, принц Руперт спал на руках у кормилицы. Когда экипаж придворных дам повернул к площади, Эмилия заметила сэра Амброза. Проезжая на высоком першероне, взметавшем своими копытами смешанный с грязью снег, он, точно главнокомандующий, окидывал строгим взглядом весь караван и выкрикивал приказы по-английски и по-чешски.
     После долгой неразберихи demoiselle d'bonneur <Статс-дама (фр.).> определила придворных дам в непрезентабельную гостиницу "Золотой единорог", располагавшуюся в переулке напротив кальвинистской церкви. Как печально это убожество (согласились все они) после былых королевских путешествий, когда в любом городе давались пиршества и возводились триумфальные арки, устраивались приемы для знати, а группы простых горожан приближались к королевскому кортежу, дабы почтительно обнажить головы и преклонить колена.
     Голый пол комнатенки, где разместили Эмилию, был испачкан крысиными экскрементами. Она долго дрожала на узкой кровати, измученная, но не способная уснуть. Из-за стены слышались тихие, сдавленные рыдания, судорожный и безутешный плач. С улицы доносился порой то нервный звон церковного колокола, то скрип снега под ногами случайного прохожего. Долго пролежав без сна, она встала с кровати, закуталась в одеяла и села перед почерневшим от копоти окном. На небе развиднелось и взошла жирная луна. Разгрузка вещей еще не закончилась. В центре площади она увидела сэра Амброза, он опирался на стек и отдавал распоряжения солдатам, делившим корм между лошадями и волами. Она прищурила глаза, разглядывая его крупную фигуру. Загадочный человек. Он не сказал ей ни слова с тех пор, как они покинули Прагу. Не дал никаких объяснений ни по поводу его присутствия в библиотеке, ни по поводу их полного опасностей бегства по улочкам Старого города. Никаких признаков того, что между ними что-то произошло - и что он, вообще помнит, кто она такая. Эмилия не знала, оскорбиться ей этим - или вздохнуть с облегчением.
     Какие же у него планы? Поскольку девушке нечего было читать в дороге, а маленькие оконца кареты показывали лишь унылые каменистые и заснеженные ландшафты, у нее оказалось вдоволь времени, чтобы поломать голову над тем таинственным томом из библиотеки, подумать о трех преследователях - и даже о самом непредсказуемом сэре Амброзе. Разнообразные сюжеты выстраивались в ее голове. Она знала: начиная с весны и до конца лета в Пражский замок приезжало множество чужеземцев. Это были не простые студенты или ученые, не смиренные пилигримы, путешествующие в почтовых каретах или на тощих мулах. Нет, то были посетители другого сорта, зачастую облаченные в ливреи или имевшие при себе рекомендательные письма от герцогов и епископов из любого уголка империи, а также из Франции, Испании и Италии. "Стервятники", как называл их Вилем. Ходят упорные слухи, пояснил он, что для снаряжения своих войск король Фридрих решил продать сокровища Испанских залов - сотни картин, часов, шкатулок, даже астролябии и телескопы, сделанные самим Галилеем. Высшая богемская знать тайно составила пятисотстраничный каталог и разослала его властителям Европы. Вскоре их посредники начали прибывать в Пражский замок, на один шаг опережая их мародерствующие войска.
     Разумеется, в состав этого огромного каталога вошло изрядное количество книг из библиотеки. Фридрих собирался распродать их - точно уличный торговец капустой, горько сетовал Вилем. И естественно, на такие книги нашлось много покупателей, особенно на самые ценные, включая и "золотые книги" из Константинополя. Кардинал Бароний, занятый воистину циклопическим трудом - составлением каталога Ватиканской библиотеки, должен был склонить к приобретению пражского собрания Папу. Должно быть, нелегко ему пришлось, насмешливо говорил Вилем, так как Павел V слыл грубым человеком, отъявленным филистером, - именно он в 1616 году подверг цензуре труды Галилея и внес работы Коперника в Index. Но, очевидно, на сей раз Его Святейшество привлекла идея приобретения не только пражских сокровищ, но также и наследного достояния Фридриха, книг библиотеки Пфальца - полнейшего во всем мире собрания протестантской вероучебной литературы.
     То есть вполне вероятно, что книги этой библиотеки и стали причиной появления в Праге очередного посланника и не менее таинственного посредника. Эмилия поежилась от холода, наблюдая, как сэр Амброз руководит солдатами, которые сейчас перетаскивали в отведенный для ночевки дом многочисленные ящики и дорожные сумки. Королевский багаж уже разгрузили, а лошадей поставили в конюшни. Не уместившийся на площади хвост каравана заворачивал в темную боковую улочку, где чихали и мычали волы, время от времени засовывая свои широкие морды в торбы с кормом. Солдаты, работая молчаливо и споро, лавировали между повозками и фургонами, но вот один из них, с трудом вытащив ящик из фургона, растянулся на снегу. Ящик упал на землю, раздался звон бьющегося стекла.
     - Болван!
     Сэр Амброз резко хлестнул поверженного солдата стеком по заднице, затем вытащил свой ятаган и с силой сорвал крышку с пострадавшего ящика. Эмилия, все еще стоявшая у окна, подалась вперед. Этот уплотненный соломой ящик, похоже, был наполнен не книгами, как большинство других, а какими-то склянками и пузырьками, и вот часть сосудов разбилась, а их содержимое вылилось на снег. Какова бы ни была эта жидкость, от нее, должно быть, исходила жуткая вонь, поскольку солдаты, стараясь не дышать и зажимая носы, поскорее отступили на пару шагов. Сэр Амброз, однако, опустился на колени, тщательно проверил все бутылочки и лишь потом вновь забил крышку несколькими ударами молотка.
     Увиденное озадачило Эмилию. Сначала она подумала, что в ящик уложили бутылки, изъятые из королевского винного погреба: разве Отакар не утверждал, что Фридрих помимо всего прочего увозит из Праги и свою винную коллекцию? Но эти бутылки, пожалуй, маловаты для вина; они больше похожи на парфюмерные флакончики или аптекарские пузырьки. Должно быть, решила она, их взяли в одной из многочисленных лабораторий замка. В Пражском замке было полно таких таинственных местечек; истории о них слышал всякий, хотя бы год проживший в Праге. Судя по разговорам, бесчисленные оккультисты и алхимики императора Рудольфа занимались своими тайными науками в особых тайных помещениях, где-то в Математической башне. Библиотека была полна не только их печатных работ, сказал ей как-то Вилем, таких как трактаты Basilica chymica Кролла, Novum lumen chymicum Сендивогия и Magna alchemia Турнейссера, но также и рукописей - сотни документов, исписанные непонятными цифрами, астрологическими знаками, а то и нацарапанные как курица лапой. Неужели сэр Амброз, подумала Эмилия, тащит такие сомнительные шедевры по заснеженным просторам вместе с порошками и зельями из потайных лабораторий? Он затеял какое-то необычное дело, уж в этом Эмилия была уверена. Может, сэр Амброз был ко всему прочему еще и алхимиком, одним из языческих магов Рудольфа?
     Отведя подальше в сторону изъеденную молью занавеску, она прижалась лбом к заиндевевшему окну и в последний раз попыталась увидеть сэра Амброза. Но он уже ускользнул в темноту вместе с деревянным ящиком в руках.

Глава 3

     Восемь часов. Наступившее утро источало в лондонский воздух бледно-розовые и перламутрово-серебристые потоки света. Город уже давно бодрствовал: бурлил, грохотал, скулил, звенел, пел и вздыхал. Но небо еще оставалось сумрачным, несмотря на летний сезон. Вверх поднимались волнистые пряди дыма, пропитывая и окрашивая воздух размытыми темными полосами, - точно бесчисленные джинны, выпущенные из бутылок, толпились они на берегах Темзы от Смитфилда до Рэтклиффа и дальше в сторону моря, насколько мог видеть глаз. Поднявшийся дым затем оседал и скапливался над городом мелким темным порошком, облепляющим стены и разъедающим их облицовку, рассеянной в воздухе плотной взвесью, от которой нет никакого спасу. Свиные окорока, висевшие на Леднхоллском рынке, уже потемнели, как и воротники, шляпы, навесы и подоконники во всем городе. И понятно было, что дальше будет только хуже, ведь уже в этот ранний час начинало припекать, а где жара, там и смрад. Около Темзы, в путанице обветшалых складов и мануфактур, что теснились на пристанях, зловоние речного ила смешивалось с подслащенной мелассой, сахаром и ромом, и все это еще приправлялось едким запахом морских водорослей и улиток, оставленных на берегу отливом. Западный ветер, необычный для середины лета, направлял это зловонное облако вверх по реке, в бесконечные хитросплетения мощеных улиц, в темные дворы и проулки, в приоткрытые двери и окна, наполняя этим смрадом все городские закоулки и щели.
     Речная вонь уже свербила у меня в горле и терзала легкие, когда я вышел из-под арки северных ворот Лондонского моста и направился к Фиш-стрит-хилл. Прогулка от "Редкого Дома" до Малой Британии, куда я планировал зайти сегодня в первую очередь, занимала минут двадцать. Оттуда мне предстояло пройтись в южную сторону к Патерностер-роу и в ограду Святого Павла. И если в этих местах я ничего не найду, то найму экипаж и поеду к Вестминстеру. В сущности, я не очень-то надеялся найти нечто нужное мне в череде букинистических лавок под стенами Вестминстера или даже в книжных рядах во дворе собора Святого Павла или Малой Британии. Опираясь на свою суковатую палку, я тащился вперед, хмуро пряча нос в поднятый воротник, безуспешно пытаясь преградить путь отвратительному городскому зловонию. День обещал быть долгим.
     Позавтракав часом раньше, я решил, что пора начать поиски рукописи сэра Амброза. Но сейчас, еще не успев пройти полпути по Фиш-стрит-хилл, уже пожалел о принятом ранее решении. Не только потому, что улицы были полны народа и затоплены смрадом, но и потому, что во время вчерашнего обследования моих книжных полок, каталогов изданий и оригиналов Corpus hermeticum мне не удалось найти ни единого упоминания о "Лабиринте мира". М-да, долгий будет денек. Опустив голову, я быстро протиснулся через толпу, что собралась поглазеть на ломовую лошадь, завалившуюся посреди улицы и дико молотившую копытами воздух.
     Удивительно ли, что я обычно избегал прогулок по лондонским улицам? Я продолжал идти по тротуару, петляя среди шатких прилавков и рыночных грузчиков, сгибавшихся под тяжестью свежеразделанных козьих туш. Путь к тому же загромождали старики, катившие тележки с устрицами, и разносчики с лотками, заполненными гребнями и роговыми чернильницами. Мне пришлось отступить в сторону, чтобы пропустить пару таких торговцев, но сзади кто-то толкнул меня, и я вляпался ногой в свежую кучу дерьма, сброшенную в сточную канаву. Очищая башмак о край тротуара, я мог плохо кончить, но чудом избежал тяжелых копыт ломовой лошади. Под дружный хохот толпы я громко выругался и отскочил на безопасное расстояние.
     Однако такие привычные унижения не могли особенно испортить мое хорошее настроение. По-моему, я даже начал что-то насвистывать. Нынче ночью - а вернее, около четырех часов утра - я нашел ключ к шифру и расшифровал таинственный листок из Theatrum orbis terrarum Ортелия.
     Четыре дня тщетно прождав ответа от моего кузена, я наконец догадался, что он, возможно, уехал в свой долгий отпуск, который неизменно проводит в окрестностях Сомерсетшира, в Пудни-Корт, почтенных развалинах, что служили родовым поместьем для обедневшего клана Инчболдов. Поэтому, закрыв вчера вечером магазин, я решил сам взяться за расшифровку. Вновь я засел в своем освещенном свечой кабинете, положив на один край стола книгу Виженера, на другой - шифрованное послание и листы чистой бумаги - посередине. Когда ночная стража возвестила час ночи, я уже достаточно овладел премудростями "Трактатов" и удовлетворенно проверил схему работы подстановочной таблицы - но при этом в полной мере осознал, что каким бы чудом искусст