трепал их  волосы,
и в нем чувствовалось тепло, которого они не знали уже  много  недель.  Ни
треска ломающихся веток. Ни грохота падающих деревьев.
   Он истекал кровью, а левая кисть казалась бесполезным придатком, но  он
почти не замечал этого. Ему чудилось, что он  еще  слышит  стенания  леса.
Балдахин был разорван, деревья  были  повалены,  точно  кегли,  вскинув  в
воздух черные щупальца корней. Но небо вверху было голубое  и  пустое,  на
них лились солнечные лучи, и над грязью уже курился парок. Весенний  день,
и до заката еще далеко. Он нежно  обнял  Котт,  приподняв  ее  с  холодной
земли.
   - Вставай. Мы сейчас же уйдем отсюда.



        19

   Грязь заскорузла на  них,  превратила  волосы  Котт  в  шипастый  шлем,
запеклась на рваных краях их ран. Они сидели у большого костра  -  на  то,
чтобы  развести  его,  ушло  почти  два  часа  -  и  тщательно   прижигали
раскаленным до красна острием Ульфберта все раны, ранки и царапины на теле
друг друга. Но каждый мучительный ожог вырывал у  них  лишь  слабый  стон.
Боль стала такой же привычной, как потребность в сне.
   Им нечего было есть, нечего пить. Котелок, в котором они кипятили воду,
был приторочен к спине серого мерина и вместе с ним исчез в лесу.
   _Почему этот край назвал и  Волчьим,  когда  в  нем  нет  волков_?  Лес
получил свое название от этих тварей, от зверей,  которые  выпрыгивали  из
земли. Деревянные волки, хранители Волчьего Края, воплощение  враждебности
деревьев.
   Место схватки было в каких-нибудь ста ярдах от них -  только  на  такое
расстояние сумели они отойти.  Здесь  земля  была  посуше,  так  как  вода
отступила. Они лежали на  тонком  слое  веток  и  мха,  а  вокруг  них  из
древесных стволов рвались наружу лица погибших душ, зияли рты, разинутые в
беззвучном крике. И там был  Неньян.  В  надвигающихся  сумерках  раздался
громкий треск - с соседнего комля отвалился пласт коры,  и  открылось  его
широкое лицо, заключенное в древесине. На шее вздувались  жилы,  точно  он
старался высвободиться из тисков дерева. Увидев его лицо, Котт  закричала,
но теперь они не обращали на него внимания. Хлопотливый священник разделил
судьбу своих собратьев. Быть может, он  обменивался  с  ними  историями  в
каком-то замкнутом деревьями аду.
   Усталость сковала их тела, как одуряющий наркотик,  и  все  же  они  не
могли  уснуть.  Майкл  понимал,  что  путь  вперед  закрыт.  С  него  было
достаточно. У них не осталось сил идти дальше. Он не знал, хватит ли у них
сил вернуться.
   Он покинет Розу, отречется от нее. Ничего другого не оставалось. Во рту
у него был горький вкус - вкус неудачи. Котт  тоже  понимала  это,  но  он
полагал, что она не знает о его решении вернуться домой. Так или иначе, он
вернется домой. И если это означает, что  ему  придется  оставить  ее,  да
будет так. Пока он хотел только одного: вновь стать мальчиком без рубцов и
шрамов, не страшащимся темноты. Только возможно ли это?
   Котт тревожно заворочалась рядом с ним, и даже в неверном свете костра,
в игре теней он разглядел,  что  повязка,  стягивающая  рану  на  ключице,
потемнела еще больше от сочащейся крови. Такая исхудалая, такая замученная
болью! Он готов был зарыдать, но у него только защипало глаза. Он  предаст
их обеих, покинет ее и Розу. Его поиски завершились полной неудачей.


   Утром  движения  их  были  скованными,  точно  у  марионеток.  Они   не
разговаривали. В лесу было светло. Балдахин словно стал  менее  густым,  и
сверху просачивался бледный солнечный свет. Котт отломила  крепкий  сук  с
развилкой, чтобы он послужил  Майклу  костылем,  и  они  черепашьим  шагом
побрели на север, а позади них в  древесном  стволе  безмолвно  выло  лицо
Неньяна.
   Впрочем, им повезло: в перегное  они  обнаружили  след,  который  могли
оставить только лошади, а по сторонам кое-где  валялись  обрывки  сбруи  и
некоторые вещи. И после полудня они нашли их - две лошади  и  осел  стояли
дрожа,  седла  сбились  набок,  шерсть  была  заляпана  грязью,  в  гривах
запутались веточки и листья. Дальше они уже ехали верхом,  но  лишь  часть
дня, сберегая силы  животных  и  свои  собственные,  и  все  же  покрывали
порядочные расстояния. Через неделю неглубокие их раны почти зажили, и они
настолько оправились, что начали испытывать отвращение  к  лесным  тварям,
которыми питались, чтобы поддержать в себе жизнь.
   Через  десять  дней  пути  они  по  взаимному  согласию  зарезали  осла
священника, нагрузили лошадей кровоточащими кусками его  мяса,  а  вечером
наелись до отвала жилистым жарким. Мечта и серый были  так  измучены,  что
оставались равнодушными даже к запаху крови и брели  по  лесу,  словно  не
замечая останков своего недавнего товарища, свисающих по их бокам.
   Мясо придало силы Майклу и Котт. Пусть  оно  было  жестким,  но  ничего
вкуснее и питательнее они не ели с  того  дня,  когда  Неньян  угостил  их
козьей похлебкой и медом. Они объедались по утрам и вечерам, так что скоро
Котт уже могла идти рядом с серым весь день, но Майкл из-за раны  в  бедре
почти всю дорогу ехал верхом.
   Проходили дни. Лес словно не замечал их. Через две недели после  гибели
Неньяна они добрались до его поляны среди  бесконечных  огромных  деревьев
Волчьего Края - обратный путь занял у них  вдвое  меньше  времени,  словно
лесу не терпелось избавиться от них.
   Прохладный день клонился  к  вечеру,  когда  они  вышли  на  нее  (свет
становился все ярче, по мере того как редели деревья), вспугнув пасшуюся у
ее края козу,  и  увидели  навесы,  сооруженные  священником.  Между  ними
безмятежно бродили куры, однако в отсутствие брата лес уже  вторгнулся  на
его расчистку.
   Двор посередине, окруженный навесами,  уже  зарос  травой  и  ежевикой.
Зазеленела и дерновая кровля, а у порога тянулся вверх молодой папоротник.
Изгородь козьего загона обвалилась, а из земли повсюду поднимались  ростки
орешника и липы, березы и бука, многие уже почти доставали  им  до  пояса,
чуть покачиваясь под легким ветерком. Воздух  был  полон  густого  запаха,
похожего на запах только что вскопанного чернозема - запах буйного  роста.
Казалось, поляна была покинута не недели, а много месяцев назад.
   Они расседлали лошадей, задали им корма из запасов  Неньяна  и  пустили
пастись в бывшем козьем загоне. Потом вдосталь напились воды из ручья, все
еще чистой и прозрачной. Была она удивительно вкусной  и  такой  холодной,
что ломило зубы. Майкл встретился взглядом с Котт через ручей и понял, что
она теперь стала  человеком  -  настолько,  насколько  это  было  для  нее
возможным. И он подумал, нельзя ли им все-таки остаться  вместе,  отыскать
для себя местечко в его собственном мире.  Из-за  своего  тайного  решения
вернуться домой,  он  ощущал  себя  убийцей.  Что,  если  он  уговорит  ее
отправиться с ним?
   Они обшарили хижину и кладовую в  поисках  съестного  и  нашли  немного
копченого мяса, овощи в огороде, еще не задушенные сорняками,  и  горшочек
меда. Котт, его любительнице,  этого  показалось  мало,  и  она  принялась
грабить улей, выгребая пригоршни меда и воска, а воздух вокруг  ее  головы
был полон черных, разъяренных, но вялых от холода пчел. Когда вечером  они
с Майклом улеглись спать, волосы у нее слиплись от меда, а  лицо  распухло
от укусов. Но ее липкое лицо ухмылялось ему из-за костра, и  его  охватило
чувство, похожее на отвращение.
   Ночью кто-то бродил среди деревьев  у  поляны,  лошади  забеспокоились.
Майкл  с  обнаженным  мечом  захромал  от  костра,  вслушиваясь  в   звуки
колышущихся растений  и  приглушенных  шагов.  Кто-то  большой  кружил  за
границей света, он улавливал дыхание, блеск настороженных глаз, едкий,  но
очень слабый запах. Однако что-то от веры Неньяна еще осеняло  приют:  под
утро неведомая тварь, шумя кустами, удалилась в лес.
   - Кто это? - спросил Майкл у Котт.
   -  Может,  тролль.  Кто  знает?  По  слухам,  в  Волчьем  Краю  обитают
невиданные звери. Вроде древесных волков, которые на  нас  напали.  Думаю,
время, пока нас не замечали, миновало, Майкл. Все начинается сначала.
   Они с сожалением покинули поляну  Неньяна,  но  лошади  были  нагружены
всеми припасами, какие им удалось собрать. Связки негодующих кур свисали с
седел и разделанные туши двух коз.
   Когда они выезжали с  поляны,  Майкл  оглянулся  и  увидел,  что  крест
Неньяна дал зеленые ростки, которые уже маскировали его  очертания.  Крест
превратился в дерево, живое, растущее...


   Путь казался бесконечным, как  сорокалетние  скитания  по  пустыне,  но
только в конце не манила Земля Обетованная. Раненое бедро Майкла  медленно
заживало, и он бросил костыль. Лошади отъелись на ячмене Неньяна и  бежали
резвее, что было к лучшему - в деревьях они краем глаза  замечали  неясные
фигуры, в сумраке леса прятались более темные тени. Теперь в  глухие  часы
ночи они спали по очереди, и все время у границы  света  кто-то  двигался,
слышались странные звуки.  Но  Волчий  Край  вскоре  должен  был  остаться
позади.
   Дважды  на  них  нападали   гоблины   -   приземистые   карлики   ордой
набрасывались на них из мрака, но их встречали меч Майкла и  стрелы  Котт.
Оба раза они обращали врагов в бегство, складывая трупы убитых, как ограду
вокруг места своего ночлега. Нападения были необдуманными,  лихорадочными,
гримирч налетали кучками, а не сплошной массой. Из обеих схваток  Майкл  и
Котт вышли почти без единой царапины.
   Наконец лес поредел. Деревья на пологих холмах были ниже  и  пропускали
достаточно света для подлеска. Тут были птицы, дичь,  в  ручьях  струилась
чистая прозрачная вода. Котт громко смеялась, отбрасывая на  плечи  черную
гриву волос. После угрюмой враждебности Волчьего Края они словно попали  в
рай. У них было ощущение, будто они вырвались на волю из темницы  и  вновь
очутились в настоящем, ярком, полном жизни мире.
   Они  перестали  торопиться,   задерживались,   чтобы   поохотиться,   и
объедались свежим мясом. Лошади щипали сочную  траву  и  пили  из  ручьев.
Когда их вечером расседлывали, они катались  по  росистой  мураве,  очищая
шерсть от грязи и плесени темного леса, пропитывая ее душистыми запахами.
   И они - все они - чуть не погибли.
   Когда утром они разогревали мясо на  костре,  на  них  врасплох  напала
волчья стая - восемь поджарых  зверюг  с  глазами  желтыми,  как  гной,  и
черными мордами. Пока Майкл удерживал лошадей, Котт поразила двоих  своими
последними стрелами, а третьему распорола брюхо ножом, который они забрали
из хижины Неньяна. Четвертый вцепился в  заднюю  ногу  серого  мерина,  но
отлетел от удара копыта. Майкл зарубил того, который  бросился  на  Мечту,
но, падая, зверь ухватил Ульфберт зубами и вырвал его из руки Майкла.  Еще
один волк прыгнул на него, но  Котт  перехватила  его  в  воздухе,  и  они
покатились по земле, рыча в унисон, а когда схватка завершилась,  с  земли
поднялась Котт. Одна ее рука была  по  локоть  в  крови.  Уцелевшие  волки
обратились в бегство.
   После этого они начали соблюдать осторожность, с запозданием  вспомнив,
что  в  Диком  Лесу  хватает  и  своих  ужасов.  И  они  истосковались  по
человеческим лицам, по звукам голосов, кроме своих собственных.
   Впрочем, ждать им оставалось недолго. Через три дня после возвращения в
нормальный лес, каким его счел Майкл, они наткнулись на широкую  дорогу  с
севера на юг. Они поехали по ней (какое  облегчение,  когда  не  надо  все
время наклонять  голову  из-за  веток  и  перепрыгивать  через  поваленные
стволы!) и вскоре увидели по сторонам пни  со  следами  топора,  брошенные
шалаши и в конце концов увидели  деревню  чуть  в  стороне  от  дороги  на
небольшой расчистке. Они вдохнули запах дыма, услышали детские голоса.
   - Цивилизация! - сказала Котт. Из-за  деревьев  выбежали  дети  -  трое
маленьких оборвышей. При виде неизвестных всадников они разом остановились
как вкопанные, а потом издали дружный вопль и бросились наутек,  крича  на
лесном языке:
   - Файсиран, файсиран!
   Слово это могло означать только "чужие" или "враги". В Диком  Лесу  эти
понятия были практически взаимозаменяемыми.
   - У нас такой страшный вид?
   - А ты давно видел свое лицо, любовь моя? Седобородый убийца - вот  как
ты выглядишь.
   Он решил было, что Котт шутит, но ее  лицо  осталось  очень  серьезным.
"Седой, - подумал он. - Я теперь седой старик".
   Да, наверное, вид у них страшный. Во-первых, они  на  лошадях.  В  лесу
верхом ездили почти лишь одни рыцари. Во-вторых, они вооружены. И  покрыты
рубцами. Взгляд у них дикий,  лица  чумазые,  одежда  рваная,  в  кровавых
пятнах, грязная, десятки раз чинившаяся. Они теперь носили короткие  плащи
из оленьих шкур шерстью наружу, чтобы не промокать во  время  дождя,  а  с
седел у них свисали куски копченой оленины,  плохо  завернутые  в  лоскуты
запасной  сутаны  Неньяна.  Красота  Котт  была  скрыта  маской  грязи   и
всклокоченными, полными колтунов волосами. Даже трудно было  распознать  в
ней женщину, потому что она была худощавой, как юноша, а  на  боку  у  нее
висел бронзовый нож Неньяна, зловеще посверкивая.
   Из-за  деревьев  выбежали  мужчины,  зажимая  в  кулаках  свои  орудия.
Полдесятка... десяток... пятнадцать человек - они сомкнулись в  безмолвные
ряды. А позади них стояли ребятишки и несколько  женщин.  Майкла  охватила
безмерная усталость.
   - Pax vobiscum, - сказал он.
   При этих словах они оживились,  начали  переговариваться  между  собой.
Многие всматривались в Ульфберт. Наконец  один  мужчина  выступил  вперед.
Выглядел он таким же дикарем, как и прочие в их одежде из оленьих  шкур  и
грубой шерсти, но голова у него была выбрита.
   - Et cum spirito tuo.


   Звали брата Дерний, и он оказал им гостеприимство, хотя жители  деревни
отнеслись к ним с большой опаской. Они прожили  там  три  дня,  дав  отдых
лошадям и себе. Котт вызвала небольшую сенсацию, когда вымылась, и мужчины
увидели ее лицо по-настоящему. Она была прелестна,  как  прежде,  но  иной
хрупкой прелестью тонких узоров инея. Тоненькая, как  молодое  деревце,  с
огромными глазами на исхудалом лице. Ее  тело  покрывали  лиловато-розовые
следы ушибов и ссадин, старых и еще  не  заживших,  и  по  ночам  Майкл  с
тоскливой жалостью целовал их все. Обнимая ее, он почти  боялся,  что  она
переломится под тяжестью его тела.
   Деревня была последним людским селением перед  началом  Волчьего  Края,
забытым местом, через которое брат Неньян прошел двенадцать весен назад  и
куда редко заглядывали рыцари.  Едва  жители  забыли  свой  первоначальный
страх, как они  дали  волю  жажде  новостей  и  любопытству.  Особенно  их
интересовал тот факт, что эти  двое  приехали  с  юга,  из  жутких  глубин
Волчьего Края. Но Майклу и Котт было нечего им сказать.
   На третью ночь, лежа  обнявшись  в  отведенной  им  хижине,  они  вдруг
услышали стук копыт в лесу - еле  слышный,  далекий.  И  вой  волков.  Они
поняли, что их по-прежнему преследуют, и  на  четвертое  утро  отправились
дальше, увозя благословение священника.


   Бесконечные дни, нескончаемый путь. Они  останавливались  на  некоторое
время, а потом ехали дальше, когда звери приближались. Деревни встречались
все чаще, становились все больше. В лесу им попадались другие  дороги,  за
деревьями  они  видели  шпили  церквей   и   встречали   отряды   рыцарей,
патрулировавших лесные тропы.  Продвигались  они  медленно,  неизменно  на
север, иногда замечая в лесу признаки присутствия  племен:  мелькающие  за
деревьями фигуры, такие же осторожные, как  лесные  животные.  Трижды  они
натыкались на останки людей, сожженных на костре,  а  один  раз  оказались
посреди опустошенной стоянки, где стоял смрад от непогребенных  трупов,  с
которыми расправлялись вороны и лисицы. Рыцари мстили за нападение  лисьих
людей. Годы и годы тому назад - во всяком случае так казалось.
   - Куда мы едем? - как-то спросила Котт, и он ответил:
   - Искать людей Рингбона.
   Но это была лишь часть правды.
   Когда весна сменилась летом, и они сбросили тяжелые  меха,  он  наконец
сказал ей, что хочет вернуться домой. Хочет вернуться в то утро, в которое
ушел, и вновь стать мальчиком. Они направлялись к  пещере,  через  которую
попали сюда - к единственной неизменной двери,  через  которую  он  из-под
моста попадет в свой мир. И он попросил ее уйти с ним.
   На миг ему показалось, что она набросится на него с кулаками. Ее  глаза
засверкали. Но это просто  отразили  солнце  слезы,  наполнившие  их.  Она
ничего не сказала, и следующие два дня прошли в напряженном молчании, и он
не мог добиться от нее никакого ответа. Эта тема стала нелепо,  мучительно
запретной.
   Вновь они заметили, что за ними наблюдают. Но теперь это был не лес.  В
деревьях раздавался гулкий смех, переходивший в рычание, и,  казалось  им,
они видели лица среди ветвей, наблюдающие за ними. Начались всякие  мелкие
неприятности. Вдруг прохудился самый большой  бурдюк.  Лошади  то  и  дело
начинали хромать. Подпруга Майкла лопнула, и он обнаружил,  что  она  была
наполовину перегрызена. Котт громко звала Меркади в уверенности,  что  все
это - проделки вирим, но никто не откликался.
   - Они от меня отказались, - шептала она. - Я больше не своя для них,  -
и никакие убеждения Майкла на нее не действовали. Ощущение вины...  словно
холодный нож пронзал его внутренности. Он погубил ту жизнь, какую она вела
здесь до его появления, а теперь он  намеревался  покинуть  ее.  Нет,  она
должна пойти с ним. Должна! Тут ей нечего делать.
   Наступил и миновал день солнцеворота. Волосы  Майкла  совсем  побелели,
хотя борода  оставалась  пегой,  точно  у  старого  морского  волка.  Котт
казалась  его  дочерью...  нет,  внучкой.  Они  ехали  на  север  -   пара
изгнанников в поисках покоя, и все это время  погоня  следовала  за  ними.
Отдаленный шум в ночи, резкий звериный запах в  темный  час  перед  зарей.
Хотя  они  оправились  от  перенесенного  в   Волчьем   Краю,   постоянная
настороженность измучила их, держала в состоянии вечного раздражения. И  в
тот день, когда они случайно наткнулись на лисьего человека,  охотившегося
в одиночестве, Майкл слепо наехал на  него  и  чуть  не  убил,  подчиняясь
бездумному рефлексу. И только  когда  сбитый  с  ног  бедняга  закричал  в
отчаянии "Утвичтан!", кровавая пелена спала с его глаз,  и  Майкл  опустил
меч. И услышал собственный хриплый смех, полный  облегчения  и  радостного
узнавания.
   Ликование. Пиршество. Счастливый день, как будто ничем  не  омраченный.
Рингбон встретил их широкой улыбкой, забыв обычную сдержанность, и  они  с
Майклом обнялись, как братья. Котт и Майкла приветствовали точно героев, и
Майкл почувствовал, что, по-своему, это было возвращение домой  к  чему-то
родному и привычному.
   Племя лисьих людей пополнилось. Они приняли к себе медвежьих людей, чью
стоянку разорили рыцари, и теперь их было  почти  восемьдесят  -  солидное
число, и они совсем не  походили  на  тех  испуганных  отчаявшихся  людей,
которых он в последний раз видел у границы Волчьего Края. Они пробились на
север,  теряя  соплеменников  по  двое,  по  трое,  но  теперь  они  вновь
обосновались на своих исконных охотничьих угодьях, и ни звери, ни рыцари с
железными мечами уже не изгонят их отсюда.
   Про битву в деревне сложили песню, племенное сказание, и Майкл осознал,
что для этих людей они с Котт превратились в легенду. Новые члены  племени
смотрели на них  с  почтительным  страхом.  Утвичтан,  человек,  сражавший
рыцарей огнем и громом, не побоявшийся проникнуть в Волчий Край!  Теовинн,
древесная  дева,  знающая  лес  лучше  любого  охотника.   Им   предстояло
превратиться в миф.
   Но они должны были ехать дальше. Волки приближались, а Майкл не  хотел,
чтобы из-за него этим людям пришлось столкнуться с Всадником.
   Рингбон и несколько его людей отправились  проводить  их  через  лес  -
туземный почетный эскорт, - и, когда лето перешло в осень,  они  были  уже
далеко на с