чков  под  навесом.  Трава  намокла  и  скользила  под
подошвами, земля разбухла от дождя. И пока он стоял, глядя на  серую  мглу
там, где обычно виднелись  горы,  дождь  зарядил  снова,  и  он  выругался
(новообретенная привычка) и зашагал к реке, чтобы укрыться под  деревьями,
смутно подумав, а не окажется ли что-нибудь между ними.
   "Слишком уж ты много понимать начал! - закричала на него  тетя  Рейчел,
когда он отпустил шуточку о ее хлебе на соде, так что  даже  дед  не  смог
удержаться от смеха. Но она на этом не остановилась. - Болтался  с  Розой,
будто она была тебе сестра, а сам младше ее на десять лет!  Вот  что  тебя
погубило, малый!" В кухне воцарилась гробовая тишина. Майкл слепо  выбежал
за дверь, а к горлу подступали предательские слезы, и  он  успел  услышать
гневный голос Пата и визгливый ответ Рейчел.
   Как всегда, под деревьями сумрак был гуще и более темный и угрюмый, чем
зеленый колышущийся летний сумрак. Он шагал, шурша листьями, думая о  Розе
с сердитой растерянностью горя  и  желания,  но  вскоре  пришел  в  лесное
настроение и стал ступать осторожно. В такой вечер  в  лесу  вполне  могло
быть что-то. Сумерки и рассвет, сказал когда-то Муллан, и был прав.
   Майкл видел в этом лесу огромных оленей, а один раз в реке плыл кто-то,
шлепая хвостом по воде, - возможно, бобр. Ну и, конечно, волки.  Они  были
темными, эти  волки,  гораздо  чернее  волков  на  картинках  в  книгах  о
животных, и черепа у них были крупнее, тела  костлявее,  а  ноги  -  будто
скреплены из длинных палок. Сложены для быстроты, как борзые. Он  наблюдал
за ними с деревьев,  окурившись  древесным  дымом,  чтобы  заглушить  свой
запах. Этому научил его Муллан. Их  было  около  десятка,  то  больше,  то
меньше, и чаще всего они двигались с  юга  на  север,  переплывали  речку,
словно даже не заметив ее, и кружили по подлеску,  точно  отыскивая  след.
Один раз он увидел их в полях под верхним лугом  -  дальнюю  стаю  бегущих
силуэтов, маленьких, как муравьи в угасающем свете дня. Майкл никак не мог
понять, откуда они явились и что делают здесь. Он знал, что последний волк
на Британских островах был убит в Шотландии в восемнадцатом веке. В  полях
больше не водилось зверей, которых нужно бояться, и  в  Ирландии  в  любом
случае не осталось лесных дебрей. Эта загадка завораживала его.
   Но  в  этот  вечер  волков  не  было.  Он  слышал  реку  -  вздувшуюся,
стремительно несущуюся между берегов. Подлесок умирал в предчувствии зимы,
и земля между деревьями почти обнажилась. Глину усыпали листья, холодные и
мокрые.
   Остановил его звук голосов.
   Он встал на четвереньки, ощутил под коленями холодную землю и увидел на
том берегу проблески желтого света. Костер. Он начал продвигаться  вперед,
зная, кто там. Ему было страшно, но любопытство брало верх, и злость после
стычки с тетей Рейчел еще не улеглась.
   Они были в котловине на западном берегу реки. Он различал  их  силуэты,
скорченные перед "остром. Их спины. Уже так стемнело, что блеск  огня  его
слепил. Он прищурил глаза и пополз  вперед,  почувствовал,  как  его  рука
погрузилась в ил, а затем в леденящую речную воду. Вокруг  высоко  в  небо
поднимались деревья, с них, постукивая и шурша, сыпались  дождевые  капли.
Его засасывало то, что он видел и слышал. И еще запах - он чуял их  -  тот
же запах, что и прежде, и он вновь на секунду превратился в  перепуганного
ребенка, и застыл по лодыжку в бурлящей реке, вдыхая их душный  запах.  Но
ему  почти  исполнилось   тринадцать,   умудренные   тринадцать,   сильные
тринадцать, и в нем почти шесть футов, и он весь подобран, как  кошка.  Он
был непобедимо юн, а к тому же упрям как  осел.  И  он  пошел  через  реку
вброд.
   Дождь усилился, струйки затекали ему за шиворот, плечи намокли.  Костер
вспыхнул ярче - кто-то подбросил в него хвороста. Облизанные дождем фигуры
заблестели, запах стал гуще. Мокрые тела, немытые, в лесной грязи.  Голоса
внезапно смолкли, и он с ужасом подумал, что они его заметили, но раздался
стон, хриплый крик боли, и разговор возобновился. Если это  был  разговор.
Звучал он, как ворчание раздраженных собак.
   До них оставалось едва двадцать футов, когда он остановился, не слишком
доверяя своей лесной сноровке. Среди черноты  мокрых  деревьев  их  костер
образовывал маленький шатер желтого света, и падающие дождевые капли вдруг
вспыхивали точно искры, сыплющиеся с какой-то небесной наковальни. Четверо
лисьих людей сидели вокруг огня. Маски превращали  их  в  остроухие  тени,
глазницы выглядели странно безжизненными.  Они  кутались  в  густые  меха.
"Медвежьи шкуры?" - прикинул Майкл. Нет, шерсть не такая густая. Он  снова
вгляделся. Волк! Они  носили  волчьи  шкуры,  и  жесткая  торчащая  шерсть
загривков под их шеями создавала впечатление, что они горбаты.
   Он видел краску на их лицах, бледных,  точно  известка.  Белые  дуги  у
глаз, в нос и вокруг рта втерт какой-то темный пигмент. Под волчьим  мехом
были другие шкуры. Наверное, лисьи. Ему показалось, что в отблеске пламени
мелькнул кончик рыжего пушистого хвоста. Ремни из сыромятной кожи и пращи,
грубо сшитые сумки на поясах (в большинстве пустые), а  рядом  с  ними  на
мокрых листьях лежали копья и ножи - одни из грубо оббитых кремней, другие
зеленоватые и гладкие, возможно, бронзовые.
   Лисьи люди замолкли. Они ничего не жарили на костре, хотя над  ним  был
сооружен примитивный вертел, а возле огня подсыхала большая куча хвороста.
Вид у них был совсем измученный и унылый. А один поигрывал кремневым ножом
так, словно собирался полоснуть себя по горлу.
   Внимание  Майкла  привлекло  какое-то  движение   на   границе   света,
отбрасываемого костром. Что-то ворочалось там на разбухшей от влаги земле,
и  он  снова  услышал  тот  же  мучительный  стон.  Там   лежал   человек,
пришпиленный к земле, точно насекомое. Его руки тщетно рвались из уз.  Это
был  лисий  человек,  распятый  между  колышками,  почти   касаясь   щекой
валяющегося рядом его головного убора. На  обнаженной  груди  поблескивало
широкое пятно какой-то вязкой жидкости, и Майкл заметил, что  из  глубокой
раны в боку при  каждом  его  судорожном  движении  выплескивается  темная
пузырящаяся струя. Желудок Майкла медленно  всколыхнулся,  и  он  сглотнул
рвоту, почувствовал, как она обожгла ему горло.
   Вдали  одиноко  и  тоскливо  завыл  волк.  Лисьи  люди   встрепенулись,
посмотрели сквозь деревья на клубящееся небо. Уже воцарился  полный  мрак.
Хотя было почти полнолуние, лунный свет нигде не пробивался сквозь тучи.
   Наконец они, казалось, пришли к  общему  безмолвному  решению.  Встали,
взяли оружие и пошли туда, где на земле извивался их товарищ. Один вытащил
из костра плюющий огнем сук, и у подножия деревьев  заплясали  причудливые
тени. Они остановились над связанным, словно в ожидании.
   Тот гортанно зарычал, и Майкл вздрогнул. А потом подобрался поближе.
   Видно, ему было плохо. Человек на земле бился  и  дергал  свои  узы,  а
рычание становилось громче. Один из лисьих  попятился,  словно  от  ужаса.
Майкл смотрел и не верил своим глазам.
   Человек на земле изменялся, темнел,  вытягивался.  Он  обрастал  черной
густой шерстью с  быстротой,  с  какой  пар  осаживается  на  стекло,  его
туловище изгибалось, руки сгибались  в  несуществующих  суставах,  рычание
перешло в лающий рев разъяренного зверя. Майкл увидел,  как  меняется  его
лицо - вытягивается в морду, уши растут. Блеснули неимоверно длинные зубы.
Голова металась из стороны в сторону, в глазах вспыхнули два желтых огня.
   - Господи! - прошептал Майкл.
   Перед ним был уже не человек, а какой-то огромный  уродливый  зверь,  с
грудью бочкой, длинными конечностями и весь в черной шерсти. Одна  рука...
теперь уже лапа - высвободилась...
   И в грудь чудовища с невероятной силой вонзилось копье, пригвоздив  его
к земле. Человек-зверь завизжал, и в лесу вокруг уши Майкла уловили вой  -
уже не одного волка, а нескольких, - вой, полный безнадежности и отчаяния.
   Но чудовище на земле слабело. В его еще  живое  тело  вонзались  другие
копья: По  нескольку  раз.  Огромная  голова  перестала  дергаться,  глаза
потускнели.
   Лисьи люди тут же встали вокруг на  колени  и  принялись  кромсать  его
ножами. Майклу почудилось, что кто-то из них плачет, но шум дождя  в  лесу
мешал расслышать точно. Сам он промок до костей, но не замечал этого.  Все
его внимание поглощала гнусная сцена на краю светлого круга.
   Они поднялись на ноги. Один держал обеими  руками  скользкий  дымящийся
бесформенный комок. Потом они вернулись к огню, а на земле остался  лежать
выпотрошенный труп. Комок мяса в два кулака величиной был надет на вертел,
и кровь с шипением капала в огонь. Люди облизали пальцы и снова скорчились
у огня. Двое спрятали  лицо  в  ладонях.  И  все  тонко  застонали.  Тихое
стенание, полное горести. Они следили, как  сердце  чудовища  обугливается
над огнем, и поворачивали его липкими от крови ножами. Они  были  вымазаны
кровью, пропитались ею, краска на грязных лицах расплылась потеками.
   Едва мясо опалилось,  как  они  принялись  отрезать  от  него  куски  и
съедать, поднимая ломти к  спрятанному  за  деревьями  небу  торжественным
жестом, и лишь затем откусывали. Они съели все сердце, вытряхивая  комочки
запекшейся крови, дергая головой, чтобы оторвать кусок. А  когда  кончили,
один достал из-под мехов пузатый бурдюк, отпил из него и пустил вкруговую.
Майкл даже с такого расстояния  почувствовал  запах  спиртного,  крепкого,
легко воспламеняющегося. Каждый сделал  по  глубокому  глотку,  потом  они
утерли липкие лица, и двое направились к трупу и принялись свежевать его и
разделывать, будто телячью тушу. Раздался скрип кремня  по  кости,  резкий
треск, и жуткая голова откатилась в сторону - на миг блеснули клыки.
   - Майкл! Ма-а-айкл! - пробился сквозь шум дождя и шипение огня знакомый
голос. Майкл вздрогнул. Голос деда доносился с полей за лесом. Лисьи  люди
ничего не услышали. Это происходило вне  их  мира.  Он  медленно  пятился,
вдруг почувствовал, что совсем застыл в  мокрой  одежде.  У  него  затекло
тело, он двигался неуклюже, но  дождь  скрадывал  его  неосторожные  шаги.
Пламя отодвигалось все дальше и дальше,  а  затем  исчезло,  будто  кто-то
повернул выключатель, и он увидел  чуть  более  светлую  полосу  там,  где
кончался лес и начинались поля. И фигуру с фонарем, горящим так  же  ярко,
как костер, в лесу позади. Пат, его дедушка, высокий, как холм под  ночным
дождем, звал его. Он перешел реку, разбрызгивая воду, выбрался  из  сырого
леса и побрел вверх к лугу, измученный, как побитый пес,  а  мысли  вихрем
кружили у него в мозгу.
   Тетя Рейчел сторонилась Майкла еще много дней и вообще ходила  поджимая
губы. Майкл отмахнулся  от  этого,  как  от  очередной  дурацкой  причуды,
обычной для взрослых. Он еще не настолько вырос, чтобы затаивать обиды или
понять, что движет человеком в таких случаях.
   Его тянуло к реке посмотреть на место жуткого пиршества  лисьих  людей,
отчасти чтобы удостовериться, что это ему  не  приснилось,  а  отчасти  из
болезненного любопытства.  Однако  укорачивающиеся  дни  в  соединении  со
школой, домашними уроками и "небольшой работкой",  которую  ему  постоянно
поручали то бабушка, то дед, словно стакнулись не отпускать его за пределы
фермы. Муллан также перекладывал  нечестную  долю  своих  обязанностей  на
него: то почистить Феликса (старик тратил, с точки зрения Майкла,  слишком
много  забот  на  чертову  кобылку),  то  намылить  сбрую,  которой  и  не
пользовались-то никогда.  Иногда  Муллан  сидел  и  курил  в  чулане,  где
хранилась сбруя. Он смотрел в никуда, молчал, и только когда  Майкл  прямо
спросил, чего это с ним, ответил, что вот прощается. "Скоро такое  увидишь
только в музее, Майк". Майкл насмешливо захохотал, но старик оставался при
своей меланхолии, и в глазах его появлялся живой блеск,  пожалуй,  только,
когда он запрягал гнедую в легкую двуколку.
   Прошло больше недели,  прежде  чем  Майклу  удалось  снова  побывать  в
лесистой низине у реки. В субботу школьных занятий не было, и он мог пойти
туда среди бела дня, а не пробираться,  таясь,  в  сумерках.  Он  разлюбил
темноту с той минуты, когда увидел,  как  лисий  человек  преобразился  на
земле в зверя. В волка. То есть он  был  волк-оборотень.  При  этой  мысли
внутри у Майкла все похолодело. Надо бы рассказать кому-нибудь  взрослому.
Может, Муллану. Его кольнула боль, потому что он вспомнил Розу. Она бы ему
поверила. А если бы и нет, все равно согласилась бы пойти с ним  в  лес  и
самой посмотреть. Может,  тогда  бы  она  убедилась.  Почему  не  было  ни
похорон, ни поминок? Даже заупокойной службы? Или она все-таки жива?
   В лесу шелестел ветер, поскрипывали ветки, где-то тянули тоскливую ноту
птицы. Стрекоча, прямо у  него  из-под  ног  вспорхнул  дрозд.  Истеричные
птицы, часто думал он, чуть что - и в панику. Но дальше пошел осторожнее.
   Лес изменился. Как часто случалось, когда он шел по нему - обычно перед
тем, как он видел что-то необычное, что-то принадлежащее Иному Месту,  как
он его называл. Деревья выглядели старше, хотя  не  становились  выше  или
толще, и воздух казался другим - свежее и чище.  Его  обоняние  словно  бы
обретало новую остроту,  нос  подергивался  от  кислого  запаха  перегноя,
дикого чеснока и зеленого древесного  запаха,  который  он  не  взялся  бы
определить словами, хотя в нем было что-то от  аромата  недавно  скошенной
травы, но только несравненно более тонкого. И он замечал оброненные белкой
ореховые скорлупки, ободранную кору там, где пировал олень,  рассыпающиеся
погадки совы.
   И вот на мягкой земле отпечаток подушечек широкой лапы. Он  выпрямился,
но в лесу царила тишина, а до сумерек оставались еще часы  и  часы,  пусть
свет был тусклым, напоминавшим о поздней осени. Он взвесил, не выломать ли
прямую, как линейка, орешину, но передумал. Перед ним была река,  все  еще
вздутая и белая от пены.
   На этот раз он перешел ее по камням, чтобы не замочить ног, и углубился
в лес, и шум воды остался позади. Река образовывала здесь широкую подкову,
охватывая  обширный  полумесяц  густых  деревьев.  Если  держаться   этого
направления, он должен был снова выйти к  ней,  но  уже  более  спокойной,
чинно исчезающей под аркой старого моста, где они с Розой ловили рыбу.
   Он наткнулся на кострище без всяких поисков, чуть не наступив  в  золу,
прежде чем заметил ее. Среди головешек - кости. Вроде  бы  ребра  -  целая
горка. Более толстые расколоты, чтобы добраться до костного мозга.
   Он внезапно поднял  голову.  Слишком  тихо.  Даже  не  слышно  птиц.  А
впрочем, тут всегда  так:  птицы  словно  бы  избегают  этого  места.  Ему
почудился слабый отголосок шума воды - и все. Ветер замер.
   Он потыкал в кострище остатками вертела - в золу и  пепел.  Еще  кости,
присыпанные землей, золой и угольками.
   Он выбрал уголек побольше и, чуть  улыбаясь,  начертил  широкую  черную
линию поперек лица, украсил полосками щеки, вычернил нос.  Теперь  он  был
дикарем. Что бы сказала тетя Рейчел, если бы увидела его сейчас?
   _Совсем распустился_.
   Он покопался глубже. Конец палки задел что-то вроде большого камня,  он
отшвырнул ее и начал копать руками.
   Череп.
   Он выковырял его, запустив пальцы в пустые глазницы. Кое-где на  черепе
оставались обугленные хрящи, и грубые длинные черные волосы,  прилипшие  к
глине, и что-то вроде кожаного лоскутка - остатки уха, заостренного, точно
рог.
   Зубы заворожили его. Длиннее, чем у Демона, толще  у  основания.  Череп
был огромным, тяжелым, страшным. Пламя вычернило его. Он  очистил  его  от
золы  и  остатков  шкуры,  глядя  на  него  зачарованным  взглядом.  Череп
волка-оборотня. Поверят ли ему теперь? Может, поместят в музей,  как  меч,
который нашел его дед. О нем напечатают в газетах.
   Но мысль эта испарилась. Он продолжал смотреть на череп. Как будто  еще
живой! Так легко вообразить, что эти зубы лязгнут, глазницы запылают,  как
две свечи. Ему вдруг захотелось снова его закопать.
   Ну, нет! Он же пришел за этим. За доказательством. Что-то подлинное  из
того, что он видел. Нет, он его тут не оставит!
   Откуда-то из мрачных недр деревьев донесся долгий далекий вой.
   Он сразу вскочил. Волки.
   Череп оттягивал его  пальцы.  Это  правда,  что  вдали  слышится  шорох
бегущих ног? Перестук, неровный ритм? Он напрягся.
   Первого волка он увидел в двухстах пятидесяти ярдах  за  деревьями.  На
фоне стволов он выглядел до жути черным, точно  обугленный  труп.  Секунду
спустя следом за ним показались еще шестеро.
   Майкл повернулся и припустил бегом.
   До реки было не больше шестидесяти ярдов, хотя ее заслоняли деревья.  А
они вряд ли будут его преследовать до стен фермы.
   Близко. Очень близко.
   Позади он услышал какой-то  треск,  подвывания  и  рискнул  оглянуться.
Волки добежали до кострища и обнюхивали кости.
   Его ноги летели над опавшими листьями, ежевика и низкие ветки  царапали
ему лицо, цеплялись за рукава. Где же река?
   Бесполезно! Он, наверное,  начал  кружить.  Майкл  остановился,  тяжело
дыша. Тишину нарушало только глухое рычание у него за спиной.
   Звуков реки слышно не было.
   Его охватило  смятение.  Он  знал  этот  лес  как  свои  пять  пальцев,
что-зимой, что летом. Он не мог заблудиться, река должна быть слышна,  так
как в это время года она  становится  полноводной  и  быстрой,  и  шум  ее
разносится по самым дальним уголкам леса.
   У него за спиной фыркнула лошадь, и волки залаяли, точно свора  гончих.
Он стремительно обернулся и увидел за  деревьями  новую  огромную  фигуру.
Человек, черный как смола, на черном коне. Лицо его закрывал капюшон, и он
был закутан во что-то вроде широкого рваного плаща. Даже руки у него  были
обмотаны, точно у прокаженного. В одной он держал хлыст и,  мелькая  между
стволами, науськивал волков.
   "Сам Дьявол, - подумал Майкл. - И он хочет поймать меня".
   Майкл снова побежал, сам не зная куда, втягивая  воздух  со  всхлипами.
Рука заныла от тяжести черепа, но он не собирался его бросать.
   Уголком правого глаза он видел темные тени,  за  спиной  четко  стучали
копыта.
   Из глаз у него брызнули слезы, спина стала липкой от пота. Его  башмаки
казались тяжелыми, как гири.
   Он споткнулся, растянулся на земле и перекатился на бок. Череп  взлетел
в воздух и стукнул его по голове. В глазах у него на  секунду  помутилось,
но он, пошатываясь, поднялся на ноги, борясь с головокружением.
   На него с рыканием кинулось что-то, разинув черную пасть. Он  изо  всей
мочи взмахнул черепом, услышал, как кость ударилась о зубы  волка,  ушибив
его пальцы. Губа зверя лопнула, и он взвизгнул. Майкл еще раз  ударил  его
по морде и побежал. Весь лес  словно  гремел  рявканьем  стаи,  идущей  по
следу. В рявканье вплетался стук копыт, почему-то даже еще более страшный,
настигающий, неумолимый.
   Лес был ему незнаком - чужой, неизвестный, куда обширнее любого  в  его
собственном мире. Значит, он  проник  в  Иное  Место.  Он  погиб.  Рыдания
грозили разорвать ему грудь, задушить.
   И тут он увидел Розу -  совсем  ясно.  Она  стояла  перед  непроходимой
чащобой,  где  ежевика  переплеталась  с  орешником.   Она   махала   ему,
настоятельно, тревожно. Он чуть не засмеялся от облегчения.
   - Я знал, что ты вернешься,  -  прохрипел  он,  устремляясь  к  ней  на
неверных ногах.
   Это была не Роза. Он успел только взглянуть на нее, и она ускользнула в
глубину чащи, все еще маня его за  собой,  но  он  был  теперь  совершенно
уверен, что это не она. Эта девушка была выше, худощавее, с более  темными
глазами, и на ней был белый балахон без рукавов, открывавший шею.
   Он вломился в орешник и стал пробираться через него,  цепляясь  черепом
за ветки.
   - Подожди!
   Позади него волки завыли  от  злобы  и  разочарования.  Он  поперхнулся
безумным смехом, который оцарапал ему горло, как горячий песок, обдирая  и
обжигая