ом  далеко.  Да,  гримирч
бродят у границ приюта, высматривая отбившихся от стада. Последние  недели
они что-то зачастили сюда. Их взбудоражило какое-то происшествие  в  лесу.
Но не бойтесь. Тут мы в безопасности.
   - Мы не боимся, - холодно сказала Котт.
   Брат Неньян улыбнулся.
   - Я верю тебе, дитя. Всякий, кто добрался до этого места, должен  иметь
канаты вместо нервов.
   - Всякий, кто живет в глубине Волчьего  Края  в  одиночестве,  тоже  не
может пожаловаться на свои нервы, - сказал Майкл полувопросительно.
   Брат слегка наклонил голову и помешал в дымящемся котле.
   - У нас у каждого есть свои способы уцелеть. У меня - моя вера. У тебя,
- он обратился к Котт, - есть, по-моему, что-то иное. Быть  может,  другая
кровь в жилах. Только разница не так уж велика, позволь тебе сказать.
   - Но делает нас врагами, - ответила Котт.  Ее  уши  торчали  из  черных
волос, а глаза блестели по-кошачьи. Она почти утратила человеческий облик.
Майкл растерялся, осознав, насколько он свыкся с  ее  наружностью.  Только
теперь, глядя на такого обычного  человека,  размешивающего  похлебку,  он
понял, насколько необычно выглядит она.
   - Я пригласил тебя под свой кров, хотя и почуял в тебе кровь вирим.  Не
заслужил ли я хоть немного доверия в ответ? - спросил Неньян.
   - Такие, как ты, века подвергали гонениям племена и вирим. Ты  думаешь,
нам так просто забыть об этом?
   - Котт! - перебил Майкл, но она и внимания не обратила.
   - Мы - древесный народ. Чем это делает нас в ваших глазах? Даже воду  в
лесу вы отравляете. Я чую то, что ты называешь святостью этого места,  то,
что отгоняет зверей. Но не меня, святой человек, потому что  я  обладаю  и
человеческой кровью. Я - подмененная, и моя душа уже в закладе.
   Брат Неньян уставился на Котт. Добродушие на его круглом лице сменилось
чем-то вроде печали.
   - Дитя, мы трое - лишь искорка во тьме этого леса. Он сокрушил был нас,
если бы мог. В вас обоих я замечаю нечто, чему не место здесь. Быть может,
до сих пор оно вас оберегало, но берегитесь, как бы в конце концов оно вас
не погубило.
   Его спокойный взгляд  упал  на  Майкла,  который  молчал  и  напряженно
готовился перехватить Котт. Она скорчилась, как загнанный в угол  леопард,
царапая  ногтями  земляной  пол.  Снаружи  дождь  превратился  в  ревущий,
гремящий ливень. Он барабанил по крыше, как живое существо, как приспешник
леса, старающийся вломиться внутрь.
   - Ты, - сказал брат Майклу, - ты не из этого мира, хотя в тебе есть его
частица. Я чувствую в тебе былое благочестие, друг мой. Не  можешь  ли  ты
втолковать своей даме, что я не хочу причинять ей зла?
   - Это правда, Котт. Он говорит правду, я уверен.
   Котт бросила на него свирепый взгляд - зрачки в зеленом пламени ее глаз
были как две вертикальные щелки.
   - Девочка, ну пожалуйста! - он зажал в ладонях злобное лицо, ища в  нем
ту, которую любил. Она начала вырываться,  вцепилась  одной  рукой  в  его
руку, пытаясь  отдернуть  ее.  Прежде  ей  это  удалось  бы,  но,  вопреки
владевшей им слабости, лес развил в нем силу. Он поцеловал Котт,  притянул
ее голову к своему плечу и почувствовал, как она дрожит.
   - Все хорошо, - прошептал он. - Тут мы в безопасности.
   Он услышал, что дождь снаружи утихает, и понял, что решительная  минута
осталась позади. Дар Меркади, подумал он, имеет свою оборотную сторону.
   - Присмотри, чтобы он чего-нибудь не  сотворил  с  едой,  -  прошептала
Котт. - Я голодна.
   - Так пусть это будет простая трапеза, неблагословенная и нетронутая, -
сказал брат Неньян. - Разделите ее со мной, кем бы и чем бы вы ни были.  В
эти места не так  уж  часто  заглядывают  путники,  и  мне  не  приходится
выбирать гостей, -  улыбка  вернулась  на  его  губы,  а  хижину  заполнил
аппетитный теплый запах.
   В похлебке кроме мяса были репа и  капуста,  а  заели  они  ее  пресной
лепешкой и запили пахтой. Ели они молча под замирающий шум дождя. Близился
вечер, свет, просачивавшийся в окошки, стал сизым. Из леса донесся  волчий
вой - первый, который они услышали, расставшись с лисьими людьми, и  Майкл
вздрогнул, испугавшись за лошадей, но брат Неньян покачал головой.
   - В приют без моего дозволения не проникнет никто и ничто. Ваши  лошади
и моя живность ограждены.
   - Но как ты очутился так далеко в лесу? Да еще в этом лесу?
   Брат Неньян откусил кусок лепешки.
   - Я пришел сюда давно, и я был не один. Со мной пришел юный  послушник,
но  потом  он  ушел.  Если  он  жив,  то  должен  был  давно  вернуться  в
человеческие леса.
   Майкл вспомнил изуродованный труп,  который  они  с  Котт  нашли  возле
лагеря лисьих людей, но промолчал. Хотя и чувствовал на себе взгляд  брата
Неньяна.
   - Но почему ты выбрал Волчий Край?
   - Я здесь один, и я люблю могучие деревья.  Это  хорошее  место,  чтобы
жить и размышлять. Кроме того, мне давно  хотелось  узнать,  какая  судьба
постигла отряд, отправленный сюда много  лет  назад.  Иногда  я  брожу  по
окрестностям  в  поисках  следов.  И   порой   нахожу   истлевшие   кости,
непогребенные, засыпанные палой листвой.
   Брат Неньян больше ничего не добавил, хотя Майкл не сомневался, что  он
о многом умолчал. Нечто другое, нечто большее привело или  пригнало  этого
человека сюда.
   - Вы тоже далеко углубились в Волчий Край, - добавил брат. -  И  далеко
ушли от своего дома, если я не ошибся в догадке, - его взгляд скользнул по
мечу Майкла.
   - Может быть.
   - Две вещи сохраняют человеку жизнь в этих местах. Вера и лесная магия.
Мне часто приходило в голову, не сливаются  ли  они  воедино.  В  конце-то
концов Господь наш приял смерть на древе. И  две  вещи  приводят  человека
сюда. Либо он бежит от чего-то, либо преследует что-то. И здесь, в Волчьем
Краю, погоня и  преследование  тоже  часто  сливаются  в  одно  -  охотник
становится предметом охоты. Странное место! Корни этих деревьев уходят  на
огромную глубину. Они достигают центра мира. Тут есть много  мудрости  для
тех, у кого достает крепости духа и тела, чтобы искать ее, и кому выпадает
удача найти ее. И еще сила. Тут так много силы, что  многие  звери  ее  не
выдерживают.
   -  Некоторые  выдерживают,  -  неожиданно  сказала  Котт.  -  Некоторые
порождены ею.
   - Неужели?
   - Вирим говорят, что лес - супруга Всадника, и они дети его и деревьев,
часть самой земли.
   - А ты, дитя, что,  по-твоему,  есть  ты?  -  с  бесконечной  мягкостью
спросил брат.
   Котт прожгла его взглядом.
   - Я же сказала тебе, что я - ничто. Я то, что вирим называют полу-полу,
а деревенские - подмененными.
   - Нелегко оказаться между двумя мирами.
   Котт промолчала и наклонила голову над чашкой с  пахтой  с  неожиданной
кротостью. Брат вновь перевел глаза на Майкла  и  измерил  взглядом  длину
Ульфберта.
   - По виду ты воин, но что-то говорит мне, что это не так.  Племена  все
еще хранят долю наследия воинов - гордость, стойкость,  которую  не  найти
даже у рыцарей Церкви... Ты встречался  с  ними,  с  нашими  воинствующими
рыцарями?
   - Я знаю про них, - отрезал Майкл. Этот святой человек начинал  внушать
ему недоверие. - Наши ответы - это плата за твое гостеприимство?
   Брат Неньян словно бы искренне огорчился.
   - Прости меня. Я вижу, что излишне любопытен. Опасность, которой трудно
избежать при столь редких встречах в этой части мира.  От  случайных  моих
гостей я стараюсь узнать побольше, чтобы было над чем поразмыслить,  когда
вновь остаюсь один.
   Они кончили есть в молчании,  а  снаружи  сгущались  синие  сумерки,  и
воздух звенел от журчания воды, стекающей с  верхушек  деревьев.  Их  лица
озарял огонь, становившийся все ярче по  мере  того,  как  угасал  дневной
свет. Вновь Майкл услышал волчий зов в  надвигающейся  тьме.  Зов,  полный
тоски. Потерянная душа, заблудившаяся в дремучем лесу.
   Котт  помогла  брату  перемыть  посуду  с  каким-то   вызовом,   словно
подначивая его пойти ей наперекор. Она  вытерла  сырость,  просачивавшуюся
под дверью и поправила деревянный порог. Снаружи утоптанная  земля  поляны
была залита дождевой водой, и лужи посверкивали в отблесках огня, падавших
из окон. От ветра по воде  бежала  беспокойная  рябь.  Майкл  увидел,  что
лошади укрылись под навесом, дальше в  своем  загоне  кружили  козы,  куры
устраивались на ночлег  под  другим  навесом.  Наступающая  ночь  казалась
мирной. Если  бы  не  колоссальность  деревьев,  он  мог  бы  счесть,  что
находится в человеческой части леса.
   Как способен человек жить тут год за годом, когда только  смена  времен
года да капризы погоды отмечают ход времени? Когда-то  ему  казалось,  что
это путешествие будет своего рода идиллией, с замками и рыцарями, феями  и
гоблинами. Но все обернулось несколько иначе.
   Ему вспомнился родной дом, ферма. Как давно это было! В ином мире.
   "Да я бы хоть сейчас вернулся назад, - подумал он с внезапной  злостью.
- Бросил бы все, отправился бы домой, забыл про фей".
   А Котт? А Роза?
   Не все так просто и аккуратно. Это место перехлестывало в мир,  который
он называл своим. Вот почему он здесь. Не просто турист.
   Отвернувшись от окна, он с изумлением увидел,  что  брат  Неньян  курит
длинную  глиняную  трубку,  обколотую  и   закопченную.   Святой   человек
ухмыльнулся, показав крупные зубы с черными провалами между ними.
   - Моя слабость это зелье. Я его выращиваю, хоть оно больше смахивает на
труху.
   Майклу вспомнилась чудесная трубка Муллана, красная, как свежая  кровь.
Но дым из трубки брата оказался на удивление душистым. Он объяснил им, что
подмешивает  к  табаку  разные  травы,  а  смесь  вымачивает  в  меду  для
благоуханности. У него на поляне стоят ульи. Пчел обитатели леса неизменно
уважают. Кроме медведей, конечно. Но они тут - редкость. Однажды  на  краю
освященной земли все утро просидел тролль  и  за  кусок  сот  поведал  ему
длинное сказание. А из воска получаются  лучшие  в  мире  свечи.  (Тут  он
указал на тонкие бледные палочки на полке почти у самого низкого потолка.)
Но некоторые беседы лучше вести у горящего очага.
   - Когда я сижу здесь по вечерам, - задумчиво продолжал он, - наедине  с
огнем и деревьями, я понимаю, что священник я никудышный.  Вдруг  понимаю.
Моя вера достаточно крепка, чтобы  отгонять  зверей,  если  только  это  и
вправду вера. Порой мне сдается, не любовь ли это к лесу и  со  всеми  его
ужасами. Жить тут, где не с кем словом перемолвиться,  в  дремучем  черном
лесу - для меня это мир и покой... Или  даже  молитва,  -  он  внимательно
посмотрел на Котт. - Вы говорите правду об этом месте - ты и  твой  народ.
Лес живой. И особенно здесь. Он многое помнит.
   Образ Розы, раскинувшейся среди листьев, мужчина на ней - Майкл опустил
голову. А брат продолжал:
   - Здесь в темные дни я видел конец первого похода братьев. Я видел, как
они сплотились вокруг креста, а гоблины убивали их.  Я  видел  непотребное
пиршество, которое последовало затем. И я видел, как Всадник  наблюдал  за
всем этим.
   Лицо брата посуровело. Несмотря на мягкую округлость лица,  он  казался
угрюмым, замкнутым, а отблески  огня  скользили  по  его  лбу  и  щекам  в
прихотливой игре света и теней.
   - Он иногда приезжает сюда, сидит на своем коне у края поляны и глядит,
как я тружусь. Никакие мои молитвы,  никакие  знамения  не  понуждают  его
уехать. Видел я его и в глухие ночи, когда светила луна: вокруг  его  коня
ластились волки-оборотни, а у него за спиной  безмолвно  толпились  черные
гоблины. Он сидит  на  коне  и  наблюдает.  Но  тут  я  начинаю  думать  о
воспоминаниях леса, которые видел: как моих собратьев резали, точно  скот,
как оскверняли и уродовали десятки трупов, и это укрепляет  меня.  Я  могу
под этим безликим взглядом преклонить колени в десятке  шагов  от  него  и
молиться... А трубка-то погасла!
   Он нагнулся, чтобы разжечь ее снова веточкой, выхваченной из очага, и в
наступившей тишине они  наклонили  головы,  прислушиваясь.  Ветер  доносил
что-то издалека. Неньян благодушно попыхивал трубкой,  но  глаза  его  под
бровями поблескивали, как два камешка.
   - Он... - это было сказано тихо, почти шепотом.
   Топот копыт, еще далекий, но приближающийся. Лошадь летит галопом.
   - Помяни дьявола, он тут и явится, - пробормотал Майкл присловие деда.
   Все ближе... Они подняли глаза к потолку, осознав, что копыта стучат по
воздуху вверху на высоте древесных крон. На миг топот раздался прямо у них
над головой - негромко рокочущий гром, и  Майклу  почудилось,  что  кровля
содрогается. Затем стук начал удаляться и замер в лесу.
   Неньян засмеялся.
   - Вот так он скачет тут почти каждую ночь по пути  в  свой  замок.  Мне
кажется, я заноза у него в боку. Зуд, который он пока не может унять.
   - Его замок? - повторил Майкл, чувствуя на себе взгляд Котт -  зеленых,
светящихся, нечеловечьих глаз.
   - Да. Он отсюда не очень далеко. Однажды  мне  довелось  посмотреть  на
него сквозь окутывающие его туманы. Черный, высокий, как небольшая гора, а
подножье окружают густые,  сплетенные  ветви  деревьев.  Я  хотел  подойти
поближе, но испугался, и вера моя поколебалась.  Пришлось  отступить.  Это
место таит страшную печаль и силу. Будто земля там лопнула, и самая черная
ее магия медленно просачивается наружу... А замок - струп на ране.  И  все
же... все же...
   Он помолчал.
   - Вы ведь держите путь туда? В замок Всадника?
   Котт положила руку на плечо Майкла, словно прося его промолчать, но  он
сказал:
   - Да. Мы направляемся туда. У нас там есть дело.
   - Дело! - глаза брата повеселели. - Думается  мне,  очень  важное,  раз
привело вас на край жизни.
   - Именно.
   В очаге затрещали,  рассыпаясь,  головни.  Брат  Неньян  заговорил,  не
вынимая трубку изо рта:
   - Буду рад видеть вас моими гостями, пока вы не соберетесь с силами для
того, что вас ждет впереди, - но он не отводил взгляда от огня,  и  Майклу
показалось, что сначала он хотел сказать что-то другое.


   Наступило утро, серое и сырое.  В  полужидкой  грязи  поляны  виднелись
только отпечатки  сандалий  брата  Неньяна.  Майкл  проснулся  с  тяжелой,
гудящей головой - ведь он уже много недель не спал под крышей. За окном он
увидел, как Неньян задает корм своей живности:  с  плеча  у  него  свисала
сшитая из кожи сумка, и за ним с надеждой бежала стая кур, а петух вновь и
вновь оглашал утренний воздух своей песней. Лошади жадно тыкались  мордами
в деревянную колоду, их дыхание завивалось  белыми  облачками  пара.  Хотя
зима  отступала,  здесь  она,  по-видимому,  оставила  арьергард,  который
вступал в бой за каждый новый день.
   Котт встала на цыпочки и потерлась носом о шею  Майкла.  Ее  рука,  еще
хранящая  тепло  мехов,  скользнула  спереди   по   его   штанам,   сжала.
Прикосновение это сразу возбудило его, но он отодвинулся.
   - Не надо, Котт. Не здесь.
   - А почему? Слишком святое для тебя место?
   - Нельзя же при нем. Это его дом, и он священник.
   Она невесело засмеялась, погладила его по вздувшимся  штанам  и  отошла
собирать вещи.
   - Мы уедем сегодня? - спросила она.
   Он  смотрел  на  поляну.  Между  деревьями  висел  туман,  как  тюлевые
занавески. В воздухе пахло дождем, все тело у него ныло от ран и слабости.
Он чувствовал себя старым, непозволительно старым, изношенным, как  рваный
башмак. Ему хотелось снова укутаться в меха и  проспать  до  конца  серого
утра.
   - Нет. Останемся на день. Лошадям надо отдохнуть.
   - Ах, лошадям! - протянула она насмешливо. - Ну конечно.
   - Заткнись, - устало буркнул он.
   На завтрак были лепешки с медом - лакомство,  соблазнившее  даже  Котт.
Неньян отвернулся, чтобы прочесть молитву над своей порцией,  а  Котт  уже
уписывала лепешку за обе щеки. Майкл попытался есть  медленнее,  но  и  он
кончил задолго до того, как брат дожевал  последний  кусок.  Ни  слова  не
говоря, Неньян протянул им обоим еще по лепешке и налил в их кружки пенной
пахты. Вкус ее вызывал в памяти шумные завтраки у теплой плиты в  Антриме,
стук сапог входящих и выходящих работников. Но виделись они смутно,  будто
сквозь грязное стекло.
   - Я взял на себя смелость осмотреть твой меч, покуда ты спал, -  сказал
Неньян, берясь за вторую лепешку.
   - Зачем?
   - Края потемнели и отливают синевой. Его надо закалить.  Железо  в  нем
размягчилось.
   - Ну и?
   - Ну, так я закалю его для тебя. У меня есть кузница, и я могу развести
жаркий огонь.
   Майкл осмотрел Ульфберт. Красивые волнистые линии,  оставленные  ковкой
на его поверхности, были точно струящаяся вода. Когда-то он читал об этом.
Железные прутья скручивались и раскалялись снова и снова, чтобы как  можно
лучше очистить металл от углерода, сделать его похожим на сталь. Но, чтобы
железо  сохраняло  твердость,  его  надо  было  время  от  времени   вновь
закаливать.
   - Ладно, - сказал он.
   Котт  не  пожелала  даже  подойти  к  кузнице,  и  бродила  по  поляне,
разговаривая с козами  и  курами,  пока  Майкл  помогал  святому  человеку
разжечь древесные угли. Затем Неньян полчаса нагребал кучу  мокрой  глины,
благо после дождя это было просто, и измерял ее мечом.
   - Зазубрину эту я выправлю, а клинок чуть искривился.  Этот  меч  видал
виды - он одобрительно провел пальцем по лезвию, на мгновение став  просто
мастером. Кожаный фартук прятал сутану, лицо от холода разрумянилось,  как
у Санта-Клауса.
   - Это был меч рыцаря. Я убил его, - сказал Майкл,  не  в  силах  дольше
вести игру.
   - Я знаю.
   Неньян положил меч на угли, и Майкл принялся раздувать  грубые  кожаные
меха. Каменный горн превратился в крохотное солнце красного и белого  жара
в тумане холодного утра, и вскоре Майкл вспотел, лоб у него горел,  куртка
все сильнее нагревалась. Котт напевала по  ту  сторону  поляны.  На  углях
плясали языки пламени.
   - Достаточно.
   Неньян извлек меч из огня и бросил  на  каменную  наковальню,  взял  на
удивление небольшой бронзовый молоток и принялся легонько им  постукивать,
наклонив лицо к раскаленному добела лезвию. Взлетали искры, но  он  словно
не замечал их. Он щурился, вглядывался, его лицо залоснилось от  испарины,
а потом он вновь положил меч на угли и вытер виски. Майкл снова  заработал
мехами.
   - Откуда ты знаешь?
   Брат  улыбнулся.  (Майкл  уже  решил,  что  это  наиболее  естественное
выражение его лица.)
   - Такое прекрасное оружие есть лишь у рыцарей и знати.  Ульфберт  умер,
когда нынешние старики  еще  не  родились.  И  его  мечи  стали  семейными
сокровищами, переходили от отца к сыну. Я могу назвать тебе  от  силы  три
семьи, владеющие подобным оружием.
   - Тебя как будто не тревожит, что я убил рыцаря твоей церкви.
   - Кровопролитие тревожит меня всегда, но ты не кажешься мне закоренелым
убийцей. Наши рыцари порой бывают излишне усердны. Судя по вашему виду, ты
и твоя дама жили среди племен. Думается мне, вы могли быть втянуты  в  то,
что вас не касалось.
   - Может, так и было, - признал Майкл.
   Вновь меч был извлечен из огня, но теперь брат Неньян вонзил его в кучу
собранной им глины. Она зашипела, запузырилась, и поднялись облачка  пара.
Брат следил за ними с одобрением.
   - В воде частенько образуется прокладка  из  пара,  и  металл  остывает
медленнее, чем  надо  бы.  Глина  куда  лучше,  ну  и  моча.  А  некоторые
утверждают, что лучше всего закаляет кровь.
   Майкл вытер залитые потом глаза. Горн дышал жгучим  жаром,  воздух  над
ним колебался.
   - Почему все-таки ты пришел в Волчий Край?
   - Я мог бы задать тебе тот же вопрос. И мог бы спросить еще  и  о  том,
откуда ты пришел.
   - Насколько мне представляется, - на этот  раз  улыбнулся  Майкл,  -  я
оттуда же, откуда явились вы, братья. Из места, которое зовется Ирландией.
   Понял он это не сразу, но  теперь  уже  был  убежден,  что  так  оно  и
произошло. Эти монахи (или священники) действительно пришли из его мира  и
из его родной страны. Доказательством служила тонзура,  более  правильная,
чем у английских монахов той же эпохи. Вскормил их  дав