ех пор увеличилась и
их уверенность в себе и  их  численность.  Об  этом  позаботился  Всадник.
Говорят, тени погибших братьев, рыцарей и  простолюдинов  все  еще  бродят
здесь среди деревьев, а души их заперты в замке Всадника.
   - Так что же случилось с ними  на  самом  деле?  -  спросил  Майкл,  не
сомневаясь, что вирим это известно.
   Меркади зловеще улыбнулся.
   - Почему ты думаешь, что я осведомлен об их судьбе?
   - Ты и твои как будто знаете все.
   - Что так, то так, - последовал небрежный ответ. - Просто мы не болтаем
об этом всем и каждому.
   - Так что же произошло? - повторил Майкл.
   Меркади уставился на пламя костра.
   - Некоторое время наши следовали за ними  на  почтительном  расстоянии.
Подойти ближе мешали кресты,  мессы  и  все  такое  прочее.  Они  находили
одинокие фермы, крохотные деревушки -  мы  знали  их  и  не  тревожили.  А
некоторые так даже  знакомились  с  тамошними  обитателями.  Крепкие  были
ребята. Да и как же иначе, раз они жили совсем уж  под  боком  у  Волчьего
Края. Но жили они в ладу с лесом, а не вопреки ему, и между ними  и  вирим
был мир. Так вот, братья обращали их в свою веру  либо  убеждениями,  либо
силой. В селениях побольше оставался брат  и  пара  рыцарей  приглядывать,
чтобы вера их не оскудела, а отряд двигался дальше.
   К тому времени, когда он углубился в Волчий Край, они  оставили  позади
десятки и десятки своих. Останавливаясь на ночлег, они  воздвигали  кресты
на камнях с мыслью впоследствии проложить между ними дорогу. Они придавали
крестам магическую силу дымом своих кадильниц и  святой  водой,  так  что,
возможно, они стоят там и по сей  день.  Братья  выбирали  для  них  самые
крепкие дубы.
   В первые дни у них все шло гладко. Они видели злые огни, но не обращали
на них внимания, и разбивали для ночлега укрепленный лагерь, что в  лесной
чаще не так-то легко.  Но  затем  начались  беды.  Скот  и  овцы  норовили
разбежаться, и часть пропала. Люди,  рискнувшие  выйти  ночью  за  пределы
лагеря, не вернулись. Два посланных за ними рыцаря тоже не вернулись.
   Тогда они начали соблюдать больше осторожности.  Им  пришлось  забивать
скот, чтобы есть, - дичи не  попадалось  вовсе,  а  отправиться  на  охоту
подальше они не могли. Волки следовали за ними большими стаями, и  братьям
пришлось стоять по ночам на страже,  чтобы  отгонять  зверей,  и  они  все
больше уставали, а необходимость все  время  быть  начеку  подтачивала  их
стойкость и спокойствие духа.
   Они уже заметно углубились в Волчий Край и все чаще видели  зверей,  им
совсем незнакомых. Тролли крались по их следам, с древесных ветвей за ними
подглядывали гоблины. Простой люд начал роптать на братьев, говоря, что их
затея не  имеет  смысла,  что  за  деревьями  нет  ничего,  кроме  смерти.
Некоторые  потребовали  повернуть  назад,  но  Епископ  и  старший  рыцарь
усмирили их. Однако ночью многие ушли,  перетянув  на  свою  сторону  трех
братьев и горстку рыцарей. Они вломились в деревья, уповая  вернуться  тем
же путем и добраться до лесов человеческих. Не добрался туда никто.
   Шли недели, и на каждую утреннюю мессу сходилось все меньше  молящихся.
Когда их осталась сотня. Епископ решил, что разумнее повернуть обратно,  и
решение его было встречено общей радостью. Только в ту же ночь  их  лагерь
окутался густым туманом. Одни впали в  панику  и  убежали  в  лес.  Других
зарубили рыцари, когда  они  бросились  грабить  припасы.  И  сами  братья
поддались страху, а он подточил их силу. Звери проникли в лагерь, где люди
метались, оставшись  без  пастырей.  Только  несколько  братьев  сохранили
твердость веры, и  вокруг  них  сплотились  самые  мужественные  рыцари  и
простолюдины. К утру в живых их осталось не больше двадцати, и сам Епископ
погиб. Лагерь был опустошен, залит  кровью,  всюду  валялись  разбросанные
запасы и убитые животные, но нигде не было видно ни единого  человеческого
трупа.
   Что произошло потом - неясно. Вера уцелевших была крепка, и между  ними
не возникали раздоры. Вирим оставили их на милость  гримирч,  но  до  меня
доходили слухи, что этот маленький отряд направился на юг в поисках места,
где деревья кончаются, и над ними вновь распахнется открытое небо. Кое-кто
из наших утверждает, что это им удалось, что гоблины потеряли  их  след  в
самой глухой части леса, и они в конце концов добрались  до  Гор  На  Краю
Света. Но это более предположение. Вполне возможно, что их кости тлеют  на
прогалинах, куда даже гоблины не заглядывают. Или же их забрал Всадник. То
же самое произошло и со вторым отрядом, который  вели  три  брата.  Волчий
Край поглотил их всех.
   - Ты говоришь так, словно сам был там, - заметил Майкл,  вглядываясь  в
лицо Меркади.
   Тот испустил опасный дребезжащий смешок.
   - Вирим и правда  помогали  гоблинам,  волкам,  человековолкам.  Мы  же
как-никак дети одного отца.
   Наступило молчание. Двармо  шагнул  к  костру,  поднял  пухлый  бурдюк,
который оставили им люди Рингбона, и приложился  к  нему,  делая  огромные
глотки и причмокивая толстыми губами, из-под которых торчали клыки. По его
лицу разлилось блаженство.
   - Теперь ты знаешь, навстречу чему идешь, Нездешний. Чему ты  обрекаешь
нашу сестру, - негромко сказал Меркади.
   - Они следят за нами, - добавил Двармо. - И давно напали бы на нас,  да
только боятся вирогня.
   Майкл поднялся, охнув от боли в бедре, и обнажил меч. Однако за  кругом
света он увидел  только  переплетение  древесных  ветвей  и  темную  стену
стволов. Заухала сова и где-то скрипуче закричал фазан.  Майкл  словно  бы
вернулся в лес у фермы, только деревья там были пониже. Тут  его  окружали
могучие великаны со стволами шире его роста.  Он  вложил  меч  в  ножны  и
рассеянно погладил морду Мечты. Лошадей привязали поближе к костру, и  они
вели себя очень спокойно, если вспомнить безумие предыдущей ночи.
   - Я все равно пойду. Даже один.
   - Один ты не пойдешь, - мрачно сказала Котт и хмуро уставилась на лес.
   - Да будет так! - Меркади сплюнул в костер.
   Раздалось шипение не по величине его плевка. Пламя резко затрещало.
   Майкл стремительно обернулся.
   - Что ты затеваешь?
   - Пытаюсь охранить ваши шкуры, насколько хватает моей  силы.  Вирогонь,
Майкл Фей. Мой дар тебе.
   Пламя взметнулось выше, доставая ему до пояса, до  плеч  -  и  вот  уже
заколебалось у него над головой узкой огненной спиралью.  Быстро  менявшей
цвет. Она стала голубой, затем зеленой, и их лица внезапно омыл  мерцающий
подводный свет, того же оттенка, что и пламя, пожравшее гоблинов.
   - Вирогонь, - повторил Меркади. - Милость леса, дарованная  вирим.  Сок
земли, претворенный в свет.
   Он наклонился вперед, и языки пламени погладили его  треугольное  лицо,
взбежали по всклокоченным волосам, лизнули глаза. Их изумрудный  цвет  был
почти таким же, как цвет пламени. Несколько  секунд  казалось,  будто  оно
вливается в его глаза и выливается  из  них  вращающимися  слезами.  Затем
Меркади сделал глубокий вдох, его птичья грудь неимоверно  расширилась,  и
пламя втянулось в его открытый рот, влилось  ему  в  глотку,  точно  вода.
Огонь костра вновь стал оранжево-желтым, но  Меркади  раздулся  так,  что,
казалось, вот-вот лопнет. Он  шагнул  к  Котт  и  внезапно  прижал  черные
кожистые губы к ее губам, Майкл вздрогнул, а Меркади словно бы подул. Котт
рванулась, но пальцы, впивавшиеся ей в плечи, удержали ее, а на шею Майкла
легла широкая тяжелая ладонь, мешая ему вскочить, и бас Двармо  пророкотал
над ним:
   - Не бойся. Меркади оказывает вам великую честь,  расщедрясь  на  такой
дар. Сиди тихо.
   Меркади отпустил Котт. Она чуть не упала навзничь, белки ее  глаз  были
заведены кверху. Майкл судорожно дернулся, но не ему было тягаться силой с
Двармо.
   На его губы легли губы Меркади, сухие и легкие, как опавшие  листья.  У
него возникло ощущение, будто в его рот врывается ураганный ветер,  жаркий
ветер, обжигающий ему глотку, как крепкое вино, которое разлилось по  всем
его нервам и жилкам, и ему почудилось, что  он  светится,  точно  неоновая
вывеска, точно рождественская елка, обвешанная  гирляндами  лампочек.  Оно
взорвалось у него в мозгу,  фейерверком  пронизало  каждую  часть,  каждый
нейрон, каждую клетку - и озарило лес  в  его  сознании.  Он  вырвался  из
жаркой тьмы сквозь камни, глину, почву - слой за слоем оставался позади, -
а потом, уже медленнее, по клубкам корневой системы,  вверх  по  древесным
стволам, ощущая стремительную смену времен года, как дыхание ветра  сквозь
толстую кору. И вот - плещущие листья, где  солнечное  тепло  согревает  и
бодрит его, а воздух бежит  по  жилам,  точно  кровь.  И  вот  он  брошен,
скользит вниз, назад в почву, в глину, в камень под ней,  чтобы  начать  с
нового начала.
   И на его лице - теплые желтые отблески костра, а груз у него на плече -
рука Двармо, помешавшая ему упасть. Он посмотрел  по  сторонам:  у  костра
развалился Меркади, ухмыляясь и храня серьезность в одно и  то  же  время.
Котт, по виду такая же ошеломленная, как и он  сам,  встряхивает  головой,
будто отгоняя назойливую муху.
   - Что ты сделал? - спросил он Меркади и пошатнулся, потому  что  Двармо
наконец отпустил его.
   - Наградил  тебя  даром,  который  лесовики  почуют  за  мили  и  мили.
Вирогонь. Теперь вы можете  сами  им  воспользоваться  -  ты  и  Катерина.
Вместе, но только один раз. Лесовики будут принимать вас за вирим  до  тех
пор, пока и если вы не воспользуетесь огнем.  Когда  он  вас  покинет,  вы
вновь  обретете  человеческую  сущность,  а  люди  тут  считаются   просто
скотиной. Не забывайте этого.
   - Как мы можем извергнуть его?
   - Узнаешь, Нездешний, когда это будет по-настоящему  нужно.  Но  помни,
воспользоваться им можно только один раз.
   От кромки света донесся глубокий бас Двармо:
   - Тебе... оказана честь. Наши редко делятся этим даром с другими.
   - Ради чего? - спросил Майкл у Меркади.
   - Потому что я люблю твою даму, - они с  Котт  обменялись  взглядом,  а
Майкл смотрел на них с недоумением.
   -  И  еще,  думается   мне,   ты   предпринял   нечто   важное.   Нечто
предопределенное.  По-моему,  сюда  тебя  привел  не  просто  каприз,   и,
по-моему, причину ты не знаешь. За этим кроется что-то большее.
   Вирогонь тихонько пел в костях Майкла, чуть щекотал его.
   - Ты знаешь дорогу к замку Всадника?
   Меркади кивнул.
   - Мы все ее знаем. И Котт тоже. Он -  точно  тень  на  краешке  зрения,
всегда там.
   Майкл посмотрел на нее.
   - Так ты знаешь? Ты знаешь, что он существует, что он реален?
   Она промолчала. Ее губы были сжаты в узкую гневную полоску.
   - Далеко до него? - спросил Майкл у Меркади.
   - На расстоянии дурного сна. В этом краю расстояния обманчивы, а прямые
линии - одна насмешка. Будете идти, пока не найдете... Все,  кто  является
сюда, рано или поздно, находят его, если Всадник этого захочет. Может,  до
него только лига, а может, тысячи и тысячи. Ты  найдешь  замок,  когда  он
этого захочет. Когда решит, что ты готов.
   - Готов к чему?
   - Готов отдать ему свою душу.
   Утром Меркади с  Двармо  исчезли,  хотя  на  земле  возле  костра  было
нарисовано ухмыляющееся лицо. Майкл прислушался.  Долину  заполнял  густой
туман, колыхавшийся, точно океан. Над ним возвышались вершины  деревьев  -
косматые великаны, бредущие к берегу. В  лесу  стояла  тишина,  и  бледное
солнце только-только раскинуло первые лучи  над  восточным  горизонтом,  и
пары в воздухе заиграли маленькими радугами.
   Котт лежала по другую сторону погасшего  костра  и  смотрела  на  него.
Ночью он мерз без ее тепла в его объятиях, но она не приближалась к нему с
той минуты, как в нее был вцелован вирогонь. Чудится  ли  ему  или  правда
что-то новое появилось в ней, что-то связанное с народом Меркади, а  не  с
человечеством? Неужели глаза у нее стали уже, а уши длиннее и заостреннее?
   Но едва она встала, откинув меха,  как  он  выругал  себя  за  дурацкие
фантазии. Перед ним была та гибкая прелестная девушка, какой он ее знал, и
в нем проснулась страсть.
   - Котт?
   - Что? - спросила она, продолжая укладывать вещи в сумку.
   Он прикоснулся к ее плечу, и она замерла, не поднимая на него глаз.
   - Нет, Майкл.
   - Но почему? Мы целую вечность...
   - Я не буду любить тебя, пока ты продаешь душу ради другой женщины.
   Она плакала. По ее щекам струились слезы, хотя лицо хранило  неумолимую
твердость.
   - Она же моя родственница! Черт  побери,  Котт,  я  думал,  мы  с  этим
разобрались. Я думал, ты перестала тревожиться из-за этого. Ведь ты -  та,
кого я люблю.
   - Тогда найди мне мою душу, Майкл.
   - Что?
   - Если я подмененная, моя душа тоже в замке Всадника. Отправился бы  ты
на ее поиски?
   Он  не  сумел  ей  ответить.  Его  охватила  растерянность.  Она   была
непредсказуема, как дождь. Черт его побери, если он  знает,  что  сказать,
чтобы умиротворить ее.
   Он отвернулся.
   - Займусь завтраком, - проворчал он, ошарашенный обидой. Все в  здешних
местах было не тем, чем казалось. Он уже жалел, что не послушался Рингбона
и не ушел с ним на север.
   Если Рингбон еще жив. Возможно, и он и его  племя  уже  превратились  в
груду трупов.
   Ему на затылок легла рука Котт, и он сразу обернулся,  чтобы  встретить
ее поцелуй. Они жадно прижались друг к  другу,  и  он  тут  же  задрал  ее
тунику.
   - Прости, - сказал он, уже взяв ее, и она повторила "прости". И так они
просили прощения друг у друга во внезапном порыве страсти, превратив это в
подобие молитвы, и вскоре уже мнилось, что  они  испрашивают  прощения  не
только за прошлое, но и за все грядущее. Они винили себя в  том,  что  все
сложится в будущем так, как сложится.



        16

   Вечер выдался тихий. Он стоял за стойкой  и  наливал  кружки.  То  есть
наливал бы, если бы  кто-нибудь  потребовал  пива.  Зал  был  почти  пуст.
Двое-трое завсегдатаев пялились на дно кружек, а  в  углу  старики  метали
дротики, медленно шаркая к мишени и обратно.
   Снаружи долгий день сменялся ясным голубым вечером, и уличное  движение
казалось совсем спокойным в сравнении с ревом и грохотом часа пик, который
он  ненавидел.  Иногда  слышалось  рычание  проезжающего   мимо   красного
автобуса.
   Он оперся о стойку и закурил сигарету, что хозяйка строжайше запрещала.
   Клэр. Вот в чем загвоздка.
   Не слишком умно спутываться с  девушкой  на  десять  лет  моложе  тебя,
верящей в истинную любовь, благородство и все такое прочее.
   Но очень приятно.
   Ему нравилась ее элегантность, городская подтянутость. В ней не было ни
на йоту ничего сельского. Город был для нее всем.
   В окне бара на миг возникло  лицо.  Оно  ухмыльнулось  до  ушей,  глаза
превратились в  щелочки,  полные  зеленого  света,  уши  заострялись,  как
листья.
   Меркади?
   Он проковылял через зал, с треском распахнул дверь и уставился  свирепо
на вечернюю улицу в свете фонарей.
   Ничего и никого.
   Сердце у него колотилось, рвалось из груди.  Он  прижал  кулак  к  ней,
стараясь отдышаться, а все  вокруг  подпрыгивало  и  танцевало,  а  фонари
рассыпали блестки звезд.
   Он,  пошатываясь,  вернулся  за  стойку  под   недоуменными   взглядами
посетителей.
   Грудь ему сжимал железный обруч, затягиваясь все туже, все невыносимее,
перекрывая доступ воздуха в легкие. Он качнулся к  ряду  бутылок,  звякнул
рюмкой о коньячную, плеснул. И огненная жидкость обожгла ему рот,  согрела
глотку.
   Двое посетителей у стойки спрашивали, не помочь ли ему.  Он  отмахнулся
от них и подумал: "Черт! Я же старею. Я умираю тут".
   В окне мелькнул Меркади? Он уже  не  был  так  уверен.  Столько  прошло
времени, что одно дьявольское лицо мало чем отличалось от  других.  И  его
губы  растянулись  в  жуткой  мертвой  усмешке.  Обруч  распался,   легкие
заработали. Мир вокруг перестал шататься, и у него хватило сил  засмеяться
тревоге стариков. Остаток коньяка окончательно  его  исцелил,  а  один  из
пенсионеров  заплатил  еще  за  одну  рюмку  для  него.  Щедрый  жест!  Он
благодарно поднял рюмку.
   Что с ним происходит? В любой тени ему мерещатся чудовища. Город, когда
темнело, чем-то напоминал Дикий Лес. Слежка. Нет, это не игра воображения.
Когда он в сумерках шел с Клэр, то чувствовал, что за  ними  идут.  Мягкие
шаги по тротуару. И, конечно, ничего нельзя увидеть.
   А как-то ночью его разбудил  стук  копыт  по  мостовой  под  окном  его
квартиры. Стук, а не лязганье подков. Копыта без подков, ведь в Ином Месте
лошадей не подковывали.
   Он отпросился с работы пораньше. Посетители подтвердили его  ссылку  на
нездоровье. Хозяйка посмотрела на его лицо и кивнула,  ничего  не  сказав,
чем очень, его удивила. И только направившись к  двери,  он  заметил  свое
отражение в зеркале  за  стойкой  -  последнее  время  он  предпочитал  не
смотреть на себя. Лицо в тяжелых  складках,  как  обычно,  светлые  волосы
отодвинулись ото лба еще больше, но только лицо это было  белее  снега,  а
глаза вылезали из орбит. Его губы искривились от  страха  и  отвращения  к
себе. Он вышел на улицу.
   В сумрак фонарного света, к машинам на мостовой, к  длинным  тротуарам,
усеянным людьми. Кто шагал быстро, кто еле волочил ноги.
   Слишком уж тихо, черт подери, даже если  где-то  тут  Меркади  охраняет
его.
   Только станет ли Меркади его охранять? Он  и  ему  подобные  удалились,
бросили его и Котт на произвол судьбы, после того что произошло в  Волчьем
Краю. Может, он теперь в союзе с  человековолками  и  Всадником.  Все  они
одним миром мазаны.
   Еще несколько лет назад такие мысли у него не возникли бы. Воспоминания
тогда его не тревожили, не  лежали  на  поверхности.  Они  были  погребены
где-то глубоко, и  мысль  о  всякой  нечисти,  о  гоблинах  показалась  бы
нелепостью. А теперь не то. Теперь это не сказки.
   Его глаза испуганно рыскали по темным закоулкам, но там как будто ничто
не пряталось. И только когда он переходил совсем  безлюдную  площадь,  ему
померещился  сгусток  темноты  на  одной  ее  стороне.   Он   остановился,
всмотрелся. Но там ничего не оказалось.
   А Клэр ждала его у двери и втащила внутрь к свету и запахам ужина.
   Она была вегетарианкой, и, берясь  за  макароны  на  озаренном  свечами
столе, он поймал себя на улыбке: как бы Котт разделалась со всем этим - да
и с ним заодно - в те дни. Клэр говорила о работе, о начальстве, о  погоде
- подумать только! Его молчание действовало на  нее  угнетающе,  это  было
ясно. Но он улыбнулся, выпил за ее здоровье красного  вина  -  куда  более
тонкого и легкого, чем то, которое он пил в Диком Лесу, - и ей  как  будто
сразу стало легче. Хот"  она  продолжала  тревожно  поглядывать  на  него,
когда, по ее мнению, он этого не мог заметить.
   Потом  они  лежали  на  диване,  а  в  глазах  у  них  отражался   свет
телевизионного  экрана,  будто  отблески  голубоватого  пламени  лагерного
костра. Она лежала на нем, странно тяжелая, и он подумал, что тело  у  нее
удивительно мягкое, будто под кожей нет мышц.
   Он заморгал и скользнул дальше по дороге  в  сон.  Его  сознание  вновь
балансировало между сном и кошмаром. Ему чудилось, что он  смотрит  широко
открытыми глазами в угол комнаты, а в углу этом сидит  Котт  и  глядит  на
него. Он попытался приподняться, но Клэр давила его  своей  тяжестью.  Она
как будто спала.
   В сумраке глаза Котт зелено блестели,  а  уши  торчали  сквозь  волосы.
Длинные уши, как у оленя.
   Он сбросил Клэр с себя, и она со стуком скатилась на пол. Он кинулся  в
угол. Ничего. Сон. Воспоминание из давнего времени,  когда  он  якшался  с
лесными духами. Лесные духи! Черт! Он свихивается. В  этом  все  дело.  Он
галлюцинирует, воскрешает какие-то детские фантазии.
   - Какого черта?
   Клэр! Он обернулся. Она потирала бедро и смотрела на  него  с  сердитым
недоумением.
   - Извини. Я... мне что-то приснилось. Такой неприятный сон...
   - Еще один? - теперь она прониклась сочувствием. Погладила его по лицу.
   - Я подума