- Только потребуются чертовски  большие
капканы, чтобы поймать собаку, которая забралась во двор ту ночь. Если это
была собака.
   Майкл быстро взглянул на него, но глаза старика  были  сощурены,  мысли
блуждали где-то далеко.
   Перед ним открылось  длинное  пустое  пространство  сверкающего  песка.
Трубка Муллана исчезла у него в кармане. Он ударил  кобылку  по  ребрам  и
беззвучно крикнул. И Мечта тотчас рванулась  вперед,  как  гнедая  ракета,
взметывая фонтаны песка позади себя. Старик пригнулся к ее шее и  окликнул
Майкла, который трясся на спине Феликса. Мерин перешел на рысцу,  а  потом
на размашистую рысь, раскачиваясь и накреняясь, как корабль в бурю. Феликс
бежал все быстрее, и в ушах Майкла свистел ветер, а живой джаггернаут  под
ним раскидывал песок. Он повернул коня на более твердый песок  у  воды,  и
она забрызгала под копытами Феликса. Впереди Мечта была в море по  пузо  и
пронзительно ржала, - морская кобылка! - а Муллан вопил, точно  мальчишка.
Они понеслись галопом по набегающим волнам, оставляя пенный след.


   Они выехали из реки в тучах  брызг,  и  гнедая  начала  подниматься  по
крутому  откосу.  Земля  выровнялась,  а  потом  открылся  пологий  склон,
заросший  лесом,  протянувшийся  на  мили  и  мили  в   золотистой   дымке
предвечернего солнца. Прямо перед ними лежала поляна в ширину не более ста
ярдов, голубой  древесный  дым  поднимался  над  убогими  кровлями  хижин,
ютящихся среди деревьев. Колокольный звон нарушил тишину, и фигуры в бурых
одеяниях повернулись посмотреть на пришельцев.
   Майкл соскользнул с  измученной  лошади,  Котт,  позевывая,  продолжала
держаться за седло. Рингбон и его люди  выскальзывали  из  речной  долины,
бесшумно, как полевки, агатовые глаза лисьих масок поблескивали на солнце.
Они нервно поигрывали копьеметалками. На раскрашенных, грязных лицах глаза
казались вытаращенными и белыми.
   Рингбон положил руку на плечо Майкла и посмотрел на него вопросительно,
осведомляясь на лесном наречии,  безопасно  ли  здесь.  Три  его  спутника
отстали, что-то бормоча. Христианский колокол  и  люди  в  балахонах.  Да,
конечно, приют братьев.
   Майкл кивнул, ободряюще  жестикулируя.  Нестерпимо,  как  знание  языка
оставляет его при приближении к опушке. Рингбон  тоже  ощущал  беспомощную
досаду. Они разделяли столько опасностей и всего прочего - и больше уже не
могли говорить на одном языке и вынуждены махать руками, точно  полоумные.
Но Котт с раздражением заговорила с лисьими  людьми  на  их  языке.  Майкл
сердито посмотрел на нее.
   - Что ты им сказала?
   - Что они могут устроиться на ночлег у реки возле опушки, если хотят, и
достаться на ужин волкам или же вместе с нами искать убежища на освященной
земле.
   Майкл невнятно буркнул. Вид у лисьих людей был угрюмый  и  подавленный.
Рингбон неуверенно трогал свой нашейный талисман из старой кости.
   - Будь я проклята, если лягу сегодня спать под деревом, - сказала  Котт
и ударила кобылу каблуками, направляя  ее  навстречу  трем  приближающимся
фигурам в одеяниях, почти метущих землю. Старики с лысинами на макушке,  с
длинными бородами. Солнце светило им  в  спины,  и  лица  их  было  трудно
разглядеть. С их поясов свисали  кресты  из  необструганных  веток.  Майкл
уставился на Котт. Она ненавидела братьев. Всегда ненавидела. Даже Неньяну
не доверяла, но готова была  воспользоваться  их  гостеприимством  теперь,
когда лесной народ ее отверг. Она вызывала у него какой-то странный стыд.
   - Pax vobiscum [мир вам (лат.)].
   Лисьи люди попятились, услышав звуки тайного языка -  церковного  языка
колдунов. Майкл пожал плечами и присоединился к Котт.
   - Et cum spiritu tuo [и с духом твоим (лат.)], - пробормотал он.  Этому
научил  его  священник  в  Волчьем  Краю.  Давным-давно.  Слова   кремнями
сорвались с его языка, но братья  улыбнулись  все  как  один,  и  лица  их
одинаково благодушно сморщились.
   - Христианская пара, хоть и в странном обществе! И вы проделали  долгий
путь. Войдите же в Приют и подкрепитесь.
   Майкл оглянулся, но Рингбон и его люди уже исчезли.  Назад  в  деревья,
проклятые дурни. Но винить их он не мог. Братья и их рыцари чинили в  лесу
немало насилия. Он было подумал, не вернуться ли и ему  в  чащу  деревьев.
Как-никак Рингбон его друг. Однако звери гнались за ним и Котт.  Вернуться
было бы безумием. Он выругался про  себя,  и  подумал,  что,  может  быть,
близость Приюта оградит их от ночных зол. Потом он вздохнул и опустился на
колени перед самым высоким из лесных братьев,  тем,  который  заговорил  с
ними, и почувствовал, как его головы коснулась ладонь, легкая,  как  сухой
лист.
   - In nomine Patri... [во имя Отца (лат.)]
   Во всяком случае эту ночь они проведут спокойно.
   Община состояла из круга крытых дерном хижин, сгрудившихся  на  опушке.
Только часовня была построена солидно - бревенчатые стены,  щели  замазаны
глиной. Остальные обошлись  стенами,  плетенными  из  прутьев,  обмазанных
глиной с соломой, торфом и березовой корой, и дерновыми крышами. В воздухе
пряно пахло лекарственными и съедобными  травами,  виднелись  ровные  ряды
капусты и плодовый сад с ульями, не окруженными пчелами в это время  года.
Майкл почуял сильный запах брожения. Конечно, сидр, мутный и крепкий. Вина
тут нет. Кровь Христова из сока и  мякоти  яблок,  тело  Его  из  ячменной
лепешки.
   - Мяса мы тут не едим, - сказал один из них. Но  до  чего  хороши  были
свежие овощи и яблоки, хлеб, который можно рвать руками,  масло  и  пахта.
Где-то за деревьями у них должно быть пастбище. А  часовня  возносит  свою
квадратную башенку над лесом, крест осеняет  каждый  уголок,  и  можно  не
опасаться волков. На мгновение Майкл позавидовал вере братьев и  вспомнил,
как  мальчиком  дома  ходил  к  мессе,  вспомнил  пряный   запах   ладана,
приводивший ему на ум Византию, красноватое мерцание лампад. Детство.
   Раненая рука подергивалась, чесалась.  Воняла.  Пластырь  Рингбона  был
малоприятен, но целителен. Он сознавал, какой он вонючий. И Котт не лучше,
если на то пошло. От них исходил запах леса, их собственного  истомленного
тела, лошади и дождя. Братья  были  такими  чистенькими!  Вот  бы  принять
ванну... Все-таки не во всем дикарь, подумал он с улыбкой.
   Они ели, ели и не могли насытиться. В низкую  трапезную  входили  новые
братья, благословляли их  и  садились  за  стол.  Почти  одни  старики.  У
некоторых  лица  даже  покрывал  узор  шрамов.  Метки  племен,   дикарская
татуировка. К Богу приходят всякие, подумал он. Устать от жизни  в  глухих
лесах, прийти сюда в поисках покоя - это  можно  понять.  Но  без  женщин.
Грустно, грустно. Он заметил, что они отводят глаза от Котт, а ее это  как
будто забавляет, и, как мог незаметнее, снял ее проказливую руку со своего
колена под столом.
   Когда он под одобрительным взглядом  улыбающегося  брата-кухаря  второй
раз  очистил  деревянную  тарелку,  он  увидел,  что  перед  ним   неловко
остановился довольно молодой человек.
   - Брат настоятель был бы рад побеседовать с  тобой,  когда  ты  кончишь
трапезовать,  -  сказал  он,  и  его  взгляд  скользнул  по  мечу  Майкла,
свисающего с его бедра. - Он долго  тебя  не  задержит,  а  мы  приготовим
кадушку горячей воды и постель для тебя... для вас обоих, -  молодой  брат
порозовел, и Майкл решил, что, наверное, Котт зазывно ему подмигнула.
   - Если ты готов, я провожу тебя.
   Настоятель, как ни странно, тоже  не  был  стар.  Полный  сил  человек,
только-только вступивший в пожилой возраст, с перебитым носом и  сложением
боксера. Майкл не усомнился, что прежде он был наемным мечом или рыцарем -
весь его вид говорил об этом. Глаза у него были синие, как васильки,  и  в
них вспыхнул интерес, когда он узнал работу Ульфберта.
   Он направился с Майклом в плодовый сад. (Котт умчалась принять ванну, и
Майкл знал, что она будет нежиться  в  кадушке,  пока  вода  не  остынет.)
Деревья стояли  почти  голые,  но  солнце  казалось  совсем  не  зимним  -
светло-янтарным и греющим, как костер. Они сели среди ульев и поджали ноги
- так сидят воины.
   - Волки близко, - без обиняков начал настоятель.  -  Мы  ощущаем  их  у
границы освященной земли. Ты влечешь за собой тревоги, странник.
   Майклу стало не по себе.
   - Наши друзья... лисьи  люди.  Они  боятся  Приюта.  И  остались  среди
деревьев.
   - Они под нашей защитой, не беспокойся. Но едва вы  покинете  Приют,  я
ничем не смогу помочь ни вам, ни им. Одна лошадь далеко вас не увезет, - в
его утверждении слышался скрытый вопрос.
   - Опушка близко. Я надеюсь, там они отстанут от нас.
   Настоятель кивнул.
   - Два дня, если двигаться быстро. Ты не раз бывал ранен  и  носишь  меч
великого мастера... - он словно не решался задать прямой вопрос.
   Майкл слабо улыбнулся.
   - Я... нашел его на юге. У купца. Мы странствуем уже не один месяц и  в
плохое время года.
   Настоятель опустил голову на грудь, и Майкл  увидел,  что  его  тонзуру
пересекает сморщенный шрам. Да, бесспорно, старый воин, а  не  выходец  из
племени. Слишком уж крепко сложен. Лучше не говорить, откуда у него меч на
самом деле, если он еще сам не догадался.
   - В лесу есть многое хуже волков, - сказал настоятель. - Братья  видели
всадника возле наших пределов по ночам. В нем есть сила, какой я прежде ни
у кого не встречал. И злая. Боюсь, он тоже тебя преследует.
   Лицо Майкла утратило всякое выражение.
   - Боюсь, что так. (Значит, Всадник опередил  их  и  ждет.  Дьявол,  как
Майкл всегда его мысленно называл.) - И давно.
   Настоятель поднял голову.
   - Мне надо оберегать моих людей.  Мы  снабдим  тебя  всем  необходимым,
дадим даже мула, если захочешь: Но...
   - Мы останемся у вас недолго. Только до завтра.
   Настоятель кивнул. Его лицо сморщилось... от стыда? Облегчения?
   - А другие странники бывали тут? - спросил Майкл.
   - Редко. Очень редко. Ты сам сказал,  что  сейчас  плохое  время  года.
Несколько коробейников, караван из-за большой реки  на  юге  под  надежной
охраной. Племена спокойны, барсучьи люди на  зиму  затаиваются,  пилигримы
остаются ближе к дому. В лесах полно валков, черных волков. Говорят...
   - Что в них вселяются души умерших. Знаю. Я тоже слышал.
   Слышал от каждого лудильщика, каждого встречного между рекой и  горами.
Ему было тягостно услышать то же от этого человека, этого верующего, этого
старого солдата.
   - Не тревожься, - сказал он резко. - Долго мы не задержимся.
   На этот раз лицо настоятеля выразило неприкрытое облегчение. Майкл  еле
удержался, чтобы не ударить этого чертового святошу.


   Бутерброды с  ветчиной,  шипучка,  сдобные  булочки,  мороженое.  Песок
скрипит на зубах, сыплется в бутылки с лимонадом. Клан  Феев,  собравшийся
здесь, точно израильтяне в пустыне, укрывшись от ветра  за  цепочкой  дюн,
вольготно расположился на ковриках и со  вкусом  жевал.  Лошадей  вытерли,
напоили, и они, глубоко  засунув  морды  в  торбы,  стояли  привязанные  к
фургону. Алоизиус, его водитель, изящно откусывал от толстого  бутерброда.
Его пальцы оставляли темные мазки на хлебе, а пот промывал светлые канавки
на лице. Здесь в безветрии  было  жарко,  хотя  из  воды  дети  выскочили,
посинев, и  визжали,  пока  не  закутались  в  полотенца.  Волосы  свисали
слипшимися прядями, к мокрым рукам и ногам липнул песок.
   Майкл сидел с самого краю орды (самое подходящее  слово,  решил  он)  и
жмурился, когда внезапный порыв ветра  бросал  песок  ему  в  лицо.  Песок
повсюду. Домой они  привезут  с  собой  половину  пляжа  -  в  фургоне,  в
ковриках, в одежде, в волосах и на зубах.
   Пат потягивал портер в компании с двумя своими братьями. Они тоже  были
высокими, с  орлиными  носами,  задубленными  лицами,  седыми  волосами  и
глазами цвета бурного моря. Шон сидел с ними, и ветер ерошил его шевелюру.
Девочки восхищенно смотрели на него все время.
   Женщины пили чай сами по себе. Одни старухи - Рейчел самая молодая,  но
гармонии она не нарушала. Говорили они о приходских делах, курах,  умерших
или умирающих родственниках,  хотя,  конечно.  Роза  не  упоминалась.  Они
сплетничали, иногда переходя на  шепот,  -  грозили  пальцы,  покачивались
головы,  поджимались  губы.  Неодобрение,  выражаемое  всем  телом.  Майкл
отвернулся и посмотрел на чистое море.
   И увидел девушку. Высокую, стройную. Она бродила по краю волн  и  почти
сразу же обернулась, встретила его взгляд, улыбнулась.
   На ней был белый балахон без рукавов, открывавший шею. Точно такой  же,
как там, в лесу. Черные волосы развевались у нее за спиной,  будто  знамя.
Под ветром балахон облегал ее,  словно  вторая  кожа;  снизу  его  на  фут
промочили волны, и он липнул к ее лодыжкам.
   Рядом с Майклом посасывал трубку Муллан и тоже смотрел на море,  но  не
сказал ничего. Для него она невидима, вдруг понял Майкл. Для всех них.
   Он вскочил и помчался, точно гнедая, и в зубы ему бил ветер моря.
   Он увидел, что лицо у нее стало лукаво-насмешливым. Потом она подобрала
балахон выше колен и побежала по  песку.  Густые  волосы  колыхались,  как
пышная грива.
   Она скрылась за дюной.
   Он остановился, задыхаясь. На  песке  не  было  следов.  Песок  остался
гладким, хотя он видел, как он взлетал из-под ее пяток. Она  исчезла.  Как
прежде. Играет с ним в чертовы прятки. Он злобно выдернул пучок травы.
   - Черт!
   Хватит с него  этих...  этих  дурацких  нелепостей.  Слишком  долго  он
боялся. Скоро ему исполнится  четырнадцать,  хотя  он  и  сейчас  выглядит
старше. И потребует объяснений. И получит их - так или иначе.



        7

   Летний вечер - уже  четвертый  подряд,  который  он  проводил  у  реки.
Деревья не шумели, только вершины чуть покачивались под легким ветром,  но
ниже  воздух  был  неподвижен.  Между  стволами  буйствовал   подлесок   -
папоротник,  ежевика,  молодые  деревца,  а  среди  них  -  гниющие   пни,
вывороченные корни. Он слышал шум  реки  за  заслонявшими  ее  сплетениями
кустов. В это время года она текла  спокойно  и  неторопливо,  кишмя  киша
пескарями и колюшками, а над гладкой поверхностью горбами торчали камни. И
никаких птиц. Зимородок Розы больше не показывался.
   На нем была старая, окрашенная лесом, пропахшая дымом  одежда,  крепкие
сапоги, а в руке сумка с хлебом и сыром, спичками,  бутылкой  молока,  уже
настолько нагревшегося, что его было противно  пить.  Рядом  с  ним  лежал
серп, которым его дед подрезал живые изгороди, а поперек колен -  ореховая
палка  с  заостренным  концом.  На  дерево  за  его  спиной  будет   легко
взобраться. Волков он давно не видел, но не хотел рисковать.
   - Что-то ты странно себя ведешь, знаешь  ли,  -  сказала  тетя  Рейчел,
когда он в третий раз вернулся в сумерках (провести в лесу целую  ночь  он
еще готов не был). - Болтаешься в лесу, когда  тебе  вздумается,  грязный,
хуже цыгана. Понятно, почему у тебя нет друзей. А  со  своими  двоюродными
сестрами в тот день на пляже ты даже поздороваться не соизволил.
   Муллан предложил пойти с ним, но он отказался. В лесу были  расставлены
капканы - большие, способные перебить ногу собаке или лисице.  Или  волку.
Он знал, где они спрятаны, и все время там прислушивался,  всматривался  и
ждал. Он чувствовал, что чувства у него обострены не хуже, чем у зверя. Он
чувствовал, что учует, как что-то происходит, прежде чем увидит.
   Смех, высокий и переливчатый, как  звон  серебряных  колокольчиков.  Он
звучал где-то выше по течению и разносился по воде.
   Наконец-то!
   Он осторожно поднялся  на  ноги,  сунул  серп  в  сумку  и  взял  палку
наперевес, как копье. Вновь он услышал смех и плеск воды.
   Он пробирался вперед - боком через цепкий шиповник,  скользя  подошвами
по хрустким веткам. Река заглушала такие звуки. И все-таки он  продвигался
медленно: ему казалось, что  ноги  его  не  слушаются,  точно  двухлетнего
ребенка. Мимо его лица скользнула пушинка  одуванчика,  освещенная  косыми
лучами заходящего солнца. С дерева донеслись резкие крики сойки  -  первой
птицы, которую он услышал в этот вечер.
   Лес ни  в  чем  не  изменился,  ощущения,  что  он  куда-то  перенесся,
откуда-то вернулся,  не  возникало,  но  он  внезапно  твердо  понял,  что
оказался в Ином  Месте,  что  миновал  какие-то  невидимые  врата,  и  его
собственный мир остался позади. Он утратил представление, где находится, и
знал только, что река там, впереди,  за  деревьями.  И,  как  всегда,  его
чувства обострились еще больше. Он почти пробовал воздух на язык,  ощущал,
как  лето  касается  его  кожи.  Теперь  он  продвигался  с  еще   большей
осторожностью - ведь в этом другом мире обитали свои гоблины, свое зверье,
свои большие злые волки.
   Из  папоротника   впереди,   из   ложбинки,   донеслись   постанывания,
приглушенный вскрик, что-то вроде судорожного вздоха. Он  бесшумно  сделал
несколько шагов вперед и  в  просветах  густой  листвы  и  стеблей  уловил
движение. Кто-то лежал там в сплетении рук и ног.
   Двое. Одна распростертая на земле, другой на ней, и его таз  поднимался
и опускался в ритме со вздохами и стонами. Бедра мужчины  двигались  между
согнутыми белыми коленями, похожими на  пеньки  с  ободранной  корой.  Его
брюки были спущены на икры. Женщина под ним была теткой Майкла. Розой.
   Роза!
   Ее лицо отвернулось от жадных губ. Она смотрела на ветки над головой  и
стонала, когда мужчина погружался в нее. По ее щекам на шею стекали слезы.
   О, Роза...
   Майкл уткнулся лицом в локоть и заплакал -  потрясение,  горе,  радость
смешались и перепутались в его закружившемся сознании.
   Но когда он поглядел снова, она исчезла. Из земли  торчали  два  пенька
белых берез, а между ними лежал побуревший ствол.
   - Тебе понравилось, Майкл?
   Девушка была рядом с ним, она жаждуще улыбалась.  Так  близко,  что  он
почувствовал ее дыхание у себя на шее и в ужасе отпрыгнул.  Она  повторила
его прыжок, тонкие руки обвили его вокруг  пояса,  и  они  опрокинулись  в
папоротники, цепкую ежевику, на пожухлые листья.  Ее  волосы  окутали  его
лицо как черный шарф. Она засмеялась - тем серебристым смехом, который  он
слышал раньше. Ее подбородок вдавился ему в живот.
   - Крепись, мой воин. Я тебя не съем.
   Он осознал, что она вся мокрая. Капли воды  блестели  у  нее  на  коже,
точно она вот  сейчас  принимала  душ.  Она  вскарабкалась  на  него,  как
обезьянка, и вытянулась во всю длину на его теле. Невольно его руки  легли
ей на спину. Мокрая тонкая материя балахона была под кончиками его пальцев
словно нежная кожа.
   Она поцеловала его, жадно прижимая губы к его губам, все еще смеясь.
   Но Майкл сбросил ее, опрокинул на листья и нашарил ореховое копье.
   Он увидел, как в глазах у нее вспыхнули огоньки, лисьи, опасные.
   -  Кто  ты?  Чего  ты  хочешь?  -  спросил  он,  упирая  острие  своего
самодельного оружия ей в  живот.  Глаза  у  нее  были  зеленые,  но  из-за
расширившихся зрачков  казались  почти  черными.  Они  будто  светились  в
сумраке, одевшем лес.
   - Что ты такое? - прошептал он.
   Ее пальцы небрежно обвили древко копья, поглаживая  гладкую  кору.  Она
уже снова улыбалась.
   - Твой друг. Да успокойся же. Я тебе ничего плохого не сделаю.
   - А что я видел сейчас? Эти двое...  -  он  проклинал  хрипение  своего
ломающегося голоса.
   - Воспоминание. То, что лес хранит в памяти... И только.
   Он опустил копье.
   - Ты знаешь мое имя.
   - Я давно слежу за тобой.
   - И ты часть всего этого, верно? Того, что происходит. Волки... и...  и
остальное тут. Я не понимаю!
   Она пожала плечами, словно это не имело никакой важности.
   - Никто не понимает всего. Ты задаешь много вопросов, маленький Майкл.
   - Я не маленький, - возразил он сердито.
   Она подошла к нему почти вплотную, их носы чуть не соприкоснулись. Если
она и была ниже его ростом, то на какой-нибудь волосок.
   - Значит, веришь в фей?
   - А ты фея?
   Она закружилась, балахон  раздулся  колоколом  вокруг  ее  ног.  Босая.
Родинка