Ветки терновника были согнуты в кольцо и нахлобучены ему на голову так,
что шипы вонзились в кожу.
   У Майкла по спине побежали мурашки. Он шагнул ближе. То, что он  принял
за язык,  на  самом  деле  оказалось  деревяшкой,  торчащей  изо  рта.  Он
осторожно дернул ее. Крест!
   - Он был одним из братьев, - глухо сказала Котт. - Вот  почему  они  не
стали его есть. Боялись, а потому убили его так, как был убит его  бог,  -
чтобы уничтожить его магию.
   - Магия! - Майкл сердито фыркнул. В нем поднималась ярость. - Это  твой
чертов древесный народ? Меркади и все прочие?
   Она покачала головой.
   - Это плохое место, Майкл. Уйдем. Надо предупредить племя.
   - О чем предупредить?
   - О гримирч. О гоблинах. Возможно, они сейчас следят за нами.
   Он выхватил Ульфберт из ножен. В смутном свете железо выглядело  совсем
черным.
   - И пусть, погань проклятая.
   - Не глупи! Если бы им был нужен ты, они схватили  бы  тебя  ночью  или
когда ты был бы один. По отдельности они не сильны, но смертоносны,  когда
действуют скопом. Набросятся на тебя со всех сторон. Идем же!
   - Погоди.
   Он вытащил колышки, и труп упал на землю. Пригнуть руки  к  бокам  было
нелегко, а когда он почувствовал, как кожа сдирается у него под ладонью, к
горлу подступила жгучая желчь. Он укрыл  мертвеца  листьями  и  хворостом,
затем перевязал плющом две обгорелые палки и воткнул это подобие креста  в
землю. Странно, что подобная смерть священника так  его  возмутила,  хотя,
наблюдая, как другого священника  поразила  в  горло  стрела,  он  остался
совершенно равнодушен. Быть может, дело было в уединенности этого места  -
он умирал совсем один, ведь кости пролежали тут уже долго. А  быть  может,
причиной стал варварский способ убийства.
   Все еще мальчик с фермы, подумал он  с  горькой  улыбкой.  Все  еще  не
потерял способность ужасаться. Воздух был пронизан насилием не меньше, чем
запахом разложения. Оно вызывало  тошноту  и  питало  его  гнев.  Кем  был
бедняга? Отшельником, искавшим  озарения  или  миссионером,  охотником  за
душами?
   Они вышли из чащи и  с  облегчением  вдохнули  чистый  холодный  воздух
долины. День склонялся к вечеру, и они торопливо  пошли  вниз  по  склону.
Один раз Котт остановилась  и  прислушалась,  наклонив  голову  набок.  Но
только ветер посвистывал в деревьях, и не шаги приминали листья, а  начали
падать первые тяжелые капли ливня, который продолжался до ночи.
   Дождевая вода разливалась лужами, струилась с ветвей. В лагере  женщины
готовили укрытия, подвешивая шкуры к нижним сучьям, и невозмутимо  следили
за кострами, ожидая, когда вернутся  мужчины.  Воины,  охранявшие  лагерь,
стояли, опершись  на  копья,  а  струйки  дождя  промывали  канавки  в  их
раскраске, каплями падали с носа. Младенец заливался плачем, пока мать  не
дала ему тощую грудь. Майкл и Котт молча сидели у  своего  костра,  а  мир
вокруг одевали синие вечерние тени, и тяжелые тучи  нависали  над  долиной
совсем низко. Они предупредили старика  Ире,  оставшегося  в  лагере,  что
поблизости могут прятаться гримирч, и он обходил лагерь круг за кругом.
   Лес в этот вечер выглядел зловещим, тени таили коварные  угрозы.  Майкл
почувствовал, что племя  вторглось  туда,  куда  людям  вход  возбранялся.
Только бы с охотниками ничего не случилось!
   Гримирч. Они принадлежат к вирим, сказала ему Котт, - и не принадлежат.
Их ветвь древесного народа давно отделилась  от  родичей  и  выбрала  иной
путь, темный путь. Люди Меркади были способны на свирепую  жестокость,  но
равно могли терпеть или даже приветствовать присутствие чужака,  человека,
в зависимости от того, как он щекотал их воображение или  давал  пищу  для
размышлений. Они были капризны, разборчивы и столь же непредсказуемы,  как
погода, а гримирч были черным воплощением зла, немногим выше зверей. Вирим
и гримирч давно стали врагами, не терпели друг друга,  и  ненависть  между
ними возгоралась тем сильнее,  что  они  видели  в  своих  врагах  что-то,
присущее им самим.
   Для  лисьих  людей  гоблины  были  просто  легендой,  одной  из  многих
хранившихся в их памяти. О древесном народе они знали - те принадлежали  к
известной им части Дикого  Леса.  Но  услышав  от  Майкла  об  этих  новых
невиданных чудовищах, которых затем описала Котт, старый Ире встревожился.
Уж лучше рыцари, сказал он Майклу, чем опасности этого нового  края,  этой
неведомой области Леса. Со  времен  Великого  Странствования  племена  так
далеко на юг не заходили, а тогда они двигались все вместе от гор на юге к
северу, где леса были приветливее. Это было еще до того, как часть ушла  и
поселилась в деревнях, еще  до  рыцарей  и  братьев,  до  того,  как  были
проложены Четыре Дороги.
   На мгновение он напомнил Майклу Муллана - с такой  же  ностальгией  тот
говорил о лошадях под Ипром. Сходство было поразительным,  но  длилось  не
более секунды - Ире вновь стал седовласым дикарем  с  выкрашенной  мареной
кожей выдубленного непогодой липа и гнилыми зубами.
   Охотники вернулись поздно вечером, ухмыляясь  в  ответ  на  приветствия
женщин, радостно засмеявшихся  при  виде  добычи,  которую  они  несли  на
шестах. Три лани. Правда, худые, но взрослые. Несколько дней  племя  будет
есть досыта.
   Рингбон подошел к вновь разожженному костру, у которого сидели Майкл  и
Котт. Он жевал кусок сырого мяса,  и  по  его  подбородку  стекала  темная
кровь. Другой кусок он протянул Майклу, и тот взял его  с  благодарностью,
вонзил зубы в сочное мясо и почувствовал, как кровь  соскальзывает  ему  в
глотку. У других костров разделывались туши. Лани были уже выпотрошены,  а
внутренности уложены в грудную полость. Теперь они,  поблескивая  в  свете
костров, вывалились наружу. Ножи влажно сверкали в руках  женщин,  которые
умело  сдирали  шкуру,  отправляя  в  рот  кусочки  мяса.  Дети   постарше
расставляли у костров глиняную посуду, какая только имелась у  племени,  а
двое мужчин сгребали угли под  коптильный  навес.  Настроение  было  почти
праздничное, и Семуин выглядел довольным.  Охотой  распоряжался  он,  и  в
случае неудачи вина в значительной мере пала бы на него.
   Рингбон сел к костру напротив Майкла, снял  головной  убор  и  принялся
скрести затылок, покрытый короткими волосами. Поймал вошь и  бросил  ее  в
огонь. Она звонко лопнула. Лицо у  него  посерьезнело.  Он  стер  кровь  с
подбородка и сказал Майклу, что разговаривал с Ире.  Старик  напуган.  Они
пришли в худой край, сказал он: слишком тут много опасных зверей и  всякой
нечисти. Надо вернуться на север, рыцари там или не рыцари. А  что  скажут
на это Утвичтан и Теовинн?
   Майкл заколебался. Да, ответил он Рингбону, в этих краях есть  странные
люди и странные звери, так что племени лучше  быть  все  время  настороже,
потому что где-то близко бродят гримирч. И он рассказал  Рингбону  о  том,
что они с Котт нашли на верхнем краю долины.
   Лицо лисьего человека утратило всякое выражение, как всегда,  когда  он
размышлял. У Котт он спросил, что она знает про этих  гримирч.  Опасны  ли
они для отряда воинов, вот как у них? Каковы их обычаи? И, как ей кажется,
насколько близко от лагеря они находятся.
   Котт ничего толком не ответила. Сверх того, что она  сказала  Майклу  и
Ире, ей почти ничего не было известно. Лицо Рингбона вновь  стало  пустым.
Ему надо поразмыслить над этим, сказал он, - по меньшей мере до утра.
   Тут Майкл выпалил, что расстается с племенем, пойдет  дальше  на  юг  с
Котт. Он идет в Волчий Край. При этих словах Котт обожгла его взглядом.
   Головня в костре брызнула угольками, хворост зашуршал,  как  серебряная
фольга. Теперь, когда дождь перестал, ночь была очень тихой.
   Чего хочет Утвичтан - его дело. Ни  один  человек  не  может  указывать
другому, куда ему идти, ответил Рингбон, но глаза у него, устремленные  на
Майкла, стали черными, как кусочки угля. На секунду Майклу показалось, что
обычная сдержанность лисьего человека оставит его и посыплются вопросы. Но
Рингбон хранил молчание - только покачал головой и  на  миг  уставился  на
пылающие головни. А когда вновь поднял глаза, в них было горе. Он протянул
руку через костер, и Майкл крепко ее пожал. Огонь  слизнул  волоски  с  их
кожи.
   Их снабдят тем, что может пригодиться в пути - пищей, одеждой,  шкурами
для навеса. А их лошадей хорошо  разотрут  и  накормят  остатками  ячменя.
Затем Рингбон гибким движением поднялся на ноги и отошел к другим кострам,
где кромсали туши и пировали.
   - Так, значит, ты сделаешь по-своему, что бы  я  тебе  ни  говорила?  -
спросила Котт тихим напряженным голосом.
   - Я должен. По-моему, у меня нет выбора.  Ради  этого,  по-моему,  я  и
оказался тут.
   И воспоминание о Розе с блеском молнии в глазах. "Ты отыщешь меня,  что
бы они ни говорили? Обещаешь?" Да, она где-то здесь. Каким-то образом  она
знала, что с ней случится.
   - Котт, прости, я не могу иначе.
   - Нет, Майкл, ты меня убьешь!
   - Не говори таких вещей даже в шутку.
   Наступила ночь, настоящая ночь, непроглядный мрак в безветренном  лесу.
Майкл научился теперь и любить ее, и  страшиться.  В  мире,  правда,  были
ночные чудища. На самом деле, а не в сказке, и  они  рыскали  во  тьме  за
кругом света, падавшем от костров. Однако  в  деревьях  была  неизреченная
красота, и в запахе дыма, завивавшемся у их стволов, и безмятежный  покой,
какого он не знавал даже в деревенской тиши Антрима. Иногда  он  спрашивал
себя, сможет ли он жить, не тоскуя о них.
   Лагерь затих,  костры  догорали,  и  почти  все  его  обитатели  спали,
наевшись до отвала. Даже лошади стояли, закрыв глаза, подогнув одну заднюю
ногу.
   Майкл слегка задремал (он только так и спал все последние  месяцы),  но
тут Котт легонько подергала его за плечо. Он, моргая, сел, уже хватая меч.
По лагерю бесшумно двигались фигуры, исчезая из багрового марева угасающих
костров. Воины.
   - Что случилось? - шепнул он Котт и тут же понял сам.
   Огни.  Мерцающие  синие  огни  среди  деревьев.  Они  то  слабели,   то
загорались ярче, как пламя тающего огарка, но были льдисто-синими.
   - Злые огни, - пробормотала Котт. Они, конечно, видели их и раньше,  но
не в таком множестве. Бабушка Майкла назвала бы их блуждающими огоньками и
напомнила бы ему, что они заманивают путников на гибель.  Здесь,  в  Диком
Лесу, они были игрушками древесного народа, безобидными, если не  обращать
на них внимания. Но теперь их собрались сотни  и,  встав  на  ноги,  Майкл
увидел, что они окружили лагерь плотным кольцом, будто костры  осаждающего
войска.
   Он нашел Рингбона, а Котт  вскинула  на  плечо  лук  и  колчан,  прежде
потерев кремневые наконечники стрел  высушенными  лютиками.  Магия  лютика
была слабой, но ничем другим они воспользоваться не могли.  Самым  грозным
оружием в лагере был железный меч Майкла.
   В деревьях перекликались совы, и один раз издали донесся волчий вой, но
больше не было слышно ни единого звука. Лисьи люди  набросали  хвороста  в
костры, и вскоре лагерь стал похож на пронизанный солнцем янтарь в  сердце
ночи. Женщины усадили детей рядом с собой, а мужчины  обходили  лагерь  по
периметру.
   Миновал час, и ничего не произошло; Майкл  пошатывался,  глаза  у  него
слипались. Однако Котт была начеку, а мужчины стояли, опершись на копья, и
тихо переговаривались или сидели на  корточках,  привалившись  к  стволам.
Костры вновь догорали, потому что Рингбон запретил выходить  за  хворостом
за пределы света, а тут его уже собрали весь. Две-три женщины  бросили  на
угли сырые ветки, но они только шипели и дымили. Почти  все  дети  уснули,
прижавшись друг к  другу  -  бесформенный  бугор  под  шкурами  и  мехами.
Напряжение рассеялось.
   Раздался отчаянный вопль боли и  сразу  оборвался.  Тут  же  полдесятка
воинов устремились на звук, бесшумно осматриваясь. Они увидели  валяющееся
копье и брызги крови, а чуть дальше на опавших листьях лежали три  пальца,
точно три огромные личинки.
   - Господи! - охнул Майкл.
   Мерцающие злые огни внезапно погасли. В те мгновения,  пока  его  глаза
свыкались с более глубоким мраком, Майкл ощутил, как колотится его сердце,
как бьется пульс на шее.
   И словно взрыв бредового безумия.
   Кипящая волна приземистых черных теней будто вырвалась из земли  вокруг
всего лагеря и накатилась на него. Они были черными, как смоль,  широкими,
как древесные комли, и ковыляли на  коротких  ногах  с  помощью  непомерно
длинных рук с ловкостью  обезьян.  Они  хранили  полное  молчание,  только
поблескивали костяные украшения и костяное оружие.
   Страшная орда опрокинула ближайшего воина, и он исчез под массой черных
тел, закопошившихся на нем, точно черные личинки  на  падали.  Видна  была
только его рука, все еще размахивавшая дубиной. Они с ужасающей  быстротой
ворвались в смутный свет  костров,  и  тут  их  встретили  люди  Рингбона.
Женщины подсаживали детей на ветви деревьев и влезали туда сами  с  самыми
маленькими, а мужчины образовали кольцо, которое мало-помалу сжималось все
больше, и вели отчаянный бой, отстаивая свою жизнь.
   Для Майкла все слилось в нереальный кошмар смутных абрисов  и  когтящих
рук. Гоблины скопились перед ним - по пояс ему и такие темнокожие, что и в
отблеске костров он не различал их лица. Он ощущал  удары  когтей,  в  его
ноги впивались клыки, и он  пинками  отшвыривал  тела,  плотные,  тяжелые,
покрытые мехом, похожим на кроличий. Он видел горящие глаза  без  зрачков,
пустые, как голыши  на  речном  берегу,  и  вновь,  вновь,  вновь  опускал
железный меч - хруст костей, чмоканье рассеченной плоти... штанины у  него
намокли от крови. Только когда он наносил им  раны,  они  издавали  звуки:
пронзительное верещание, точно попавший в силки заяц. После того,  как  он
одного за другим сразил троих, они начали  избегать  смертоносного  железа
его меча - даже  легкая  царапина  была  для  них  смертельным  ядом  -  и
набросились на другую жертву. Майкл  опустил  налившуюся  свинцом  руку  и
быстро оглянулся по сторонам. Справа и слева от него лисьи люди продолжали
сражаться.
   Но врагов было слишком много. Он увидел Котт - кремневый нож поднимался
и опускался, волосы вороновыми крыльями взметывались вокруг ее головы.  Он
увидел, охваченный  страхом  за  нее,  как  она  перерезала  горло  одному
противнику, другого отбросила ударом ноги, а  третьего  поразила  в  самое
сердце, ловко уклоняясь от  костяных  стилетов,  которыми  были  вооружены
многие гоблины.
   Поблизости бился  Рингбон,  с  угрюмой  расчетливостью,  экономя  силы,
сосредоточенно хмурясь. Головной убор с него свалился, торс у него  был  в
крови - его или врагов, Майкл решить не мог.
   Упал Семуин - его повалили и вонзили в глаз острую кость. Майкл прыгнул
на его место, рассек  длинноухий  череп,  разбил  оскаленные  зубы  ударом
рукоятки, вогнал острие в рот третьего. Остальные попятились  оскалившись.
Даже клыки у них были черными, как уголь.
   Круг быстро сжимался все больше. За их спиной были деревья  в  середине
лагеря, на ветвях там укрылись женщины  и  дети,  хотя  некоторые  женщины
схватили оружие и дрались  рядом  с  мужчинами.  Майкл  увидел,  как  одну
женщину втянул черный водоворот, а потом десяток гоблинов утащили ее.  Она
отчаянно кричала. Ее сожитель бросился к ней на помощь, оказался  в  самой
гуще гоблинов, и они искромсали его.
   "Мы умрем здесь!" - ясность  этой  мысли  поразила  Майкла.  Теперь  он
дрался рядом с Котт, и его тело словно все делало  само.  Его  переполняло
пьянящее чувство,  он  изгибался,  рубил,  колол,  бил  ногами.  Все  было
по-прежнему бредово нереальным, и, может быть, поэтому ему  казалось,  что
если он умрет здесь, то проснется в своей кровати дома и увидит  за  окном
осеннее утро.
   Но он устал. И уставал все сильнее, уже больше защищаясь, чем  нападая,
утрачивая стремительность, так что гоблины перед ним  успевали  уклоняться
от его ударов. В руку ему повыше локтя впились когти  и  потянули  вперед,
туда, где ждала ощеренная пасть. Он  споткнулся,  ударил  кулаком,  разбив
костяшки о зубы, и упал на колени в общей свалке,  не  в  силах  взмахнуть
мечом. В бедро ему с невероятной силой вонзился сверху  костяной  нож,  он
закричал от боли и ярости, опрокинулся навзничь и почувствовал, что черные
тела смыкаются над ним.
   В следующий миг Котт и Рингбон разбросали  врагов,  расчищая  путь  для
него. Его потащили назад: одной рукой он сжал нож, омерзительно  торчавший
из его бедра, а другая стискивала рукоятку меча.
   Враги остались в стороне. Он выдернул узкую кость,  снова  закричав,  и
брызнула струя крови. На него навалилась слабость, ночь закружилась  перед
глазами. Рингбон и Котт уже вернулись в кольцо.
   Над его головой плакали дети, и, подняв глаза, он увидел,  что  гоблины
забрались на нижние ветки. Кольцо было разорвано. Лошади ржали в панике, и
Мечта вздыбилась, стараясь сбросить черное чудище, вцепившееся ей  в  шею.
Строй обороняющихся распался на отдельные кучки людей, окруженных бушующим
морем звероподобных чудовищ. Ребенка сбросили с дерева, и он  исчез  в  их
гуще. Воин  бил  но  челюстям,  впившимся  ему  в  запястье.  Другой  воин
оттаскивал в сторону своего оглушенного друга, а на плечах  у  него  висел
гоблин.
   Вот и все, подумал Майкл.
   Заглушая  шум  сражения,  вопли  и  стоны,   над   поляной   прокатился
громоподобный рев, и в тылу гоблинов возникла огромная тень с пылающими  в
голове двумя огнями, с двумя длинными руками, сокрушавшими все вокруг. Она
схватила двух гоблинов за ноги и принялась орудовать ими,  как  дубинками,
громя атакующую орду, а когда первая пара разлетелась  в  клочья,  сцапала
еще двоих. Враги в беспорядке пятились, и Майкл услышал, как они кричат от
страха.
   Вверху среди ветвей и стволов загорелся зеленый свет, будто  магическое
электричество, и гоблины, которые  забрались  туда  за  детьми,  завопили,
почувствовав прикосновение этой силы. Они  дымились,  загорались,  объятые
пламенем падали на землю и, волоча за собой  шлейф  огня,  устремлялись  к
своим  собратьям.  Едва  пламя,  распространявшее  запах  горелого   мяса,
достигло остальных гоблинов, оно, словно живое, начало прыгать с одного на
другого. Лес осветился этими адскими факелами. Гоблины прыгали и  верещали
в огненных муках,  хотя  пламя,  казалось,  не  причиняло  никакого  вреда
деревьям.
   Ряды врагов  стремительно  таяли.  Десятки  чудовищ  горели,  и  многие
устремлялись в лес, точно обезумевшие светляки. Огромная  волосатая  тень,
разделавшаяся с ними, теперь обрела зримый облик.  Лицо  было  грубым,  но
веселым, глаза - два зеленых огня под тяжелыми надбровными дугами,  нижняя
челюсть, выпяченная вперед, чтобы огромные клыки не мешали смеяться.
   - Двармо! - радостно воскликнула Котт, а  Майкла  по  голове  хлестнула
ветка, и, поглядев вверх, он увидел, что с сука на него щурится Меркади.
   - Я же говорил тебе, что буду присматривать за вами,  -  сказал  он  со
смешком. А на коре вокруг него безобидно колыхалось зеленое пламя.
   - Верно, - пробормотал Майкл. Все вокруг словно кружилось в сумасшедшем
танце, пронизанном удаляющимся светом горящих гоблинов. Их вопли  затихали
в глубине леса. А рядом двигались темные тени,  и  он  услышал,  как  Котт
говорит быстро-быстро, успокаивая уцелевших воинов.
   - Кимбр, - повторяла она; - Друг.
   На огромном лице Двармо, лице тролля, все еще играла веселая улыбка. Но
женщины рыдали, а воздух смердел запахами крови  и  гари.  Он  обволакивал
Майкла, как туча, и Майкл уносился в его черную сердцевину.



        15

   Жаркое безоблачное небо серым смогом ложилось на верхние этажи наиболее
высоких  зданий,   подпертое   ревом   уличного   движения,   придавленное
сокрушительным солнечным светом. Он глотал  сажу  с  каждым  вздохом,  его
толкали и отпихивали, и он описывал на тротуаре сложные кривые, как  шарик
в игральном автомате. То шагай широко, то семени  -  идти  ровной  быстрой
походкой удавалось не б